Слава Святей, Единосущней, Животворящей и Нераздельней Троице, всегда, ныне и присно и во веки веков.
— Аминь, — вторит вместе со всеми Петруша и встаёт с колен. Всенощная начинается с Ветхого завета, священники ходят вокруг алтаря, открывают, закрывают ворота, под деревянными сводами звучит псалом, Петруша знает его наизусть, подпевает тихо-тихо, чтобы не одернули.Благослови, душе моя, Господа. Господи, Боже мой, возвеличился еси зело. Во исповедание и в велелепоту облеклся еси. Одеяйся светом, яко ризою, простираяй небо, яко кожу.
Он смотрит на мельтешащий свет свечей, и мерещится ему там лицо.Покрываяй водами превыспренняя Своя, полагаяй облаки на восхождение Свое, ходяй на крилу ветреню. Творяй Ангелы Своя духи и слуги Своя пламень огненный.
Перед глазами встают сцены из Ἀποκάλυψις Ἰωάννου, Откровения, καὶ ἐκ του̃ θρόνου ἐκπορεύονται ἀστραπαὶ καὶ φωναὶ καὶ βρονταί καὶ ἑπτὰ λαμπάδες πυρòς καιόμεναι ἐνώπιον του̃ θρόνου, гром и молнии у престола его, и чаши огненные, которые суть семь духов Божиих. Лицо все смотрит на него, внимательно, недвижимое и строгое.Основаяй землю на тверди ея, не преклонится в век века. Бездна, яко риза, одеяние ея, на горах станут воды, от запрещения Твоего побегнут, от гласа грома Твоего убоятся.
Ибо пришел великий день гнева Его, ὅτι ἠ̃λθεν ἡ ἡμέρα ἡ μεγάλη τη̃ς ὀργη̃ς αὐτω̃ν καὶ τίς δύναται σταθη̃ναι. Лицо все так же недвижимо, но Петруше кажется, что оно хмурится, упирая свой взгляд в него, и токмо в него.Восходят горы и нисходят поля в место, еже основал еси им. Предел положил еси, eгоже не прейдут, ниже обратятся покрыти землю. Посылаяй источники в дебрех, посреде гор пройдут воды. Напаяют вся звери сельныя, ждут онагри в жажду свою. На тых птицы небесныя привитают, от среды камения дадят глас. Напаяяй горы от превыспренних Своих, от плода дел Твоих насытится земля.
Глава пятая, стих тринадцатый, с пятном на углу страницы, καὶ πα̃ν κτίσμα ὃ ἐν τω̨̃ οὐρανω̨̃ καὶ ἐπὶ τη̃ς γη̃ς καὶ ὑποκάτω τη̃ς γη̃ς и в море звери живущие славят, и на небе и на земле, Сидящему на престоле благословение и честь, и слава и держава во веки веков.Прозябаяй траву скотом, и злак на службу человеком, извести хлеб от земли. И вино веселит сердце человека, умастити лице елеем, и хлеб сердце человека укрепит. Насытятся древа польская, кедри Ливанстии, ихже еси насадил. Тамо птицы вогнездятся, еродиево жилище предводительствует ими. Горы высокия еленем, камень прибежище заяцем.
Сотворил луну и солнце, тьму и ночь, молодые львы, разыскивающие себе пищу, лев, сидящий у престола, рядом с ним — телец, орел и лицо человеческое. И взмахнули они шестью крыльями, и вздрогнул Петруша. Ангелы и старцы промолвили "Аминь", и снял Агнец одну из семи печатей.Сотворил есть луну во времена, солнце позна запад свой. Положил еси тму, и бысть нощь, в нейже пройдут вси зверие дубравнии. Скимни рыкающии, восхитити и взыскати от Бога пищу себе. Возсия солнце и собрашася и в ложах своих лягут. Изыдет человек на дело свое и на делание свое до вечера. Яко возвеличишася дела Твоя, Господи, вся премудростию сотворил еси, исполнися земля твари Твоея.
И я услышал одно из четырех животных, говорящее как бы громовым голосом: иди и смотри. И я взглянул, и вот, конь бледный, и на нем всадник, которому имя «смерть»; и ад следовал за ним; и дана ему власть над четвертою частью земли – умерщвлять мечом и голодом, и мором и зверями земными. И конь пронесся прямо над Петрушей, выйдя из дымов ладана и огня свеч, задевая его макушку пылью от копыт, и пригнул он голову еще ниже, зажмурившись.Сие море великое и пространное, тамо гади, имже несть числа, животная малая с великими, тамо корабли преплавают, змий сей, eгоже создал еси ругатися eму. Вся к Тебе чают, дати пищу им во благо время.
