Когда закончится война

      Передо мной стоит кто-то, отдаленно напоминающий Лешего, хотя я понимаю, что это всего лишь мальчишка. Долговязый и очень худой, лохматый, с плотно сжатыми губами, он стоит и смотрит на меня своими большими, цвета ясного неба, глазами. На его лице пляшут блики от свечи, сжимаемой им в руке, отчего его черты лица постоянно меняются. Единственное, что я четко вижу — два голубых сверкающих огонька-глаза.       — Ты сейчас дырку во мне просверлишь, — замечаю я, легонько отстраняя его рукой и выходя наружу. — И, кстати, огнем пользоваться на территории лагеря запрещено…       Поднимаю голову и замираю от изумления. Я нахожусь в тесном помещении с низким потолком. По бокам от меня — полки с наваленными на них тряпками и мешками, на полу валяются полена, какие-то бочки и веревки. Где коридор?       Оглядываюсь на парнишку и смотрю ему в лицо, требуя объяснений. Может ли быть это розыгрышем?       Возвращаюсь в свою кладовку и внимательно рассматриваю стену. Без сомнения, дверь здесь только одна, и выходить она должна в коридор лагеря.       — Ты что тут натворил? — спрашиваю я мальчишку, строго сдвигая брови и упирая руки в бока.       — Я? — переспрашивает он, растерянно хлопая глазами. Пламя свечи мечется от его дыхания, и от этой игры света становится не по себе.       — Конечно, ты, — в раздражении отвечаю я, не переставая озираться по сторонам в поисках логического объяснения произошедшему.       — А что я натворил? — спрашивает меня парнишка, наивно хлопая глазами.       — Ну хорошо, — решительно отвечаю я, принимая его игру.       Подхожу к стене слева от меня и прикладываю к ней ладонь. Стена холодная, деревянная. Наверняка это какая-нибудь довольно хлипкая перегородка. Упираюсь обеими руками в стену и наваливаюсь на нее всей массой своего тела. Она даже не качнулась. Тогда я подхожу к другой стене, проделывая то же самое и с ней. Опять никакого результата.       Кидаю злобный взгляд на мальчика, который, кстати, все это время стоит у двери кладовки, безмолвно наблюдая за моими действиями. Воск капает в подсвечник; свеча тает, скоро от нее останется один огарок. Не находя объяснения, начинаю злиться. Подскакиваю к кладовке, напугав паренька, который при моем приближении отшатнулся в сторону, и изо всех сил пинаю ее ногой. Что же это за чертовщина происходит вокруг?       — Ну все шутник, ты доигрался, — разгневанно восклицаю я, погрозив ему пальцем, и, залезая в кладовку, кричу, что есть мочи: — Лера! Я здесь!..       Сейчас она меня услышит, придет и разрушит эту баррикаду. А вот тебе не поздоровится! Смотрю на мальчишку, еле сдерживая желание накричать на него, потребовать объяснений. Я бы так и сделала, если бы не понимала того, что он все равно продолжит гнуть свою палку, уверяя меня, что он тут не при делах.       — Ле-ер! — кричу я еще громче, сложив руки рупором.       В следующую секунду чувствую, как чьи-то холодные пальцы впиваются мне в горло. И вот я уже прижата к стене. Открываю зажмуренные от страха глаза и вижу прямо перед собой бледное лицо, не менее испуганное, чем я сама.       — Молчи лучше, — шипит мальчишка, отпуская мою шею и впиваясь своими пальцами-костяшками мне в волосы.       Я молчу, не в силах произнести ни звука. Страх накатил на меня с новой силой, сжимая горло похлеще, чем пальцы этого больного.       Крепко держа меня за волосы, он тащит меня куда-то в угол. Какое-то время я послушно следую за ним, по инерции передвигая ватные ноги. Вот он подводит меня к какой-то двери, ставит свечу на полку и пытается открыть эту самую дверь. Петли поворачиваются с трудом. Дверь скрипит, с трудом открываясь, и от этого резкого неприятного звука я словно прихожу в чувство. Ко мне вновь приходит способность двигаться. Резко подпрыгиваю, ударяясь затылком о подбородок мальчишки, и пытаюсь вывернуться из его стальной хватки. Взвыв от боли, мальчишка будто бы еще крепче тянет меня за волосы, и вот я уже лечу за дверь.       