♫ Antonio Vivaldi - The Four Seasons
Питер хотел вскрикнуть, но вместо этого лишь сильнее вцепился зубами в наволочку, не позволяя себе издать ни звука. Было больно. Больно и хорошо, и Паркер не мог сказать, чего было больше, потому что от прикосновения сильных пальцев всё плыло, несмотря на резкость движений. Кажется, он был готов вытерпеть что угодно — за право быть рядом. В последнее время такое происходило всё чаще. Если «чаще» допустимое слово к тому, как они добирались до постели. Это действительно стало редкостью, по многим причинам, но в те разы, когда дело всё-таки доходило до близости, Старк срывался. Срывался так, что потом долго баюкал Паучка в объятиях, тихо себя ненавидя за всё, что сделал каких-то полчаса назад. Чувствуя Питера так близко, он совсем терял голову. Вспоминал все случаи, когда мог его потерять, возвращался мысленно к моменту, когда Паркер рассыпался в пепел в его объятиях, вытаскивал из тёмных уголков памяти все ситуации, когда Паучок его не слушал… И начиналось. Тони вкладывал силу в каждый шлепок, хватал парня за волосы, оставлял следы от зубов на плечах Питера, но главное — не сдерживался ни в одном из движений, ускоряясь и вколачиваясь безо всякой пощады. И Паучок тихо выл в подушку, сжимая её в пальцах так сильно, что мог бы порвать, если бы не держал себя в руках. Он понимал, что получает по заслугам, он понимал, как много боли приходится таскать в себе Железному человеку — и был не против хоть как-то помочь ему от неё избавиться. Пусть и таким странным способом. Он знал, что Тони его любит, поэтому старался не заострять внимание на том, как Старк вымещает на нём свою злость на самого себя. Ещё один толчок — и Питер вскинул голову, послушный пальцам, вцепившимся в его волосы и дёргающим назад. Короткий вскрик всё-таки вырвался, совпадая с моментом разрядки Тони, и Старк отпустил его, позволяя рухнуть обратно на подушку. Паучок тяжело дышал, зажмурившись, он старался незаметно вытереть о наволочку брызнувшие из глаз слёзы, но не успел. Мужчина развернул его к себе рывком, нависнув и долго, отчаянно вглядываясь в любимое лицо. На скуле едва заметно проступил синяк — последствия неудачного столкновения со спинкой кровати, глаза блестели от слёз, а нижняя губа распухла, хотя Паркер успел слизнуть с неё капельку крови — прокусил. Ужас, мелькнувший во взгляде Тони, заставил его сердце сжаться от нестерпимой нежности, которую Питер испытывал к этому человеку и которую не знал, как выразить. — Прости… — севшим голосом проговорил Старк, отстраняясь. Он собирался даже попятиться, вдруг понимая, что не имеет права находиться рядом с этим человеком. Что не заслуживает его, что губит его, что делает ему больно раз за разом, что… Питер обхватил его обеими руками за пояс, приподнимаясь и неловко утыкаясь куда-то под ухом, сопя тихо и сосредоточенно. Он не хотел ничего говорить. Он хотел согреть Тони своим теплом, успокоить его и дать почувствовать, что они оба в безопасности, пока есть друг у друга. Для этого было мало слов, и Паркер просто обнимал мужчину крепко-крепко, не позволяя ему сбежать. Долгие-долгие мгновения, растянувшиеся в несколько вечностей — и Тони обнял его в ответ, прижимая к себе и безуспешно пытаясь обхватить Паучка целиком. Старк коснулся губами виска парня, зная, что уже завтра от всего, что тут было, не останется и следа, но он-то будет помнить. Будет помнить, что снова сорвался, что снова позволил своим демонам взять верх над разумом, а расплачиваться за эти слабости приходилось его маленькому Питеру, которому надо готовиться к парам и жить нормальной жизнью, а не делить кровать с психопатом, который не контролирует