Никогда в жизни...

      Никогда в жизни, еще никогда в жизни Эсмеральда не была в таком идиотском положении. Мало того, она бы назвала то, что сейчас происходило, идиотски-ужасным. Она была втиснута в холодную каменную и мокрую стену, а вжимал ее туда самый кошмарный и чудовищный человек во всем Париже, если не во всей Франции — судья Клод Фролло.       Вопросов, почему так произошло, у нее не возникало. Доля вины во всем этом была и ее, и Эсмеральда готова была это признать. Она не удержалась и раздразнила судью Фролло. Когда он сидел на своем почетном месте на Пиру Дураков, весь такой надменный, важный, самодовольный, и она это увидела, то не удержалась. Не смогла удержаться. Этот проклятый ханжа раздражал ее уже долгое время. Он не давал покоя ее народу, издевался над ним и преследовал цыган везде, где мог и как мог. И когда Эсмеральда увидела его, сидящего с таким высокомерным видом, мрачного, холеного, в то время, как ее народ терпит нужду и голодает, она как с цепи сорвалась. «Ну, я тебе сейчас устрою, старый ханжа!» — подумала она, и сделала единственное, что могла сделать в этой ситуации — подбежала к нему, потрепала судью по его впалой щеке и чмокнула Фролло в его длинный изогнутый ястребиный нос. Какой у него был вид тогда! Растерянный, он явно не понимал, что происходит, у него даже рот приоткрылся от удивления. Да, она хорошо ошеломила судью!       Даже его карие глаза, в которых обычно можно было увидеть лишь стальной блеск и холод, утратили это выражение — в них было полное непонимание происходящего. Вероятно, судья в первый раз в своей жизни находился в таком смятении, и от чего? От того, что к нему осмелилась подойти цыганка и позволить себе подобные непристойные вольности! Эсмеральда сильно сомневалась, что судье перепадало нечто подобное от девушек, но зато у нее не было никаких сомнений, что женщины от Фролло обычно шарахались — этот человек совершенно не располагал к нежностям, шуткам и любому проявлению человечности в принципе. Цыганка вообще считала его старым девственником, закосневшим в рамках своей ханжеской благопристойности. И она торжествовала, когда увидела, какой яростью перекосилось лицо судьи, когда он сдирал со своей шеи ее платок, который она там оставила. О да, ей удалось вывести его из равновесия! Но, возможно, он, хоть и был выведен из себя, проигнорировал бы выходку Эсмеральды из-за праздника, на котором, по традиции, — а традиции, судя по всему, судья старался не нарушать, — полагались такие шутки, если бы не тот горбатый парнишка.       Вот только, когда Эсмеральда увидела, как над пареньком измывается толпа, а судья сидит, злорадно ухмыляется и ничего не делает, чтобы это остановить, в ней вскипела злость вперемешку с жалостью к горбуну. Что за жестокий, бесчеловечный ублюдок этот судья Фролло?! И она опять не удержалась. Освободила горбуна вопреки желанию судьи, которое тот выразил совершенно недвусмысленно. Стоял на своем почетном месте и рычал, чтобы она немедленно спускалась. Он даже дышал тяжело — видимо, от негодования, что она плюет на его слова с высокой колокольни. И вот тут Эсмеральде надо было быстренько скрыться в толпе, как только она освободила горбатого звонаря, но она была так возмущена, что не смогла, просто не смогла остановиться! И она уж высказала этому старому ублюдку все, что о нем думала! Это было последней каплей для судьи, который тут же напустил на нее свою стражу. Да, стражники были неуклюжими тюфяками, и она легко уворачивалась от них, но… Эсмеральде просто не повезло. Она споткнулась. И ее тут же схватил дюжий стражник. Даже коза Эсмеральды Джали не смогла ей помочь, хоть и пыталась воткнуть в него свои острые рога. Все было тщетно. Эсмеральду сгребли в охапку, и торжествующий судья велел бросить ее в тюремную камеру в подвалах Дворца Правосудия.       Когда Эсмеральда очутилась в этом отвратительном месте, ее пробрала дрожь. Темная камера без единого окошка, мокрая, осклизлая, с кучкой прелого сена в углу. Немного убогого света давал лишь один чадивший факел. Хорошо хоть цыганку в кандалы не заковали — это было бы уж совсем невыносимо.       