Песнь обречённого

Жизнь Кингсли Бруствера напоминала путешествие по барханам его родной Африки: вверх, вниз, снова вверх… Десятый сын шамана мерлинпозабытого племени, медленно вымирающего где-то на самой границе великой пустыни, не рассчитывал на особенное к себе отношение: они с матерью перебрались в Англию, когда для Кингсли наступила пора посетить начальную школу. На родине и для старших детей образование оставалось роскошью. Отец, пока был жив, поддерживал семью материально: на территории их племени обнаружилось несколько недурственных копей алмазов и золота, которые официальными властями Мавритании не разрабатывались. Но к самому поступлению в Хогвартс (Кингсли был единственным из сыновей, кто унаследовал волшебный дар родителей) отца нашли в пустыне мёртвым, и матери пришлось крутиться самой, чтобы прокормить и себя, и ребёнка. Первым делом она сменила непроизносимое для англичанина имя на более благозвучное, потом устроилась горничной. Кингсли помнил те несколько лет, когда ему приходилось терпеть насмешки из-за их бедности и непонятного происхождения. Чужая, исцарапанная палочка, обрисованные и драные учебники, дешёвый бугристый пергамент – всё это было в его жизни. Но уже к концу третьего курса Хогвартса, когда он научился давать сдачи обидчикам и понемногу зарабатывать репетиторством по Защите От Тёмных Искусств, мать неожиданно прислала письмо, где сообщала, что вышла замуж. Судьба снова дала им шанс выкарабкаться из нищеты. Потому что замуж она пошла не за лавочника или дворецкого, а за наследника рода из списка «двадцати восьми». Потом была война. Мать и отчим случайно погибли при налёте, а родственники отчима, дождавшись их кончины, обобрали Кингсли до нитки. Впрочем, чёрная полоса продлилась недолго: Гарри Поттер убил Волдеморта, сам Кингсли отличился в последней, решающей битве в качестве полководца, за что получил не только Орден Мерлина, но кресло министра. Успех был настолько полным: война не оставила на нём шрамов и увечий, недобитков и егерей переловили и пересажали в первые полгода после победы, даже патриархи не ставили палки в колёса; что невольно наводил на мысль – расплата за везение придёт, обернётся бедой, катастрофой. Но дни текли за днями, а кроме предчувствия ничего не происходило. Вскорости Кингсли перестал обращать внимание на свою интуицию. День для лондонской погоды был слишком погож: на ясном небе ни облачка, прохладный ветерок не давал жаре усыпить воспрянувший после весенних дождей город. Кингсли прошёлся по улочке, тихой настолько, что, если бы ни припаркованные машины, можно подумать, что она заколдованная; купил себе кофе и большой рогалик, посыпанный орехами, и после этого вошёл в Министерство. На работе его ждали всего несколько писем и пара отменённых встреч, так что Кингсли неторопливо потягивал кофе и читал свежую прессу, поданную ему секретарём. Предчувствие зудело привычной мухой, но министр не обращал внимания, ел и читал не только политические колонки. У «беды» был бледный вид и лихорадочно блестевшие глаза. Да, Снейп частенько посещал министерство: как-никак директор самой-самой школы, которую ещё стоило привести в приличный вид, но никогда он не мялся у порога и не сутулился так, словно какой-то волшебник-неумёха лишил его части позвоночника. – Пойдём со мной, – позвал Северус, и Кингсли, как кобра за дудкой заклинателя, поднялся, бросив всё: газета спланировала на пол, кофе тихонько остывал в чашке; съеденный рулет камнем лёг в желудок; и пошёл за ним. Будь у него назначена тысяча встреч, Бруствер всё равно бы последовал за Снейпом: вспыхнувшая во время войны ненависть со временем переросла во взаимное уважение. К тому же Кингсли знал: просто так Северус его не потревожил бы. Из особняка Блэков Кингсли вывалился, глубоко дыша и сожалея, что вообще прикоснулся к съестному. Скамейка в сквере оказалась к месту: он рухнул на неё, обхватив голову руками. – Не уберегли… – повторял он, точно заведённый. – Не досмотрели… Он слушал рассказ Северуса, будто радио – издалека, и не мог поверить, не мог представить Невилла Долгопупса в роли отравителя и злодея. Но были и тело, и пятна рвоты с кровью, и некий маггловский порошок на туалетном столике, и отпечаток ботинка с биркой для домовиков, и – то, что убедило в виновности Долгопупса больше всего – побег. Снейп говорил, что кроме учителя гербологии исчезло совсем немного вещей: палочка и небольшой чемоданчик; всё остальное лежало на своих местах. – Если он попадётся в мои руки… – пообещал Бруствер. Снейп практически незаметно вздрогнул, но смолчал. – Я сам буду расследовать дело! День похорон Гарри Поттера стал народным днём скорби. За неделю до них в Хогвартсе не осталось свободных комнат, а люди всё прибывали и прибывали, ставили палатки на квиддичном поле, спали в мешках во внутреннем дворе и коридорах. Школа стала напоминать перенаселённый муравейник. Репортёры всех мастей и изданий ловили друзей и знакомых Гарри и через день кропали душещипательные репортажи. Домовики сбились с ног, обслуживая такую прорву народа, но никто не жаловался: всех ела одна и та же боль – смерть Гарри. Гроб с телом, наполовину засыпанным цветами, выставили в Большом зале. И толпы людей, точно реки к морю, текли и текли к нему. Корзины цветов, букеты, охапки валились к подножью гроба. Иногда за ними следовали и люди, сотрясавшиеся в рыданиях или неподвижные, без