себя во время секса. — Прости, — тихо повторил Тони, утыкаясь в тёмно-русую макушку. — Прости, малыш, я не хотел. — Я не малыш, — тихо проворчал Питер, устраиваясь удобнее в объятиях. — Всё хорошо. Правда. Он не лукавил. Питер правда не смог бы сердиться на Старка, даже если бы тот решил, что для следующего раза им в постели понадобится костюм. Это невероятное понимание глубины чужой раны нельзя было объяснить рационально, да Паук и не пытался. Он просто знал, что после столкновения с Таносом Тони едва не сошёл с ума, что Железному человеку понадобилась вся его сила воли, чтобы не отчаяться и продолжить действовать. Какой ценой он запер все разрывающие сердце переживания в дальнем уголке души, даже представить было страшно, и Питер чувствовал, что это было по-настоящему тяжело. Позволить выплеснуть этот ужас хотя бы так — меньшее, чем он мог помочь. Паучок осторожно приподнялся, освобождая одну руку и начиная мягко поглаживать мужчину по волосам. Тони шумно вздохнул и съехал пониже, теперь была его очередь — и Старк уткнулся куда-то в ключицу парня, закрывая глаза. Простая ласка говорила больше, чем любые слова, и ему было хорошо от ощущения того, что его не осуждают. Сам Железный человек себя ненавидел, ненавидел до тошноты, но Питер… В сердце Человека-Паука таилось больше мудрости, чем можно было представить, и это сердце видело его, Старка, целиком. Видело и принимало. — Я разозлился, что ты меня не послушал, — голос Тони был сдавленным, словно он вот-вот заплачет. — Я так боюсь за тебя, Питер, я так боюсь… — Мы все боимся, — Паркер осторожно провёл подушечками пальцев по затылку мужчины. — И я боюсь. Я не хочу умирать. И не вынесу, если что-то случится с тобой. Думаю, я в тот же момент умру от разрыва сердца. Ай! — Не говори так, — Старк поднял голову, серьёзно смотря на Паучка. — Ты молод. Если со мной случится беда, это не конец твоей жизни, запомни. Ты должен… — Я всё время кому-то что-то должен, — Питер перебил его, не давая договорить. — А я просто хочу сказать, что люблю тебя. Очень сильно. Тони замер, забыв закрыть рот. У них было много разговоров об этом. Неловких и каких-то обрывистых, полных смущения и нервозности, недосказанности, невыразимости… Как будто любое признание не было бы полным и не смогло бы охватить всю ту палитру чувств, что они испытывали друг к другу. Старк говорил Питеру, что любит его, но всегда как-то мельком или после ссоры, словно уточняя, что всё, что он делает, призвано принести Паучку благо. Но чтобы так… «Люблю тебя» прозвучало так спокойно и уверенно, что Тони пришлось напомнить себе, что Паркеру не так давно исполнилось восемнадцать. Он был взрослым. Сейчас — по-настоящему взрослым, тем, кто отвечает за свои поступки и чувства, кто здраво оценивает свои возможности и кто не стесняется того, что испытывает. Паучок был тем, кто способен подарить ему спокойствие, в том числе этими простыми и важными словами. Старк сглотнул и поцеловал его коротко и жарко. — Я люблю тебя, — он снова прижал парня к себе, стискивая в объятиях. — Люблю тебя, малыш. Питер не стал напоминать, что он не малыш. Не стал спорить и не стал ничего говорить, хотя они оба чувствовали, что передышка эта временная. Питер знал, что Тони не откажется от идеи запереть его, не сейчас точно. Тони знал, что ему придётся долго бороться с упрямством Питера — и не был уверен, что победит в этом противостоянии. Оба знали, что предстоит ещё не один непростой разговор. Оба не хотели об этом думать. — Всё потом? — шёпотом проговорил Паучок, вдруг чувствуя странное умиротворение, накрывшее мягкой волной. — Всё потом, — эхом отозвался Тони, натягивая на них одеяло. Впереди долгая подготовка и новая война. Война, от которой зависит судьба вселенной. Но пока — есть целая ночь тишины и спокойствия, когда ни с кем не надо сражаться и можно просто мирно уснуть рядом с тем, кто тебе бесконечно дорог. Такой шанс нельзя упускать.* * *
