Aut viam inveniam, aut faciam (Или найду дорогу, или проложу её сам)

      Стоит ли говорить о том, что если первая твоя мысль, что с хрипом вперемешку, вовсе не «Что происходит?», а вполне себе определённое «Ну, наконец-то» — это о чём-то, но говорит?       Если ты врываешься в эту жизнь задумчиво, неторопливо, позволив себе лишь закашляться, а потом просто сесть на жёстком холодном камне, не изображая ожидаемой слабости, и заглянуть в усталые глаза того, кто вернул?       У Тэхёна, кажется, лёгкие слиплись, а сердце учится биться заново. Тэхён, он ещё не готов умереть окончательно — и не будет никогда. У Тэхёна в этом мире дел, наверное, больше, чем у поганки одной в столице, но душу пронзает чувством отсутствия, желанием обнять и увидеть немедленно, просто, чтобы убедиться, что...       — Он жив, — хрипит Сокджин, дыша тяжело. — С ним всё теперь будет хорошо. Со всеми будет.       — Спасибо, — и Тэхён окидывает друга с головы до пят внимательным взглядом, отмечая посеревшее лицо, тени под глазами: вымотался целитель под самый ноль, кажется. А потом неторопливо оглядывает сырой полумрак незнакомой, но, возможно — ближайшей к полю битвы пещеры, чтобы затем снова упереться взглядом в Сокджина обратно. — Несмотря на то, что ты — маленький лжец.       — И давно ты знаешь? — кривит губы устало, а потом тянется, хрустит позвонками, но глаз не сводит усталых, внимательных.       — Не очень, — тянет Тэхён. — Перед самой жарой задержался во дворце, чтобы перелопатить записи Дюпуи. Нужно же было понять получше, за что меня так сильно хотели уничтожить. Откуда он знал — не имею понятия, но был удивлён: а ты неплохо избегал определённых проблем всё это время.       За входом в их небольшое убежище громыхает: бог грома и молнии разрезает хмурые небеса на две половины, призывая к истерике. Или, быть может, очищению этого адского места, Тэхён не уверен. Сейчас ни в чём не уверен, кроме того, что Сокджин, он мало, чем отличается от него самого, храня в душе свои тайны, одну из которых иллюзионисту посчастливилось узнать совершенно случайно.       Не полчаса.       Три целых.       За три можно многое сделать, правда? Можно вымотать себя до состояния скелета, подчиняясь приказам «Оживи, оживи, оживи», можно умереть, не сходя с места, в один только день — и утянуть за собою Намджуна благодаря блядской Клятве Дуэта, а этого нельзя позволить, конечно же.       А ещё можно добежать до поляны, подобрать труп, дотащить его до какой-то пещеры, немного перевести дух, восстанавливаясь, и оживить.       Хитрый Сокджин.       — Ты же не вернёшься, да? — тянет целитель, всматриваясь в красивое, но исхудавшее от лишений лицо. — Куда ты пойдёшь?       Тэхён встаёт на свои две, удовлетворённо отмечая то, как хорошо чувствует своё собственное тело. На руки смотрит в восторге, но левую, ту, что украшает перстень с алым камнем, изучает особенно пристально. А потом поднимает взгляд на товарища и улыбается самыми кончиками губ:       — У меня ещё остались незаконченные дела в лесу Барристан. Ходит слух, что меня там ждут, — и направляется к самому выходу, не боясь намокнуть под тем самым нечеловеческим ливнем, что льёт стеной.       — А остальные? — прилетает в самую спину, и Тэхён понимает, о ком идёт речь, и поэтому сглатывает тяжело, почти что надрывно.       — Не говори Юнги, что я жив, хорошо? — и оборачивается через плечо. — Он же трахнет меня за подобные фокусы без всякой растяжки. Скажи ему, что похоронил меня где-нибудь здесь, тогда он точно не придёт на могилу с проверкой. Это же Юнги, он не захочет верить в подобное.       — То есть, возвращаться к нам ты не собираешься? — прилетает колкое в ответ. Сокджин сидит, брови нахмурены, плечами одними скорбь выражает.       — Жизнь иногда — штука забавная.       — Ну, при таком раскладе, рано или поздно ты всё равно получишь от него на орехи. Он тебя после такого точно не пожалеет, — и полные губы растягиваются в злорадной улыбке.       От входа в пещеру разит сырой, воодушевляющей прохладой. Тэхён стоит ещё пару мгновений, впитывая в себя ощущение кого-то близкого рядом. Глаза прикрывает напоследок, глотает боли безграничный сгусток, чувствует, как он до поры до времени перманентно заседает внутри — и поворачивается. Последний раз.       — Если жизнь ебёт тебя в зад, Джинни, — и улыбается широко-широко. — Просто помоги ей найти нужный угол.       Просто иногда нужно дать себе шанс для того, чтобы найти ответы на некоторые, особо трепещущие струны души, вопросы. Те самые, от которых кровь стынет в жилах, те самые, что заставляют мыслями вновь и вновь возвращаться в одни роскошные покои дворца, что принадлежали мастеру над монетой.       Подумать, переосмыслить, набраться душевных сил, чтобы потом восстать из пепла с новыми силами — и уже до конца.       Стиснув зубы.       И чтобы в счастье и в горести, рука об руку и без дыры в собственной груди, что сквозит ветром холодным.       Он выходит в самый ливень, стараясь не думать о том, как сильно давит кольцо с алым камнем на безымянный палец левой руки.