prive

Никто не знает, что происходит после смерти. Эта неизвестность и пугает людей больше всего. - …хун. Однако со временем приходит понимание, что, как и Рождение, Смерть - явление естественное и, в отличии от Рождения, неотвратимое. - Сехун? Исписанные страницы закончились так же неотвратимо. Сехун все еще продолжал смотреть вниз, на ежедневник в своих руках, боясь закрыть его и тем самым поставить точку. Эта черная книжечка так неожиданно возникла на столе перед ним, что не сразу понял, что произошло. А когда узнал, его охватила дрожь. Подбородок все еще трясся, клацая зубами и пуская волны конвульсий по всем телу. Меж губ застыло имя, повисло на кончике языка многотонным грузом. Страх блокировал его речь, не позволяя вырваться обращению, у которого больше не было адресата. - Сехун!!! Сехун дернулся и наконец обернулся на открывшуюся дверь. На пороге стояла Айрин. Ее подозрительный взгляд скользнул мимо осунувшегося лица, по измятой рубашке и замер на дневнике. - Милый, тебе нужно поесть, - произнесла она, не осмеливаясь входить в комнату. - Не сейчас. - Сейчас же, Сехун! Посмотри на себя! Ты же в призрака превратился. Тебе надо умыться и обязательно поесть. Сегодня же тридцать дней, нужно помянуть Бэкхена. Ему бы не понравилось, что ты себя так изводишь. Сехун потерял нить разговора сразу после фразы «превратился в призрака». Вот оно, то важное, что он никак не мог понять для себя, пока читал дневник. Не зря же существует столько суеверий и легенд. Должно же было остаться от него хоть что-то, кроме этих записей. Что-то кроме семи десятков страниц, на которых теснились шесть лет тайных мыслей и переживаний. Шесть лет, которых хватило, чтобы полюбить больше жизни, лишиться любви, а затем лишиться и самой жизни. Безумство и несправедливость. Я тебя люблю. Пять гласных, пять согласных, а сколько в них боли. Почему такие важные слова так тяжело произнести? Почему им не хватило смелости? Теперь, когда он знал, что чувствовал Бэкхен, что им двигало, и к чему он стремился, Сехуну оставалось только считать упущенные возможности и сожалеть. Ведь он мог ответить тем же самым. Абсолютно теми же самыми чувствами. Бэкхен всегда был его слабостью. Сехун мог противостоять всему миру, но идти на поводу у Бёна Бэкхена казалось самим правильным решением. Идти за ним, рядом с ним, вместе с ним. Зовет – бежать, просит – делать, отталкивает – позволять, прогоняет – уходить. Айрин со слезами в глазах смотрела, как Сехун вертел головой, будто провожал назойливую муху, вглядывался в детали, водил руками и что-то бормотал. - Сехун! - позвала она его снова, но мужчина не реагировал. - СЕХУН, - крикнула Айрин, - ты меня пугаешь! - Уйди, прошу, - ответил Сехун и порывисто зашагал в сторону своей жены. Он намеривался вытолкать ее поскорее, закрыть дверь и крикнуть вдогонку, чтобы не беспокоила его, но у Айрин нашлось достаточно гордости, чтобы самой хлопнуть дверью. Сехун безумствовал. Он все ждал, что сейчас резко обернется и увидит его, если крепко зажмурится или посмотрит в зеркало. В ушах звучало тихое «я за твоей спиной», вкрадчивый голос шептал, звал его. Сехун клялся сам себе, что, если увидит, то обязательно поймает и больше не отпустит. Схватит его, кем бы он не был сейчас, сожмет в своих руках и не позволит исчезнуть. Ему оставалось сделать самое сложное – произнести имя, которое вот уже месяц значилось на надгробной плите. Надо только разомкнуть губы и позвать: - Бэкхен? Тишина. - Бэкхен, - чуть громче. - Ты здесь? Никто не отвечал. В любое другое время Сехун счел бы разговоры с самим с собой за признак шизофрении. Но только не сейчас, когда на кону стоит возможность снова вдохнуть воздух полной грудью. Он посмотрел на дневник, который в порыве был отброшен на кровать. Листы веером торчали в разные стороны, отталкивая и притягивая своей исписанной сущностью одновременно. То ли корешок, то ли слабое дуновение ветра перелистнули страницы, и он раскрылся на последней записи: «Я за твоей спиной». Сехун еще раз обернулся, для верности. Ему так хотелось надеяться, сердце томилось и жаждало встречи, он уже был готов поверить в чудо. Но за спиной было пусто. Глаза заслезились, Сехун попытался сморгнуть влагу, но, прикрыв веки, ощутил лишь давящую боль, и, когда посмотрел на дневник снова, ниже значилась еще одна подпись. «Я рядом». Сехун трепетно взял ежедневник в руки и вгляделся. Сомнений не было, запись была новой. Раньше ее здесь не было, он был уверен. Пролистав каждую исписанную страничку, каждый чистый лист, он даже добрался до своей единственной отметки в этом дневнике.