Скотт перевернулся на другой бок, начиная сладко сопеть, но почти сразу вздрогнул, не обнаруживая Хоуп рядом. Он вскинул голову в поисках девушки, которую обнаружил за столом: Оса что-то быстро писала в блокнот, включив лампу и отворачивая её к стене. — Ты чего? — Скотт зевнул, борясь с желанием провалиться обратно в сон, и сел в кровати. — Пришла идея по поводу усовершенствования костюмов. Она продолжила что-то писать, и Лэнг окончательно проснулся от этого тона, поднимаясь. Он подошёл со спины, мягко опуская ладони на плечи Хоуп и чуть сжимая их; Скотту было стыдно, что он не заметил, как она поднялась, его просто выключило и всё — слишком шумный вечер, слишком много эмоций для одного дня. Его в своё время поразила до глубины души встреча со Мстителями, пусть и не в лучшие для них времена, а тут сразу столько народу… Удивительно, что он был для них своим. Легко и непринуждённо, словно родился супергероем, а не стал им из-за случайного стечения обстоятельств. Хоуп отвлеклась от своего занятия и откинулась на спину стула, поднимая руки и накрывая ладони Лэнга своими. Она прикрыла глаза, дыша медленно и глубоко, словно пытаясь успокоиться, и Скотт осторожно потёр её плечи, пытаясь понять, что послужило причиной такой смены настроения: совсем недавно Хоуп буквально светилась от энергии, как и ему, ей было комфортно в окружении этих людей, которые так легко и просто принимали их такими, какие они есть. — Завтра мама привезёт чертежи, — ван Дайн потёрла переносицу. — И вместе с другими они с отцом попробуют усовершенствовать системы по максимуму, чтобы стабилизировать каждое из производимых действий. — И это заставляет тебя не спать по ночам? — Скотт вскинул брови. Она помолчала. Лэнг понял, что совершенно ничего не понимает, а ему не нравилось ничего не понимать. Он большую часть своей жизни провёл в состоянии каких-то иллюзий относительно своего места под солнцем, и, даже убедившись в том, что у него тоже есть некая миссия и предназначение, всё равно временами чувствовал себя идиотом, которому не рассказали что-то важное, что все остальные знают уже давно. Скотт подставил второй стул и сел рядом, упираясь локтями в колени и внимательно смотря на Хоуп. Ему не нужно было объяснять этот взгляд, она знала сама, что он значил. «Объясни мне». Ван Дайн тихо вздохнула. — Нас очень много, — она повернула голову, смотря в окно. — Действительно много, и мы способны противостоять Таносу. Но… — Но? — Скотт даже чуть подался вперёд. — Мне страшно, — Хоуп почти перешла на шёпот. — Мне очень страшно, Скотт. Эти люди, все, кто собрался здесь, они станут нам близки. Мы уже больше, чем толпа героев, понимаешь? И больше, чем команда. За время подготовки мы станем семьёй, я чувствую это. И значит, что нам опять придётся терять. — Детка, с чего ты взяла, что кто-то погибнет? — Лэнг почувствовал, как по спине пробегает холодок от таких мыслей. — Мы достаточно сильны… — Я знаю, — она кивнула. — Но от одной мысли о том, как мы будем выходить на эту битву, мне становится жутко. Мне придётся смотреть, как сражаешься ты. И видеть, как бьются мои друзья. Я боюсь снова испытать боль утраты. Чтобы услышать последнее предложение, Скотту пришлось изо всех сил напрячь слух. Он мысленно стукнул себя по лбу, понимая, что он и есть идиот. Лэнг наклонился вперёд, хватая стул Хоуп и рывком пододвигая его ближе к себе, чтобы крепко-крепко