Вечернее радио-шоу «Засветло»!

[Заставка перед шоу, речитатив] Гласностей массово, Частностей пасмурно. Пересказ несогласия — Ясностям хвастайся! Названы язвами, Высокоразвиты засветло! — Салют, Санкт-Петербург, Удомля, Гусь-Хрустальный, Нижневартовск, Владивосток, Якутия и Оймякон! Это вечернее шоу «Засветло» с Ваней Светло на РэпРадио! — говорю бодрым голосом и перевожу на музыкальную отбивку вперемешку с записанными аплодисментами и восторженными выкриками. — Сегодня четверг. Семь вечера, а значит — самое время включить радио и послушать немного моего духоподъемного пиздежа. И сегодня у нас вечер звоночков, поэтому напоминаю номер студии: триста двадцать пять, четыре нуля. Буду рад, если и вы тоже чего-нибудь попиздите! А пока все достают свои телефоны, упорото тыкают в экране циферки, склеротически проебывают их и лезут в интернет, чтобы найти номер, мы попросим нашего нежного звукорежиссера радиоэфира Сонечку поставить нам пока какую-нибудь приятную музычку, — выпаливаю на одном дыхании и выключаю громкость микрофона на пульте. Смотрю в аппаратную через стекло напротив, где Слава уже кивает мне, давая понять, что все в норме, музыка пошла. Стягиваю массивные наушники с головы на шею и делаю глоток кофе из бумажного стаканчика. Остыл. Скорее всего, еще до того, как я уселся на свое рабочее место: большой офисный стул на колесиках, широкий стол с вмонтированными в него пультами, три плоских монитора, клава, городской многоканальный телефон. Из центра стола, как клешни роботов, спускаются два студийных микрофона: один для ведущего, второй — для гостей. Над головой две мощные колонки. Над окошечком в аппаратную — большие электронные часы, отмеряющие мое рабочее время не часами, нет, и даже не минутами, а красными пилькающими секундами. В эфире все должно быть четко! *** — До конца эфира остается полчаса, поэтому тем, кто жаждет донести свои светлые мысли до моей, не в пример фамилии, несветлой головы, рекомендую резко прекратить проебываться. Телефон студии прежний: триста двадцать пять, четыре нуля. И, к слову, тем, кто не в силах выражаться вербально и членораздельно — в помощь всевозможные социальные сеточки и мессенджеры. Глядишь, заскучаю в оставшееся время и туда на удачу загляну. Кстати, в Телеграм будет особенно интересно получить месяги про ваше отношение к тому, как наши глобокоуважаемые и ебисьврот смышленые «некто» с ним борются. А сейчас, музыка! Со своего пульта перевожу канал на трек и, выкрутив громкость микрофона, откидываясь в кресле. Бездумно пялюсь перед собой, пытаясь перезагрузить мозг. И минуты не проходит, как в помещении, где я сижу, беззвучно открывается дверь. В студию все входят только так. Привычка, выработанная месяцами совместной работы в эфире. Не поднимаю глаза, знаю, кто пришел. — Блять, Вань, ну че за хуйня опять? — начинает говорить, только убедившись, что микрофон выключен и что треку играть еще добрые три минуты. — Что, Андрей? Что ты хочешь мне сказать? — устало смотрю на него, придвигаясь ближе к столу. — Вань, мы с тобой сто раз это обсуждали! Ты — ведущий самого популярного шоу в прайм-тайм, — говорит, опираясь кулаками в стол за мониторами напротив меня. — Ты — не ходишь по краю со своими социальными темами и опасными выпадами в сторону власти, — перевожу глаза в экран, перетягиваю отбивку и следующий трек, чтобы подряд играли. Это даст разговору лишние четыре минуты и двадцать три секунды. — Ты же не хочешь, чтобы нас закрыли? — говорит, будто, спокойно, даже ласково, но я-то вижу, как у него кулаки сжимаются и желваки ходят. — Андрюш, мы с тобой как договаривались? — перевожу на него серьезный взгляд. — Что я сюда иду работать, как журналист, а не как попка говорящая. Я хочу говорить о том, что действительно важно сейчас для молодежи! — чувствую, что не сдерживаюсь, лицо пылает уже. — Я и так каждый вечер наигранно пофигистичного грубияна из себя должен корчить! Почему я не могу все темы сам выбирать? — выкрикиваю и инстинктивно взгляд на Славу перевожу в поисках поддержки. Понимаю по его лицу напряженному, что он слушает, переживает, но это не его война. Моя. — Вань, я и так тебе максимальную свободу дал, — Замай не поддается на провокацию. — Ты — единственный, кто в эфире говорит почти все, что хочет, — скалится. Хотя вижу, что злится. — И это «почти» — включает все самые острые темы! — посматриваю на экран, понимая, что осталась каких-то пара минут. — Ладно, проехали, мне в эфир еще пару сообщений дернуть нужно, — раздраженно машу рукой, натягивая обратно наушники. *** Стою на крыльце, курю и думаю о том, что трехчасовой эфир выпивает все соки. Особенно, когда такой поток фанатский льется. И я даже сам не понял, как это все началось. Звонки бесконечные, сообщения пачками. Пытаешься вне линии поймать адекватного и интересного собеседника, чтобы разговор не получился ущербным. То ли дело выпуски с интервью. Когда кто-нибудь интересный из рэп-тусовки приходит. Тогда, конечно, тоже устаешь, потому что концентрация пиковая. Но такая усталость окрыляет. Особенно, если собеседник толковый. Вообще, изначально по задумке нашего самого главного, то бишь выпускающего редактора, Андрея Андреевича Замая в шоу «Засветло» с Ваней Светло должен был быть лишь плейлист самых кассовых треков вперемешку с моим пиздежом. Потом к идее добавились звоночки от зрителей. А когда я взвыл, Андрей согласился приглашать в студию гостей. И для меня, как для журналиста, это был действительно охуенный рост. Но амбициозному мне все равно было мало. Я с детства мечтал писать о чем-то важном, освещать мировые новости, ездить в горячие точки, критиковать существующий строй и все в таком духе. Мне хотелось делать что-то действительно значимое. Но устроиться на работу сразу после университета, даже с красным дипломом, я не смог. Тогда-то Слава, мой лучший друг и, по совместительству теперь уже довольно известный рэпер, предложил пойти к ним на радио. Сама идея «создать радиостанцию о рэп-музыке» принадлежала Замаю. Без него бы Славка ничего не сделал. Нет, Гнойный, без сомнения, крутой чел, я его очень уважаю, но просто он – распиздяй. Да и после победы над «великим и ужасным» ему нужно было время на написание альбома, концерты, опять же. Его даже ведущим делать не стали, тем более что прямая ассоциация станции с ним автоматически отсекла бы часть фанатов других артистов. А Замай же хотел продвигать Славино творчество в массы. Но только так, незаметно… — Ну что, домой погнали? — вырывая из раздумий, спрашивает только что появившийся на крыльце мой сосед. — Да, Слав… — выдыхаю вместе с последней порцией дыма. — Только через магаз. Пива хочу, заебался сегодня чего-то. Гнойный лишь кивает в ответ, мол «не вопрос». Он меня очень сильно поддерживает. Всегда. С того самого момента, как в Питер переехал. Я к тому времени уже учился на журфаке, в общаге жил, вечно голодал, как нормальный студент. Слава же предложил квартиру вместе снимать. Стал кормить меня. Научил пельмени в чайнике варить и яичницу с помидорами жарить. Мне даже иногда кажется, что он больше из-за меня в аппаратной сидит. Хотя за пультом ему, наверное, в кайф поболтаться, он же техник по натуре. Сисадмин, бля. *** Утро накрывает меланхолией. Тупо лежу в постели и пялюсь в серое небо. Питер даже весной такой Питер, всегда подкинет погодку под настроение. Вообще, чем дольше здесь живу, тем больше ощущаю единение с городом. Он — такой же капризный и иногда порывистый, с виду нарядный и вдумчивый, но какой-то плаксивый бесконечными дождями в любое время года. Питер, он — сильный, несмотря на изящность и утонченность. Сильный, кто бы что ни говорил. Буквально выпинываю себя из постели. Пяти часов сна не слишком хватает для бодрости. Хотя, кого я обманываю: ненавижу утро! Особенно, когда со Славиком до четырех утра сижу на кухне, перетирая за жизнь, за справедливость, ну и за мир во всем мире, хули! Он тоже за принципы, но и, в тоже время, намекает, что Замая можно понять. И да, я понимаю. Просто тошно от всего этого. Шаркая в шерстяных носках по холодному полу, дохожу до кухни. Включаю чайник и тащу с холодильника оставленный в гибернации ноут. Бужу его и, пока закипает вода, перечитываю накиданные вопросы и факты для сегодняшнего интервью в вечернем эфире. Проходит часа три, прежде чем на кухне появляется улыбающийся Слава. Он жарит гренки, увидев мою грязную кружку, бухтит, что я могу пустой кофе пить