***
— Джексон, ты должен ударить его! Приди в себя, чёрт возьми! Перед глазами всё было размыто и сливалось в единое кричащее пятно. Ринг казался настоящей клеткой, в которой Джексона заперли намеренно, заставляя плясать под их дудку. «Ты должен ударить!», «Бей сильнее!», «Размажь его!». Ван упал на табурет в углу октагона*, выплёвывая прямо на пол капу, которая была вся в кровавой слюне. Он приложил затылок к мягкому столбику, прикрыв глаза, когда его лицо начали обмакивать влажным полотенцем. В голове что-то пульсировало, болезненно отдавая в виски — неплохо ему влетело. Кажется, ещё немного и его вырвет. — Я же сказал тебе ударить его, ты вообще слышишь, что я тебе говорю! Крик отца больно резанул по ушам, только усиливая головную боль, Джексон крепко зажмурился, пытаясь абстрагироваться от этого всего. Больше не хотелось выходить в центр ринга, потому что он понимал, что просто упадёт там, даже не успев навалять сопернику. Он ненавидел отца за то, что тот не отменил бой, когда за жизнь его старшего брата боролись врачи. Джиан всегда говорил, что погубить его в силах только скорость, когда купил свой первый мотоцикл. Так и случилось. Кайе открыл глаза, уставившись на противоположный угол клетки — Эштон — второй боец — улыбался окровавленными губами, злорадствуя над состоянием Джексона. Он должен быть сейчас рядом с братом и матерью, а не здесь — слушать крики отца, а также по совместительству тренера, и видеть эту улыбку, которая говорила, что Джексон давно сдался. — Ты слышишь меня?! Мистер Ван схватил сына за плечи, пару раз встряхнув. Кайе снова прикрыл глаза, потому что перед глазами все начало кружиться, а лицо отца превратилось в какое-то кровавое месиво. — Я больше не стану драться, — прошептал Джексон и убрал со своих плеч ладони мистера Вана, который резко замолчал, меняясь в лице. — Я должен поехать в больницу. В зале громко кричали, а Кайе резко встал, борясь с головокружением, и прошёл мимо шокированного отца. Улыбка с лица Эштона исчезла, будто ему не очень хотелось терять достойного соперника, но Джексон был уверен — он рад, что Кайе решил остановить этот бой и выйти из него проигравшим. — Ты должен закончить этот бой! — его схватили за руку, заставляя повернуться. — Никому я ничего не должен, — чуть ли не прорычал Джексон, игнорируя кровь, которая побежала по щеке из разбитой брови. — Брат в больнице, а ты… — Он сам виноват. Я говорил ему избавиться от этой страсти к скорости, но он не послушал меня. «Он сам виноват», — это сказал человек, чей ребенок умирал на больничной койке. У Джексона будто отключились мозги и чувства — всё вокруг стало грязно-красного цвета, и только недовольное лицо отца выделялось на этом полотне. Он не контролировал себя, когда его кулак встретился с лицом мистера Вана, голову которого вильнуло в сторону. Мужчина чуть не упал, но рядом стоящий судья успел придержать его за плечо. Кайе видел шок в глазах отца и, возможно, разочарование, но парень был не в состоянии давать своей выходке хоть какое-то логическое объяснение. Руичжи наплевал на своего старшего сына, поэтому Джексону не составило труда наплевать на этот бой и затихший зал, который наблюдал за дальнейшими действиями бойца. Но Кайе лишь вытер тыльной стороной ладони, которую освободил от перчатки, кровь со щеки и, развернувшись, перепрыгнул через высокое ограждение октагона. Он чувствовал спиной взгляд отца, который прожигал его между лопаток, но так и не обернулся, целенаправленно покидая это грёбаное душное место. Джиан выжил, а Джексон уехал в Нью-Йорк, чтобы больше не сталкиваться с разочарованными и осуждающими глазами мистера Вана. После того случая они больше не сказали друг другу ни слова.***