Перед взором — люди в белых одеждах с пальмовыми ветвями и сургучными печатями на лице, те, пришедшие от великой скорби, омывшие одежды свои, убелившие их αἵματι του̃ ἀρνίου, они не будут уже ни алкать, ни жаждать, и не будет палить их солнце и никакой зной, и отрет Бог всякую слезу с очей их. И видит Петруша среди них свою фигуру, сжимается грудь его, и вздохнуть ему невмоготу.Давшу Тебе им соберут, отверзшу Тебе руку всяческая исполнятся благости, отвращшу же Тебе лице, возмятутся, отъимеши дух их, и исчезнут, и в персть свою возвратятся.
Прочие же люди не раскаялись в делах рук своих, и не раскаялись они в убийствах своих, ни в чародействах своих, ни в блудодеянии своем, ни в воровстве своем. И стоят они безликие, вместо лиц у них темные пятна, из которых сочится темная, нечистая кровь. И там стоит он, безликий и темный. Петруша стискивает зубы и не может открыть глаза, не в силах прогнать наваждение.Послеши Духа Твоего, и созиждутся, и обновиши лице земли. Буди слава Господня во веки, возвеселится Господь о делех Своих, призираяй на землю, и творяй ю трястися, прикасаяйся горам, и дымятся.
И дымятся горы, и падают звезды, и скачут всадники по изуродованной, очищающейся земле, и стоит шум, и гремит набат или колокол в ушах, и руки у него дрожат, и ноги подкашиваются от ужаса Господнего. И Ангел отдает ему книгу, и книга не сладка, как сказал Ангел, книга горькая, застревает в горле, не быть ему пророком, не нести ему благую весть людям, и Петруша начинает плакать. Сквозь толстый слой шубы на плече чувствуется рука, и Петруша вздрагивает, пальцами цепляется за эту руку, и пытается вздохнуть. Видения становятся пылью, и хор внезапно становится благим, громким и всепроникающим, Петруша открывает глаза, отпуская слёзы по щекам, — конечно, Коля рядом, с обычным, равнодушно-заинтересованным выражением лица, и даже не пытается освободить руку от его цепкой хватки, а даже слегка проводит пальцами по обратной стороне его кисти, будто успокаивающе.Воспою Господеви в животе моем, пою Богу моему, дондеже есмь, да усладится Ему беседа моя, аз же возвеселюся о Господе. Да исчезнут грешники от земли, и беззаконники, якоже не быти им. Благослови, душе моя, Господа.
Всенощная продолжалась. Поют хвалебные стихиры, Петруша не подпевает, в голове пусто и губы обсохли. Почему-то больше не холодно, а под шубой, под платками и рубашкой он чувствует капли пота, съезжающие вниз по спине. Поёт хор, потом протяжно, на одной ноте, на церковно-славянском говорит священник, и голос его почти не заглушается. Петруша думает, что в других храмах, каменных, его голос наверняка бы раздавался по всей церкви и все еще звучал сильно и прекрасно. И хор бы звучал так же прекрасно и проникал бы в душу до самых пят. Старец Симеон произносит сии слова, берущий на руки Спасителя нашего, младенца Иисуса Христа.Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко, по глаголу Твоему, с миром; яко видеста очи мои спасение Твое, еже еси уготовал пред лицем всех людей, свет во откровение языков, и славу людей Твоих Израиля.
После славления Богородицы начинается вторая часть всенощной - утреня.Бог Господь, и явися нам. Благословен Грядый во имя Господне. Исповедайтеся Господеви, яко благ, яко в век милость Его. Обышедше обыдоша мя и именем Господним противляхся им. Не умру, но жив буду и повем дела Господня. Камень, егоже небрегоша зиждущии, сей бысть во главу угла, от Господа бысть сей и есть дивен во очесех наших.