на голодный желудок. А я тактично молчу о том, что кружка уже третья. И да, просто кофе. Сам я себе почти не готовлю. Не люблю, да и не шибко умею. А Слава почему-то бесится, если я не ем или одеваюсь не по погоде. Вообще, по поведению он напоминает моего старшего брата, которого природа не придумала. И эта чрезмерная опека даже бесит порой. Выливаю в раковину остатки остывшей черной бурды, заливаю по новой, под наставления повара тащу с тарелки пару обжаренных кусков булки с яйцом и ретируюсь к себе, чтобы доработать. Когда дело касается журналистики, я часто теряю ощущение времени. А его все меньше. Перед эфиром у меня есть важное дело. Оно, конечно, слегка сомнительно, я до сих пор не уверен, что хочу это сделать. В какой-то момент даже кажется, что я решился назло. Назло бесконечным нравоучениям со стороны. А еще от бессилия. Какого-то тотального и всепоглощающего. Потому что ничего не могу сделать ни только в глобальном смысле с той херней, которая творится вокруг, но и в локальном от моих остервенелых потуг ничего не меняется. Именно такие самобичеватые мысли привели меня к осознанию того факта, что мое тело — это единственное, над чем я имею полную власть и свободу. И пускай я считаю себя жалким дрыщем с бородкой — это меня не остановит. Тем более что Слава и Андрюха на какой-то пьянке полчаса орали, что я никогда такого не сделаю, что я обоссусь от страха, убегу или вообще рассыплюсь раньше, чем ко мне тату-машинка в первый раз прикоснется. Будем считать, что это была последняя капля. *** Тату-салон выбирал, на самом деле, не слишком тщательно. Просто в Питере их дохрена. Я нашел тот, что был по пути на работу. Да и название мне понравилось: «Antiyou». Почитал отзывы — ничего криминального, вроде, не увидел. Никто из клиентов не умер, руки не лишился — хороший знак. Позвонил и записался еще на прошлой неделе. Пытался найти в сети картинку, которую захочу набить, но быстро задвинул это дело. Чем больше смотрел на жирные бока с убогими розочками и перекошенными надписями, тем меньше решимости во мне оставалось. Подумал, что выберу в последний день, когда отказываться уже будет не комильфо. Но, в итоге, сегодня просидел до последнего с текстом интервью и все проебланил. При записи мастер сказал, что рисунок можно будет выбрать прямо на месте, поэтому я старался не париться, хотя поджилки ощутимо подрагивали, пока я от метро шел до нужного дома. Дверь в студию была открыта: это оказалось подвальное помещение со стильной кирпичной кладкой и кучей эскизов в черных рамках по стенам. По центру — стол с мягкой обшивкой и дыркой для лица, будто бы для массажа. Впервые видел такой живьем. Раньше разве что в порнушке. Я подавил нервный смешок от этой своей аналогии и сказал «привет» мастеру, который до сих пор не заметил моего появления. Парень сидел за столом, лицом к дальней стене и что-то писал или рисовал. Я видел только спину, обтянутую черной футболкой с длинным рукавом, козырек хип-хоповской кепки, чуть сползшие с задницы джинсы и едва показывающуюся красную резинку спортивных трусов. — Кого это там нелегкая принесла? — явно с улыбкой отозвался он, не отрываясь от своего занятия еще пару секунд. После чего обернулся на высоком барном стуле и замер. — Ой, извини, я был уверен, что это кто-то из друзей, — смущаясь, замялся он. — Просто голос показался знакомым, — продолжил он, вставая и делая несколько шагов навстречу с вытянутой рукой. — Да, я звонил, — откашлявшись, сказал я. — Записывался на три. Он бросил взгляд на большие черные настенные часами с белыми стрелками и без цифр. — Ой, уже три! Бля, я, кажется, увлекся и не заметил, как время пролетело, — пожимая мне руку, он махнул второй в сторону стола. Я же метался взглядом между его забитой кистью и направлением, куда он показывал. Успел увидеть только какие-то буквы на фалангах пальцев, что-то красно-черное на тыльной стороне ладони и кучу листков на столе. — Ваня, — улыбнулся он моему растерянному взгляду. — Для друзей — Рудбой, — добавил и чуть крепче сжал кисть, от чего я, кажется, стал медленно заливаться краской. — И я — Ваня, — стараясь взять себя в руки, ответил я. Блять, давно со мной такого не было, чтобы человек так