Падаю на пол и тяну за собой этого придурка. Тот, похоже, зацепился за что-то. Наобум лягаю ногой и делаю еще одну попытку вырваться. Это мне удается, ценой пучка волос, что остались в его судорожно сжатом кулаке. Вскакиваю на ноги и бросаюсь бежать.       По пути лихорадочно озираюсь вокруг. Помещение чем-то напоминает сарай: все, что в нем находится — это две двери, не считая той, из которой я только что выпала, стог сена, лестница и лопата.       Лихорадочно решая, в какую сторону кинуться, я теряю драгоценный шанс спастись. Мальчишка подскакивает ко мне, хватая уже за запястья и скручивая мне руки за спиной.       — Тихон, что происходит? — раздается громкий женский голос из-за двери рядом со мной.       Обезумев от страха, кричу во всю силу своих легких:       — Пожар! Пожар!       Тут же распахивается дверь, и на пороге возникает высокая женская фигура.       — Что происходит? — повторяет тот же женский голос, пытаясь разглядеть в этой неразберихе того, кто кричал о пожаре. — Где пожар?..       Неожиданно я успокаиваюсь. В присутствии женщины этот ненормальный, надеюсь, не сможет причинить мне вреда. Хотя кто их поймет, этих чокнутых? Я же не знаю, что у него на уме…       — Помогите мне, — прошу я, глядя на женщину. — Уберите от меня этого сумасшедшего!       — Кто из нас еще сумасшедший? — оскорбляется мальчишка, но все-таки ослабляет хватку.       — Точно не я! — шиплю я, вырывая свои руки и потирая запястья. Наверняка останутся синяки.       Отступаю в угол и пытаюсь отдышаться. В помещении полутемно, освещен лишь прямоугольник пола под раскрытой дверью.       — Это кто? — спрашивает женщина, кивая в мою сторону.       — Почем я знаю? — огрызается мальчишка, прижимая руку к нижней части лица.       — Я тебя куда послала? — спрашивает женщина, и в ее голосе слышны холодные нотки.       — В чулан.       — А это что? — в мою сторону направлен указательный палец. А на людей пальцем нехорошо показывать.       — Это то, что там сидело! — злобно выкрикивает мальчишка, на секунду отнимая от лица руку. Весь его подбородок залит кровью, наверно, я разбила ему губу. Злорадно ухмыляюсь, наблюдая за ним из своего угла.       — Чего скалишься? — ощетинивается вдруг паренек, кидая в мою сторону полный гнева взгляд. Читаю в его глазах горячее желание прибить меня прямо на месте. — Не выпускай эту фашистскую тварь из вида, — обращается он уже к женщине, отчеканивая каждое слово. Его интонации вмиг меняются: голос зазвенел холодно и хлестко.       Кто я? Фашистская тварь? Нет, так меня еще никогда не оскорбляли!       Силой воли перебарываю в себе желание кинуться на него и расцарапать ему все лицо. Я вполне смогу это сделать. Злость придает мне силы. Другой вопрос в том, что мне за это будет. А по головке меня точно не погладят, я в этом уверена…       — Ничего, сейчас разберемся, — произносит женщина, в свою очередь хватая меня за руку и вталкивая в помещение, из которого сама недавно вышла. Что это у них за привычка такая, людям руки выворачивать?       Оглядываюсь назад и вижу, что следом, не спуская с меня цепкого взгляда, идет этот ненормальный. Теперь мне точно не сбежать, окружена со всех сторон.       Уныло опускаю голову и покорно следую за женщиной. Придется мне пока подстраиваться под их желания.       Входим в просторное помещение. На какое-то время я замираю в изумлении. Да это же русская изба, прям как на картинках в книжках! Правда, все же с некоторыми отличиями. В углу стоит большая русская печь, рядом две кровати, застеленные старыми выцветшими, но, судя по всему, когда-то красивыми лоскутными одеялами. На каждой кровати по подушке. На полу старый вылинявший ковер, у окна длинный стол и четыре стула. Вполне себе уютно, хоть и старомодно.       