Он шепчет едва слышно "Аминь", и опускает глаза в пол, все еще держась рукой за чужую руку, которая все так же не возражает. Чтение Евангелия монотонно и удивительно ритмично, наверное, из-за этого слога Петруша и любил его читать (и до сих пор любит перечитывать избранные стихи). После Евангелия — песнопение, а потом помазание. Вставая в очередь к алтарю, Петруша невольно и с сожалением отпускает руку, все еще не поднимая глаз. После помазания они уже не держатся за руки, и Петруша слушает хоры, ни о чем не думая, лишь своевременно произнося "Аминь" или "И ныне, и присно, и во веки веков". После службы — сразу же разговение. Если только придя с улицы, набрав в валенки снега и обморозив щеки, Петруша чувствовал себя неважно, то все это недомогание вскоре ушло, как только ему дали в руки небольшую тарелку сочива. Горели свечи на елке, вокруг тихо гомонили такие же радостные, как и он, люди, на востоке только начинало светать лазоревое, холодное солнце, Петруше было тепло, спокойно и сытно. Он вскоре ушел спать, ни с кем не попрощавшись, и снов у него не было. На следующий день начинались Святки. В деревне, засыпанной снегом и почти режущей своей белизной и яркостью глаза, украшенной и праздничной, гудящей от музыки гармони, дудки и бубнов, изо дня в день ходили от дома к дому, донимали, пели колядки и устраивали проказы, а Петруша ходил следом и лишь наблюдал с восхищением. Его никогда не пускали гулять по деревне без сопровождения и всегда ограждали от колядников, стучащих в окна и угрожающих увести у хозяина или хозяйки корову, если те им не дадут сладости или сдобы. У Петруши бы не хватило смелости на такое. А проходящие мимо ряженые чуть не сбили его с ног, размахивая палками и прыгая на всех прохожих. Поначалу испугавшись их, Петруша рассмеялся, а потом не мог остановиться смеяться, внезапно почувствовав себя будто бы свободным от всего, от всех теткиных предостережений, от всех наказов, указов, воспитательных бесед и рамок приличия, и, вздохнув полной грудью, он понесся к снежным горкам. Вечером он сидел в своей комнате, на кровати, торопливо приводя себя в порядок, расчесывая бледные кудри и одергивая новую, подаренную ему Варварой Петровной, рубашку. Загулявшись и случайно даже потеряв свою шапку, он совершенно забыл о воскресном вечере, устраиваемом Варварой Петровной, и сейчас практически на него опаздывал. Ему удалось прокрасться в залу так, что его почти никто не заметил, кроме, само собой, Коли, который, кажется, ждал его у самых дверей и, дождавшись, тут же утянул к дальнему концу стола. Кто-то играл на рояле что-то тихое и приятное, к нему вскоре присоединился женский красивый голос, и этот дуэт звучал исключительно хорошо. Коля увел его к столу, вручил небольшой бокал с шампанским до половины и, слегка смягчив губы, сказал: — Сегодня разрешили. Неуверенно улыбнувшись в ответ, Петруша чуть отпил, после чего его усадили за щедро уставленный стол. Поужинав вдоволь, он снова встал из-за стола (Коля уже ушел), начиная бродить по зале, лавируя между людей, кому-то кивая, с кем-то здороваясь, неловко улыбаясь в чужих объятиях и тут же уходя от разговоров. Пару минут он постоял у рояля, староватого, но настроенного, еще пару минут стоял рядом с Варварой Петровной, с напускной заинтересованностью слушая ее разговор с некой дамой, а Коли нигде не было видно. Однако, к его счастью, он заметил темную голову, мелькнувшую между фигурами взрослых в направлении ёлки, и, вежливо кивнув, быстро направился в ту же сторону. Коля разговаривал с неким старичком в очках, обаятельно улыбаясь, и мимоходом взглянул на Петрушу, будто говоря "погоди секунду", а закончив разговор небольшим поклоном, поманил его за собой, беря за руку и заводя за ёлку, в тот угол, где она была поставлена. Игрушек и сладостей на этой стороне было меньше, свечей и вовсе не было, а Коля свободной рукой приподнял одну из висящих игрушек, снова смотря на Петрушу и ожидая его реакции. Это была искусно сделанная стеклянная бабочка, с узором из разных цветов и полупрозрачная, украшенная многочисленными штрихами мастера, из-за чего ее можно было долго разглядывать, и она бы не наскучила. Оглядев ее, Петруша снова поднял взгляд, и так и замер, смотря на искреннюю, ничем не скрытую улыбку. Люди все так же говорили на другой стороне ёлки, а шампанское, кажется, вернулось и возымело свой эффект, ускоряя сердцебиение и заставляя руки подрагивать от волнения. Как он той ночью вспоминал в кровати эти моменты, так он их будет вспоминать через год, три и десять, вновь разглядывая ту бабочку, ощущая запах еловой хвои вокруг и тёплые руки на своей коже.