сразу к себе располагал. Такое открытое улыбающееся лицо не оставляло никаких шансов. — Чего будем бить? — не переставая улыбаться, но все-таки отпуская мою руку, спросил он. — На самом деле, я без понятия, — ответил я и шагнул вглубь студии, вслед за ее хозяином. — А место? — приподнимая брови, спросил мастер. — С этим тоже пока ничего определенного, — чувствуя себя идиотом, добавил я. — Ок, не проблема! Давай я тебе сначала каталоги с имеющими картинками дам, полистаешь — глядишь и сообразим чего-нибудь, — он пошел обратно к столу, а я стал рассматривать эскизы в рамках. *** — Вань, мне кажется, у тебя уже просто передоз этих картинок, — смеясь, говорит Рудбой, поднося кружку с кофе к губам. От предполагаемого сеанса прошло уже больше двух часов, а к татуировке мы так и не приступили. Я сначала долго-долго листал каталоги, потом мы листали их вместе с мастером, потом обсуждали их и спорили, много ржали. Теперь я сидел, развалившись, на небольшом гостевом диванчике и потягивал вкусный кофе, который сделал для нас Рудбой. Он то и дело скользил по мне нечитаемым взглядом, от которого у меня мурашки рассыпались по рукам. А еще он дохрена улыбался. Улыбался так, что даже у меня челюсти сводило. Потому что он заражал этим своим хорошим настроением, своим оптимизмом, своим хрен-знает-чем-еще! — Попробуй закрыть глаза и просто увидеть, — поигрывая бровями, сказал он. Я ухмылялся и сопротивлялся, глядя на него в упор. — Не, серьезно! Давай, попробуй! — не отставал он. И я сдался, хотя губы и продолжали изгибаться в улыбке. — Теперь расслабься и просто представь, — чуть понизив громкость, сказал он, и у меня мурашки побежали не только по рукам, но и по шее, спине, даже ногам, кажется. Его голос звучал как-то интимно, хоть и со смешинкой. Это чертовски заводило. И, конечно же, закрыв глаза, я увидел его. Самого Ваню. Его губы, растянувшиеся в широкой улыбке. Кисти рук, рисунки на которых я уже успел украдкой рассмотреть. — Бля, да ничего я не вижу! — смахнув видение, открыл глаза я. — Ты-то сам какую первую татуировку себе сделал? — перевел я тему с вызовом. — О, ну это — совсем банально, — чуть смущенно он закатал левый рукав. Там обнажилась еще целая череда татуировок. Я жадно скользил по ним глазами и понимал, что хотел бы знать историю каждой из них. — Мне тогда только-только стукнуло восемнадцать, — улыбнулся он, показывая начертание собственного ника на предплечье. «Рудбой», мысленной прочитал я. — Хочешь, мы тебе где-нибудь «Ванечку» набьем? — со смехом спросил он. *** Уже давно было понятно, что набивать мне сегодня никто ничего не будет. Мы просто сидели и болтали, и мне было очень хорошо. Рудбой рассказал о своей задумке покрыть левую руку татуировками в виде полароидных снимков. Выяснилось, что он не только тату-мастер, а еще и фотограф. Потом мы незаметно перешли на тему компьютерных игрушек. Так я узнал природу букв на его пальцах: «PLAY» — на правой руке и «HARD» — на левой. Я опомнился ближе к шести. Понял, что если прямо сейчас не стартану, то имею все шансы опоздать на очень важный эфир. Уходить совершенно не хотелось, тем более что Рудбой проговорился, что я на сегодня его последний, и тот несостоявшийся, клиент. Я даже хотел заплатить за потраченное на меня время, но он только отмахнулся, сказав, что еще успеет набить мне что-нибудь. От этого его обещания в груди как-то потеплело. Появилась надежда, что наша встреча — не последняя. Я уже сказал ему, что мне пора сваливать по делам. Я никогда не афишировал, где именно работаю. В любом случае, Ваня не успел ничего ответить, его прервал телефонный звонок. Я стал вызывать через приложение такси, чтобы не пришлось бежать по дворам сломя голову. Он же в трубку уверял кого-то, что это никакая не проблема. Когда Рудбой закончил разговор, я понял, о чем шла речь. — Слушай, а ты не хочешь сегодня в кино сходить? — обезоруживающе улыбнувшись, спросил он. — Мы с другом собирались на ночной сеанс сгонять после его работы, там фантастика какая-то, про 2045 год, не помню, как называется, — и снова эта улыбка. — Просто сегодня последний день показа, а дружище соскочил, — он развел руками, не переставая улыбаться. А я?.. А что я?! Я согласился.