__________________
— Я не против… кра-а-асть хлеб… из глоток декаде-э-э-нтов… — Рольф Роллинз перебирал струны гитары, пел строчку так и этак, пытался понять, как будет лучше. — Я не против… Хотелось есть. В желудке было пусто, должно быть, в дополнение к пустоте в голове; пусто было и в доме, куда Рольф переехал около месяца назад: в этой комнате — только матрас на полу, один-единственный стул да раскиданные как попало вещи. Вместо штор — индийское покрывало, оставшееся в наследство от Джимми Финна. Серенький свет, проникающий в окно, был как талая вода. Прекратив петь, Рольф сидел некоторое время, остановившимся взглядом упёршись в дверной порог, бессознательно отмечая фактуру краски и мелкие соринки на полу, играл бездумно — длинные пальцы порхают по звенящим струнам — неслышно шептал ничего не значащие слова. Потом, застонав, отложил гитару и откинулся на матрас. — Ни хре-на, — раздельно проговорил Рольф в потолок и закрыл лицо руками. — Я не знаю, как это спеть, — глухо и жалобно продолжил он в пространство. — Херня одна получается… Сгустились тени. Вдалеке прогрохотал гром. Затем — вспышка, и второй удар раздался как будто бы над самой крышей. Рольф отнял руки от лица и вгляделся в щёлку между покрывалом с Ганешей и стеной. По оконному стеклу ползли ручейки. Мысли, вторя им, серыми ручейками стекали по внутренней стороне черепной коробки. «Ну и прекрасно. День дерьмовый, песня не выходит, я один… Зато не мешает никто… Никто не припрётся по такой погоде, не будет трындеть в ухо и ждать от меня реакции. Можно лежать хоть весь день и смотреть в окно. И всем наплевать, жив ты или умер. Может быть, я уже мёртв. Как Джимми. Или Сержант Пеппер. Боже, как задолбали все эти смерти. Придут — а тут мой труп. Рольф Роллинз, умер от тоски, не в силах придумать, как ему спеть… Отличный финал. А ведь мне даже не двадцать семь. Сколько было Иэну Кёртису, когда? Двадцать четыре? Чёрт, пропустил уже. Вот Джимми тоже было двадцать четыре… И чего все помешались на этом двадцатисемилетии?.. Двадцатипятилетний Рольф Роллинз был обнаружен в своей квартире девятого июня 1990 года… — Одновременно с очередным ударом грома в животе заурчало. — Он умер от голода. Забытый всеми…» Рольфу стало очень жалко себя — несмотря на то, что он любил и одиночество, и грозу. Кроме того, он уже несколько дней ни с кем не виделся. Даже с Алиссой, у которой, как обычно, куча дел. Раньше его одиночество скрашивалось Сержантом Пеппером, но… Пеппера теперь у Рольфа не было. Мысль о верном родезийском риджбеке, названном в честь любимого альбома The Beatles, заставила подтянуть ноги к животу и, скорчившись в позе эмбриона, выпустить несколько слезинок, скатившихся на смятые простыни. Пеппера Рольфу не хватало ужасно. До сих пор ему временами казалось, что он слышит стук когтей по полу или сдавленное поскуливание — «хочу гулять!» — тогда Рольф вскидывал голову, дикими глазами смотрел по сторонам и прислушивался. Но всё это оказывалось только галлюцинациями. Без Пеппера Рольф вообще прекратил выходить на улицу, целые сутки сидел дома, пытаясь воплотить чувства в музыку и тексты. Смерть Джимми Финна в начале года — и, не успел ещё Рольф отойти от этого, — гибель риджбека. Запутанными ассоциативными тропинками, словно падающие друг за другом костяшки домино, пришла мысль о Карле Моррисоне, Карле-чужаке, который для Рольфа тоже теперь был связан со всем этим собачьим делом. Карл появился в Сиэтле именно потому, что умер Джимми Финн. И Карл был единственным, с кем Рольф мог поговорить на тему почившего риджбека. В конце концов, они вместе его и похоронили. Но Рольф не видел Карла уже почти месяц. Интересно, как он там, в своём подвале? Гром громыхнул снова, уже не так близко. Рольф