На Юнги за все его детство не распустилось ни одного цветка. Но в его душе распускается жгучая злость от несправедливости, бессильная обида на судьбу, и… желание воспользоваться возможностью жить свободно, не боясь никого ранить жгучим изображением очередной астры или пиона. Желание делать то, что хочет он. Игнорировать любое: «но это же опасно» и продолжать втягивать друзей в переделки, в которых оказывается сам уже как-то стабильно-часто.
***
Юнги исполняется двадцать один, и быть взрослым — совсем не круто. Отвечать за свои поступки самостоятельно, заботиться о своём будущем, которое какой-то не особо радужной перспективой маячит вдалеке, жить в съемной квартирке — он благодарен родителям за это, конечно. Но не так это круто, быть взрослым.***
— С днём ро… — Лучше замолчи, — устало произносит Юнги, опираясь о косяк плечом и мазнув взглядом по застывшему Намджуну. — никогда не поздравляй меня. — У него снова хандра в честь дня рождения? — безучастно отзывается Хосок откуда-то с дивана, не отрываясь от экранчика телефона и с увлечением добивая виртуальных зомби, — Ты не привык за столько лет? — Просто подумал, — Намджун поправляет очки, бросая испепеляющий взгляд на Юнги, — что ты хоть раз порадуешь нас приглашением на какой-нибудь фуршет. — Не знаю насчёт фуршета, — отмахивается Юнги, падая на диванчик рядом с Хосоком, и хитро глядя на Намджуна, не скупясь на загадочную ухмылку, — но точно угощу вас вечером. И если вы сейчас же не начнёте собираться, я больше в жизни не буду заезжать за вами, чтобы подкинуть до универа. — Можно подумать, ты не собираешься прогуливать его сегодня, — хмыкает Намджун, бросая куртку Хосоку, и игнорируя его нытьё по поводу того, что его снова отвлекают все вокруг от важного (между прочим) уровня. — Собираюсь, — задумавшись, наконец, довольно заключает Юнги,— у меня сегодня одно важное дело в одном важном месте. — Если ты планируешь снова торчать в AQ, то без нас не стартуй, — предостерегает Хосок, — я готов разнести его в пух и прах по поводу дня рождения своего лучшего друга. — Вдохновения бы, — мечтательно тянет Юнги, и отвлекается на шумный вздох Намджуна, топчущегося у двери. — Ну, и долго мне вас ждать? Юнги действительно нравится то, что он может примять выбеленные волосы под затасканной шапочкой, вцепиться в глухой микрофон — делать то, что нравится ему больше всего на свете — свою злобу вымещать при помощи средства выражения такого, как музыка, пусть она пока своеобразная и не соответствует желаемому. Небольшой и закрытый для посещения посторонними лицами бар находится недалеко от универа, в котором Юнги, вроде как, даже умудряется неплохо учиться уже третий год. Сегодня он обязательно успеет в AQ после первой пары. И обязательно захватит с собой Намджуна и Хосока, чтобы за компанию — без них будет не то. Но Юнги, несмотря на небольшую аудиторию, оценившую его творчество, наложенное на низкие и незамысловатые биты, не смотря на двух лучших друзей, неразлучных, которые знали почти с пелёнок, что они родственные души, не смотря на родителей, которые поддерживают всегда — Юнги чувствует себя одиноким. Тонущим в чёртовой бездне, и никакой надежды на внезапное спасение, и уж точно никакой надежды на сочувствие. Пусть десятки голосов доносятся до узкой сцены с негласным посылом: мы понимаем тебя, Юнги знает — никто не понимает, и никогда не поймёт. Его идеально-чистое, без единого цветка, словно фарфоровое тело — оно создано для того, чтобы быть на виду. Создано для того, чтобы на нем красовались гематомы и синяки свои собственные — оно слишком мужественное для цветов, которые совсем не нужны ему. Ему не нужна никакая родственная душа. У него есть его творчество, дело, которое он любит. Родные люди рядом, и крыша над головой.***
Хосок заказывает три порции лапши с овощами, а в столовую потихоньку стекает народ — все больше и больше незнакомых лиц первокурсников, одинаково-громких и возбужденных чем-то, наверное, неважным, как и всегда. Рябит в глазах, и Юнги переводит взгляд на лицо Намджуна, развалившегося напротив — так приятнее. Мысленно убавляет звук внешнего мира. У Намджуна на мочке уха аккуратная ромашка — маленькая, как были в детстве, незаметная, потому что Хосок позавчера проколол ухо. Намджун ругался долго. И Юнги совсем не хочет вспоминать о том, что этого всего он лишён — это вызывает в нем агрессию, которой конца нет. Потому что ничего он не лишён, а даже наоборот — преимущество. Ведь он не нуждается ни в ком. Амплуа холодного, пассивно-агрессивного и высокомерного одиночки, упорно создаваемое Юнги на протяжении нескольких лет, приносит ему известность в узких кругах (а вернее, приносит известность исполнителю под именем «Agust D», маскирующее скромное и совсем не реперское «Мин Юнги»), приносит авторитет в глазах… всех. Хосок падает рядом, и на стол звонко приземляется поднос с долгожданной едой. — Тебя только за смертью посылать, — беззлобно хмыкает Юнги, потянувшись к своей порции. Хосок что-то отвечает, быстро переводя внимание в разговор с Намджуном, и они щебечут без умолку несколько минут, упорно игнорируемые восприятием Юнги. И когда душистая и сочная долгожданная лапша уже почти касается алых губ, Намджун и Хосок замолкают, уставившись на Юнги с недоумением. — Ч…что? — удивленно и слегка испуганно Юнги бегает взглядом по друзьям и их встревоженному виду. — У меня на лице что-то, да? — Нет, хен, — аккуратно произносит Хосок, предварительно переглянувшись с Намджуном, таким же ошарашенным и застывшим. Они синхронно кивают на левую руку Юнги, и тот в страхе роняет палочки на стол, вытягивая перед собой бледную ладонь с длинными узловатыми пальцами. На одном из которых из тени мелкой ранки распускается небольших размеров, но очень пышная и сочная ярко-алая роза. И этого не может быть.