Ответ, что спрятан на дне твоих глаз

Тэхён честно пытался раскрыться этому неугомонному мальчишке как можно больше за отведенную до следующего выхода в свет неделю. Односторонние разговоры вслух и ритмичные постукивания подушечек тонких пальцев по сенсорному экрану телефона стали привычным гулом, что плавно перетекал из комнаты в комнату двухэтажного дома практически восемнадцать часов в сутки. Лишь пару раз Чонгук покидал пределы новой обители на час-полтора, чтобы сходить за продуктами в ближайший мини-маркет и, если же Ким когда-нибудь признается сам себе, то эта небольшая разлука странно влияла на него. Эти чувства отличались от обыденного спектра эмоций, когда мама уезжала на работу, оставляя единственного сына одного в большом и, как порой казалось, пустом доме. Он и раньше оставался наедине с самим собой, с раннего утра и до позднего вечера бродя по безмолвным комнатам, создавая шум из шелестящих страниц манги и хаотичной перебивки клавиш клавиатуры… Но теперь в этом чувствовалась особая доля одиночества — голос Чона ещё витал в воздухе, прячась призрачным шепотом за оконными занавесками и утопая в мелодичном потоке воды из-под крана. Сегодня — на шестой день их сожительства — Чонгук вновь отправился в магазин, сетуя на то, что вечно пользоваться шампунем хёна просто непростительно. — Может быть тебе всё-таки купить что-нибудь? — заглядывая в комнату Тэхёна, спросил тот. — Сигареты и алкоголь мне, конечно, не продадут, но вряд ли в покупке сока откажут. — «Купи рамён», — после минуты раздумий написал юноша в KakaoTalk. — «И шоколадку себе. Надо же детей иногда баловать». — Хён! — возмущенно выдал парень, поставив экран на блокировку. — Между прочим, ты сам ещё несовершеннолетний… Я лучше молока куплю. Злиться на Тэхёна не получалось из-за его квадратной и по-детски задорной улыбки, которой можно было простить и более грубые слова. Покинув пределы дома, Чонгук полной грудью вдохнул свежий воздух зимнего дня и побрел по протоптанной тропинке к воротам, чтобы как можно скорее вернуться назад после свершения недолгого путешествия до магазина и обратно. Он не мог понять, как Киму удается сидеть в этой душной кирпичной коробке двадцать четыре часа в сутки и не страдать от желания размять деревенеющие мышцы. Лично у самого будущего студента, у коего на носу были вступительные экзамены, в крови кипела вечная молодость, которую можно либо прожечь всякой дрянью однотипных пороков, либо направить в правильное русло. Чонгук предпочитал второе, так как еще в старших классах, благодаря множеству друзей, мечтающих о карьере в медиа, решил, что стоит идти в более интересном ему направлении. Но помимо работы со звуком его привлекали также фото и видеосъемка. Создание чего-либо из окружающих его вещей и людей казалось чем-то фантастическим, каким-то даже нереальным. Также он был полностью согласен с хёном: «камера — это слишком личное», так как его старенький Canon пережил столько взлётов и падений вместе с ним, запечатлел как захватывающие, так и мрачные моменты школьной жизни, из-за чего подобного рода техника со временем приобретает определенные значения и даже черты, свойственные только одному конкретному предмету. Под ногами звонко хрустел снег, со стороны главной дороги раздавалось мощное гудение машин, скрипящих шинами колес по покрывшейся тонкой корочкой льда трассе. Мимо сновала молодежь — период каникул перед новым учебным годом было в самом разгаре, от чего школьники и студенты искали способ занять это время с друзьями на различных увеселительных мероприятиях. За шесть дней Чон сполна прочувствовал неопределенное смятение от вакуумной тишины дома Кимов — тебя могут потревожить только собственные мысли и хозяин соседней комнаты. Видимо поэтому он не отставал от Тэхёна и на шаг, заваливая его своими глупыми вопросами… По крайней мере сейчас парень считал свое поведение весьма надоедающим и странным, но лучше хоть что-то говорить, нежели слушать рой собственных мыслей. Было бы куда хуже, если бы его молчаливый собеседник и вовсе его не слушал, игнорируя вопросы и не отвечая в мессенджере. От подобной мысли стало вдвойне не по себе — Ким мог поступить именно так, но все равно принимал активное участие в беседе. «Надеюсь, его не тошнит от меня» Наверно, это была одна из тех причин, по которой парень вырывался из душного плена двухэтажной постройки. Он боялся надоесть Тэхёну. Впервые за восемнадцать лет своей жизни Чонгук страшился открывать рот лишний раз, хоть и понимал, что от нового потока слов ни ему, ни его вынужденному слушателю не спастись. По крайней мере это была та горькая правда, с которой можно лишь смириться…