вспомнил, как Карл от всей души предложил провести у себя поминки по Сержанту Пепперу. Сходить, что ли, к нему? Отдать дань уважения… и поговорить, наверное. Карл выслушает. Карл поймёт. Рядом с Карлом жизнь сразу станет простой и понятной. С песней всё равно пока не получается… Рольф с ненавистью покосился на гитару и, разогнув ногу, легонько пнул её по корпусу. Может быть, если Карл будет рядом, то и песня выйдет как-нибудь сама собой? Рольф полежал ещё немного, обкатывая идею выбраться на белый свет из своей раковины. Дождь, кажется, поутих. Слышно было, как шумят по лужам автомобили. Рольф поднялся, поморгал, протёр глаза, выглянул в окно: дождь разогнал фанатов, до сих пор дежуривших здесь в какой-то безумной надежде приобщиться к святому духу почившего Джимми; прикинул, что обычно носят кроме шортов, натянул ботинки, любимую косуху, бейсболку и решительно — пока сам не передумал — направился наружу. Почти сразу захотелось вернуться обратно, но он помнил, как обещал кому-то (имена и лица стёрлись из памяти; может быть, это была Алисса?), что непременно выйдет погулять. Почему-то люди считали, что безвылазно сидеть дома — ненормально. И особенно ненормально — если учесть, чей именно это дом. Да, теперь это был дом Рольфа. Но до него это был дом Джимми Финна. В котором Джимми жил и умер каких-то четыре месяца назад… А ещё кончилась еда. Вчера утром Рольф доел остаток сырных крекеров — штук пять раскрошившихся печений — и желудок уже не раз напоминал ему об этом. Поэтому, должно быть, и песня сочинялась соответствующая… Мысленно помахав руками (а в действительности — едва-едва передёрнув плечами), чтобы отогнать призраки голода, Рольф вышел на улицу, покосился на гараж — «драндулет» заводить было лень, тут дольше провозишься, чем пешком дойдёшь — и, по привычке слегка ссутулившись, надвинув козырёк бейсболки на глаза, зашагал в сторону Индастриэл Дистрикт. В животе опять заурчало, и призраки с удвоенной силой закружили вокруг. До чего же это было странно — вообще чувствовать что-то подобное, но именно это давало ощущение реальности происходящего. Ощущение чего-то настоящего. Герой Гамсуна только так творить и мог — когда был голоден. Или, вот, у Достоевского. Что-то было такое. — Я не против… кра-а-асть хлеб… — тихонько замычал Рольф себе под нос.***
Полуподвал, где квартировал Карл, был закрыт, и закрыт плотно. Возле самой двери валялись сигаретные окурки и пустые бутылки — вряд ли бы Карл допустил подобное. Рольф помялся некоторое время рядом, чувствуя себя обманутым — как так, Карл даже не сказал ему, что переезжает (а если он вообще уехал? уехал из города? из штата? из страны?! что там вообще творится с ребятами из Stardog Champ?), повздыхал и медленно, без былого энтузиазма, побрёл — сперва по ступенькам вверх, потом прочь из заставленного автомобилями глухого двора с огромной надписью белой краской «STARDOG CHAMP — ДЖИММИ ФИНН ЖИВ!» поверх заколоченных задних окон пустующего универмага. Быстро смеркалось, дождь кончился, но Рольф всё равно шёл, чуть сгорбившись, опустив лицо, словно пытаясь спрятаться за длинными волосами — каждый раз, когда он выходил на улицу, ему становилось неуютно. Всё время казалось, что кто-нибудь его узнает, и тогда непременно произойдёт плохое. Например, какой-нибудь долбанутый фанат попросит автограф, а когда Рольф не сможет его дать, вернётся и застрелит. Всякое случается. Такова жизнь. Погружённый в свои мысли Рольф не смотрел по сторонам. Да он в любом случае не хотел никого видеть. Разве что Карла, но Карл… — Рольф? — раздался удивлённый голос совсем рядом. Рольфу даже не понадобилось поднимать голову — он был достаточно высок, чтобы смотреть сверху вниз. На Карла. Потому что это был именно