её обнять. Он не был мастером утешений, но знал одно: когда человеку грустно, его обязательно надо обнять. Скотт чувствовал себя виноватым за то, что не почувствовал эту перемену в настроении Осы, что не уловил её страх, когда он только зарождался где-то в глубине души. Но надеялся, что ещё не поздно его прогнать. — Я думаю, у нас достаточно крутая команда, чтобы справились все, — он говорил тоже негромко, поглаживая Хоуп по волосам. — Мы же эти… Мстители. Самые крутые супергерои во вселенной. — Так и напишем на приветственном баннере для Таноса, — ван Дайн слабо улыбнулась. — Спасибо. Она ласково поцеловала Скотта в уголок губ, пересаживаясь к нему на колени и крепко обнимая в ответ. Лэнг почувствовал, как всё внутри трепещет от этого простого движения, но не стал озвучивать свои ощущения, боясь испортить момент. Обычно его это не останавливало, и язык жил отдельной жизнью, не поспевая за мыслями, но сегодня Скотт был на удивление хорош. — Пойдём спать? — Хоуп поднялась, потянув его за руку к кровати, и он послушно поднялся. Они вдруг оба почувствовали невероятное спокойствие, словно кто-то большой и тёплой ладонью провёл по волосам и поправил одеяло, отгоняя тревоги. Хоуп, залезая под одеяло, подумала, что Скотт прав — они достаточно сильны, чтобы остаться в живых. Все. Скотт подумал о том, что сделает всё, лишь бы его друзья остались целы. В том числе — ради Хоуп.* * *
Эверетт курил на крыше — нервно и всё время оглядываясь, словно школьник, который боится быть застуканным кем-то из учителей. Он знал, что его видят камеры, но боялся не их: вряд ли кому-то из охраны придёт в голову, что он затеял что-то плохое. Он просто не хотел встретить одного из своих «коллег», которому обязательно придётся объяснять, почему он, в пижаме, тапочках и наброшенном на плечи халате, выбрался на крышу среди ночи, хотя должен быть давно в постели. И почему он курит. Росс бросил курить много лет назад. Позволял себе изредка сигаретку, когда нервы совсем сдавали, но не больше. Сейчас эта была уже третья, и Эверетт всерьёз опасался, что этим не закончится, так что подумывал о том, чтобы швырнуть пачку в темноту — это избавит от соблазна. Правда, не хотелось быть тем, кто мусорит на территории базы, вот уж что точно вызовет вопросы, ведь камеры всё ещё были здесь. Росс выдохнул дым в ночь и поёжился. — Вы выбираете весьма интересное время и место для прогулок, мистер Росс, — голос за спиной заставил чуть подскочить на месте, и Эверетт едва не выронил сигарету. Ему не нужно было оборачиваться, чтобы понять, кто это. Этот голос агент запомнил сразу, как будто знал его очень давно, просто это знание пряталось где-то в глубине его сознания. В свете сложившейся ситуации это выглядело особенно жутко. Доктор Стрендж поравнялся с ним, подойдя ближе к краю крыши, который, благо, был огорожен перилами. На них Стивен и положил ладони, вытаскивая из карманов халата, похожего на тот, в котором сюда выбрался Росс, но всё-таки отличающегося. Сейчас верховный маг выглядел настолько по-домашнему, что Эверетт даже несколько раз моргнул, прежде чем смог соотнести голос с возникшим перед ним образом. — Что? — Стрендж чуть вскинул брови. — Ничего, просто… — Росс мотнул головой. — Нет, ничего. — Да, я не всегда хожу в плаще, — доктор чуть улыбнулся. — А вы явно не всегда курите. Но сегодня уже перебор. — Пожалуй, да, — Эверетт отказался от попыток спрятать сигарету, тогда бы он точно походил на подростка. — Это последняя. Они постояли молча, смотря вдаль. Росс был благодарен своему собеседнику за то, что тот не спрашивает, почему желание закурить оказалось настолько сильным, что выгнало его на крышу