сознания. Успокоительные препараты шли галлонами: в Лондоне нельзя было достать и самого завалящего средства. Гермиона Грейнджер смотрела воспалёнными глазами куда-то вдаль, но Снейп сомневался, что она понимала, где находится. Рональд Уизли переводил взгляд с одного лица на другое, будто искал ответы в горе других. Он часто смаргивал, но слёзы всё равно собирались в уголках его глаз. Парни не плачут – дурацкая поговорка. Снейп смотрел на мучения Уизли и чувствовал, словно его сердце омертвело настолько, что его надо хоронить рядом с Поттером. Но в глазах вместо слёз поселились стеклянные осколки: за всё время после удавшейся мести он спал едва ли несколько часов. Совесть директора не мучила, она давно привыкла к его радикальным решениям, но перед глазами то и дело возникало сведённое последней мукой тело Поттера. Ему ли не помнить, если Снейп решительно отмёл все предложения ритуальных служб и сам обмывал его и запечатывал дух. Пока Кингсли изучал улики. Северус поверил Поттеру сразу: слишком много мелочей и правдоподобных фактов изливал он со своего полотна, но потом испугался: а не совершил он ошибку? А не мстил Гарри за что-то Долгопупсу? Свободный дух на то и был свободным – его не связывали узы, от него нельзя ожидать исключительно правды, его не тревожили моральные устои… Но всем сомнениям конец пришёл. Вместе с Кингсли. Улик собралось много: дальняя теплица, по горячим заверениям Долгопупса сразу после войны, непригодная ни для чего, прекрасно функционировала – авроры нашли в ней несколько новых сортов снотворного мака, а экспертиза показала, что содержание опия в соке превышает на треть обычные, распространённые в мире сорта вроде «Белого Перса» или «Казахстана». – Я показал его фото нескольким маггловским дилерам, – голос Кингсли срывался на хрип. – Они узнали его, Северус! Все, как один, сказали, что самую забористую дурь поставлял он. Он! Кингсли вскочил на ноги и замельтешил перед уставшими глазами Снейпа. – Выпей чаю, Кингсли, – директор подсунул министру чашку с «дарджилингом». – Он не бежал бы, если бы не был виновен. – Северус, я же помню его ребёнком! – не унимался Кингсли, то присаживаясь на стул, то снова вскакивая. Кабинет был мал для его кипучей деятельности, подпитываемой, Снейп не сомневался, огромным горем: Бруствер любил Гарри, как младшего брата. – Робким, тихим, даже забитым… – Из тихих и забитых чаще всего получаются самые отъявленные негодяи. Тебе ли не знать?! – Снейп потёр переносицу и разлепил слипавшиеся глаза. – В каком смысле? – Бруствер остановился, его брови поднялись вверх. – Ну ты же был аврором, немало знаешь людских историй, – объяснил очевидное директор. И подумал, что он со своей стороны немало видел, когда дети под влиянием старших превращаются в преступников. – Да, но наркодилер?! – Это не всё, что вы нашли? – Нет, к сожалению, – Кингсли выдохнул. – Под полом в его комнатах был оборудован тайник с точно таким же порошком, как в особняке Блэков, маггловские шприцы, жгуты и крупная сумма в маггловских купюрах. Вероятно, он не успел поменять деньги. – Что показала проверка банковских счетов? – Только что под нашим носом тихоня и рохля Долгопупс крутил крупные делишки. За два послевоенных года он сколотил состояние, превышающее пятилетний бюджет школы со всеми дотациями и пожертвованиями. Меня бесит больше всего то, что он прикрывался своим учительским положением, а вместо этого фактически убивал вчерашних детей… Сейф в Гринготтсе завален галлеонами, правда, удалось это узнать лишь потому, что Долгопупс не оставил наследника, и хранилище подлежало консервации. – Значит, его участие в смерти Поттера практически доказано? – Снейп заставил себя говорить ровно, хотя в горле клокотала злость. – Да, – Кингсли, наконец, устал метаться и плюхнулся на стул. – Та же отрава – экспертиза однозначно показала совпадение по всем параметрам. Плюс показания Рона Уизли, который подтвердил разговор с Гарри, где тот рассказывал о чудесном порошке, найденном Долгопупсом, ещё кое-какие улики… Если и не убил, то не потому что не хотел. Правда, есть ещё кое-что… Оно не относится к вине Долгопупса, а скорее к его побегу, которого… Не было, Северус? – Да? – Снейп только из-за хронической усталости не шарахнулся от клочка пергамента, который лёг перед ним на стол. – Что это? – Зависит от твоего ответа, – взгляд Кингсли силился прожечь дыру в бледном лике директора. – Улика или нет. – Что ты хочешь услышать от меня? – Снейпу хватило сил беспечно пожать плечами. – Моя записка. – Время её появления – за час до побега? – Не знаю, не замерял, – Снейп положил поверх неё обе руки. – Сковывай, чего ждёшь? – Ты знал, что он виновен, – Кингсли допил чай и поднялся. – Но давал мне время проверить всё самому… – Да, – кивнул директор, сжимая кулаки так и не скованных рук. – Ты удостоверился? – А палочка и чемодан? – Она в камине, он – в канализации. Всё распылено на мельчайшие частички. Не найти, даже выискивая намеренно. Кингсли провёл ладонью по коротким волосам: – Если Гарри появится снова, передай… Впрочем, не надо – ему ни к чему мои заверения. – Он всё и так знает, Кингсли. – Бывай, Северус, заходи иногда… Буду рад поболтать с тобой просто так, по-дружески... – Как раньше? – Как раньше, Северус. Как раньше... Бруствер вышел, а Снейп делал вид, что не слышит тихого всхлипывания, доносящегося с крошечной тёмной картинки.