Полная луна

Местность была знакомая, но Людвигу казалось, что он снова в чистилище. В той самой комнате с обгорелыми костями. Кругом валялись обугленные доски, окружённые кучами пепла, слабо пахло дымом. Костей, правда, видно не было. Он осмотрелся. Самое большое пепелище было на том месте, где раньше стоял старый, но большой и довольно добротный дом. Несколько куч пепла поменьше - там где был сарай и хозяйственные постройки. Словно в бреду, он апатично бродил среди развалин, узнавая и одновременно не узнавая знакомые места. Вот здесь они сидели под яблоней и пили чай из самовара Натальи. Теперь от дерева остался лишь обугленный пенёк, окружённый выжженной землёй, которая уже начала покрываться порослью слабой молодой травки. Немного правее раньше лежали брёвна на которых он сидел и гладил брехливую, но очень милую собачку. Брёвна превратились в кучу каких-то бесформенных серых обломков, а собачка... Где она? Прямо за ними когда-то было окно комнаты-библиотеки, в которой Иван впервые пытался рассказать ему правду о своей семье. Он тогда не поверил ему. Вернее поверил наполовину. Действительность оказалась гораздо хуже. Стоя среди разбросанных кусков обугленных страниц, растерянно оглядываясь по сторонам, он опустился на колени и бережно поднял одну из них, сдувая пепел. По странной иронии судьбы это оказалась старая книга на немецком языке. "...Und niemand wird wissen, wie traurig in der Nacht die Seele ist, die am Tage lacht..." прочитал он. И никто не узнает, как грустит ночами душа, которая днём смеётся... Эта простая и ничего не значащая фраза из какой-то песни или стихотворения подействовала на него странно. Людвиг всхлипнул, прижал к себе обугленный клочок бумаги и разрыдался, сидя на коленях среди остатков сожжённого дотла дома. Он выбрался из ужасного потустороннего мира, выбрался странным, ему самому непонятным способом. Но реальный мир оказался ещё хуже. Потому что здесь он был совершенно один. Оказалось, что за время их странствий по загробному миру, он успел настолько привыкнуть, нет, прикипеть сердцем к Ивану, что теперь чувствовал его отсутствие как физическую боль. Рядом с этим русским парнем он мог ощутить спокойствие и уверенность даже в самые страшные моменты. Что произошло между ними и почему, оставалось загадкой для него самого. Единственное что он точно знал, это давало ему силы жить дальше. А теперь его охватило чувство апатии, потерянности и одиночества. Одиночества среди обуглившихся брёвен и пепла, без еды, воды и одежды, а главное без всякого понятия что здесь случилось. Казалось что какая-то внезапная катастрофа уничтожила всё вокруг. Больше всего он боялся увидеть человеческие останки. Потому что скорее всего они все погибли - сестры Ивана и Гил, любимый и единственный братик. Когда он думал об этом, то в голове у него просто мутилось от отчаяния. Пошатываясь, он встал на ноги и вытер слёзы. Как бы это ни было тяжело, но надо выяснить всё до конца. Неизвестность хуже всего. Поэтому он изо всех сил постарался приглушить эмоции и действовать хладнокровно. Мысленно разбив территорию на большие квадраты, чтобы ничего не пропустить, он стал тщательно обследовать каждый из них. Людвиг надеялся и в то же время боялся что-нибудь найти. Что-нибудь, хоть немного проясняющее ситуацию. Третий из квадратов ничем не выделялся, там был только обгоревший угол дома, но несколько брёвен пересекались под подозрительно прямым углом, образуя своего рода навес. Студент слегка пошевелил их и они рассыпались, обнажив старую кирпичную кладку. В ней не хватало кирпичей, из-за этого получилась ниша, надежно укрытая от ветра и дождя. И в ней что-то блестело. Людвиг схватил эту вещицу, словно драгоценность. Когда он рассмотрел что это, то несколько минут не мог прийти в себя от изумления. Это был небольшой карманный диктофон, который Гилберт всегда таскал с собой, не расставаясь и надиктовывал на него сообщения, нечто вроде дневника. Он в шутку так и называл его "Дневник Великого меня". Студент чуть снова не