Да будет Солнце

      Помню мою вторую жизнь, прожитую подобно простым смертным. Я родился в новом теле. В очередной раз вдохнул воздуха в легкие. Они расправились с едва ощутимой болью, затекшие мышцы растянули грудную клетку, а я даже словно стал легче. Наконец-то. Отрада для духа, забывшего и вновь пережившего небытие без цветов и запахов. О, благословенная жизнь с ее светом и страданиями. С великой радостью осознал, закрыв глаза и улыбаясь небу: я жив.       О, эта жизнь, такая сладкая и тягучая, как мед… или кровь. Прошла лишь секунда, как вдруг я вспомнил, что в прошлой жизни я умер. Умер неожиданно для себя, даже не подозревая, что такое возможно. И следом же я осознал: я могу умереть еще раз. Глаза мои наполнились страхом. Нет уж… я не буду более так беспечен. Я не потеряю свое тело так же глупо, как тогда. О нет.       Первое время я жил настолько скромно и неприметно, что мне это быстро наскучило. Какой смысл владеть таким сокровищем и чахнуть над ним, не пользуясь? Мне надоело. И я вновь вышел в свет, расправил плечи, стал жить — пусть и осторожнее, чем в прошлый раз, но все же — жить. На сколько хватит моего сосуда, если не наносить ему смертельных ран? Я встречал людей, которым исполнялось по полвека, и даже больше, если не воевали и не убивали себя. Но позже я узнал, что мне такая долгая жизнь не светит. Даже без риска, даже без намеренного членовредительства она была несправедливо коротка.       Я помню свою третью жизнь, прожженную, как костер в темную ночь. Когда, наплевав на все, я отрывался, наслаждался ею, упивался ею. Испил ее до самого конца. И вновь оказалась она неприлично коротка.       Четвертую жизнь помню, и каждую, каждую следующую, все до единой. Мне отводилось на них гораздо меньше, чем тебе, брат. Ты доживал свою первую в тот момент, когда умирал я в четвертый раз. Я делал все, чтобы ты не знал об этом. Тела изменялись под нас, стоило лишь в них вселиться, и не отличить было одно от другого. Я научился скрывать то, что со мной происходило. Ты не должен был узнать, как мне больно, потому что тогда я мог сделать больно и тебе. Но я не хотел.       Я выяснил свой предел. Десять лет. Как бы я ни жил, что бы ни делал — вот мой рубеж. Значит, раз в десять лет мне нужно уходить. Улетать подальше от тебя, чтобы ты не видел этого перерождения. Не видел моей боли. Я старался подмечать малейшие признаки того, что сила начинает пожирать меня изнутри, чтобы исчезнуть до того, как это станет заметно со стороны. Каждый день я прислушивался к своим чувствам, к своему телу. И неизменно в один из особенно непогожих дней что-то, питающееся моей плотью и моей жизнью, возвращалось. Выступало из-под пелены дождей — неясный силуэт, видимый только мне. Я знал, что его появление неотвратимо.       И каждый новый раз все месяцы и годы сводились к ожиданию этого. Я рождался, вдыхал воздух и начинал ждать. Я с самого начала, как и все люди, знал, что умру. Умру так скоро, что не успею даже вкусить этой жизни. Я чувствовал свой конец за десяток лет до него. Я безумствовал, играл с миром, стараясь забыть об этом хоть на мгновение, но после пары минут забытья непременно вспоминал вновь. И вновь ждал его, ждал, когда он проступит на горизонте, такой неизбежный, такой ненавистный конец.       Он проступит, подкрадется — и никуда не деться. Подкрадется, схватит своими щупальцами — и нет спасения. И он будет медленно высасывать из тебя соки, рушить тебя. И, разлагаясь изнутри, я проклинал эту жизнь, эту прекрасную жизнь, которая раз в десятилетие заставляла меня так страдать. Я проклинал, а потом начинал умолять смерть, чтобы она наступила поскорее. Она подкатывала к горлу, а я — ох, как это глупо и нелогично — отчего-то судорожно пытался вдохнуть, продлить эти мучения. Зачем? Зачем я делал это каждый раз? Я страдал, я хотел от нее избавиться, но со смертью на пороге, черт возьми, как хотелось жить!!!       А потом я рождался.       И снова ждал.       Одно и то же. Век за веком, тысячелетие за тысячелетием. Пока все вокруг меня жили и наслаждались своими телами, я отчаянно забывался, чтобы во второй половине моего физического существования не менее отчаянно ждать. И это было хуже всего. Это сводило с ума. Мне было ненавистно смотреть на людей, на их беспечность и неосторожность. Почему они не задумываются и не ждут? Ведь они знают, все знают. Знают, что конечны.       Я ненавидел их за это. Низшие создания, как смели они быть хоть в чем-то сильнее нас, их богов? А ты… брат, ты ими восхищался. Именно этой их беспечностью, неосторожностью. Я удивлялся тебе. Удивлялся, с каким увлечением ты рассказываешь о том, как эти черви подстраивают под себя окружающий их мир, лишь бы защитить свою шкуру, а после — идут калечить и убивать друг друга, уничтожать свои жизни. Абсолютное отсутствие логики в действиях. И чем тебя оно так восторгало?       Одно радовало. Увлекаясь наблюдением за ними, как за муравьями в банке с песком, ты мог отвлечься и не видеть, как я жду. Я ждал незаметно от тебя. Что ж, это к лучшему. Наверное…       Каждому своя судьба, да, Самаэль? Кому-то — играть с людьми, изучать их природу, погружаться в их дела и развлекаться в свое удовольствие. Кому-то — пытаться хоть на секунду перестать думать о неотвратимости конца, пожить на полную, но неизменно возвращаться мыслями и сердцем к ожиданию старой доброй подруги — костлявой фигуры в белом халате… твоей, между прочим, родне, брат.       Хорошо, наверное, владеть временем. Ты можешь манипулировать даже сроком своей жизни. Не бесконечно, но в разы дольше, чем остальные. Знаешь, а ты счастлив. Я даже немного завидую… да что там немного. Очень завидую. Но я рад твоему восторгу. Я хочу, чтобы ты оставался таким всегда.       А я… мне не впервые. Я буду ждать.