***

— Только выйдем за дверь, ничего больше, — уговаривал старшего товарища Чон, придерживая побледневшего Тэхёна под локоть. — Если почувствуешь себя плохо, то сразу же вернёмся, хорошо? Ким сглотнул вязкую слюну, чувствуя напряжение голосовых связок и раздражаясь от назойливого слова, что прожигал кончик языка своим ядовитым звучанием: «Нет». Он чувствовал, что ничего не получится, но понимал, что успешность выполнения этого задания зависит только от него. Пальцы мелко подрагивали от нервного напряжения, ноги казались ватными и свинцовыми одновременно, грозясь подогнуться в любой момент, подобно переломанным спичкам. Первый шаг дался с большим трудом — Тэхён вцепился в руку своего сопровождающего с такой силой, что Чонгук поморщился от боли, но упрямо терпел её, не собираясь отступать назад. Второй шаг закончился прямо у входной двери, которую Чон тут же толкнул вперед, позволяя морозной свежести слабым ветерком обдать бескровное лицо молчаливого юноши, в глазах которого страх уступал место воодушевлению. Перед ним открывался небольшой двор, в котором он любил играть с отцом, когда был совсем мелким мальчишкой. Тогда не было ни фобий, ни ломающегося голоса, ни красных от слез глаз матери. Сейчас же, именно в этот момент, с ним был только настороженный Чонгук, что уже переступил через порог дома и плавно обхватил большие ладони Кима своими пальцами. Он легонько потянул своего спутника за собой, перехватывая его взгляд и обнадеживающе улыбаясь. — Ровно два шага, — понизив голос, произнес Чон, отступая назад. — И мы тут же вернемся обратно. Раз… Словно загипнотизированная заклинателем змея Тэхён повиновался теплым рукам и карим глазам, на дне которых плескалась надежда. И юноше хотелось оправдать эту пресловутую надежду хотя бы еще одним шагом, но мысли перекричали здравый смысл: «Думаешь, он будет держать тебя за руки всю жизнь?» — насмехался тот самый мальчишка внутри него, кривя красивые губы в презрительной усмешке. — «Стоит тебе сделать ещё один шаг и ты тут же потеряешь и его. Отца ведь было мало, не так ли? Тэхён-а, кого ты пытаешься обмануть? От самого себя не сбежишь, самого себя не обманешь… Особенно с таким набором фобий». Второго шага вперёд не последовало, а руки резко вырвались из нежного плена, подлетая к губам. Зубы отчаянно впиваются в первый ноготок, собираясь разгрызть его и заглушить мысли в голове скрежещущим треском. Судорожный вдох — и горло сжимает невидимая когтистая лапа, врезаясь стальными иглами в кожу и протыкая связки легким движением, не позволяя хриплому стону вырваться наружу. Ким не видит зимнего пейзажа за спиной Чонгука, не видит вновь закруживших белых хлопьев в серых небесах мегаполиса; не слышит громко смеющихся детей из соседнего дворика, не слышит ругани подростков, решавших, в какой клуб сбежать под покровом ночи. В голове был только искаженный временем голос мальчика, что когда-то давно покорил его сердце своей личиной, за коей пряталось чудовище, не способное к состраданию и пониманию. Диктатор царства мыслей умело дергал за ниточки комплексов уже взрослого юноши и насмехался над глупыми попытками своей игрушки вырваться из жуткого заточения. Тэхён был одним из главных героев этой картины, которая с каждым годом приобретала всё больше и больше деталей, но неизменным в ней с самого начала было лишь одно: черно-белая смесь красок, облепляющих актеров греческого амфитеатра обрывками слов и звуков, будто оседающий пепел затухающего вулкана… — Хён… — голос Чона доносится словно издалека, приглушенный непрерывным скрежетом зубов и насмешками актера в его голове. — Пойдем домой. Первый шаг уже был нами сделан — в следующий раз добавим ещё один. Ты молодец! Последняя фраза врезалась в невидимый стеклянный купол амфитеатра и с раздражающим звоном прокатилась по сознанию Кима взбешенным животным. Паническая атака, которой он почти поддался, отступила под напором сильных пальцев, что вновь обхватили большие ладони и потянули их вниз, отрезая зубам путь к покромсанной жертве. — Ты большой молодец, Тэхён-ши, — повторил Чонгук, заметив на себе вновь сфокусированный взгляд подопечного. — Ты хорошо постарался. «Но я ведь ничего не сделал… У меня даже не получилось сделать второй шаг» Его спутник улыбался, радуясь их первой маленькой победе, когда как сам заложник разросшегося вранья не мог понять, почему ноги продолжают держать его тяжелое тело, что с благоговением бы облюбовало ближайшую горизонтальную поверхность. — Пришло время заварить рамён! — не дав Киму погрузиться в очередную смуту самокопания, парень потащил того в прихожую, быстро закрывая дверь. — После пребывания на свежем воздухе всегда пробуждается аппетит. Так что самое время перекусить. Ноги подогнулись. Тэхён медленно съехал по стене на пол, потеряв равновесие и остатки самообладания. Компульсия повторяется — крупная дрожь не может стать помехой для очередной зубной чечетки на ногтях. Чонгук обеспокоенно садится на колени рядом с ним, пытаясь заглянуть в глаза. — Тэхён-ши? — зовет он, и голос его тает нежным эфиром в воспаленном мозгу. — Тэхён-ши, ты слышишь меня? Кивни головой, если слышишь! Ким слышит. Прекрасно слышит шепот собственного голоса где-то в глубине помутненного сознания. Механический кивок головы не особо успокоил Чонгука, из-за чего тот резко обхватил лицо парня вспотевшими ладонями и заставил посмотреть на себя. — Придется звонить тётушке, — его голос дрожал от страха и непонимания того, что происходит и что ему необходимо делать. Никто не говорил ему, что будет так сложно. Никто не предупреждал его о таких испытаниях. — П-погоди немного, хён, я сейчас… Тонкие пальцы хватают его за куртку, отвлекая от изначальной схемы действий. Взгляд Тэхёна проясняется при упоминании о матери, которую он совершенно не хотел тревожить своими приступами паники. Ему уже легче. Конечно не настолько, чтобы ободряюще улыбнуться, но его хватает на мотание головой из стороны в сторону. Чон часто и поверхностно дышит, пытаясь совладать с собственным страхом. Сердце бешено колотится в груди, и он почти поверил, что его маленькая победа оказалась масштабным провалом, от осознания которого хочется лишь тихо материться: «Пиздец…»