жилого корпуса базы. И в то же время… В то же время агент чувствовал, что надо рассказать. Он не мог объяснить даже самому себе природу этого чувства, но оно билось где-то у виска, требуя поделиться своими переживаниями немедленно. Возможно, судьба над ним посмеивалась, требуя вывернуть душу перед человеком, которого Эверетт знал всего ничего и к которому его так сильно тянуло?.. — Ваша теория насчёт ночных кошмаров недостаточно полна, — голос будто существовал отдельно от него, и Росс затянулся, видя, как доктор повернул к нему голову. — Почему же? — Потому что есть момент, о котором никто не говорит, — агент выпустил дым медленно, наблюдая за тонкими нитями дыма, растворяющимся в воздухе. — Мы всё забыли. Стивен даже чуть склонил голову набок. Ему казалось, что он что-то отдалённо слышал об этом, но не заострял внимания, а, судя по всему, стоило. Эверетт собирался с мыслями, чтобы сформулировать то, что беспокоило его последние недели, он не знал, почему рассказывает об этом именно сейчас и именно Стренджу, но не уже не смог бы остановиться. — Мы забыли о тех, кто исчез, — теперь голос агента чуть дрогнул. — Воспоминания стирались быстро, словно кто-то вырывал страницы, вставляя на их место другие — без людей, которые были нам дороги. Когда Старк начал собирать всех, с кем была возможность связаться, мы первым делом проходили этап общения с жутким аппаратом, который вытаскивал нашу настоящую память — и нам всем приходилось переживать заново всё, до момента щелчка. Танос не просто уничтожил половину вселенной, — Росс повернулся, смотря на доктора. — Он сделал так, что эта половина никогда не появлялась. Стрендж молча протянул руку, сжимая плечо Эверетта. Сигарета догорала в пальцах агента, подрагивая, и, хоть Россу и удалось справиться со своим тоном, взгляд выдавал его с головой. Боль, которую они пережили, чтобы сохранить воспоминания о дорогих людях, крепко засела в каждом сердце, в каждой душе, в каждом разуме. Боль, от которой нельзя избавиться. Боль, прорывающаяся в ночные кошмары и сводящая с ума. — Я чувствую себя виноватым за это, — Росс закрыл глаза, качая головой. — Виноватым до безумия. Мой мозг просто не способен осознать, как это возможно — забыть тех, кого любил. Думаю, я не один такой. Мы все чувствуем вину за это, вину и ужас по поводу того, как легко переписать нашу память. — Не хотите выпить чашечку чая за партией в шахматы? — Стивен проговорил негромко, он не был образцом заботливости, но этот человек вызывал у него странные чувства, которые доктор был пока не в силах объяснить. — Я не очень хорошо играю в шахматы, — Эверетт усмехнулся уголком губ. — В отличие от нашего общего дела, в шахматах удовольствие может принести не только победа, но и процесс. Пойдёмте. Росс затушил окурок, опуская его в пластиковый одноразовый стаканчик, который стащил в одном из кулеров в коридоре — по дороге на крышу. Он действительно не хотел мусорить. Стрендж заметил это, но не стал озвучивать, лишь мысленно отмечая этот факт заботы о чужом труде. Эверетт кинул ещё один долгий взгляд на ночное небо. Ему вдруг стало гораздо спокойнее. — Обещайте не обыгрывать меня слишком позорно, — он повернулся к доктору, делая голос максимально серьёзным, хотя во взгляде отразилась улыбка. — Обещаю, — не менее серьёзно ответил Стивен, даже сдвигая брови. — Скрипку терпите? — Что, простите? — на этот раз сохранить сосредоточенное выражение лица не удалось, вопрос заставил Эверетта врасплох. — Я слушаю Вивальди, когда думаю, — Стрендж снова приподнял уголки губ. — В шахматах этот навык довольно полезен. Если хотите, можете выбрать время года, которое мы будем слушать сегодня.