расплакался. Эта вещь как будто была частичкой брата, напоминающей о тех временах, когда он был рядом. Как она сюда попала, было совершенно непонятно. Тогда он включил диктофон и прослушал последнюю запись. С первых же слов он застыл от удивления и затаил дыхание. Гилберт обращался к нему. "Людди, братик, - голос его звучал хрипло, как будто ему трудно было говорить, но возможно это был просто дефект записи, - Я оставляю для тебя это сообщение, потому что не верю что ты погиб. Мне хотелось бы остаться самому и продолжить поиски, но, к сожалению, это невозможно..." Прослушав сообщение до конца, Людвиг выпрямился и изменился в лице. Теперь ему просто необходимо быть собранным и сосредоточенным. Он понял, что ему предстоит ещё много трудностей, но по крайней мере, у него появилась надежда. "...мы оставляем тебе рюкзак с самым необходимым..." Следуя указаниям, он пошёл туда, где раньше находился сарай, а в нем небольшой погреб с разными соленьями. Теперь он был совершенно разрушен, банки полопались от жары, но осталось довольно приличное углубление в земле, в котором действительно лежал накрытый брезентом рюкзак. Если не знать, то со стороны он был практически незаметен. В рюкзаке был спальный мешок, карта, фонарик, спички, компас, складной нож, несколько банок консервов и бутылка питьевой воды. Как Гилберту удалось всё это спасти при пожаре, оставалось для Людвига загадкой. Больше всего он обрадовался, что там нашлись штаны, свитер и, главное, кроссовки. Студент очень устал ходить босиком, да и без одежды было как-то некомфортно. Кроссовки были немного велики, но вполне подошли, стоило только затянуть шнурки. Одежда тоже висела на нем мешком, он сильно похудел, да и размер был не его. Хорошо что имелся ремень, иначе брюки бы вообще свалились. Одевшись, он вскрыл банку тушёнки и немного поел. Надо было подкрепиться перед дальней дорогой. Странно, но Людвиг совсем не чувствовал голода. Пища казалась ему безвкусной, как окружавший его пепел. Но надо было есть и он механически жевал и глотал, запивая всё это водой из бутыли. Судя по карте приблизительно за сутки он должен был дойти до ближайшей проезжей дороги. Там можно надеяться, что его кто-нибудь подвезёт до населённого пункта. А дальше уже всё пойдёт само собой. Обратиться к властям, связаться с братом... Потом непременно вернуться сюда и попытаться выяснить, что случилось с Иваном. Но так далеко он старался не загадывать. Ему предстоял трудный путь и надо было сосредоточиться, чтобы его пройти. Людвиг прекрасно помнил, как они заблудились в прошлый раз, когда искали деревню. Но уж теперь он этих ошибок не повторит. Очень тщательно он сверился по компасу с картой, закинул на плечи рюкзак и зашагал в выбранном направлении. Идти было тяжело, под ноги всё время попадались сучья, ветки, поваленные деревья. Иногда приходилось делать крюк, чтобы обойти заболоченную местность, но Людвиг упорно продвигался вперёд. Голова у него кружилась от слабости, едва зажившие раны болели, взмокшие от пота белокурые волосы прилипли ко лбу. К вечеру стало очевидно, что надо сделать привал и остановиться на ночевку. Иначе он потеряет сознание и вообще никуда не дойдёт. У него были спички, спальный мешок, еда и вода, так что студент решился на эту задержку. Лёжа возле костра, он смотрел на огонь, слушал звуки ночного леса и, несмотря на усталость, очень долго не мог заснуть. Потом его всё-таки сморил беспокойный сон, он ворочался с боку на бок в спальном мешке, а под утро увидел очень явственный кошмар. Ему казалось, что он опять в зачарованном лесу, только смотрит на всё как бы со стороны. Он видел Брагинского, но не мог ни заговорить с ним, ни помочь ему. Ожившие ветки раздирали тело Ивана на куски, он бешено сопротивлялся, но борьба его была обречена. Оплетавшие его растения врезались в кожу, проникали под неё, выворачивая наизнанку. Это было ужасное зрелище, не в силах его вынести, Людвиг вскрикнул и проснулся. Он лежал в спальном мешке, покрытый холодным потом, всё тело ломило от