он, Карл Моррисон. — Ээ, привет, — тут же замялся Рольф. — А я как раз к тебе заходил… — Куда «ко мне»? — Да в подвал. — Нет, — мотнул головой неожиданно серьёзный Карл. — Я там больше не живу… — А где живёшь? — Где придётся пока. — Карл пожал плечами. — Я, в общем… я и сейчас… Они остановились на оживлённой улице (Рольф понятия не имел, как здесь оказался) возле газетного прилавка и явно всем мешали. Рольф заметил, что у Карла за спиной рюкзак — судя по объёму, там помещались все немногочисленные пожитки молодого человека. Снова начал накрапывать быстро усиливающийся дождь, под навес к газетчику набились люди. Карл, так и не закончив фразу, отвернулся на проезжающие машины. «А щёк у него, кажется, меньше стало», — как-то глупо подумал Рольф, вглядываясь повнимательней в сосредоточенное лицо приятеля. Действительно, Карл выглядел осунувшимся и печальным. И даже длинные кудрявые волосы, выбивавшиеся из-под кепки козырьком назад, висели как-то совсем невесело. — Ну что ж. — Карл снова оглянулся на Рольфа и попытался улыбнуться. — Я, пожалуй, пойду… — Ты куда-то пойдёшь или просто… пойдёшь? — осторожно поинтересовался Рольф. — Потому что если тебе идти некуда, то можно… ко мне, — кажется, кто-то говорил, что Рольфу нужно хоть иногда общаться с другими людьми. — По крайней мере, на сегодня, — быстро добавил он на всякий случай. Есть ведь и такие, которые не любят прямых приглашений. Или там отказов. Приходят потом с пистолетом — и каюк. Но Карл — Карл улыбнулся. Почти как раньше. Почти как месяц назад, ещё до Сержанта Пеппера. — Только если ты приглашаешь… — Ну, может, и приглашаю… — совсем смутился Рольф. — Тогда что ж, идём! Друзья, не сговариваясь, пробились сквозь толпу под дождь, — а дождь уже лил вовсю, и снова вдалеке грохотал гром — но ни один из них, кажется, этого не заметил, робко радуясь нежданной встрече. — И… э… может, завернём куда-нибудь, поедим? — Освещённые окна закусочной, мимо которой проходили приятели, манили своим уютом, запах подгоревшего жира защекотал ноздри. — Или нет, лучше купим еды, не люблю всех этих кафе… — Рольф не стал добавлять, что сидя у окна ты как на витрине, а сидя в глубине помещения — удобная мишень. Тоже почти как на витрине. Всё-таки ничего лучше собственной территории нет и быть не может… — У меня… — На щеках у Карла появились на миг забавные ямочки, те самые, от которых девчонки пищали и лезли с поцелуями, но сейчас его забавляло то, что Рольф способен вести диалог с самим собой, не давая даже времени на ответ, не сбавляя темпа. — У меня ещё осталось с полкило спагетти. В рюкзаке. — Спагетти? Отлично! — Поймав свою привычную скорость, Рольф, не обращая внимания на ливень, топал прямо по лужам. Карлу только и оставалось, что трусить со своим промокшим тяжёлым рюкзаком рядом. — Правда, я уже на них смотреть не могу… — Почему? — В прошлом месяце Лэнс подкинул целый мешок. И я, в основном, только ими и питался. Рольф даже остановился. — Что, правда? — удивился он. — Скорее, фантастика… Впервые после гибели Сержанта Пеппера, глубоко внутри у Рольфа — где-то между пустым желудком и пустой головой — ему захотелось сделать что-нибудь детское и смешное. Например, прыгать по лужам. А потом удар грома — словно сорвались сверху грохочущие листы железа — напомнил ему, что они на полной опасностей, открытой всем ветрам, молниям и грозам улице. Они ещё зашли в магазин на углу, смутив кассиршу насквозь промокшей одеждой. «А, может быть, это потому, что мы такие красивые», — воодушевлённо, но не очень понятно для самого себя подумал Рольф. Рядом с Карлом было не так страшно.***
