Жизнь в несколько раундов

      Гостиница, в которой поселился Джексон, была не лучше предыдущего мотеля, но и не хуже. Не хуже только потому, что Ван не натыкался босыми ногами на трупы мышей у кровати. Но, возможно, это только пока. В хостеле Джекс ютился уже чуть больше недели, что было удивительно даже для малочисленного персонала, в который входили два человека: консьерж Луи и хозяйка, возлагая остальную работу на себя. Старушка Бэллс, которая вечно бурчала, но всегда предлагала кофе по утрам, встречая в холле. Джексон иногда помогал ей с уборкой номеров, получая за это бесплатные завтраки и вкусный ягодный чай, который бабуля любила пить перед сном. Она питала светлые чувства к Кайе — он нравился ей, — поэтому улыбка на повидавшем жизнь лице стала являться намного чаще с появлением «молодого и горячего юноши» в её гостинице.       — Джексон, ты так похож на моего покойного мужа, который делал тысячу ошибок, когда писал мне любовные письма, что раздражало, но его красота и забота сразили меня, — как-то призналась миссис Бэллс, меняя простыни в одном из номеров.       Кайе всегда старался улыбаться старушке и скрашивать её одиночество, когда находился в хостеле, потому что знал, какое оно на самом деле коварное — обнимет крепко, нашепчет всякого, чего уже не вернуть, не изменить и не получить, а потом пригласит ещё своих друзей — тоску, боль и разочарование. Дедуля Чон и старушка Бэллс жили несбыточными надеждами и тоской по прошлому, а Джексон просто старался скрасить их настоящее.       Сам же Кайе относил себя к идиотам, потому что даже маме не мог позвонить, а она всегда ждала его звонка. Джексон ещё не был готов говорить с отцом, а трубку мог взять и он. Парень не считал себя гордым — ему совсем не сложно попросить прощения первым и признать вину, но тогда ему было так обидно за брата, что он изменил своим принципам.       Пластинки, которые Джекс забрал у дедули Чона, были спрятаны под кроватью в потрёпанном чемодане шестидесятых годов. Он всё-таки попробовал продать фальшивый винил, что вышло у него удачно. За неделю было продано пять пластинок за пятьдесят долларов. Пластинки с «Deep Purple» и «Black Sabbath» забрал подросток в футболке с Металликой, наверное, посчитав, что сто долларов за две «подлинные пластинки» — практически бесплатное удовольствие. «Дэвида Боуи» купила какая-то впечатлительная женщина, которая не переставала хвалить певца за его творчество и даже напела пару строчек из песни «Suffragette city». За «Beatles» чуть не подрались две молодые девушки, пересказывая факты из жизни группы, пытаясь переплюнуть друг друга. Джексону удалось найти компромисс, когда у одной из фанатки он увидел браслет с «Rolling Stones». Парень спросил, а не любит ли она, случайно, музыку Джаггера, на что получил ответ:       — Если бы у вас здесь лежала пластинка с «Rolling Stones», то я бы без раздумий её купила.       Джексон не выкладывал весь имеющийся у него товар на складной столик, разместившись на площади Таймс-Сквер, поэтому чуть не оглох, когда крик девушки разнёсся по всей округе, стоило ему достать из старого чемодана пластинку «Rolling Stones».       Девушки ушли довольными, а Джекс не мог нарадоваться такому успеху — фальшивый винил покупался, и он ничуть не чувствовал себя виноватым. Если бы они действительно были коллекционерами, то могли бы отличить подделку от подлинных пластинок. Но, видимо, разбираться в этом никто не хотел, главное, чтобы полку украшал антиквариат с любимыми группами, что говорило не о уважении к своим кумирам, а о погоне за модой — показ своего почитания через покупки разной дребедени.

