Учиха Изуна: Хроники Лунной Химе

      Мужчина, которого я по ошибке — огромной ошибке! — назвала отцом Гина, уставился на меня тяжелым взглядом. Мне было очень стыдно, что я так лоханулась и заодно напомнила Хатаке об их потере. Ведь этот человек, возможно, брат или дядя Гина, а значит, тоже родственник погибшего. Наконец, гнетущая тишина была нарушена: — Нет, — мужчина вздохнул, — я его брат.       Ну, как я и догадалась, — радостно подумала я, а после с неохотой добавила: —…позже. Тем временем, у Хатаке-нии были для нас неутешительные новости. — Слушайте вот что, ребята, — снова этот тяжелый взгляд…не нравится он мне, прям сразу на сердце тяжко становится. — Гин сейчас… не в самом лучшем состоянии. Он отказывается разговаривать даже со мной, что уж о вас говорить… так что, лучше приходите-ка вы позже. Через неделю или две. Тогда и поговорите.       И дверь стремительно начала закрываться. Я, конечно, предполагала, что поговорить с Гином будет сложно, но вот что меня до него даже не допустят..! — Подождите, — я пропихнула колено между створок, тем самым мешая им закрыться. На меня в который раз за этот день уставились недовольным взглядом, но к тому моменту у меня уже выработался нехилый иммунитет. — Нам действительно нужно с ним поговорить. Ему нужно поговорить с нами…       Почувствовав, что попытка закрыть ворота ослабла, с энтузиазмом продолжаю: — Мы в курсе, что отец Гина умер, — стараюсь не думать о том, как забыла об этом и приняла Хатаке-нии за Хатаке-батю, — и…и что это был ваш отец, теперь тоже. Я не знаю точно, в каком состоянии сейчас Гин, но я уверен, что он не должен быть один в такое время. Я сам потерял многих родственников и знаю о чем говорю. И Гина я тоже знаю давно, поэтому…       Я вложила в этот взгляд все свое отчаянье и мольбу. — Поэтому пустите нас, пожалуйста… Хатаке-нии-сан.       Сомнений в моем актерском таланте никогда не было, но я даже представить не могла, на что способна моя…искренность. Говоря что-то от чистого сердца, я добиваюсь еще большего эффекта, чем когда играю. И произошедшее сейчас — прямое тому доказательство.       Двери распахнулись и мужчина приглашающе махнул рукой. Я улыбнулась и забежала во двор. Акира сделал тоже самое. До самого дома — а до него было еще метров 10 — мы молчали и лишь тогда, когда Хатаке-старший запустил нас в дом, тишина была нарушена. — Вторая дверь слева, — сказал он, прикрывая входную дверь, а потом… просто ушел. Мы с Узумаки перекинулись недоуменными взглядами, мол, «он что, серьезно оставит нас без присмотра в собственном доме?», однако долго медлить не стали и живо нашли нужную комнату.       Гин…сидел один. В темноте. С потерянным выражением лица. Ему будто было все равно на окружающий его мир, все равно настолько, что он даже не заметил, как мы вошли. А может и заметил, но не стал этого показывать. В сердце защемило — видеть его таким было очень непривычно и мне это абсолютно не нравилось.       Тихий стук — это я села на расстеленный на полу футон. Мальчик медленно моргнул и перевел взгляд на меня. Удивление. Неужели и правда не заметил? Тихая грусть в глазах…жалко. Он выглядит так жалко, что мне самой хочется плакать. Вместо него. Или он уже выплакал все слезы? Неважно. — Ги-и-ин? — почему-то вопросительно тяну, параллельно обнимая сокомандника сбоку. В нос тут же бьет слабый запах имбиря и, чуть более сильный, запах теплого молока. Он всегда пах не совсем так, как следовало ждать от шиноби. Даже у меня волосы пахнут дымом, хотя с кожи не смывается сладкий запах ароматических масел, а он… — Ты даже не спросишь, куда я пропал тогда?       Веду себя не как парень, но это и не важно. Они привыкли, я тоже, а ситуация не располагает к притворству. Но я все равно пытаюсь сменить тему, которую никто не задавал… Тяжелый взгляд. Точно такой же, как и у брата, но с более выраженным оттенком грусти. Гин… — Улыбнись, — почти молю, не в силах видеть, как угасает когда-то сильный — как мне всегда казалось — человек. И пусть улыбка на его лице смотрится фальшиво… Пальцами касаюсь кожи на его лице, чтобы растянуть губы в улыбке насильно, но в последний момент понимаю, что это не поможет. Что тут вообще может помочь?       