Чувствую, как по спине пробегают мурашки. Где я оказалась? И, самое главное, каким образом я здесь оказалась?       Верчу головой по сторонам, пытаясь найти хоть какую-то знакомую вещь. Все мои попытки оказываются тщетными. Я никогда раньше не была здесь. Хотя с уверенностью могу сказать, что знаю в лагере каждый уголок. Порой я сбегаю с нудных мероприятий и брожу по коридорам корпуса.       Это значит, меня переместили в какое-то другое место. Но для чего? И как они могли это сделать таким образом, что я ничего не заметила? Все эти вопросы мельтешат у меня в голове, мешая думать трезво. На меня накатывает страх. Оборачиваюсь на своих спутников и внимательно вглядываюсь в их лица. А вдруг это маньяки? На вид оба выглядят вполне себе безобидно. Но ведь глядя на таких же добродушных людей и не догадываешься порой, что перед тобой серийный убийца. Да и, по моему мнению, Тихон вполне подходит на эту роль. С головой у него точно не все в порядке.       Лихорадочно соображая, прикидываю варианты того, что же могло со мной случиться. И тут я понимаю. Это гипноз.       Как ни странно, я сейчас же успокаиваюсь. Люди вообще странные существа. Их страшит только то, чего нельзя объяснить. А стоит только найти хоть какое-то, пусть даже не самое реалистичное объяснение, как страх сразу же куда-то пропадает.       Замечаю, что мои коленки уже не так сильно трясутся. Глубоко вздыхаю, выравнивая дыхание. Окончательно успокаиваюсь, уверовав в свою теорию о гипнозе. В конце концов, я не сошла с ума.       Мой конвой провожает меня до стола. Молодая женщина указывает мне на стул, и я тут же послушно сажусь на него. Напротив меня оказывается тот психически неуравновешенный парень. Теперь, когда с меня схлынула первая волна страха, я с интересом разглядываю его лицо. На вид ему лет шестнадцать. Надо признать, что он довольно симпатичный. У него пепельные выгоревшие от солнца волосы, даже светлее, чем у меня, большие голубые глаза и длинный прямой нос. Правда, вид теперь немного портит нижняя губа, которая опухла и посинела. Теперь она даже больше похожа на перезревшую сливу, чем на губу. Но ничего страшного, переживет. Извиняться я все равно не собираюсь, нечего было меня за волосы хватать.       — Как тебя зовут? — мягко спрашивает у меня женщина. Пожалуй, даже слишком мягко. Перевожу на нее взгляд и долго всматриваюсь в ее лицо, прежде чем ответить. Она тоже с интересом смотрит на меня, наклонив голову и подперев ее рукой.       — Катя, — не зная почему, называю я первое пришедшее на ум имя. На память тут же приходит та женщина-ветеран, которая именно так меня окрестила меньше часа назад. Не будем спорить со старшими. Вероятно, мне очень подходит это имя.       — Хорошо, — снова улыбается женщина.       Отмечаю, что она тоже очень красивая: на вид ей чуть больше двадцати. Своими белокурыми волосами и ясными голубыми глазами она очень напоминает напавшего на меня мальчишку. Наверно, это ее брат.       — Встань, — вдруг тихо просит меня мальчишка.       Скрипя зубами от досады, встаю. Сейчас мне лучше делать то, чего от меня просят. На примере этого мальчика я убедилась, что спорить с ними не стоит.       Я даже не успеваю сообразить, в чем дело, как ко мне подлетает этот парень, запуская свои руки мне в карманы джинс. Ахаю от возмущения и отскакиваю в сторону.       — Вот! — победоносно восклицает карманник и аккуратно кладет на стол перед женщиной мой сотовый. — Я так и знал, что она шпионка!       — Кто? — задыхаюсь я от возмущения. — Повтори, что сказал!       Будто бы не замечая меня, мальчишка настороженно разглядывает мой телефон, наклонившись к нему почти вплотную.       — И вообще! — топаю я ногой, пытаясь привлечь к себе внимание. — Этот розыгрыш затянулся! Меня Света уже разыскивает!       — Кто такая Света? — прищурившись, подозрительно спрашивает меня мальчишка.       — А кто ты такой? — выпаливаю я. — И неужели тебя родители не учили, что брать чужие вещи без спроса плохо? Отдай мой телефон!       С этими словами я выхватываю свою вещь прямо из-под его носа и снова запихиваю к себе в карман.       — Знаешь, — уже кричу я, тыча ему в лицо ладонью, — это вообще ни капельки не смешно! Не знаю, как ты это все устроил, но предупреждаю тебя, если ты сейчас же не вернешь меня обратно, я… я…       Замолкаю и перевожу дыхание. Страх сменился злостью. Понимаю, что, если меня сейчас не успокоят, я разнесу тут все к чертовой бабушке.       — Ты закончила? — хмуро осведомляется у меня мальчишка и, не дожидаясь моего ответа, начинает говорить: — А теперь слушай сюда. Если ты наврешь нам что-нибудь, я сделаю так, что жить тебе уже не захочется.       — Тихон! — осуждающе вскидывает руки молодая женщина, с укором глядя в его сторону.       — И давно ты к немцам переметнулась? — спрашивает он, впивая свой взгляд мне в лицо.       — Тихон, прекрати сейчас же!       — Нет, не прекращу!       — Прекратишь!       — Вот ты потом мне скажешь, что я был прав, когда нас на расстрел поведут, да поздно будет!       — Все равно. Зачем ты человека обвиняешь ни за что ни про что?       — А что она в нашем доме делала? В кладовке? — убеждает мальчишка добрую женщину, переходя на крик. — Ты на одежду ее странную глянь, что это такое?! Что-то я ни у кого такую одежду не видал, кроме нее. А что у нее в кармане? Может, это немецкая рация!       — Совсем с катушек съехал? — интересуюсь я, поднимая одну бровь и сжимая кулаки от бессильной злобы.       — Я говорю тебе, что она на них работает, — тихо гнет свою точку зрения этот психопат.       — Да на кого? — не выдерживаю я.       — На фашистов, — шипит Тихон, после чего выдает хлесткое ругательство, от которого женщина морщится и кидает на мальчишку недовольный взгляд.       Какое-то время я молчу, после чего начинаю хохотать. Надо же такое придумать! На такое даже у меня бы фантазии не хватило.       — Чего зубоскалишь? — сурово обрывает меня Тихон и добавляет: — Вот вмазал бы тебе сейчас…       — Тихон! — вдруг ударяет ладонью по столу женщина. — Угомонись наконец. Оставь ее в покое…       Поднимаю голову и с ненавистью гляжу в лицо светловолосого. Странно, конечно, что я раньше его не видела. Немного подумав, я все-таки прихожу к выводу, что это неудивительно. Надо признать, что большую часть смены я провела у себя в комнате. Поэтому и пересекалась я с ребятами из своего отряда в основном только в столовой. Вот и не запомнила этого ненормального в лицо.       Тихон замолкает и глядит на меня с удивлением и испугом. Встречаюсь с ним глазами. Докатилась. Теперь я уже сама не уверена в своей правоте.       — Хорошо, — вдруг говорит он, поджимая губы. — Попробуй мне объяснить то, как ты здесь оказалась.       Объяснить ему?! А он ничего не перепутал случайно? По-моему, впору ему самому мне рассказать, что сейчас происходит.       Слышу какой-то шорох, доносящийся из угла. Поворачиваю туда голову и вижу двух маленьких девочек, которые сидят на скамеечке возле печи, тесно прижавшись друг к дружке. Та, что постарше, на вид ей лет семь-восемь, смотрит на меня и хмурится. У нее очень худое болезненное лицо зеленоватого оттенка. От этого ее круглые и слегка выпученные глаза кажутся слишком большими для этого худенького личика. А еще у нее очень тонкая шея. Невольно удивляюсь, как ее голова еще не заваливается набок.       Другая, на вид совсем крошка, сжимает в руках большого плюшевого зайца без уха. Губы ее дрожат, будто бы она вот-вот расплачется. Молодая женщина, тоже заметив это, встает, берет ее на руки и садится с ней на кровать. Девочка постарше садится к ней в ноги, все еще недоверчиво косясь в мою сторону.       