«To: Бён Бэкхен From: О Сехун 199* – »

У него уже никогда не поднимется рука написать что-то еще после это черточки. Не бывает у дружбы конца. У чувства более сильного – тем более. - Бэкхен, мне так тебя не хватает, - вымолвил он, когда детальный осмотр комнаты не подтвердил присутствия кого-либо: ни живого, ни мертвого. - Ты мне нужен. Нужен больше всех. Он вглядывался в страницу до рези, до мутных строк и темных пятен. «Не говори так. Меня больше нет». Сехун знал! Знал, что он ответит. Так и должно было быть. Пока он ждал, он мог поклясться, что чувствовал, как невесомая ладонь треплет его волосы и испытывает его терпение. - Как мне жить дальше? «С тобой Айрин, она поможет». - Я похоронил тебя… «Так надо». Бэкхен давал ответы на все вопросы, так сильно мучавшие Сехуна последнее время. Время, которое он был вынужден проводить без него. - Как ты мог подумать, что умерев сделаешь меня счастливым. Неужели, один раз разлучив нас, ты не убедился, что это самая дурацкая идея? Мне плохо без тебя. Мне больно! Понимаешь? Как больно человеку, у которого отняли часть тела. У меня тянет и ноет там, где уже пусто. Рядом со мной теперь пусто, Бэкхен! Я боюсь теперь оглядываться. Я боюсь, что там не будет тебя, но тебя там и нет! Сехун срывался на крик, орал в пустоту перед собой, четко представляя лицо Бэкхена. Вот он стоит, поглядывая исподлобья – понимает, что плохо, но верит, что прав. Вот он приоткрывает рот, чтобы возразить, но вспоминает вдруг, что не может, и тянет свои тонкие, длинные пальцы к дневнику. Сехун хочет, чтобы эти пальцы сомкнулись на его запястье. «Расскажи, как это было?» Сехун сглатывает: вспоминать тот день все еще невероятно тяжело, хоть он и чувствовал, как стена из горечи и отрицания, медленно, но верно, осыпается маленькими песчинками. - Мы с женой сидели в ресторане. Ты не приезжал. Долго. Потом Айрин позвонили, сказали, что тебя привезли в больницу с тяжелыми травмами. Авария, Бэкхен. Ты отвлекся от дороги. Что… Что тебя отвлекло? «Не знаю, Сехун. Для меня все было по-другому». - Айрин? – Сехун знал, о чем спрашивает. В дневнике Бэкхен больше описывал свои переживания и чувства, но из редких фактов, указанных им, можно было понять, что происходило на самом деле. «Да. Не я, а она». - Такое вообще возможно? – и все же верить в подобное для взрослого, образованного человека достаточно сложно. На бумаге строчка за строчкой появлялись фразы, происхождение которых никак нельзя было объяснить. Но вот оно, его доказательство – моргни и исчезнет. Воздушный. Бледный. Родной. И такой красивый. «Как видишь». - В это сложно поверить, - произносит он вслух, полушепотом, потому что уже верит. Бесконечно верит призраку перед собой. Возможно, это всего лишь иллюзия. Обман зрения, фокус утомленного сознания. Но Бэкхен здесь, рядом. Сехун просил об этом каждую секунду после рокового «пациент скончался». И он пришел к нему. «Я и не требую». Строчки становятся все короче, появляются с большими интервалами, изматывая обоих ожиданиям. Сехун готов говорить без умолку, но так боится потрать бесценное время на пустое, что заставляет себя подбирать только важные слова. - Неужели, я больше никогда тебя не увижу? «Не увидишь». - Ты со мной будешь всегда? «Нет». - Я не о том, - торопится он, беспокоясь, что не может, как раньше, объяснить все Бэкхену лишь одним взглядом. «Мое время истекает». Сехун закусывает губы, чтобы не закричать от отчаяния. Он медлит, просит минуту, чтобы восстановить дыхание, потому что неотвратимость событий вот-вот настигнет его. - Я прочел все. «Я знаю». - Прости. «И ты меня». - За что? Я не в обиде. «Нет, прости за то, что умер». Ему могли твердить об этом все, кто угодно: мать, отец, родители Бэка, жена, коллеги. Но только честный, размашистый почерк уже несуществующего человека, похороненного на его глазах, смог убедить Сехуна, что Бён Бэкхен мертв. Он заплакал. Долго и громко, умоляя и не стесняясь себя. - Тогда вернись. Если ты смог уйти, попробуй вернуться, пожалуйста. «Не могу». - Бекхен, пожалуйста... «Прости». - Не хочу. Ни за что не прощу. «Это не поможет мне остаться. Отпусти меня с миром». - Не могу. «Можешь. Нужно время». - Ты всегда будешь в моем сердце. «Я всегда буду твоим». - Мой Бэкхен… «Мне пора». Сехун все ждал и ждал, кода на чистых листах появятся новые буквы, выведенные невидимой рукой. Но страницы пустовали, пугая отсутствием слов. Сердце тяжелело и опускалось в груди, забывая выстукивать свой ритм. - Господи, нет, еще немного, - взмолился О Сехун. Он понятия не имел, как это работает: на божественных батарейках или энергетических полях. Он лишь хотел, чтобы Бэкхен продолжал отвечать. «Прощай». - Бэкхен! «Хочешь мой самый большой секрет?» - Хочу. «Я люблю тебя. По-настоящему люблю».