— Кидай свои вещи, я сейчас поищу полотенце… где-то оно было… ботинки, наверное, снять лучше… промокли, заразы… — Рольф, не глядя, повесил косуху на лестничный столбик и принялся стаскивать обувь. В прихожей было темно, совсем немного света проникало через дверное стекло. Карл пощёлкал выключателем — безрезультатно. — Лампочка перегорела, — индифферентно прокомментировал Рольф, начавший уже подниматься по лестнице. Карл тихонько вздохнул. Пакеты с продуктами (вернее, с бутылками в основном) остались внизу, у дверей. На паркете растекались лужи. Карл снял рюкзак, тяжёлую от воды замшевую куртку и завозился со шнурками от ботинок — они тотально не хотели развязываться. Сдавленно ворча, опустился на нижнюю ступеньку лестницы, порвал шнурок, но, в конце концов, как-то исхитрился избавиться от обуви и направился по мокрым следам Рольфа наверх. Дом был чистым, недавно отремонтированным и казался необжитым, хотя и симпатичным. Но это был целый — пусть небольшой — дом, дом, куда можно было возвращаться, где можно было прятаться от грозы и спать, не опасаясь, что тебя вот-вот отсюда выгонят. Настоящий дом, настоящий дом Рольфа. Здесь, на втором этаже, свет горел кое-где — маленькие неяркие лампочки без абажуров, дающие свет одновременно тёплый и пугающе недостаточный. Карл заглянул в одну из дверей и тут же отвернулся — Рольф, сверкая задницей, переодевался в сухое. Под ногами хрустнул блистер из-под таблеток, но вообще-то здесь было мало сора. — Карл! — заорал Рольф из комнаты. — Где ты там? Поднимайся! — Уже, — сказал Карл, заходя и инстинктивно подхватывая запущенное в свою сторону полотенце. — Если тебе нужно, у меня есть где-то одежда ещё… — Рольф, сам с полотенцем на голове, несмотря на своё положение хозяина, явно был смущён едва ли не сильнее гостя. — Спасибо, у меня найдётся… внизу. — А. Лады. Тогда переодевайся и будем есть-готовить. Или, не знаю. В душ, если хочешь. Карл, сбегав вниз за рюкзаком, выпотрошил его в пустой гостиной. Как человек, знающий толк в долгих походах, он укладывал вещи профессионально. Почти ничего не промокло. В ванной тоже было чисто — едва не до стерильности — и тоже немножко темно, горячая вода казалась сказкой после ночёвок где придётся и зарядивших в последние дни холодных дождей. Это здесь такое лето. Внизу на кухне возился Рольф, слегка зажимая плечи — привычка интроверта — но двигаясь притом ловко, профессионально даже как-то. Когда Карл вошёл, Рольф как раз опускал спагетти в кастрюлю с водой. Карл фыркнул, но напоминать о своей вынужденной диете последних недель не стал. — Ничего, я сделаю так, что ты вообще не узнаешь, что это спагетти! — прокомментировал Рольф. Сейчас он аккуратно резал баклажан — тоненькими ломтиками. Карл, чувствуя, как во рту скапливается слюна, следил за руками Рольфа. Надо сказать, Рольф и не подумал надеть что-нибудь ещё кроме чёрных, по колено, шортов. Покончив с баклажаном, Рольф вывалил его на сковороду с маслом и принялся за помидоры. Сочетание пара, валящего от приготавливаемой пищи, просыпающегося чувства голода — Карл ощущал, что голоден, но только сейчас почувствовал, насколько — и обнажённого торса Рольфа Роллинза давало на выходе едва ли не сюрреалистическую картину. По крайней мере, Карл внезапно понял, что его зрение расширилось, как у стрекозы. Что он видит одновременно угол холодильника, дверной проём, ведущий в тёмную гостиную за спиной, крошки на столешнице перед собой, фактуру кожи Рольфа, и то, как длинные вьющиеся волосы закрывают лопатки, и понимает суть скупых, немного скованных движений, и всё это поднимается вверх, вверх… Карл помотал головой. Шутки восприятия. Рольф поставил перед ним тарелку. — Паста с баклажанами. На столе появились две бутылки вина. — По одному на брата. Ели они молча, Карл — уписывая за обе щёки (паста! подумать только!), Рольф — медленнее, даже как будто лениво, словно