Отвожу взгляд. Стараясь ни с кем не пересекаться глазами, смотрю в окно. На улице начинает смеркаться. Интересно, сколько же сейчас времени?       Если рассуждать логически, то сейчас не больше восьми. После ужина не могло пройти больше часа. Правда, я тогда на довольно длительный промежуток времени застряла в кабинете Светы. Но все равно не должно быть поздно.       Мои мысли снова вертятся вокруг того представления, которое разыгрывают передо мной эти двое. Понятия не имею, как я сюда попала, но знаю точно одно. Рано или поздно им надоест шутить. Ну, а пока можно повеселиться.       — А вы знаете, — с самым серьезным выражением лица, на какое я только способна, начинаю я. — Я, когда к вам из другой планеты летела, столкнулась с кометой. И совершенно сбилась с курса.       С ехидной усмешкой наблюдаю за Тихоном. Кажется, что у него сейчас отвалится челюсть. Он так и застыл передо мной с приоткрытым ртом и круглыми от удивления глазами.       — Не, ты это слышала?       Перевожу взгляд на молодую женщину и еле сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться. Бедняга сидит и смотрит на меня не то с жалостью, не то с недоверием. Теребит в руках косу и то открывает, то закрывает рот, словно хочет что-то сказать, но никак не может решиться.       Замечаю, что к мальчишке вернулся дар речи. Он набрал в грудь побольше воздуха и уже, кажется, собрался с мыслями.       Отворачиваюсь к окну, показывая этим свое полное пренебрежение и к тому, что он хочет сказать и к нему самому.       Внезапно мой взгляд падает на большой дуб, виднеющийся вдали. Вскакиваю и, не сводя глаз с дерева, нервно кричу, перебивая так и не высказанную Тихоном мысль:       — Мне нужно на улицу… На воздух!       Теперь все понятно. Наверняка этот дом стоял у торца корпуса. Возможно, здесь есть запасной выход. Вот эти клоуны и решили воспользоваться этим и сыграть надо мною шутку. Но теперь-то я все поняла. Дерево то же самое, что и на территории, значит, я все еще не за пределами лагеря.       Тихон вскакивает и, крепко держа меня за плечо, выводит за дверь. Наверно, я побледнела, вот он и решил, что мне плохо. Время от времени он кидает на меня тревожные взгляды.       Выхожу на улицу, еле сдерживая желание поскорее отсюда убежать. Однако я довольно спокойно спускаюсь с крыльца и смотрю по сторонам.       В следующую минуту мне кажется, что я схожу с ума. Это же деревня! Куда ни глянь — всюду старые деревянные дома, и кроме них ничего нет. За моей спиной, за домом — реденький лесок; впереди, за другими такими же домами — снова лес. Справа и слева от того дома, из которого я только что вышла, тянутся в ряд такие же домишки… Из всего мне знакомого только дуб, тот самый огромный дуб. Он прямо передо мной чуть вдалеке от того места, где я сейчас стою.       Не контролируя своих действий, вырываюсь и бегу к гигантскому дереву. Провожу рукой по его коре и понимаю, что в нем не так. Дерево совершенно здоровое, кора без повреждений. И нет ни ленточки, ни таблички. Но я с уверенностью могу сказать, что это тот самый дуб.       Закрываю глаза и приваливаюсь спиной к его стволу, медленно съезжая по нему вниз. Неужели я действительно сошла с ума? По всем признакам, так оно и есть. Пытаюсь восстановить в памяти все события сегодняшнего дня. У меня это получается очень хорошо: картинка четко выстраивается в моей голове в хронологической последовательности. Я все помню, провалов в памяти нет. Да и я где-то читала, что, если человек задает себе вопрос о том, все ли у него в порядке с мозгами, значит, он точно не сумасшедший. Ведь сумасшедшие не в состоянии назвать себя такими, они утверждают, что они нормальные…       Но как же тогда объяснить то, что со мной произошло? Может, это какой-то более сильный гипноз, чем я полагала в начале? А, может, я сплю?..       