Атропос

Лиз сидела на краю кровати, положив руки на колени и ждала того, кто за ней зайдет. Время текло медленно, только усиливая волнение перед ее личной экзекуцией. Она чувствовала, что на предстоящей встрече ее ждет нечто ужасное. Для себя она решила — она не даст себя в обиду, не покажет эмоций и будет как можно дальше держаться от Нигана. И спросит про Джесс. Да, это она сделает в первую очередь. Она не хотела признаваться себе, но на самом деле, на Джесс ей было глубоко плевать. Гораздо больше ее волновала собственная судьба. Она не понимала, с чего это ей нужно брать еще одну ответственность за другую жизнь. Они не были близки. Какого черта, она должна заботиться о Джесс. Лиз отвечает только за себя и за Коко. И она должна сделать все, чтобы вернуться к ней. Теперь нет времени и сил думать о других. «Ты думаешь только о себе!» — пронесся у нее в голове отголосок слов бабушки. В тот день была ярмарка — большое событие для их южного захудалого городка. Лиз, ее тогдашний бойфренд и подружка из школы завалились к ней, вылакали бутылку джина, запрятанный бабушкой в шкафу на случай нашествия гостей, закинулись аддераллом (у бойфренда было какое-то заболевание со сложной аббревиатурой, из-за чего он был чересчур энергичным и нервным, поэтому он мог по врачебному рецепту достать психотропные) и пошли на ярмарку. Очнулась Лиз уже в больнице. Оказалось, наркотики и алкоголь не лучшее сочетание. После этого, она пообещала бабушке не употреблять ни то, ни другое. И она сдержала слово. Она очень любила бабушку. Мать Лиз была успешным финансовым директором фирмы по изготовлению ебучих самокатов. Самая продаваемая марка в стране. Она любила свою работу. Больше, чем любила своего мужа. Поэтому, он и ушел от жены и дочери, когда последней было 12. В этот же год у мамы появился новый муж. Он был на десять лет моложе нее и на пару сотен тысяч в год богаче. Мама, выйдя замуж повторно, в надежде отомстить бывшему мужу, не в силах справиться с его уходом и постоянным стрессом на работе, начала пить. На выходных ее не существовало ни для кого. Она запиралась в спальне с запасами алкоголя и безвылазно пила. В понедельник с утра она просила прощения у дочери и шла на работу. Неделю она держалась, а в выходные все начиналось с начала. Новый мамин муж, похоже и вправду ее любил, наверное, поэтому и терпел все это. И Лиз он тоже любил. В 14 он ее растлил. И два следующих года любил ее совсем не по-отцовски. После каждого секса он покупал ей дорогой подарок, часто что-то из техники. Иногда, Лиз даже казалось, что она его тоже любит. Нет, не когда он потный нависал над ней, пока мамочка валялась в отключке после бутылки водки. Но когда он просто обнимал ее, гладил ее волосы и целовал в макушку, на вопрос: «Ты меня любишь?», она совершенно искренне отвечала «Да». Через год она поняла, что это нездоровые отношения и больше не позволяла ему себя трогать. Но она то и дело начала видеть его без полотенца, выходящего из ванной, чувствовать его руку на коленях, когда они сидели за обеденным столом, замечать его перед сном в темном проеме двери своей комнаты. На 16-летие он подарил ей желтую Ferrari со словами: «Надеюсь, ты все еще любишь меня». В этот же день она села в свою новую машину и никогда больше не возвращалась домой. Она уехала к своей бабушке в другой штат, которую видела последний раз в глубоком детстве. К счастью, бабушка все еще любила свою внучку и страдала от одиночества. Лиз доучилась в другой школе. Поступила в местный университет, и на весенних каникулах, на темной кухне, рассказала бабушке все, что творилось тогда дома. Когда она вернулась обратно в университет, ей поступил звонок от бабушки. Но на том проводе была мама. Лиз иногда общалась с матерью по телефону после переезда, но теперь не узнала ее голос. Она сказала, что все знает, что она рассталась с Адамом, бросила пить и ждет встречи с дочерью. Что она раскаивается, просит прощения и очень ее любит. Лиз пообещала вернуться домой в ближайшие выходные, чтобы впервые за 4 года встретиться с мамой вживую и все обсудить. Но она не успела — в городе объявили экстренное положение. По миру стали ходить ожившие мертвецы. И она, в который раз, оказалась одна против мира. И какого черта, сейчас все повторяется? Почему вселенная только на короткий промежуток дает ей семью и потом все отнимает? Стук в дверь выдернул ее из омута своих воспоминаний и обид. За ней пришли.

