Учиха Изуна: Хроники Лунной Химе

      Потери в мире шиноби — вещь нередкая, а для Учиха, можно сказать, обязательная. Ведь как пробудить шаринган, не испытав душераздирающей боли? Только почувствовав такое же сильное счастье, но такие случаи редки. Во всяком случае, я тоже теряла. Мама, многие знакомые мне соклановцы, даже те, с кем я дружила… Вот только смерть мамы была давно, и я до сих пор не могу до конца ее осознать, а с другими я не общалась так тесно и не столь сильно ими дорожила, тогда как Акира…       Первая встреча в пять лет, общие занятия чуть позже, просто дружба, распределение, общие миссии, на которых мы так сблизились… Все пролетало в голове с такой скоростью, что я не успевала осознавать это. А перед глазами было лицо Акиры, осознающего свою судьбу.       Нет! Нет-нет-нет! Этого не должно было случиться! Только не сейчас! Не тогда, когда я наконец открылась ему! Не тогда, когда общение стало налаживаться! Акира не должен умирать! Он должен жить!       Как оно всегда бывает, с активированным додзюцу мир вокруг казался замедленным. А может, это все от страха за друга. Я не специализировалась на скорости, хотя и умела разгоняться до неестественных ее показателей, и, к сожалению, даже если бы мне удалось достигнуть своего предела, я бы не успела. Для скорости, нужной для спасения Акиры, мне не хватает навыков.       Я не смогу... Я... не успею...       В груди что-то больно кольнуло. Виски заболели не то от эмоций и мыслей, раздирающих голову, не то от яркой вспышки с неясными сценами. — Х.. ару!.. — пальцы до побеления сжимались в кулаки, а глаза пекло от слез. Со стороны отца раздался пораженный вздох, но мой взгляд был прикован лишь к нему. К лицу моего лучшего друга. Мертвого друга. Мы... не успели. Поздно. Слишком поздно. Нужно было бежать быстрее...       Я совершенно не понимала, откуда взялось это видение и почему в нем я называю другом какого-то незнакомого человека (Хару? Хотару? Как его там звали?), но вдруг пришло четкое осознание: не могу позволить. Я не могу снова кого-то потерять.       Срываясь с места, я уже не думала о том, что могу опоздать. На самом деле, в те мгновения я не думала ни о чем, было лишь стремление. Желание во что бы то ни стало успеть, спасти хотя бы в этот раз.       Скорость, с которой мое тело двигалось, дошла до того, что даже шаринган видел лишь смазанные пятна вокруг. Отчетливым перед глазами оставалось лишь одно: его шея. Я не смогла уловить тот момент, когда в моей руке оказался кунай, как и не смогла понять, каким образом появилась та странная чакра, его покрывающая.       Рука с огромной силой вонзила кунай в горло нукенину. Пластины, рассчитанные защищать кожу от оружия, треснули мгновенно. Вероятно, все дело в той чакре. Я не сомневалась ни секунды, но все-таки… Странное состояние тут же спало, стоило крови из горла преступника хлынуть рекой. Как в замедленном действии: видна сквозь осколки раскрывающаяся кровавая рана, алая жидкость, отвратительно пахнущая железом — запах не мог дойти так быстро, поэтому это, вероятно, работа подсознания — медленно, по сравнению с телом, летящая мне в лицо.       Очнулась, стремительно возвращаясь в реальность, я от собственного крика и боли в коленях. Рядом сидел Акира, я понимала, что нужно подойти к нему, спросить, цел ли он, но…       Я не боюсь крови. Если бы боялась — не смогла бы стать шиноби. Но я ничего не могу с собой поделать, когда эта мерзкая жидкость попадает мне в лицо. Когда мою мать убили, меня тоже залило кровью. Пусть давно, но я не могу это забыть, и каждый раз, когда случается нечто подобное, меня сковывает ужас. Мир словно поблек: остались только я и кровь. На моих руках, щеках… — Цуки?..       Молча сижу, ни на что особо не реагируя. Кого-то зовут?.. — Цуки!       Цуки-Цуки… Кем бы ты не был, ответь им, пожалуйста! Задолбали эти крики.       Кровь так ярко контрастирует с моей кожей. Интересно, насколько разного оттенка шаринган и она? — Цукиеми! — мир резко перетряхивает, и я внезапно вспоминаю, что вообще-то Цуки — это я. Прямо перед лицом маячит лицо Кайо. А он-то что тут делает? Окружающий мир в очередной раз трясет. — Цукиеми! — Хватит так меня трясти-и, — ною, чувствуя, что еще немного и меня стошнит. Желудком я обладаю, конечно, крепким, но что-то вид крови и куча потраченных нервов плохо на него влияют. — Пришел в себя, — с облегчением выдохнул Кайо. О, так он беспокоился?       Я на него, так-то, еще обижена. Если бы он нас спас, я бы еще подумала, но так… — Да, Кайо-сенсей, я пришел в себя, так что можете уже перестать меня так трясти, иначе я сло-ма-юсь, — голос знатно отдает язвительностью, но я этим довольна. Командир тут же разжимает пальцы, однако отходить на допустимое приличиями — даже при учете того, что я «парень» — не спешит. Чуть менее громко добавляю: — Или меня на Вас стошнит.       Когда Кайо на такое мое заявление поспешно разрывает дистанцию, мне не удается сдержать смех. Видел бы он свое лицо! Э? Так, стоп, куда это ты возвращаешься? Эй! — А? Э… Кайо… сенсей? — вопросительно тяну, когда он снова встает передо мной на колено — ты что, рыцарь, что ли? Просто наклониться нельзя было?! — и начинает протирать мое лицо какой-то тряпкой, смоченной водой из его фляги. Аккуратные, медленные движения тряпки по моему лицу просто вводят в ступор. А Кайо молчит, сидя со сосредоточенным лицом и делая все с таким видом, будто все так и надо. — Ты… Вы… Что ты делаешь?       Мой мозг смутно соображает, что... почему-то все выглядит совершенно неправильно. Вытирает меня так, словно мы дома, я — ребенок, испачкавшийся в варенье, а он… а мы вообще-то на поле боя, и испачкалась я в крови. Не говоря уже о том, что я типа парень и он сейчас своими действиями гробит мою и без того шаткую гетеро-репутацию. Господи, хорошо еще, что Наны здесь нет. Или Арэты.       Зато есть Такеши, который уже странно на нас косится. Но Кайо, конечно же, непробиваем. — Вытираю тебе лицо, — совершенно невозмутимо отвечает он, не прекращая делать свои возмутительные действия. С лица зона чистки медленно переходит на шею, куда тоже попало. Так, словно это не очевидно, Кайо добавляет: — У тебя на нем кровь. — Кайо… сенсей, — давлю сквозь зубы, а в следующий миг резко вырываю начавшую уже буреть тряпку у него из рук. — Парни парням лица не вытирают. Вы нас обоих сейчас в таком свете выставляете!..       Голубом. — Сама вытрусь! — заявляю под конец, а потом, даже раньше, чем выразительно дергается лицо Кайо, заезжаю отобранной же тряпкой себе по лицу. Такеши, слава богу, явно ничего не расслышал. Однако...       Я слишком долго была Изуной-химе…       Рука парня снова тянется к моему лицу, очевидно, с целью проверить его целостность после столь сильного удара       А он слишком долго был моим женихом…       Хотя, — мелькает мрачная мысль, — формально мы в этом статусе всего пять дней. А Изуна-химе — это вечное мое состояние.