Джексон всегда любил тренировки: ноющие мышцы, растущие результаты, похвалу тренера. Ему приносило удовольствие, смотреть на свои разбитые костяшки рук и думать о том, что всё не зря и у него отлично получается. Мама, перебинтовывая довольному после тренировки сыну руки, часто твердила, что это бессмысленный вид спорта, от него только боль и получаешь. Кайе любил физические нагрузки, ему нравились синяки на его теле, которые он получал от противника, потому что Джекс чувствовал себя живее всех живых, когда надавливал на темнеющие пятна на коже. На первую тренировку смешанных единоборств юношу привёл отец, когда ему было девять. Посмотрев тренировочный бой двух парней, который вылился в настоящий бой без правил, потому один из спортсменов применил запрещённый приём, Джексон сделал вывод — он не хочет участвовать в этом кровавом месиве. Мистер Ван дал ему время хорошенько всё обдумать, ведь он являлся тренером этого вида спорта и хотел видеть сына в рядах своих спортсменов. Но Джекс не спешил принимать решение. Когда ему было десять лет, он сломал руку, упав с дерева, на ветку которого пытался прибить самодельный скворечник. Боль была настолько адская (тем более для десятилетнего ребёнка), что он твердо решил для себя — никаких смешанных единоборств, ведь он просто не выдержит. Кайе рос спокойным и дружелюбным мальчиком, который слишком заливисто смеялся и пел песни в парках для прохожих и голубей. Дружелюбие и добродушие могут разбиться в один момент, впиваясь осколками в плоть и давая понять, что люди имеют навык пользоваться этим. Джексон ненавидел, когда им пользовались. Впервые он подрался в четырнадцать, когда на голову его друга в школьной столовой вылили компот. Задиры были наказаны, а мать — в шоке, что её спокойный сынишка способен разбить кому-то нос. Отец ждал. Ван помнил разочарование в глазах матери, поэтому старался больше не влезать в драки и решать всё мирным путём. Получалось у него довольно хорошо, пока не приключилось то, что с ног на голову перевернуло его жизнь. В семнадцать лет, на последнем году обучения школы, Джексон ходил на факультативные занятия, на которых частенько задерживался допоздна. Как-то раз он засиделся в библиотеке, где корпел над математикой до тех пор, пока его не обнаружил охранник. На улице уже горели фонари, а март был слишком холодным для одного свитера. На школьном крыльце стояло несколько мусорных мешков, наполненных красными бумажными фонарями, которые Джексон сегодня снимал со стен с одноклассниками. Китайский Новый год прошёл еще недели две назад, а дух праздника до сих пор витал в учебном заведении. Взглянув на тёмное небо, на котором можно было увидеть первую звезду, Джексон разочарованно выдохнул, вспомнив, что на завтра у него запланирована встреча с репетитором по английскому языку. Ван с детства изучал английский, но так как он собирался поступать в Бостонский университет, то экзамен по нему обязан сдать на высший балл. Поэтому мальчишка много времени уделял учёбе. По волосам и лицу прошёлся прохладный ветерок, который заставил упорного ученика дёрнуться от холода и поспешить к школьным воротам. Подходя к остановке, Кайе увидел такую картину: два парня пытались отобрать у женщины сумку, но незнакомка сопротивлялась, прижав вещь к своей груди. Хулиганы начали ей угрожать, и Джексону это не понравилось, но когда он подошёл ближе и узнал в незнакомке родную мать, которой в этот момент пришёлся удар пощечине от одного из отморозков — его мозг отключился. Парни были точно старше его, но мальчишка был в такой ярости, ведь его матери угрожали, а после ударили, что ему было всё равно даже на то, что их двое. В тот момент Ван не думал о насилии, боли и своих принципах. В тот момент Джекс не думал вообще, он просто бил, не жалея своих кулаков, и пытался абстрагироваться от криков мамы, сосредотачиваясь на разбитом лице уличного бандюги перед собой. Кайе решил остановиться только тогда, когда почувствовал жжение в области плеча — всё-таки у них был нож. Юноша в какой-то степени был рад, что именно ему досталось это ранение, а