Эсмеральда потеряла счет времени. Сколько она там просидела? Несколько часов? День? Год? Эсмеральда не знала. Казалось, она сидит там вечность в этой темноте и наваливающейся, густой тишине. В ее шатре никогда не было так тихо — снаружи все время раздавались голоса, детские крики, звуки, которые издавали животные. Но тут… В этой камере девушка чувствовала себя как в гробу. И когда эту глухую тишину пронзил лязг и скрип открывающейся двери, она всполошенно вскочила на ноги.       На пороге камеры стоял судья Клод Фролло. Его тонкие губы были искривлены в злую улыбку, и Эсмеральде подумалось, что он сейчас как никогда похож на стервятника. Черная сутана, шаперон с черно-фиолетовыми полосками, вытянутое бледное лицо. Единственным ярким предметом гардероба судьи была красная лента, украшавшая его шаперон. Судья неспешно вошел в камеру, сложив шатром свои длинные тонкие пальцы.       Сам судья в тот момент чувствовал торжество. Цыганская девчонка была схвачена, стояла сейчас перед ним, в ее зеленых глазищах так и мелькала настороженность — она в высшей степени походила на дикую кошку, которую загнали в угол.       — Я вижу, камера поубавила тебе гонора, — его низкий голос был глубок и силен, и в нем чувствовалось удовлетворение от того, в какое положение он сейчас поставил эту цыганку.       — Даже не надейтесь, — вдруг фыркнула она.       Да, дерзости ей не занимать. Дерзкая, самоуверенная, порождение ада, сосуд греха… Прекрасная… Он всю ночь метался перед камином во Дворце Правосудия. Не знал, что ему делать. Впервые в жизни не знал. До того, как она попала в его руки, вопрос с цыганами был предельно прост — они обвинялись в воровстве или колдовстве, и приговоры судья выносил соответственно обвинению. Никогда в жизни он не сомневался в том, что делает, считал это правильным, единственно возможным исходом событий. Но сегодня ночью Фролло буквально сходил с ума. Его щеку жгло от ее прикосновения. Его нос все еще чувствовал губы цыганки, ее такой соблазнительный, такой порочный запах. Он стоял перед огромным камином, держал в своих руках ее платок, который все еще хранил ее аромат, безумно притягательный аромат этой девчонки, и видел в полыхающем огне эту цыганку, извивающуюся в своем бесовском танце. Видел изгибы ее тела, мелькающие ножки, нежные руки. Изумительное по красоте лицо. И в тот самый момент понял, что ничего больше он так не хочет, лишь бы эта девчонка была его. Принадлежала ему без остатка. Впервые в своей жизни он так сильно желал женщину, и не просто женщину, а цыганку — девчонку, которую породил тот самый народ, который судья ненавидел всеми фибрами души, преследовал, травил, за которым охотился вот уже больше двадцати лет! Он всю ночь разрывался между ненавистью к цыганам и невыносимой тягой к этой цыганской девчонке. Пока не понял — не будет ему покоя, если он ее не заполучит себе. Она будет его, и только его!       Судья еле дождался утра. И, как только оно наступило, он уже спешил к ней, в эту камеру, куда ее бросили по его приказу. Он надеялся, что хотя бы ночь в таком месте образумит эту девчонку, но тщетно. Цыганка была такой же дерзкой, как и на Пиру Дураков. И Фролло постыдно сорвался.       Когда судья длинным скользящим шагом оказался возле Эсмеральды и вжал ее своим телом в стену, она поняла, что просто не сможет от него отбиться. Под его благообразным видом скрывался зверь, а под его черной сутаной — крепкое сильное тело, которое совершенно не полагалось людям в возрасте судьи. Жар его тела чувствовался даже через толстый бархат сутаны, через всю одежду, которая была под ней. И сейчас он прижимал цыганку к холодной стене, его губы жадно впивались в ее нежную шейку, а руки задрали подол ее юбки и поглаживали бедра Эсмеральды, сжимали их словно в тисках, еще немного — и ей стало бы больно. Судья, слегка постанывая, терся об нее, и девушка явственно чувствовала, как он возбужден. Еще чуть-чуть — и он изнасилует ее прямо в этой камере…       — Значит, вот какова ваша праведность, ваша честь? — прошипела она ему на ухо. — Готовы поступиться божьими заповедями и прелюбодействовать?       — Господь простит… — он опалил ее ухо своим жарким дыханием.       — Хорош ваш Господь, раз он прощает изнасилование! — Эсмеральда была вне себя от ярости.       Судья вдруг замер. В камере опять наступила тишина, прерываемая тяжелым дыханием Фролло. Он медленно, с трудом, словно нехотя, оторвался от цыганки и заглянул в ее пунцовое от бешенства лицо.       — Чего ты хочешь? — выдохнул Фролло.       Эсмеральда оторопела. Она ожидала того, что он пропустит ее слова мимо ушей, и все-таки сделает свое подлое дело, или что он отвесит ей пощечину и оставит ее в камере, а потом ее отведут на пытки, или все это вместе, но никак не подобного вопроса.       — В каком смысле «чего я хочу»? — настороженно спросила Эсмеральда. Ее щеки все еще горели гневным румянцем.       — Ты понимаешь, что я не отпущу тебя, — тихо ответил судья, прожигая ее взглядом. — Чего ты хочешь вместо этого? Если ты пойдешь со мной, я сделаю все, о чем ты меня попросишь. Без шуток и уверток. Без двойных смыслов.       Вот, значит, как. Он хочет предложить ей сделку. Она пойдет с судьей, чтобы он продолжил делать с ней свои непристойности, утоляя похоть, которая в нем сейчас горит подобно адскому огню, а он за это готов выполнить любое ее желание. Эсмеральда задумалась. Если она откажется, исход понятен — Фролло, самое малое, отправит ее в пыточную. Но, скорее всего, — обвинит ее в колдовстве и сожжет на Гревской площади. И станет еще сильнее лютовать, преследуя цыган по всякому ничтожному поводу. А если она согласится? Чего он вообще ожидает от нее? Всяких глупостей, вроде «я хочу есть на золоте, а спать на серебре»? Судья, как она слышала, богат просто бессовестно — для него это не будет какой-то жертвой. А Эсмеральда не готова была так легко продаться ему. Она — порядочная девушка, а не какая-нибудь жалкая проститутка! Нет, если он хочет от нее того, что она будет подчиняться ему в постели, исполнять все его мерзкие желания, ему придется дорого за это заплатить…       — Хотите получить меня? — хрипло спросила она. — Настолько сильно, ваша честь?       — Перестань делать вид, что ты глупа! — прорычал судья. — Говори же, чего ты хочешь от меня!       Эсмеральда облизнула пересохшие губы, и дыхание судьи опять стало тяжелым и рваным от этого жеста. Фролло желал ее так, что его чресла наливались свинцовым огнем, тяжелели, ему было тесно в одежде. Хотелось сорвать ее, чтобы почувствовать на своем теле хотя бы малейший холодок, дабы это хоть как-то остудило его. Его терпение уже подходило к концу, как Эсмеральда подала голос.       — Я пойду с вами, — решительно сказала она, — а вы перестанете преследовать мой народ. Дайте нам жить спокойно.       Судья задохнулся от радости. Но один вопрос его все-таки беспокоил.       — Ты понимаешь, что на воровство, грабежи и прочие преступления я не смогу закрыть глаза? — сказал он, пытливо вглядываясь в лицо цыганки.       — А я этого и не прошу. Преступников продолжайте наказывать, как привыкли, просто дайте нам заработать на хлеб честным путем, — фыркнула она. — И еще. Вы не будете пытаться подставить моих людей. А то знаю я вас, судейских. Заведете дело, устроите подставных свидетелей, и выйдет так, что цыгане опять виноваты без малейшего повода.       Да, эта девчонка — тот еще крепкий орешек. Умна, как черт, это судья признал целиком и полностью. С ней не пройдут те методы, какие она только что описала. Он ласково коснулся ее щеки пальцами, и Эсмеральда приложила все силы, чтобы не отдернуть голову от его руки.       — Я ведь пообещал тебе, что исполню твое желание без уверток и двойных смыслов, — мягко сказал Фролло. — Так тому и быть. Я сделаю то, что ты у меня просишь, в точности так, как ты этого хочешь, будь уверена в этом.       — Тогда я согласна! — выдохнула она.       Глаза судьи заблестели. Фролло отпустил Эсмеральду, поднял с каменного пола шаперон, упавший туда, когда судья набросился на эту девушку, и, пригладив выбившиеся из прически пряди волос, надел его на голову. Затем сделал шаг назад и крикнул:       — Стража!       Раздался лязг двери, и на пороге камеры возникли стражники.       — Отпустить ее, — милостиво улыбаясь, приказал судья.