Со всей силы ударяюсь затылком о дерево, тут же взвыв от боли и хватаясь за ушибленное место. Больно. Открываю глаза. Ничего не изменилось, я по-прежнему сижу на мокрой от опустившегося тумана траве и спиной чувствую шершавую кору дерева.       — С тобой все нормально? — спрашивает у меня Тихон, опускаясь передо мной на корточки.       — Нет, — честно отвечаю я, отрицательно качая головой.       Что, черт возьми, со мной происходит? Галлюцинации? Нет, все вполне реально…       — Где я? — спрашиваю я у мальчишки, поднимая голову и глядя ему в глаза.       — В Листеновке, — удивленно отвечает он и смотрит на меня, словно на чокнутую.       Странное название. Никогда раньше не слышала ничего подобного. В нашей области уж точно нет какого-либо населенного пункта с таким названием.       Лихорадочно вспоминаю, как назывался лагерь… «Алый цвет»? Да, вроде так… А где же он находился?.. Кажется, в Дубовском районе.       — Дубовка? — уточняю я.       Тихон кивает, озадаченно хмуря брови.       Значит, место то же самое. Меня никуда не увезли, и дуб действительно тот, что и у лагеря. Но где же сам корпус?       Вопрос без ответа. Боюсь, на него мне так никто и не ответит…       Чувствую, что кто-то подсовывает мне руки под мышки и поднимает на ноги. Тихон, держа меня за талию, ведет к дому. По инерции переставляю ватные ноги, лихорадочно соображая, что мне теперь делать.       Страх снова накатывает с новой силой. Я уже не могу собрать мысли и размышлять логически. У меня истек весь запас аргументов, какие я приводила себе, убеждая себя же в своей версии о гипнозе. Теперь я больше склоняюсь к мистике.       Память услужливо подкидывает мне рассказы о перемещении людей во времени и пространстве. Во всех книгах и сериалах герои перемещаются в чужие тела, совершают подвиги и возвращаются обратно. Поднимаю руку и тупо смотрю на нее. Рука моя, и все остальное тоже, вроде, мое. Значит, я это я. По-прежнему Вика, и тело тоже мое.       «Вика, ты размышляешь, как ненормальная» — проносится у меня в голове.       Моя логика потихоньку рушится. Как мне вернуться обратно? Где эта чудо-машина времени?.. Я даже не почувствовала того момента, когда перенеслась в прошлое, если это, конечно, прошлое. Но как тогда объяснить тот факт, что кора дуба цела? Значит, ее еще не повредили.       Докатилась. Здравствуй, Белочка, ты не по адресу. Я, в отличие от всех своих одноклассников, не курю и не употребляю алкогольные напитки. Но то, что сейчас происходит вокруг меня и в моей голове, начинает внушать мне страх о психическом расстройстве.       Мальчишка ведет меня в дом и усаживает на стул. Они с той женщиной ходят вокруг меня и беспрерывно что-то говорят. По тону понимаю, что они о чем-то спорят. До меня долетают обрывки фраз, но я, по-видимому, впала в такой ступор, что не могу уловить их смысла. Смотрю на деревянный пол под моими ногами, не желая замечать того, что происходит вокруг меня.       Внезапно понимаю, что кто-то пытается всунуть мне в руку что-то холодное. Перевожу взгляд и вижу, что молодая женщина вкладывает в мою руку кружку ледяной воды. Делаю несколько глотков, остальное выливаю себе на голову. Холодные капли стекают мне за шиворот, и это приводит меня в чувство. Смаргиваю с ресниц воду и поднимаю голову.       В мое поле зрения попадают несколько стоящих на столе тарелок. Не контролируя себя, хватаю одну из них и со всего маха бью о пол. Моя рука уже тянется за второй, но Тихон меня опережает. Перехватывает посуду и ставит ее на другой край стола.       — Не дома, — сухо роняет он, прожигая глазами во мне дырку. — Истеричка…       — Ах, я — истеричка?!       