La guerison et la maladie derechef

      Приближается конец августа. Петруша не знает, сколько ещё будет здесь оставаться — вряд ли он поедет в обратно в пансион из-за отсутствия каких-либо средств. Значит ли это, что он останется здесь? Скорее всего. Чувствует ли он себя неловко из-за этого? Несомненно, да.       Он по возможности избегает компании взрослых, обычно оправдываясь уроками, а если не получается, тихо сидит в углу гостиной, изредка отвечая на случайные вопросы. Коля, кажется, принял за правило не говорить с ним, пока они не остаются наедине, — это немного озадачивает, но Петруша постепенно привык.       Последние дни становятся тягучими и безмятежными, со стрекочущими кузнечиками под ногами, тихим ветром и долгими вечерами, которые они проводят на дальней скамейке в саду, где Коля обычно переводит небольшие тексты с латыни на русский и обратно. Петруша занимается тем же, но в меньшем объеме и с меньшей сосредоточенностью, поминутно задерживая взгляд на будто равнодушном, но серьезном лице. Наверное, если бы он имел тягу к рисованию, он бы безотлагательно попробовал запечатлеть не только случайные черты, но и всю сцену в целом, за исключением самого себя, конечно. Но из них двоих талантливо обращался с карандашом лишь сам Николай, а Петруша... так, не стоит упоминания.       Пётр тихо вздохнул и отложил тетрадь рядом с собой, вставая со скамейки, пока не зная, что собирается делать. Оглядевшись, он направляется в небольшой клумбе за скамейкой, бесшумно обойдя увлеченного учебой Колю, совершенно не обратившего внимания на действия своего сверстника.       Из всех цветов он пока знал только маки, наверняка Ставрогин обозначил бы все, ещё и с научным названием.       У маков тонкие пушистые стебли и лёгкие, воздушные лепестки, которые может сорвать ветер в любую секунду. С ними связано много легенд: что они прорастают на поле боя из-за всей пролитой крови, что уснуть в маковом поле подобно смерти, а ведь они сами очень легко умирают после своего цветения буквально через несколько дней, и никому они не подчиняются, упорно отрицая намеренное выращивание.       Непонятные цветы. Необычные. Болезненно гордые и надменные, всегда на волоске от смерти.       По стеблю методично ползет муравей неизвестно зачем, так же методично Петруша проводит его взглядом, медленно поднимая руку с вытянутыми пальцами, но тут же ее опуская, а муравей, воспользовавшись заминкой, мгновенно пропадает из виду.       Вздохнув, мальчик встаёт с колен и тихими шагами возвращается обратно к скамейке, осторожно заглядывая Коле через плечо. Тот дописывал последнее предложение из латинского текста красивым вытянутым почерком, характерным только ему, — он говорил когда-то, что занимался каллиграфией и учился прописывать готические буквы, и черты этих букв местами проглядывают и сейчас.       Он снова переводит взгляд на самого Колю, почему-то вспоминая его сравнение, сказанное около месяца назад, про котёнка. Действительно ли похож?       Скорее да, чем нет.       Не вполне контролируя свои действия, Петруша ладонью проводит по его волосам, не сразу заметив остановившееся перо в пальцах Коли, а заметив, в испуге отдергивает руку, тут же спешно извиняясь.       — Нет, ничего, — следует ему в ответ, а чуть позже, — я не против.       И внутри слегка шевельнулось чувство неправильности и опасности, но он не обратил на это внимания, возвращая чуть дрожащую руку на шелковистые пряди, несмело их перебирая и разглаживая.       "Нет, на кошачью шерсть не похоже," — случайно у него вырывается, хоть и очень тихо.       — Но я и не кот, — Ставрогин оборачивается к нему с почти невидной улыбкой на губах, но его серые глаза... Они не были зеркальными как обычно, они были больше как облака, теплые облака, как одеяло, ласково обволакивающее в осенний день, как пуховый шарф, накинутый кем-то на плечи; он стоял зачарованный этим теплом, что не сразу и осознал, что на его шее лежит чья-то рука, а к губам прикасаются мягкие и прохладные чужие губы, после чего Петруша в панике дёргается прочь, падая на землю и в шоке поднимая глаза на Колю, который довольно и даже ласково смеётся, и его сердце, бухающее в животе, не собирается утихать.       — Пора возвращаться.       Петр неуверенно кивает, встает на ноги, что внезапно оказались не совсем в состоянии удерживать его, но приходится, собирает свои книги со скамьи и плетётся вслед за слегка встрёпанным Колей, который кажется чуть менее равнодушным, чем обычно.       А ещё ему кажется, что внутри его грудной клетки завелись мурчащие котята, которые беспокойно копошатся, перебивая его ритм дыхания и сердцебиение, как болезнь, которая вряд ли когда-нибудь излечится.