боли. В лесу было светло, раздавались первые трели птиц, наступило утро. Надо было идти дальше. Костёр давно потух. Он разбросал головешки, собрал вещи и через силу пошёл вперёд. Завтракать не стал, всё равно после сна он чувствовал тошноту. Студент осознавал, что заболевает, что возможно у него высокая температура, но никаких лекарств у него всё равно не было. Надо было как можно быстрее выйти к дороге, добраться до людей. А там ему уже окажут медицинскую помощь. Где-то после полудня у него появились первые сомнения. Людвиг достал карту и сверился с ней. Так и есть, он давно должен быть возле дороги. Но пока ничего похожего не наблюдалось, не было видно просеки, или слышно шума машин. Кругом только тишина, редкие голоса птиц и шум деревьев. Подумав, что возможно он ошибся и неверно оценил расстояние, студент пошёл дальше. Может быть всего пара часов и он будет у цели. Но прошла эта пара часов, а потом ещё пара, к вечеру он окончательно понял что заблудился и без сил повалился на мягкий мох, бессмысленно глядя на синеющее в просветах деревьев небо. Он так устал, что ему было уже всё равно и был готов сдаться, отказавшись от борьбы и оставшись здесь навсегда. Внезапно ему вспомнился страшный сон. Возможно Брагинскому очень нужна помощь, только Людвиг может что-то для него сделать. Если конечно дойдёт до людей и вернётся со спасательной группой. Механически он поднялся, собрал сухой валежник неподалёку и развёл костёр. Огонь немного отпугивал комаров и хорошо согревал, но карту пришлось рассматривать в свете фонарика. Байльшмидт подумал, что единственное объяснение - это погрешность в шкале компаса. Если в самом начале он взял направление на несколько делений правее, то сейчас уже значительно отклонился от дороги. Надо свернуть влево и завтра он непременно к ней выйдет. С этой мыслью он забрался в спальный мешок и попытался уснуть. Но сон всё не шёл, к тому же он боялся увидеть прежний кошмар, поэтому достал диктофон и стал переслушивать сообщение Гила, раз за разом перематывая запись, обдумывая каждое сказанное им слово и пытаясь найти скрытый смысл. "... когда мы подбежали к дому, уже ничего нельзя было сделать. Огонь загорелся с разных сторон, причём охватил одновременно и двор и постройки. Сгорело всё, хозяйство, животные, Ольга в шоке. Я забираю её с собой, оставить девушку здесь невозможно..." Людвиг никак не мог понять, почему Наталья так поступила. Она была сложной натурой, но не сумасшедшей. Значит в её действиях должна была быть своя логика. Он перемотал запись ещё немного вперёд. "... в ужасном состоянии. Чтобы спастись от пожара, он выпрыгнул из окна, кажется сломал ногу. Парень ничего не может внятно рассказать, городит какую-то чушь. Эдик требует срочно доставить его в больницу, поэтому поиски пришлось..." Трудно было представить что там произошло. Наверно только Наталья смогла бы это объяснить. Но она уже никогда ничего не расскажет. Несмотря ни на что, Людвигу было её очень жаль, сердце сжималось при мысли, что красивое стройное тело, которое он обнимал, к которому прижимался и ласкал губами теперь превратилось в прах и пепел. Его мутило и выворачивало наизнанку, стоило себе это представить. Когда он слушал сообщение в первый раз, то сосредоточился на деталях, ему нужно было действовать, немедленно собираться и через силу идти вперёд. Но сейчас кругом была тишина и темнота, он лежал совершенно обессиленный в спальном мешке и ничто не отвлекало от тяжёлых мрачных мыслей. "... Торис заявил, что Наталья совершила какой-то грёбаный обряд и принесла себя в жертву. Поэтому теперь мы должны немедленно уходить, иначе она рассердится. Похоже парень тоже сошёл с ума..." Людвиг не знал этого незнакомого ему Ториса, но вполне допускал, что Гилберт прав. Побыв немного в этих краях, познакомившись с русской семьёй и их верованиями, он чувствовал, что сам тоже на грани безумия. Он не мог ясно различить, что из случившегося с ним произошло на самом деле, а что было просто видением, галлюцинацией, мороком. Лоб его