***

Они остановились возле железной двери. Лиз поняла, что это переговорная ещё издалека — дверь заметно выделялась на фоне остальных, тоже железных, только поменьше. Она волновалась всю дорогу, но сейчас, когда лишь секунды отделяли её от встречи со Спасителями, её волнение казалось настолько концентрированным, что его можно было потрогать. Что её ждёт там? Унижение? Пытки? Сообщение о том, что Александрию сожгли, а всех жителей убили? — Да не трясись ты так, ему это не понравится, — молодой Спаситель, сопровождавший ее, казался живым воплощением Будды. Он с насмешливым прищуром смотрел на неё, но не торопил, за что Лиз была ему очень благодарна. Пока они шли, он без умолку болтал о том, как играл в популярной рок-группе, и что гребаный апокалипсис разрушил ему будущую жизнь полную денег, запрещенных веществ и девочек. Лиз поначалу вслушивалась в то, что он говорит, думая, что в конце концов он расскажет что-то касающееся ее положения, но потом поняла, что он рассказывает эту байку всем, кого видит и отключилась. Она давно не видела людей, которые могут еще говорить о пустяках, а не грузить глобальными проблемами. И поэтому, она почти сразу прониклась к нему симпатией, хотя тщетно пыталась бороться с ней, напоминая себе, что он враг, как и все здесь. — Что меня там ждёт? — предприняла она ещё одну попытку заглянуть в будущее. Парень поджал губы в дружелюбной улыбке и покачала головой, мол не имею ни малейшего понятия. — Ты просто помни, что они такие же люди, как и ты. — В этом я не уверенна. Молодой Спаситель подбадривающе хлопнул ее по плечу и открыл дверь.

***

Лиз вылетела из переговорной, как только представилась возможность. Она практически бегом добралась до конца коридора. Руки ее тряслись, в голове вертелись навязчивые мысли о том, что нужно срочно достать пистолет или, хотя бы нож, для самозащиты. Саймон откровенно дал понять, что уничтожит ее. Ему нужна месть. А она так близко. И еще этот допрос… Она была к нему готова, но из-за растерянности, она открыла слишком много секретов. Нужно срочно все исправить, убедить сначала Спасителей, что войны не будет, а потом еще раз поговорить с советом Александрии. И все предотвратить. Она обозначила для себя цель стать мессией и все исправить. Остановить войну, пока она не началась. Нельзя допустить гибель людей из-за амбиций пары людей, желающих доказать, что они самые сильные. И она имела ввиду совсем не Спасителей. Еще один груз ответственности свалился на Лиз, и ее бросило в жар и начало казаться, что стены сжимаются, а воздуха становится все меньше. Она услышала, как кто-то окликнул ее по имени и обернулась. Молодой Спаситель, с которым она зашла в переговорную полчаса назад, быстрым шагом направлялся к ней. Щеки ее горели, волосы разметались в разные стороны, а во взгляде читалось безумие. Брови Спасителя сдвинулись. — Идем-ка, — легко дотронулся он до ее руки. Они свернули за угол и оказались на пролете лестницы, ведущей вниз и упирающейся в закрытую дверь. Напротив пролета находилось окно под потолком, в котором виднелся кусочек серого неба и ветки зеленевшего дерева. На лестнице лежали окурки и Лиз поняла, что находится в местной курилке. Спаситель достал из кармана жёлтую пачку Camel, открыл ее и протянул Лиз. Как только Лиз подумала о курении, легкие ее будто высохли и сжались, все внутренности начали непреодолимо чесаться, и она почувствовала, что не сможет больше глубоко вздохнуть, пока не затянется. Свои сигареты она второпях забыла дома, а привычка курить при нервозности осталась еще со старших классов. — Будешь? — предложил он ей, и она трясущимися руками вытянула никотиновую палочку из пачки и прикурила от его зажигалки. — Я Джеймс, кстати. Она ничего не ответила, поэтому он продолжил. — Слушай, да, все прошло отвратительно, но не потому что ты облажалась. Ты отлично держалась. Она недоверчиво хмыкнула. — Завтра они собираются на вылазку. Тебя они возьмут с собой. Будут еще допрашивать. Блять — Куда? — спросила она, потому что нужно было что-то спросить. — Недалеко отсюда. Час езды. Тихое место. Но это точно затянется. Она вздохнула и спокойным голосом проговорила. — Я не знаю, что вы от меня хотите услышать. Джеймс взглянул на нее исподлобья. — Брось, все уже в курсе, что против Спасителей другие общины планируют восстание. Им нужна информация, тогда ничего плохого не случится. — Я, правда, ничего не знаю. — Значит придумай! — внезапно завелся он, — вообще, не говори, что ничего не знаешь. Тебе же будет хуже. Назови пару имен, но будь осторожна. Всех людей, которых ты назовешь, ожидает кое-что похуже, чем смерть. — Ты что, предлагаешь назвать людей, которые в этом не замешены и подставить их? — Да. Или назови тех, кто замешен. Он потушил свою сигарету об стену, и искры от нее запрыгали в разные стороны. — Я не могу так поступить. Это предательство. — Не относись к этому, как к предательству. Это просто выживание. Либо ты, либо тебя. Они все равно убьют людей. Если не назовешь ты, они выберут сами и это уже могут оказаться твои близкие. Подумай об этом. — Ты думаешь, после такого я смогу вернуться домой? Джеймс ничего не ответил и стал подниматься по лестнице. Она провожала его взглядом. — Стой. Почему ты рассказываешь мне все это? — спросила она его вслед. — Я просто знаю, какого чувствовать себя чужим здесь, — ответил он, не замедляя шаг.