Да будет Солнце

       — Смотри! — я вскричал, глядя на тебя с вершины скалы, под которой ты стоял.       Помню эти глаза, переполненные любопытства. Такой юный, пышущий интересом и безудержной мощью. И мне самому хотелось свободы, высоты, полета. Да… полета.       И я, закрыв глаза, позволил бушующей внутри энергии вырваться наружу. Их было три пары, трижды по два — ярких и сияющих, как лучи Солнца.        — О-о-о! — ты даже присвистнул, и засияли твои глаза не хуже моих крыльев. — Брат, они красивые! Я не знал, что у тебя есть крылья!        — Я взлечу к самому небу. Смотри! — вновь выкрикнул я и шагнул вперед.       Они распахнулись, укрыв собою всю скалу, и в следующий миг я взмыл. Ох, помню, как впервые испытал это безудержное чувство отсутствия земли под ногами. Помню, как порывистый ветер трепал мою одежду и волосы, как быстро исчезли из виду горы и леса, а все вокруг потонуло в изобилии облаков, раскрашенных от неба и Солнца в немыслимые цвета и оттенки.       Выше. Я мог переплюнуть любую, даже самую сильную и отважную птицу в высоте и быстроте своего полета. А свет от крыльев моих, отражаясь и преломляясь в облаках, падал на землю радугой. Нижний слой тяжелых кучевых туч, чуть повыше — мохнатые маленькие барашки, и на самом верху — легкие, как перья, полупрозрачные облачка. Я пролетал сквозь их влажную пелену, и целовали они мою горячую кожу своими прохладными ватными губами, ложились на одежду и волосы росой. И это захватывало дух, заставляло замирать очнувшееся от вековечного транса сердце.       Но в этот раз я не улетал далеко — лишь завис на небольшой высоте, чтобы ты видел меня, чтобы восхитился мною. О, дороже всех сокровищ мира мне было твое восхищение, твоя радость, когда открывались нам новые силы. Спустившись, я протянул руку, приглашая присоединиться к полету. Конечно же, ты схватился за нее, обнял меня за плечи. Мы взлетели. Мы летели. Выше, еще выше. Туда, где рождаются облака.       С упоением слушал я, как затихало твое дыхание, когда ты впервые увидел это оранжево-синее море, развернувшееся везде, куда только хватало взгляда. Ты мог видеть какие угодно красоты там, внизу, но я открыл бы тебе новое, вместе мы достигли бы новых высот. Я все, что угодно, мог сделать, пока ты верил в меня, брат. Я мог бы поймать в клетку это опаловое небо, запереть в шкатулку замерзающие на высоте капельки дождя, разорвать крыльями безжизненный вакуум космоса, долететь до любых небесных светил и увидеть новые звезды и галактики. Я сделал бы все, все, что угодно, пока верил ты в меня.       А спустившись на земную твердь, наконец глянул я в твое лицо. Полное вдохновения и впечатлений — да, именно таким я хотел видеть тебя после путешествия по небесам. Пожалуй, слишком сильно — так сказал ты. Но вскоре согласился лететь снова. И я с радостью брал тебя с собой. Счастлив был, когда смеялся ты этой свободе, этому ветру в лицо. Я не раз звал тебя туда, вверх, и потом, и в следующих жизнях тоже. Я готов был летать целыми днями, но тебе все же земля под ногами была привычнее. И, хоть и в восторге ты был от полета, предпочитал смотреть на него со стороны. Я не винил тебя.        — Мне нравится смотреть, как ты с каждым днем забираешься все выше, — сказал ты мне как-то. — Знаешь, там ты очень к месту, брат. Ты сияешь, как само Солнце.        — Я знаю, — улыбнулся я.        — Уж не удумал ли ты поселиться наверху? — ты глянул хитро. — В воздушной крепости, прячущейся среди облаков? Мне тут, внизу, будет скучно без тебя, братишка.       Я задумался. Жить наверху? Спать в полете, ложась головой на влажную вату грозовых туч? Резвиться и смеяться грому, граду, подставлять лицо дождю. Уворачиваться от молний, бороться с ветрами. Мои крылья не подведут меня, я верил. Разве способен хоть кто-то еще сравниться со мной силою? Может, это и идея?       Пффф.       Смешно.       Я глянул на свою руку, обтянутую перчаткой. Брат, ты не знал, что эта сила выжигает меня изнутри. Я боялся сказать тебе, что слаб. Боялся, что хоть кто-то узнает, чем на самом деле я жертвовал, когда взмывал выше облаков. Нет. Там, высоко, мир был гораздо красочнее и прекраснее, чем внизу. Но даже он не стоил таких жертв.        — Ты думаешь, это было бы здорово? — я подпер голову рукой. — Летать там вечно, в одиночестве, дрожа от холода в грозу и пытаясь согреться собственным жаром? Может, ты и прав. Светить звездой или Солнцем — как угодно — сверху, когда облака рассеиваются? И взлетать все выше, протягивая руки к звездам, цепляясь за них, дабы не рухнуть на землю и не разбиться?       Ты слушал меня с любопытством. Может, и стоило попробовать так пожить, брат, но я не хотел. Не хотел летать до изнеможения, до тех пор, пока моя собственная сила не сожжет меня дотла. Нет. Я хотел жить. Конечно, и летать тоже, но жить — больше. Да и… какой смысл нежиться в облаках, когда ты не мог быть рядом вечность. А я не представлял, не мыслил нас двоих отдельно.        — Разве есть смысл отдаляться друг от друга? Я этого не желаю. Мы же братья. Мы — части одного великого разума, и вместе мы можем все. Какой смысл пытаться достичь чего-то поодиночке? Как думаешь, брат?       Ты, улыбнувшись лучезарно, накрыл мою руку своей.        — Я рад, что ты не оставишь меня. Как бы хорошо ты ни смотрелся в вышине облаков, земной тверди ты больше к месту. И этому креслу тоже, — ты засмеялся, указав взглядом туда, где я сидел.       Я с удовольствием ответил тебе тем же. Да, ты прав тысячу раз. Как бы то ни было и как бы ни просила моя душа ветров и бурь там, наверху - мое место тут. Там же пускай живут одинокие холодные звезды, тоскливо сияющие со своего небосклона, да бледноокая застенчивая Луна, чей лик безмолвной маской застыло на ночном полотне.       Видит небо, что, несмотря на крылья, не летать мне там вечность.