***

      Бабуля Бэллс готовила отвратительный кофе, из-за которого Джексон ощущал горечь во рту на протяжении всего дня, но отказаться от него он не мог, дабы не обидеть старушку.       Ярко светило солнце, заставляя щуриться. Парень забежал в круглосуточный магазинчик недалеко от гостиницы, чтобы купить бутылку воды и пачку мятной жвачки. Кофе был действительно отвратительным.       В метро, как всегда, было полно народу, что неудивительно для вечно шумного и большого Нью-Йорка. Джексон, водрузив чемодан с пластинками на плечо, аккуратно пробивался сквозь толпу, боясь кого-нибудь толкнуть — не хотелось, чтобы какие-то незнакомцы портили весь день своими недовольными возгласами и хмурыми взглядами. Забежав в вагон, парень успел сесть, опуская кейс на колени. Хорошо, что он не взял сегодня с собой складной столик, а то точно бы нарвался на неприятности, кого-нибудь нечаянно задев. Рядом села девушка с ярко-зелеными волосами и пирсингом в носу. Джексон следил, как незнакомка достала из портфеля большие наушники с плеером и надела их на голову.       — Чего вылупился? — грубо спросила девчонка, жуя жвачку.       — Да так, просто цвет твоих волос напомнил мне траву, — не растерялся Джексон.       Девушка показала смеющемуся парню средний палец и включила музыку на плеере, экран которого был треснут.       Кайе качнул головой и, улыбаясь, отвернулся к окну, в котором кроме черноты больше ничего видно не было.       Наверняка на ощупь волосы тоже, как искусственный газон — жёсткий и мёртвый.       В понедельник площадь была наполнена людьми, которые все куда-то спешили и толкались. Джексон, подняв свою ношу над головой, продвигался между людьми, извиняясь каждый раз, когда задевал кого-то. Но все были настолько озабочены своей спешкой куда-либо, что плевали как на извинения, так и на самого Джексона. Солнце в Нью-Йорке вставало в шесть утра, и Кайе просыпался вместе с ним, но на Таймс-Сквер он всегда приезжал к девяти, когда площадь была буквально забита людьми, которые бежали по своим делам. Кафешки здесь работали с восьми утра, и практический каждый прохожий сжимал в руке бумажный стакан с кофе. Джексону хватило кофе от старушки Бэллс, поэтому, хлебнув воды из бутылки, которую он купил недалеко от мотеля, он направился к перекрёстку между 46-й и 47-й улицами, где представлял людям свои пластинки.       Небо было ясным, а солнце ярким и тёплым. Джексон, перевернув кепку козырьком назад, расстелил на асфальте газеты, на которые положил тёмно-зеленый ободранный чемодан. Достав из него десять пластинок, он разложил их на крышке, присев на корточки. Не успел парень подняться, как к нему подошёл пожилой мужчина, наплевав о запрете курения в общественных местах, потому что в его зубах была сигара. Он смотрел на пластинку Рэя Чарльза, выпуская изо рта густой дым.       — Доброе утро. Заинтересованы в Рэе Чарльзе? — задал вопрос Джексон, изучая безэмоциональное лицо мужчины.       — Скорее, в джазе, — ответил незнакомец и ткнул пальцем в фальшивый винил с Чарльзом на обложке. — Сколько?       — Семьдесят, — не колеблясь, ответил парень.       — Не дороговато ли для подделки?       Джексон, округлив глаза, смотрел на спокойного мужчину, который продолжал курить свою сигару, даже не вытаскивая её изо рта. Он наклонился ближе к чемодану и взял в руки интересующую его пластинку, проведя широкой ладонью по обложке.       — Здесь нечему удивляться, юноша. Я коллекционирую пластинки уже много лет, поэтому мне не составило труда распознать в этом виниле фальшивку. Здесь не тем шрифтом написан лейбл «Columbia Records», — мужчина посмотрел в глаза Кайе, который продолжал молчать, не зная, что ответить. — Я куплю её, потому что таких хороших подделок мне посчастливилось встретить всего пару раз, но только за сорок.       