снова стал горячим и влажным от липкого пота. Всё тело била противная мелкая дрожь. Больше всего студент боялся, что завтра совсем расклеится и уже не сможет встать и идти. Он ведь так близко к цели. Надо выйти на дорогу, а там уже можно упасть без сознания. Кто-нибудь его подберёт. Размышляя об этом незаметно для себя он уснул. В этот раз сон был крепким и без сновидений. Утром он почувствовал себя отдохнувшим и выспавшимся. Взвалив на плечи рюкзак, бодро зашагал по мягкому мху. Лиственный лес сменился светлым сосновым, большие деревья стояли ровно, словно колонны в храме, сквозь них легко проникали лучи яркого солнца. Людвиг даже пытался насвистывать какую-то немецкую песенку. Он был уверен, что очень скоро выйдет к дороге. Уверенность эта таяла очень медленно. Долгое время он пытался себя обманывать, что вот ещё чуть-чуть и перед ним появится просека с бетонной полосой посередине. Порой даже казалось, что он слышит шум автомобильного двигателя. И каждый раз все эти надежды оказывались напрасными. Постепенно подкрадывалась усталость, ноги уже не так бодро несли его вперёд, но он всё-таки шёл, не останавливаясь, пока небо снова не стало темнеть. Лес опять сменился лиственным, но Людвиг уже не смотрел на деревья, он тупо шагал, уставившись себе под ноги. Внезапно ему на глаза попалась головешка от костра, потом другая. Байльшмидт встрепенулся и осмотрелся по сторонам. Вот примятая трава там, где он ночевал в первый раз. Здесь его следы, он собирал сухие ветки. Похолодев от ужаса, он понял, что ходит по кругу. Ещё раз достав карту, он снова сверился с ней. Всё правильно, вот здесь он, здесь дорога, вон туда показывает стрелка компаса. Так какого же чёрта он второй день не может к ней выйти?! Им овладело отчаяние. Бросив рюкзак на землю, студент яростно пнул ближайшее дерево ногой. Потом стал бить кулаками ствол, обдирая костяшки пальцев, ломать ветки кустарника и топтать их ногами. - Это вы, сволочи... Я знаю... Вы живые, только прикидываетесь... - приговаривал он, словно в бреду. Наконец резкая боль в раненой руке вынудила его остановиться. Он схватился за плечо и со стоном повалился на мягкий мох. Перед глазами всё кружилось и плыло, мысли стали вязкими и бессвязными. Студент сел и обхватил белокурую голову руками, стараясь сосредоточиться. - Главное не поддаваться панике, - шептал он, - Главное не поддаваться... В этот раз он не стал разводить костёр. Не хотелось тратить лишних усилий, им овладели вялость и слабость. Не застегивая спальный мешок, он просто закутался в него и улёгся на землю. Тело снова стала колотить мелкая дрожь. Лоб пылал, зато руки стали очень холодными. Было ясно, что он болен, что температура снова поднялась, но Людвигу не было до этого никакого дела. Мутными глазами он смотрел в темноту, изредка моргая и ощущая, как будто плавает в каком-то приятно обволакивающем тело вязком киселе. Вдруг ему показалось, что между деревьев появилось странное белое сияние, напоминающее свет полной луны. Оно было очень бледным и передвигалось от дерева к дереву, как будто кто-то шёл по лесу с фонариком. В темноте это выглядело довольно пугающе, но Людвиг смотрел с любопытством, не шевелясь, закутавшись в спальный мешок. Казалось, что у него пропала способность бояться чего-нибудь, точно так же как раньше он израсходовал весь свой запас удивления. Наверно поэтому он совсем не удивился, когда увидел, что это Наталья. Его не интересовало откуда она здесь взялась и что делает в такой поздний час в глухом лесу. Просто он был рад её видеть. Теперь он был не один. Наталья изящно присела рядом с ним, подогнув колени и расправив юбку своего старомодного платья, которое так ему нравилось. Оборки кружевного фартука были кипельно-белыми, как будто накрахмаленными и вообще она выглядела так, как будто вышла из идеально чистой кухни, а не из тёмного мрачного леса. Людвиг видел её очень хорошо и чётко, всю целиком, до самой маленькой складки на платье, хотя на самом деле у неё не было никакого фонарика. От её тела