ведь могло маме, не подоспей он в нужный час. Крик миссис Ван резанул по ушам. Хулиганы, испугавшись своего деяния, сбежали, как крысы с корабля. Мальчишке было наплевать на своё раненое плечо, главное, что с мамой всё хорошо. Тогда он и перестал чувствовать боль, вбивая себе в голову, что в жизни её достаточно, поэтому нужно терпеть. На следующей неделе после случившегося Джексон записался на секцию смешанных единоборств и выбрал в тренеры отца. Люди не оправдали надежд юноши, и он не мог понять: они причиняют страдания другим, чтобы заглушать свои или просто ради забавы? Почему те парни не могли устроиться на работу вместо того, чтобы грабить беззащитных? Люди не хотят думать о последствиях, совершая глупые и немыслимые поступки. Возможно, кто-то потом о них жалеет и пытается исправиться, а кому-то совершенно плевать. Джекс был разочарован в людях и это разочарование он заглушал с помощью физических нагрузок. Кайе не был беспощадным и злым, он просто отрабатывал удары и ощущал себя действительно лучше. Когда Кайе сдал экзамены и набрал отличные проходные баллы для поступления в Бостонский университет, семья Ван перебралась жить в Америку. В Бостоне Джекс продолжал заниматься смешанными единоборствами, радуя отца как своего тренера хорошими результатами. Жизнь проходила размеренно: учёба, тренировки, друзья. Джексон остановился на факультете иностранных языков и ни разу не пожалел о своём выборе. Но после происшествия с отцом Кайе решил покинуть Бостон, оставив учёбу позади. Джексону оставался год до окончания университета, но даже если мистер Ван был тогда не прав, не отменив бой, он продолжал оставаться отцом юноши. Он чувствовал себя виноватым, поэтому сбежал в Нью-Йорк, где не нашлось ни одной перспективы для него. Только антикварный магазинчик в Нижнем Ист-Сайде помогал ему справляться с внутренними демонами и приносил доход, благодаря которому он хотя бы не умирал с голоду. Но полные разочарования глаза до сих пор преследовали его во снах.***
В коробке, которая стояла у стола, лежали виниловые пластинки. Джексон достал одну, на обложке которой красовался Элвис Пресли в расклёшенных белых штанах. — Это подделка, сынок. Можно раздать их старикам для интерьера или выбросить, — сказал дедушка Чон, подъезжая на коляске к парню, рассматривающему обложку. Из деревянных часов, которые висели в углу комнаты, выскочила кукушка, заставляя Вана оторвать взгляд от пластинки. — Как настоящие, — заключил Кайе, достав из коробки пластинку с Луи Армстронгом. — Вы не пробовали их продать? — Джексон, это фальшивка, я ненавижу обманывать людей, — заключил мистер Чон и двинулся в сторону клетки с попугаем, который громко чирикал, норовя перекричать кукушку. Апрель был пасмурным и дождливым, но сегодня в окно лавки заглядывало солнышко, падая теплой полоской на деревянный пол. Ван отложил пластинки и закрыл коробку, поднимая её с пола и ставя на прилавок. Найдя синий фломастер на полке за кассой, Джексон написал на картоне «антикварные пластинки» и убрал маркер за ухо. Старик включил ретро-радио на полную громкость, потому что плохо слышал, и начал подпевать Джими Хендриксу. — Ведь многие из нас понимают, что жизнь — всего лишь шутка,** — подпевал мистер Чон, качая головой. Джексон улыбнулся и убавил звук на древнем радиоприемнике. Он взялся за ручки инвалидного кресла и повёз старика на улицу, чтобы прогуляться по парку, который находился недалеко от магазинчика. — Мистер Чон, может, всё-таки попробуем? Старик достал из кармана табак и аккуратно сложенный лист газеты. Сделав самокрутку, он прикурил её от протянутых Джексоном спичек и выпустил дым, прикрыв глаза. Дым был горьким и резким, из-за чего Ван поморщился. — Да чёрт с тобой, всё равно я хотел их выбросить, — прохрипел старик. — И не называй меня мистером Чоном. Я обычный дедуля из всеми забытого антикварного магазинчика в Нижнем Ист-Сайде.