На обломках жизни былой

      Ключ повернулся против часовой стрелки, и механизм замка сухо щелкнул.       Было в этом звуке нечто успокаивающее, будто говорившее, что ты, наконец, добрался до дома, своей персональной крепости, где тебе ничего не грозит, и можно, наконец, расслабиться и перестать держать руку на оружии. За два года, что Марко прожил на этой мрачной, дождливой и чертовски опасной планете-мегаполисе, он успел убедиться в этом на собственной шкуре не раз и не два. На улицах с тобой могло случиться что угодно; тебя могли ограбить, убить, возможно, даже съесть и никакой чудак в костюме летучей мыши не пришел бы тебе на выручку, однако в плане домов здесь царило некое негласное правило. Никто из самых отъявленных мерзавцев не посмел бы покуситься на человека в чертах его дома, как бы странно, а порой и невыгодно для преступников это ни звучало. Конечно, были умники, которые нарушали это правило, однако такие исчезали задолго до того, как полиция успевала начать расследование, и потому между преступниками и стражами порядка царило определенное подобие мира. Это было странно, но с другой стороны, в своей жизни Марко Диаз успел повидать все цвета и оттенки странностей в любом их виде. И с полной уверенностью можно было сказать, что тот факт, что на планете в миллионе световых лет от Земли, а то и вовсе в другом измерении, так же использовали замок и ключ, был одной из этих самых странностей. Впрочем, к этому он уже привык.       Повернув ручку, он открыл дверь и ступил за порог. Квартира встретила его ставшим привычным запахом застарелого табачного дыма и спиртного, которым, казалось, провоняли даже стены. Выглядела она, впрочем, под стать тому, как пахла; проникавшие сквозь полузакрытые жалюзи лучи редкого в этих краях солнца высветили валявшиеся на полу бутылки из-под земного виски, а на стеклянном столике у дивана стояла едва початая бутылка в компании одинокого стакана. Грязные вещи были разбросаны вперемешку с чистыми, софа выглядела так, будто пережила Третью мировую, а кресла так, будто принимали в ней непосредственное участие. Это были лишь малые детали творившегося в жилой комнате бардака, и спальня с кухней, как он точно знал, были ничуть не лучше. Квартира выглядела как типичное логово страдающего алкоголизмом холостяка, которому давно перевалило за тридцать, и который не мог найти в жизни занятие лучше, чем пить двадцать четыре на семь, чтобы хоть как-то скрасить свое бесполезное существование. Впрочем, в случае с Марко это сравнение было как никогда правдивым, в том числе и возраст. Тридцати шести летний мужчина, успевший повидать все на свете и по злой шутке одной конкретно взятой огненной дамочки застрявший в теле двадцатилетнего парня, все чаще давал о себе знать, и всякий раз это заканчивалось тем, что он напивался до полусмерти. А уж последние несколько дней ему приходилось и вовсе туго, поскольку все другие способы расслабиться и хотя бы на время забыть о навалившихся на него неприятностях Марко благополучно растерял.       Закрыв за собой дверь, и убедившись, что замок снова щелкнул, на сей раз оповещая, что никто не зайдет без спроса, он повесил поношенную куртку в шкаф, плеснул себе виски в стакан, и неспешно вышел на балкон. Смог, днем окутывавший эти уровни, развеялся, и Марко решил воспользоваться этим, чтобы хоть немного проветрить квартиру. Тучи ненадолго расступились, давая выглянуть уже закатывавшемуся за горизонт солнцу, однако он знал, что это ненадолго, и в лучшем случае через час они снова затянут небо, и польет дождь. На планете где он в конце концов осел дождь шел почти круглый год, лишь зимой сменяясь на снег, и этот мрачный, продрогший до костей мир, как ему казалось, как нельзя кстати подчеркивал состояние нынешнего Марко Диаза.       «Сквайр, что просрал всё и вся одним несчастным поцелуем».       