Я задумалась. Серьезно задумалась. Опыта утешения, как я и говорила раньше, у меня немного. А точнее, его нет вообще. Однако, я смею надеяться, что желание помочь другу компенсирует этот опыт хоть немножко. Так, ладно, перевод темы не проканал, улыбаться через силу — это помогает, знаете ли! — он тоже не хочет… что еще остается? Конечно же, тренировки! Всегда, когда кому-то нужно сбросить злость, он идет тренироваться, сбрасывать пар… то, что нужно! Осталось только трансформировать его печаль в это плохое, но полезное чувство. — Ладно, все, мне это надоело, — вложив в свой голос побольше неприязни — просто неприязни, ни к чему определенному не привязанной — и недовольства, резко встаю на ноги, чуть грубо отстраняясь от Хатаке. Решительным шагом подхожу к окну и одним четким движением распахиваю занавески. Противный визг колец и в комнате становится гораздо светлее. Фуух, мне прямо-таки полегчало. Оборачиваюсь. Гин жмурится от слишком яркого для него света, но на этом я останавливаться не собираюсь. Грохот и окна распахнуты настежь. Тут давно следовало хорошенько проветрить. На лице Хатаке уже ярко проявляется недовольство, а я довожу этот этап до конца финальной фразой: — Хватит жить, жалея себя и свою боль, Гин. Твоя жизнь на этом не заканчивается и ты должен понимать, что пора идти дальше. Не загоняй се..! — Да что ты вообще понимаешь?! — я пораженно заткнулась, смотря как одним рывком Гин, находящийся чуть ли не на другом конце комнаты, оказывается на расстоянии вытянутой руки от меня. Когда до меня в полной мере дошло, что происходит, на губах едва не растянулась радостная ухмылка. — Что ты можешь знать о том, как больно потерять отца, который…! — Конечно, — пакостно щурюсь, — И что же я, Учиха, могу знать о боли? — Да причем здесь…! — задохнулся своим же возмущением Гин. Естественно, закончить ему не дала я. — Я скажу тебе всего два слова, которые, — опасно сверкаю глазами, — если ты еще помнишь вводный курс о моем клане, раз и навсегда закроют вопрос «что я знаю о боли».       Убедившись, что на этот раз Хатаке перебивать не будет, выставляю одну руку вперед, так, что моя кисть оказывается прямо перед его лицом. — Три, — загибаю большой палец и мизинец, оставляя лишь три пальца, как в подтверждение своих слов, — Томоэ.       На последнем слове резко активирую шаринган, но не атакую — как это бывает чаще всего — а продолжаю молча смотреть в, отливающие золотом, глаза Гина. Тишина впервые за последние дни сменила оттенок. Сейчас она оставляла за собой тот самый шлейф, который не хотелось рвать. Не хотелось испортить все одним неверным словом или движением. — Гин, — говорю это тихо, не занижая специально голос, чтобы больше походить на парня. Сейчас не до того. — Я знаю о чем говорю. Да, тебе больно, но жизнь не кончается. Это может звучать сколь угодно банально, но правда от этого не изменится! Пойдем со мной… сейчас ты зол, верно? Я специально этого добиваюсь, чтобы твоя боль не стала иллюзией, ширмой, как у меня, а превратилась в силу… Пойдем.       Я неуверенно, но крепко схватила седовласого за руку и потащила на улицу. Потом через двор, не обращая внимания на удивленные взгляды Хатаке-старшего, затем через Коноху и так до тех пор, пока мы не достигли ближайшего знакомого мне полигона. На середине пути я одними губами сказала Акире подготовить для меня кое-что, так что в итоге на тренировочной площадке мы были одни. — Ну что, — я затянула бинт на руке — чтобы в случае чего, не попала грязь в раны — потуже и серьезно посмотрела на друга, — готов к изучению «методики-по-устранению-душевной-боли-и-морального-бесячества-от-клана-Учиха-№1»?       Мальчишка просто кивнул, а в следующий миг я потеряла его из виду…но ненадолго. В отличии от тренировки с Чихэру, тут никаких ограничений не было, а потому, использовать шаринган я не стеснялась. Заодно чакру, наконец, потрачу, — была последняя мысль, а потом…потом разум отключился, оставив место лишь для инстинктов шиноби. Этот бой обещал быть куда более жестким, чем все тренировочные бои, что у меня только были. Ведь в этом сражении… Гин выражает свою боль.