По соседней улице пронеслась скорая помощь, заставляя своим громким сигналом прийти Джексона в себя. Юноша пару раз моргнул и кивнул, соглашаясь с условием незнакомца. Вот он и попался.       — Ты будь осторожен, сынок, а то не все коллекционеры спокойно реагируют на подделки — могут попасться настоящие фанатики, — он подмигнул Джексону, протягивая четыре десятки, и тут же слился с толпой, исчезая в будничной рутине.       Странно, но далеко не все люди способны отличить подделку от оригинала — единицы. Тот незнакомец — коллекционер винила, поэтому ему легко удалось разглядеть фальшивку, но если бы на чемодане Джексона лежали, например, липовые монеты — смог бы старик увидеть в них подделку? Навряд ли, потому что люди видят только то, что их интересует, чем они озабочены и чего они жаждут. Нет ничего плохого, если их интерес зациклен на чём-то одном, но тогда зачем же человек берёт то, что ему любопытно поверхностно? Девушки, которые чуть не подрались за пластинку «Битлз», на самом деле увлечены лишь поверхностно в их музыке, а якобы антикварная пластинка им была нужна только для того, чтобы потешить своё самолюбие: «У меня есть настоящий винил с Битлз! Как вы можете называться фанатами, если у вас нет того, что есть у меня». Но суть парадокса в том, что в большинстве случаев люди обходятся без всяких штучек, связанных с кумирами, потому что тратиться на фальшивку смешно, а чтобы приобрести оригинал, нужны большие деньги. Такие люди куда преданнее и сообразительнее тех, которые готовы убить за чёртов плакат, распечатанный в полиграфии за углом.       Джексон убрал сорок долларов в алюминиевую коробочку, которая стояла у его ног, и улыбнулся — он всё-таки попался. Он ничуть не расстроился этому, наоборот юноша был рад, что ещё существовали такие люди, которые разбирались в своём деле. Пусть это даже обычный коллекционер виниловых пластинок.       Вообще, всегда будут существовать подделки, как в вещах, так и в людях. Оригиналу всегда подражают, и никто не в силах искоренить это.       — Привет.       Времени уже было около полудня, поэтому солнце светило настолько сильно, что Джексон даже не понял — мерещился ему парень, стоящий перед ним, или нет, потому что лучи падали на глаза, не давая нормально видеть.       Ван поднялся и кивнул юноше, который перевел взгляд с него на винил, лежащий на крышке чемодана.       — Не боитесь, что обложки могут выгореть на солнце? — задал вопрос незнакомец и провел пальцами по пластинке с «Pink Floyd».       — Думаю, мне пора об этом задуматься, — улыбнулся Джекс, наблюдая за юношей. — Фанат «Пинк Флойд»?       — Не то чтобы, отец их слушал, — улыбнулся половинчатой улыбкой парень. — Сколько?       — Пятьдесят.       Незнакомец кивнул и сунул руку во внутренний карман джинсовки, вытаскивая из него сотню. Джексон принял протянутые деньги и вложил в чужую ладонь пятьдесят долларов. Парень взял в руки пластинку, снова проводя ладонью по обложке. Он что-то рассматривал на ней, потом поднял на Кайе глаза и нахмурился.       — Верните мне деньги. Это подделка.       «Вот чёрт», — только и успел подумать Джексон, как к ним подбежал какой-то парень, толкая Кайе в грудь.       — Чувак, в чём дело? Я не собираюсь с тобой драться.       Джекс не понимал, что этому ненормальному было нужно от него. Подумав, что у случайного прохожего не всё в порядке с головой и в Ване он увидел какого-то вымышленного противника, Кайе хотел решить всё мирным путём, но когда чужой кулак прилетел ему в скулу, то тут же пришёл в себя и в ярость, давая противнику сдачи. Джексон вывел незнакомца из равновесия затрещиной по челюсти, а после нанёс сильный удар ногой по голени парня, который завыл и упал на колени.       