Марко криво улыбнулся этому своему мысленному титулу, и отсалютовал сам себе стаканом. Четыре года он пытался сбежать от своего прошлого, два из них — утопить его в спиртном. Порой это удавалось, однако всякий раз прошлое настигало его, хлопало по плечу и говорило ему «Я все еще здесь. Я позади тебя. И я буду ждать, когда ты обернешься. Нам с тобой есть о чем потолковать, старина, в частности о вещах, про которые ты забыл, и о людях, которых ты бросил, чтобы с чувством выполненного долга заняться самобичеванием». И оно ждало. Марко прекрасно понимал, что разговор этот неизбежен, однако пока его вполне устраивало самобичевание. Тем более, что под рукой у него для этих целей всегда была бутылка с чудесным антидепрессантом.       Зажав стакан в живой руке, металлическими пальцами искусственной он достал из внутреннего кармана мятую пачку, зубами взял из неё последнюю сигарету и разжег её извлеченной все из того же внутреннего кармана зажигалкой. Скомкав пачку, он выбросил её за балкон, и, подняв голову вверх, затянулся. Глядя на пролетавшие над головой машины и небоскребы, окрашенные в алые цвета лучами заходившего солнца, он в очередной раз подумал, что у судьбы на редкость паскудное чувство юмора. А еще что родители наверняка убили бы его за такой образ жизни. Как же так, лучший ученик школы живет в дыре, видит солнце лишь изредка и гробит свое здоровье самыми распространенными способами. Попытавшись представить себе, на что была бы похожа его жизнь, вернись он тогда на Землю, Марко лишь поморщился и отхлебнул из стакана. Земля стала казаться ему безумно скучной после всех их со Стар приключений, и именно поэтому он и сбежал с неё на Мьюни при первой удачной возможности, бросив школу, друзей и по дурости разругавшись с девушкой, и он точно знал, что не вытерпел бы «взрослую» и «ответственную» жизнь там.       Выдохнув облачко дыма, он в очередной раз подумал о Джеки. Удивительно, но после того, как все утряслось, он куда чаще думал о своей первой детсадовской любви, чем о Стар. Был ли он виноват в их расставании? Марко был склонен думать что да, ибо только полный идиот мог назвать свою девушку «лучшим другом», но с другой стороны, он в последнее время вообще был склонен винить себя в том, что случилось и чего не произошло, так его суждение вряд ли можно было назвать беспристрастным. И даже с учетом всего этого, коротая очередной вечер за накачиванием себя дрянной выпивкой, он довольно часто думал о ней. Удалось бы им сохранить их отношения, если бы он просто держал свой чертов рот на замке? Едва ли, однако, он точно знал, что именно последней фразой вбил в них финальный гвоздь. И еще знал, что ему её не хватает, хотя с другой стороны это могло быть и побочным эффектом того, что он старался не думать о Мьюни и тех, кто остался на нем, в его прошлой жизни.       Очередной аэрокар пронесся над его головой, ревя мотором, но Марко даже не вздрогнул. Он давно привык ко всем атрибутам жизни на этой планете, начиная от шума машин и света неоновых вывесок, не дававших заснуть по ночам, и заканчивая смертельно опасными улицами. Планета-мегаполис, приютившая его, была мрачной и недружелюбной, однако было в ней и что-то завораживающее и причудливое. Что-то, что позволяло ему называть её домом.       