из вежливости, за компанию (странно — а ведь так есть хотелось. Куда же делся голод?), вскрыли бутылки и запивали вином (два бокала появились в пару к двум бутылкам, красное вино, семнадцать градусов, с чёрной пиратской шхуной на этикетке). Застучал по стеклу деловой вечерний дождь, дробно и основательно — такой теперь будет идти всю ночь и, может быть, продолжится на следующий день. От вина приятно кружило голову. Карл заметил, что, кажется, бутылок стало уже четыре. Рольф только неуверенно улыбался и ни о чём не спрашивал, это было хорошо, но Карл чувствовал, что в воздухе витают вопросы. Неожиданно Рольф вздрогнул, вскочил, переменившись в лице, и вгляделся куда-то за плечо Карла. Карл оглянулся — ничего кроме тёмного коридора, вопросительно посмотрел на друга. Тот, опускаясь, пожал плечами, налил ещё вина: — Временами кажется, что… — Не договорил, опять вскочил, выдохнув мороз из лёгких, с глазами, полными ужаса, и снова сел: — Ты веришь в призраков? — Вино, расплёскиваясь, натекло лужицей на тарелку с остатками пасты. Такое случалось и раньше, приступы паранойи. Карл как можно мягче коснулся рукой до руки Рольфа, покачал головой, чувствуя, как ему становится печально — и скучно: фенциклидин, «ангельская пыль». Рольфа просто снова накрыло. Интересно, как давно он принимал? — Это пройдёт. Может быть, пойдём в другую комнату? Оставив тарелки на столе и захватив с собой бутылки, они покинули кухню. «Всё это мы уже проходили, — отчаянно думал Карл. — Призраки, панические атаки, собственная избранность и непонятость, один против целого мира, никому я не нужен, именно поэтому я принимаю наркотики бла-бла-бла…» После душа, ужина и вина ему хотелось одного — спать. Когда он спал нормально в последний раз? Наверное, тогда же, когда и мылся. И ел. Раздражало, что Рольф не включает свет. В темноте они добрались до комнаты на втором этаже, которая выглядела несколько более обжитой и была освещена лампочкой на длинном шнуре. От покрывала с Ганешей хотелось улыбаться, но Рольф оставался серьёзным. Они опустились на матрас. «Почему я не чувствую даже благодарности? Одну только скуку…» Карл потягивал вино прямо из горлышка бутылки. Со Стэном было то же самое. «Наверное, я просто хороший слушатель. Не перебиваю, не учу жизни. Просто присутствую и исполняю роль жилетки». Что нового он может услышать? Всё то же, что было уже у Стэна, добрейшей и пропащей души. Поэтому (хотя и не только) он так и не смог оставаться с ним дольше. Но у Стэна дома всегда тусовалась целая толпа людей, он не выносил одиночества, а вот Рольф, похоже, жил совсем один. Может быть, в этом есть разница? Рольф говорил об отчуждённости, кажется, изливал ему свою душу и то и дело принимался толковать о призраках, несколько раз упомянул Джимми Финна — без него никуда; Карлу было, в общем, всё равно. Рольф говорил и пил, Карл слушал и тоже пил. Интереснейший вечер. Откинувшись, он выпустил пустую бутылку из рук и закрыл глаза. По-видимому, он почти сразу же заснул, по крайней мере, когда Карл проснулся, вздрогнув и тут же расслабившись, он ощутил лёгкие прикосновения к своему лицу; решил не открывать глаз. От Рольфа пахло вином, когда он едва касался скулы Карла губами. Горлышко бутылки упиралось в бок, Карл постарался тихонько её откатить, наткнулся на горячую руку Рольфа и бездумно погладил пальцы, тут же сжавшиеся поверх его собственных. «Это мы так спим», — подумал Карл и вырубился снова. Он просыпался ещё, было уже совсем темно и тихо. Рука Рольфа лежала поперёк груди, сам он уткнулся головой в плечо Карлу и дышал глубоко и сонно. И уже совсем под утро — опять: лёгкие, ласковые, невесомые прикосновения. «Ты веришь в призраков?» Дождь продолжал стучать по оконному стеклу.