Ван хотел подойти ближе, чтобы выяснить, какого чёрта этот идиот творил, но его оттолкнул какой-то пацан, быстро схватив у чемодана алюминиевую баночку с деньгами.       — Твою мать! — громко выругался Джексон и побежал за мальчишкой, который, кажется, был чемпионом по лёгкой атлетике — он летел, а не бежал.       В этот раз Кайе не думал о нарушении личного пространства прохожих, которые стояли у него на пути, расталкивая их в разные стороны, — у него украли чёртовы деньги.       Мальчишка спустился в метро, перепрыгивая через турникеты. Джексон продолжал следовать за ним, но стоило ему повторить трюк воришки, то его тут же заметил полицейский, который кинулся за ним вдогонку. Джексон проклинал мальчишку, полицейского и свою никчёмную жизнь, пока не врезался в закрытую дверь вагона, в который запрыгнул пацан с его деньгами. Кайе бы разбил стекло, когда смуглый парень выглянул в окно и показал ему язык и банку с купюрами, но электричка вовремя тронулась.       На парня набросился полицейский, заваливая на перрон, пытаясь заломить руки. Кайе вывернулся, переворачиваясь на спину, и оттолкнул ногами от себя копа, который приземлился пятой точкой на асфальт. Резко поднявшись, Ван ринулся к выходу, сбивая на пути урну, которая перевернулась, и по перрону рассыпался мусор.       Джексон даже не подозревал, что за всем этим представлением (а точнее — за самим Джексоном) следили из-за угла, покуривая сигарету.       Вернувшись на место, где он торговал пластинками, Джексон схватил чемодан, который к его удивлению остался не тронутым. Только пластинки с «Pink Floyd» не хватало.       Кто бы мог подумать, что в четыре часа после полудня на Манхэттен обрушится ливень. Джексон бежал по лужам, прикрывая голову старым чемоданом. Своей «удаче» он уже перестал удивляться давно, поэтому просто обматерил весь свет, когда понял, что рюкзак с дождевиком остался в номере. Наконец, добежав до лавки дедули Чона, Джексон остановился под дырявым навесом, гипнотизируя дверь. Кепка, как и толстовка, всё-таки промокли насквозь, а в кроссовках хлюпала вода. Скула болела, а на лбу была царапина, которую он получил, когда полицейский завалил его на перрон. Костяшки на правой руке совсем не болели, но одна всё же кровоточила. Кайе с остервенением сорвал со стеклянной двери бумажку, на которой красными буквами было написано: «Продаётся».       — И как это понимать, старик?!       В комнате приглушенно горел свет и играло ретро-радио. Дедуля Чон сидел в середине помещения, качая головой под «ABBA». Попугай громко крикнул, стоило Джексу зайти в магазин, оповещая хозяина о госте.       Старик убавил громкость и развернулся на кресле лицом к парню, который хмурил брови. Вокруг Вана уже образовалась лужица — дождевая вода, которой пропиталась кофта, капала на пол.       — Здравствуй, — улыбнулся мужчина. — Не стоит перекрикивать музыку, я не настолько плохо слышу. И… Кайе, ты знаешь, где туалет.       Джексон закатил глаза и улыбнулся, когда скрипучий смех разнёсся по магазину. Парень стянул с себя толстовку, которая прилипла к нему, и повесил её на вешалку у входа.       — На улице ливень.       — Ты настолько боишься грозы, — Чон снова залился смехом, смотря на недовольное лицо Джексона.       — Думаю, сейчас неподходящее время для шуток, — Кайе подошёл к инвалидному креслу и положил листок, сорванный с двери, на колени старика. — Что это значит?       — То и значит, — прохрипел дедуля, поднимая глаза за парня. — Только моя квартирка, на втором этаже, принадлежит мне, а это помещение — семье Маккуини, в собственности у которых половина Нижнего Ист-Сайда.       — Этому магазину уже сто лет, почему именно сейчас? — не унимался Ван, измеряя комнату широкими шагами из одного угла к другому.       — Потому что он перестал приносить доход, — ответил Чон. — И ему не сто лет, а всего-то восемьдесят пять.       Прогремел гром. Джекс резко остановился и уставился на старика, который, улыбаясь, смотрел в окно. Юноша понимал, что Чон уже давно был готов к такому исходу, поэтому вёл себя так спокойно, но Кайе было настолько обидно за старика, что сводило челюсть от злости. Будто бы этот грёбаный магнат Маккуини разорился, если бы просто плюнул на всеми забытый антикварный магазинчик, в который всё же ещё заглядывали гости.       Почему в этом паршивом мире нет справедливости?       — Сынок, ты не парься, второй-то этаж мой, — подмигнул Джексону дедуля Чон и засмеялся.       — Вы только что сказали: «Не парься». Непривычно от Вас слышать сленговые словечки, — засмеялся Джекс и подошёл к клетке с попугаем, насыпая в кормушку пшено.       — Мне всего семьдесят пять. . . .       Когда древние настенные часы показали девять — Джексон понял, что засиделся. Оставив чемодан с пластинками на втором этаже под кроватью дедули, юноша пожелал старику спокойной ночи и покинул магазин.       Нижний Итс-Сайд практически не спал. Из подпольных баров доносилась музыка, кто-то дрался в переулке, а дешёвые неоновые вывески раздражали своим миганием.       Джексон направлялся в хостел, который находился через два квартала от лавки. Он шлёпал по лужам, даже не удосуживаясь их обходить, и не думал ни о чём. Просто бесцельно шёл туда, откуда его скоро выселят за неуплату. Денег не осталось совсем.       Проходя мимо кафешки с большими окнами, он резко остановился, заглядывая внутрь. На него смотрели две пары глаз: незнакомый мужчина-афроамериканец и тот самый пацан, который украл у него деньги сегодня. Не раздумывая, Джекс вошёл в помещение, хлюпая мокрыми кроссовками по старому паркету. Подойдя к столику этой парочки, его взгляд упал на деньги, которые сжимал в ладони испуганный мальчишка.       Ван молча выхватил у юноши купюры, отсчитал двести долларов, которые были в его коробке, а остальные вернул шокированному парню.       — Ты что себе позволяешь? Мне вызвать полицию? — обратился к Джексу незнакомый мужчина.       — Да вызывай, я могу подождать даже.       Ван смотрел в глаза афроамериканцу, дожидаясь ответа, которого так и не последовало. Развернувшись, он покинул кафе, разбудив над дверью три колокольчика.       — Подожди, — окликнули его на улице, но он продолжал идти, игнорируя просьбу. — Да стой же ты.       На плечо Вана легла широкая ладонь, и он резко развернулся, готовясь нанести ответный удар. Но удара не последовало.       — Чего тебе?       — Меня зовут Люк Сайленс, я видел, как ты сегодня дрался на площади.       — И что? — сердито ответил Джекс, желая скорее закончить этот разговор.       — У меня есть к тебе предложение. Ты ведь любишь драться? Можешь заработать шесть тысяч долларов.       Джексон молча сканировал некого Сайленса с ног до головы, а после развернулся и кинул через плечо:       — Я не собираюсь ни с кем драться.       — Шесть тысяч, парень, — нагнал его Люк.       — Да перестань ты с ним нянчиться, Сайленс, — подал голос мальчишка.       — Я сказал нет! — громко выкрикнул Джекс, резко развернувшись.       Люк остановился, а мальчишка даже отпрыгнул, стоило Вану развернуться, прошептав: «Псих какой-то».       — Хорошо, я понял. Тогда возьми мою визитку, — Сайленс протянул Кайе маленькую карточку. — Вдруг передумаешь.       Джексон стоял на перекрёстке, смотря на карточку в своих руках. Подняв голову, он увидел, как Люк и уличный воришка вернулись в кафе, закрывая за собой дверь. Тёмное небо полоснула молния, и снова пошёл дождь.       Джексон стоял на перекрёстке, только он не понимал — на перекрёстке двух дорог или собственной жизни.