Где-то в глубине его квартиры звякнула пустая бутылка, и Марко напрягся. На планете давным-давно не осталось птиц, а кота он не держал, а потому звон этот мог исходить только от постороннего, пробравшегося в его квартиру. Не подавая виду что он что-то слышал, Марко щелчком отправил тлеющую сигарету вниз, и крепче сжал стакан в левой руке. Правая же медленно, без резких движений, как бы невзначай опустилась на бластер в кобуре, пока металлические пальцы не сомкнулись на рукояти, и не щелкнули кнопкой предохранителя, переведя оружие в боевой режим. Конечно, бластер был громким словом, поскольку оружие Марко, по сути, представляло собой обычный крупнокалиберный револьвер, у которого вместо барабана стоял миниатюрный ускоритель частиц, увеличивающий урон оружия, и стрелял он не плазмой или энергетическими частицами, как в старой фантастике, а обычными пулями, разогнанными до сверхзвуковой скорости, однако название это прижилось. Впрочем, Марко не возражал, потому что «бластер» звучало куда круче, чем «купленный на черном рынке ствол сорок пятого калибра с встроенным ускорителем частиц».       Барабан бластера вспыхнул оранжевым, и принялся вращаться с бешеной скоростью, издавая характерный, жужжащий звук, и больше Марко не медлил. Выхватив оружие из кобуры, он развернулся на сто восемьдесят градусов, краем глаза заметив, что стакан с недопитым виски, столкнутый локтем, полетел с балкона на землю, и направил оружие в сторону, где, по его расчетам, должен был стоять непрошеный гость. Дом в мегаполисе считался неприкосновенным местом, крепостью, где каждый мог чувствовать себя в безопасности, а потому с проникшим в него без спросу недоумком можно было не церемониться. Марко быстро нашел глазами свою цель, и направил бластер уже на неё, однако стрелять не стал.       Не стал, поскольку мертвенно-бледная кожа, рыжие волосы, низкий рост, неизменное оранжевое платье и, что самое важное, рога и язычок пламени, висевший над головой, выдавал в его цели старую знакомую.       — Какого хрена… — пробормотал Марко.       Хекапу обернулась на звук, и её оранжевые глава расширились в изумлении.       — Марко? Я не… Что с тобой случилось?       — Ты знаешь что со мной случилось, — Диаз шагнул в комнату, не сводя с неё оружия. — Ваше гребанное «долго и счастливо», вот что.       — Черт, я знала, конечно, что весь этот цирк, который они устроили с твоим изгнанием, здорово тебя потрепал, но чтобы настолько… — она выразительно окинула взглядом пустое, грязное, усеянное бутылками жилище Марко. — Ты бы хоть мусор выкинул что ли.       — Мне и так неплохо живется, спасибо.       Какое-то время они молча разглядывали друг друга. Хоть Хекапу и не подавала виду в силу своего характера, вид исхудавшего, потрепанного жизнью, заросшего и небритого Марко, к тому же лишившегося где-то руки (хоть она и не могла не признать, что металлическая рука выглядела круто) потряс её до глубины души. Диаз же в свою очередь отметил, что хозяйка межпространственных ножниц ни капли не изменилась, однако её вид его совершенно не порадовал. Хекапу была живым напоминанием о жизни, которой он лишился в одночасье, и прошлом, от которого он так долго бежал. И все же он не мог отрицать, что где-то в глубине души все же рад её видеть. Щелчком кнопки предохранителя он отключил ускоритель частиц, и убрал бластер обратно в кобуру.       — Так чем обязан чести? — поинтересовался он, и направился к столику на котором стояла бутылка с виски. — Только не говори мне, что соскучилась.       — Пришла проверить, не посеял ли ты мои ножницы, — хитро прищурившись, ответила та. — Ты ведь не посеял их, правда?       Марко буркнул что-то нечленораздельное, заглянул под столик в поисках запасного стакана, и, не найдя его, хлебнул виски прямо из горлышка бутылки.       — А если серьезно? — поинтересовался он, поморщившись от спиртного. — От тебя не было ни единой весточки четыре года, и ты вдруг решаешь навестить меня и спросить, не потерял ли я случаем твои ножницы. Нет, не потерял, хоть и не понимаю, на кой-черт я вообще их храню. Про то, что никто не знает где меня искать, я даже не заикаюсь, заметь.       — Не пойму, ты всегда был таким невыносимым, или я что-то пропустила?       Марко неопределенно пожал плечами, и снова отхлебнул из бутылки, отчего Хекапу вздохнула.       — Ну ладно, ты прав. Я к тебе наведалась не просто так.       — Какая неожиданность, — фыркнул Марко.       — Эй, это не моя идея! — воскликнула Хекапу, примирительно подняв руки ладонями перед собой. — Я помню про наш уговор не впутывать тебя в дела Мьюни, и тем более я понятия не имела где ты. И нет, я не следила, куда ты перемещаешься при помощи ножниц, а даже если бы и следила, найти тебя можно только когда ты ими пользуешься, так что…       — Все, все, я понял, — поморщился Диаз. — Давай к подробностям.       Хекапу обескураженно посмотрела на него, и покачала головой.       — Во что же ты превратился, — тихо произнесла она. — Ну ладно. Среди монстров на Мьюни появилась какая-то чокнутая секта, проповедующая чушь про то, что истинный хозяин нашего мира снова вернется, и попросит нас всех на выход.       — Причем здесь я?       — Не перебивай меня, мускул! — вспыхнула она, и Марко, услышав свое старое прозвище, невольно улыбнулся. — Как я хотела сказать, обычно мы не обращаем на таких чокнутых внимание, но потом они начали бросаться на простых Мьюнийцев.       — Следующий вопрос: причем здесь ты? — поинтересовался Диаз. — Верховная Магическая Комиссия, помнится мне, не лезет в такие мелочи как психованные сектанты или изгнание с планеты сквайров принцессой и её ревнивым парнем-мудаком.       Последнюю фразу он произнес с такой желчью, что Хекапу поморщилась, но все же ответила:       — И мы так думали, и не стали лезть. А потом эти клоуны здорово встревожили Эклипсу и её муженька-монстра. А когда здоровенный четырехглазый монстр с отвратительным характером встревожен, это уже дурной знак. В общем, я решила выяснить, из-за чего шумиха, и оказалось, что пророчества, которые вещают эти сектанты, как-то связаны с древними Богами Мьюни, и одним из них в частности.       — Причем. Здесь. Я. Ой! — Хекапу с чувством отвесила ему подзатыльник, хоть для этого ей и пришлось встать на цыпочки.       — Сказано тебе, не перебивай! Эта секта не ограничена Мьюни, пускай основная их часть и там, и пророчат о возвращении своего бога они там же. Они разбрелись по нескольким измерениям, но проследить их я смогла только досюда. А здесь уже встретила какого-то чудика, который и посоветовал мне найти тебя.       — Чудика? — насторожился Марко. — Что за чудика?       — Не имею понятия. Знаю только, что он еще страннее чем ты, и все играется с дурацкими картами. И еще что он велел мне вытащить тебя из квартиры, пока ты окончательно не заспиртовался, прибавив, что ты еще сыграешь важную роль в этой истории. Понятия не имею, что это значит.       — Ох уж эти мне чудики, — поморщился Диаз. — Надо будет потом его отыскать, и поговорить по душам, чтобы не болтал лишнего. А что касается твоей секты… Думаю, я слышал что-то такое. Во всяком случае, среди здешних не-людей ходят разговоры про каких-то клоунов, орудующих в их кварталах. И название еще дурацкое, Дети-какого-то-черта-с-непроизносимым-именем.       — Дети? — оживилась Хекапу. — Это наверняка они! Можешь помочь мне их найти?       Марко ответил не сразу, сперва крепко приложившись к бутылке. Хекапу уже забеспокоилась, что он захлебнется, когда Диаз, наконец, оторвался от выпивки, и ответил:       — Нет.       — Нет?       — Нет. Я ясно дал понять, что не желаю больше иметь с вами и Мьюни ничего общего. Я уже как-то был и героем, и сквайром, и чертовым искателем приключений, который шестнадцать лет гонялся за твоими клонами. Хватит с меня.       — Марко, это важно! Эта секта…       — Проблема Мьюни. А на проблемы Мьюни мне плевать с тех самых пор, как вы, ребята, в награду за все, что я для вас сделал, вышвырнули меня на помойку.       — Эй, я здесь была ни при чем! Может быть если бы ты не строил из себя великого любовника…       Марко потемнел, и Хекапу разом стушевалась.       — Прости. Но это и вправду важно, и мне и вправду нужна твоя помощь. В конце концов, ты живешь на этой планете. А если эти психи и вправду как-то связаны с Древними Богами, то, боюсь, одним Мьюни неприятности могут не ограничиться.       Марко отвернулся, давая понять, что разговор окончен, на что получил еще один подзатыльник от разъяренной Хекапу.       — Да приди же ты в себя! Думаешь ЭТО жизнь? Сидеть в какой-то дыре, напиваться пойлом, которым я бы даже тараканов травить не стала, жалеть себя и паршиво язвить — это теперь максимум, на что ты способен?       — А чего ты ждала? — фыркнул Марко. — И к слову, язвить я у тебя научился.       — Во-первых, я делаю это не так паршиво, как ты, а во-вторых, я ждала найти здесь своего бывшего напарника. И я искренне надеюсь, что он все еще здесь, — Диаз не ответил, и Хекапу снова покачала головой. — Если передумаешь, я буду в таверне, на старом месте.       Достав из складок платья ножницы, она разрезала ими в воздухе портал, и исчезла. Оставшийся в одиночестве Марко снова хлебнул виски, и, ощутимо покачиваясь, пошел обратно к балкону. Солнце уже село, закат сменился ночью, а почти затянувшие небо тучи говорили о том, что вот-вот начнется дождь, но Диаза это не слишком волновало. Опершись на перила балкона, он провел ладонью живой руки по лицу, и тяжело вздохнул. Его странствия после изгнания с Мьюни были нелегкими; на одной планете он потерял руку, на другой собрал себе новую, на третьей впервые убил, пока, наконец, не осел в мегаполисе. Два года он провел, пытаясь собрать новую жизнь на обломках старой, пока, наконец, не понял, что вся его новая жизнь находится на дне бутылки, а мир за её пределами паршив настолько, что выбираться из неё не возникало никакого желания. Он поклялся никогда больше не связываться с Мьюни и тем, что с ними связано, и вместе с тем, он жаждал вырваться из того болота, в которое превратилось его существование, жаждал, чтобы его жизнь вновь обрела смысл. И к тому же, он бы солгал себе, если бы сказал, что не скучает по дням их работы с Хекапу.       Свежий еще не отравленный смогом воздух прочистил ему голову, и Марко пошел обратно в квартиру, решив, что утром и на трезвую голову такое решение принять будет проще. Однако как только он закрыл за собой стеклянную дверь на балкон, мир вокруг него вдруг окрасился в красный. Медленно, будто во сне, он обернулся, и увидел, что на небе сквозь тучи проглядывала Кровавая Луна, напоминавшая больше налитый кровью глаз, что неотрывно следил за ним. А за стеклянной перегородкой балкона сидела Стар Баттерфляй.       Марко не шелохнулся, не сводя с неё взгляда, и лишь беззвучно шевелил губами. Звездочка сидела за столом, заметно повзрослевшая, и, высунув кончик языка, читала какой-то пергамент. С какой-то отрешенностью Диаз отметил, что любовь к яркой одежде у неё так и не пропала, пускай ободок с рогами черта она больше и не носила. Судя по обстановке, сидела она где-то в спальне своего дворца на Мьюни, и хорошо присмотревшись он даже мог разглядеть хорошо знакомую ему кровать с балдахином, и стоявший рядом с ней здоровенный сундук. Она казалось такой живой, что на мгновение ему показалось, будто он смотрит в её окно, и стоит лишь открыть дверь балкона, как он очутится по ту сторону, в её комнате. Комнате той, что когда-то была для него жизнью, и которая ради «политического благополучия Мьюни» в конце-концов разрушила его жизнь.       Спокойно, делая вид, будто ему все равно, Марко отхлебнул еще виски, а затем, скривившись, запустил бутылкой в видение. Стекло балконной перегородки было пуленепробиваемым, а потому бутылка просто отскочила от него, даже не поцарапав, и покатилась по полу, расплескивая на ковер содержимое. И как только бутылка ударилась о стеклянную поверхность, Стар, Кровавая Луна и это видение исчезли, оставив парня в одиночестве и полном смятении.