исходило то самое слабое свечение, похожее на то, которое испускают светлячки или гнилушки в ночном лесу. Почему-то это тоже не удивляло, так и должно было быть. Девушка положила руку ему на горячий лоб. От неё исходила прохлада и какая-то целительная сила. Людвиг почувствовал, как в голове у него прояснилось и сел, отбросив спальный мешок и зачарованно глядя на неё. - У меня к тебе столько вопросов... - искренне сказал он, не зная с чего начать. Наташа рассмеялась. - Разрешаю тебе задать только три, - сказала она, кокетливо склонив голову, - А потом будет моя очередь. - Любые? - Любые. - Ты живая? Людвиг немного нервничал, задавая этот вопрос. Но обстоятельства были настолько странными, что Наталья ничуть не удивилась и не рассердилась на него. - Конечно, я живая, - спокойно сказала она, - Вот, если хочешь - потрогай меня. И протянула свою слегка светящуюся руку. Студент осторожно прикоснулся к ней. Рука была как рука. С нежной прохладной кожей, выпирающими косточками и слабыми голубыми прожилками. Очень приятно было держать её в своей руке и слегка поглаживать. Не выпуская её тонких пальцев, он задал следующий вопрос. - Что случилось с Иваном после того, как я... как мы... как мы расстались? Девушка улыбнулась. - С ним всё хорошо. Он победил Хозяина и теперь стал очень сильным. Вы непременно с ним ещё встретитесь. Студент выдохнул с облегчением. Она ответила на главный вопрос, который его беспокоил. Но оставался ещё один. - Я смогу выйти из леса и добраться к людям? - спросил он, помня что можно задавать любые вопросы. Наталья придвинулась к нему поближе и заглянула прямо в глаза. Её фиолетовые зрачки тоже слегка светились и от этого сияли какой-то неземной ангельской красотой. - Конечно сможешь, - очень уверенно сказала она, - Все твои неприятности позади. Дорога отсюда на расстоянии около двух километров. Завтра утром ты к ней выйдешь. Людвиг не выдержал и обнял её, задыхаясь от счастья. Наконец удача улыбнулась ему, завтра он будет среди людей и забудет всю эту историю с Хозяином как страшный сон. Скорее бы вернуться домой, в Германию, найти Гилберта, встретиться с Иваном... Наталья же сказала, что они непременно ещё встретятся. Не в силах сдержать свою радость, он поцеловал девушку прямо в губы. Поцеловал и растерялся, не зная как она это воспримет. Он уже больше не питал к ней никаких романтических чувств, сделал это в порыве благодарности за хорошие новости. Теперь он не хотел, чтобы она поняла это неправильно. Но она поняла это именно так. Её губы приникли к его губам и стали покрывать их маленькими нежными поцелуями, похожими на слабые укусы. Это было очень приятно и, забыв обо всём, Людвиг отдался этой ласке. Наташа приникла к нему, доверчиво склонив голову на плечо, а её нежные ручки залезли под свитер и стали шарить там, поглаживая его спину. От прикосновений её тонких пальчиков по коже словно бежал электрический ток. Потом она отстранилась и выжидательно посмотрела на него. Не отрывая взгляда от её блестящих фиалковых глаз, Людвиг словно зачарованный стянул через голову свитер и отбросил в сторону. Теперь он сидел перед Натальей голый по пояс, его разгоряченное тело обдувал ночной ветерок, от прохлады соски напряглись, а по коже побежали мурашки. Девушка мелодично рассмеялась и стала кончиками пальцев обводить его мускулистые плечи, щекотать соски, нежно гладить по груди. В слабом сиянии, исходившем от её кожи всё это выглядело каким-то волшебным и нереальным. Забыв обо всём, Людвиг подался вперёд, в её объятья, словно проваливаясь в глубокий омут, который затягивал его с головой. Нежные ручки обхватили его и прижали к себе, чтобы никогда уже не отпускать. Студент не сопротивлялся, и чем крепче обнимала его Наталья, тем радостнее и спокойнее ему становилось. Он совсем не замечал того, что его тело уже наполовину оплетено узловатыми корнями, по плечам течёт мерзкая зловонная жидкость, а руки почти полностью зарылись в мягкую землю у корней большого дуба и постепенно их накрывает мягким покровом мха.