Теперь я уже жалею, что не метнула ту тарелку ему в голову. Вскакиваю и, в долю секунды оказываясь рядом с мальчишкой, влепляю ему пощечину.       — Тихон! — предупреждающе произносит молодая женщина, поднимаясь со своего места.       Кидаю взгляд на лицо мальчишки и невольно вздрагиваю. Кажется, что в эту минуту он способен на убийство. Стоит передо мной красный от злости и не спускает с моего лица колючего взгляда.       От греха подальше отхожу в сторонку и присаживаюсь на свой стул.       — Ничего, ничего, — тихо приговаривает женщина, гладя меня по голове. — Тебя можно понять. Сейчас время такое, всем пришлось несладко… Все пройдет, милая. Война кончится.       Дергаю головой, скидывая ее руку. Никому не позволяю касаться моих волос.       Ледяная вода помогла привести меня в чувство. Мой ум как будто прояснился, теперь я хотя бы в силах отдавать отчет своим мыслям и действиям.       Внутри меня опять поднимается волна раздражения. Мне хочется накричать на них, спросить, чем меня напоили так, что я теперь похожа на чокнутую. Ведь это наверняка какое-то сильнодействующее наркотическое вещество. Другого объяснения я не нахожу.       — Какой сейчас год? — задаю я самый глупый вопрос, пришедший мне в голову.       Женщина быстро переглядывается с мальчиком и отвечает, словно мурлыкает:       — Сорок третий, май.       — Еще два года, — машинально отвечаю я, глядя в ее добрые глаза. — Еще не скоро…       Женщина снисходительно улыбается, разжимая мои сжатые пальцы и забирая из моих рук пустую кружку.       — Хорошо, хорошо, два года, так два года…       Наконец я не выдерживаю. Вскакиваю и снова начинаю кричать:       — Хватит уже меня дурить! Это и правда не смешно! Не знаю, как вы это сделали, но верните все, как было! Я сейчас же уеду отсюда, уеду, меня папа заберет!.. Сейчас не сорок третий, и фашистов всех давно перебили… Если это розыгрыш, то он уже затянулся.       Топаю ногой и снова сажусь на стул. Краем глаза замечаю, что Тихон закатил глаза и недовольно что-то ворчит. Кажется, даже пальцем у виска покрутил.       Злюсь еще сильнее. Обманывают меня, как только могут, да еще и меня саму дурой выставляют. Не понимаю только, зачем им это нужно. Первый раз в жизни видим друг друга…       — Ты, Катюша, наверно, просто устала, — продолжает успокаивать меня женщина. — Я же все понимаю, сейчас тяжело…       — Я не Катюша, — признаюсь я.       — А как тебя тогда называть?       Открываю рот, чтобы ответить, но лишь выдыхаю воздух и снова закрываю рот. Наверно, все-таки будет лучше, если я скрою свое настоящее имя.       — Катя, — сдавленно произношу я, потупив глаза.       Слышу, как Тихон фыркает. Проношу это мимо ушей, стараясь даже не глядеть в его сторону.       — Ну хорошо, Катя так Катя, — миролюбиво принимает мою сторону женщина. — Ты выспишься и не будешь больше волноваться…       Хочу объяснить ей, что я совсем не хочу спать, а хочу только одного: вернуться в тот треклятый коридор на третьем этаже лагерного корпуса! Но понимаю, что все мои слова не принимают всерьез. Меня считают ненормальной. И я сама уже такой себя считаю.       Все, что происходит со мной сейчас, кажется нереальным сном. Не находя логического объяснения, я все больше и больше думаю о фэнтези-книгах, где возможно все, вплоть до путешествий во времени. Но какая-та часть моего сознания все еще упирается в мысль о розыгрыше, хотя я уже плохо в это верю. Да мне уже во все трудно верится!       Внезапно приходит осознание того, что произошло. В голове по вискам бьет одна-единственная назойливая мысль: все, что сейчас происходит, происходит на самом деле. На дворе страшный сорок третий год, а я на самой настоящей Великой Отечественной Войне, исход которой мне, конечно же, известен, но не известно лишь одно.       Смогу ли я дождаться этого исхода?..