Заверши мою судьбу

      Тишина. Приятно заполняющая помещение, дающая так нужное ощущение одиночества и настраивающая на нужную атмосферу для действий. Каких? Любых. Звуки и голоса не мешали сосредотачиваться на чем-то, а в голове творится полнейший порядок.       Кажется, о тишине и порядке Итачи следовало забыть давно, возможно, даже с самого рождения, как бы он не пытался привести в норму необходимое. Например, взаимоотношения в клане, где в последние года градус недопониманий и напряженности возрастал с любым брошенным словом.       Поднеся кружку с крепким кофе ко рту, мужчина сделал пару глотков и отложил столь не бодрящий в данную минуту напиток на столик. Бодрило совсем другое.       Пять лет прошло, и доверительная связь между Учихами и верхушкой Конохи восстановилась. С некоторой поправкой: эту маленькую, связывающую ниточку, тонкую и хлипкую, легко порвать каким-нибудь внезапным порывом «ветра» в виде Корня, хоть и потерявшего былую власть не без помощи Итачи. Тот, в общем-то, был тем еще любителем разрешать проблемы и впоследствии следить за тем, чтобы ничего не вышло из-под контроля. Получалось это довольно хорошо, хоть и без гарантий в долгосрочности таких процедур.       Все шло своим чередом. Уже через несколько месяцев планировалась церемония назначения главы клана. Итачи ощущал предвкушение от предстоящих событий, но лишь легкое. В конце концов, обо всех будущих обязанностях и действиях он прекрасно знал. Знал и то, что некоторое время будет простой марионеткой для старейшин как его клана, так и Конохи. Неким связующим звеном, которое наверняка каждая из сторон будет перетягивать к себе. Хоть с Пятой устоялись отношения — и то хорошо.       Морально Итачи был готов фактически ко всему: и к новому этапу жизни, и к глобальным изменениям во всех сферах, и к теперь уже открытому двойному агентству.       — Нии-сан! — раздался громкий, надрывистый голос из соседней комнаты, отчего Итачи невольно выпрямил спину и сжал подлокотники кресла.       А вот и то, к чему мужчина не был подготовлен, хоть и знал, что такое рано или поздно произойдет. Причина, по которой он предпочел закрыть дверь комнаты брата снаружи и забрать все ключи. То, из-за чего сейчас он сидел в гостиной и размышлял о делах насущных, пытаясь отвлечься от запаха, в то время как за стеной напротив лежал его отото и…       — Нии-са-а-ан! — в этот раз хриплый, гортанный полустон разнесся по всему дому. Итачи невольно сглотнул вязкую слюну, слегка прикусывая язык и уже оставляя на дешевом материале отметины от своих ногтей.       Все окна были открыты нараспашку, а рядом с креслом стояли освежители воздуха и несколько флакончиков с одеколоном. Этого хватало для того, чтобы хотя бы сидеть спокойно и не думать о всяком аморальном, связанном с Саске. Саске…       Первый день его течки прошел успешно и в какой-то мере адекватно: братья держались стойко на расстоянии, старший лишь изредка приносил воду с едой, предварительно просунув в ноздри вату. Старался не смотреть на беспорядок, созданный из разбросанной по полу одежды и снятых простыней, пододеяльников, наволочек. Не обращать внимание на кровать, где с задранной, потной майкой, прилипшей к груди, со спущенными до колен пижамными шортами лежал его маленький брат и зажимал одной рукой свой рот. А что он делал второй рукой, Итачи хоть и хотел увидеть, но не до конца затуманенная совесть не позволяла.       Начиная со второго дня, все стало резкими скачками меняться. Мужчина, наивно полагая, что течка отото пройдет примерно так же спокойно, не запер двери. Ну, а что будет делать молодой омега, впервые учуявший не просто приятный, терпкий запах сильного самца, но и такой родной? Правильно, бросится к этому альфе в постель. Кровное родство отступало на далекий второй план под натиском инстинктов.       Разбуженный Итачи в столь позднее время почувствовал себя бодрым и… возбужденным. Спросонья нащупав на плечах чьи-то руки и принюхавшись, до него быстро дошла вся суть сложившейся ситуации: его оседлал Саске, прижавшийся своей задницей к его вставшему члену.       — Нии-сан! — и снова возглас в соседней комнате, на этот раз более раздраженный и писклявый. То же сказал в ту ночь юноша, когда собирался стягивать с себя промокшие шорты, а после перейти к штанам брата. К счастью, внезапное пробуждение не дало дальнейшего развития действий, и без особого труда Итачи перенес не менее возбужденного, но окончательно потерявшего голову омегу в другую комнату и для общей безопасности закрыл на замок дверь.       Они были половозрелыми альфой и омегой с яркими феромонами и стойкими запахами. И Итачи об этом, похоже, тогда забыл. Благо, младший брат напомнил об этом.       — Ита-а-ачи, — жалобно проскулил юноша, уткнувшись в подушку носом и растерев сперму по грязной простыни. Дрочка не снимала возбуждения, а запах мокрой древесины с кислинкой кружил голову, отчего бедра скользили по твердой поверхности кровати. — П-пожа-а-алуйста, пожалуйста, Итачи, братик, п-приди, ах! — всхлипы смешались со стонами, пока волна возбуждения нарастала по новой.       У мужчины сильно кололось в сердце, умирали нервные клетки от переизбытка стресса и штаны в районе паха больно сжимали. Достаточно было лишь представить, как Саске трогает себя, трется об кровать, выпятив пятую точку, умоляет прийти дрожащим звонким голосом, и у Итачи срывало крышу.       И ведь только на третий день, под самый конец, младший посмел открыто просить войти в его комнату и утолить чертовы омежьи желания.       — Нии-са-ан, ах, п-прошу! — фантазии юноши, впрочем, не уступали ни в чем: воображая, как его рвано, грубо и быстро трахает брат, крепко сжимая бедра и царапая их, Саске не смог сдержать очередных стонов и, ощутив наступающую разрядку, кончил без рук.       Итачи глубоко вздохнул. Спокойствие и выдержка — именно они подавляли в нем бушевавшего альфу, требовавшего немедленно взять текущего омегу и сделать своим. Только природа всегда одерживала победу в таких ситуациях, и, с какой бы силой не сопротивлялся мужчина, какая бы мораль не была у общества, ее совершенно не волновало это.       — Умоляю…       Теплый июльский ветер не приносил никакой пользы, ароматы пахучих одеколонов уступали одному приторному и въевшемуся в каждый предмет — запаху сладкой жвачки. Итачи чуть ли не рычал от того, насколько сильно внутри бушевал в нем альфа и хотел не просто издалека ощущать этот запах, а вдыхать прямо с тела младшего брата.       Голос Саске неприкрыто дрожал, и мужчина отчетливо слышал, как тот шмыгал носом и беспомощно хныкал, прося своего аники просто, черт возьми, войти в комнату и трахнуть его наконец.       — Итачи-и-и, б-братик!       Ноги Итачи стали ватными, когда он встал с кресла. Все, что сдерживало его от непоправимого, в одно мгновение исчезло, растворившись в инстинктах. В голове было пусто, и лишь одна мысль яркой лампочкой светила: обладать. Ключ неприятно царапал кожу, пальцы, впрочем, твердо держали за ручку и открывали дверь.       Впервые в жизни Итачи пожалел, что когда-то пообещал выполнять все, что только захочет его отото.       — Нии-сан, — Саске не обратил внимание на звук открывшейся двери, зато в ноздри мигом ударил столь любимый запах, отчего по ногам вниз потекла липкая, горячая смазка. Юноша взглянул в сторону брата и не смог сдержать громкого стона. — П-прошу, пожалуйста…       Повторять в который раз не пришлось — Итачи, ловким движением стянув с себя взмокшую футболку, откинул ее в сторону и быстро прошел к кровати. Он чувствовал, как внутри сжимается сердце, как мышцы напрягаются от вожделения, как все мысли и предубеждения в ускоренном темпе отходили дальше и дальше, а перед ним в полумраке вырисовывался человек, который так нужен был в эту секунду.       Саске не мог пошевелиться от внезапно нахлынувших ощущений: вот же, прямо напротив него стоял тот, кого он с такой радостью и восхищением называл старшим братом.       Нет, сейчас перед ним был альфа — сильный, надежный, красивый, родной… И плевал Саске в очередной раз на кровное родство, когда его рука потянулась к Итачи. А уже в следующее мгновение его тело прижали к кровати, навалившись сверху и шумно дыша в затылок.       — Сделай это, — прошептал юноша, повернув голову и столкнувшись взглядом с черными, широко открытыми глазами, в которых читалось сомнение.       И Саске потянулся к столь манящим, тонким губам, накрыв их своими, неумело и так невинно. В голове Итачи щелкнуло — границы сломлены, обратного пути нет; и, взяв того за подбородок, мужчина нетерпеливо и страстно ответил на поцелуй, сминая чужие губы под своими. Саске мычал и пытался учиться буквально на ходу, повторяя движения и глубоко дыша.       Целовались они недолго — Итачи, несмотря на то, как трогательно юноша старался быть похожим на него, не мог долго терпеть. С громким причмокиванием разорвав поцелуй, он прикоснулся губами к тонкой шее младшего, к местечку, где запах ощущался больше всего, где билась жилка. Обведя ее кончиком языка, Итачи сомкнул губы и, втянув горячую кожу, оставил засос.       — Ох… — тихо проскулил Саске, сжав под собой простынь и уткнувшись лицом в подушку. Кожа жгла, но, черт возьми, как же это приятно.       Он не мог сдерживать дрожь в теле, когда Итачи плавно переходил к его выступающим позвонкам, нежно целуя каждый из них и чуть прикусывая кожу; когда его руки, приподняв юношу за таз и поставив на колени, водили по животу, оглаживали бока, нетерпеливо сжимали бедра и царапали их с внутренней стороны.       Саске, даже будучи под влиянием чертовой течки, мог понять одну простую вещь — как же классно проводить эти же течки вместе с таким альфой и как много они пропустили. Впрочем, прикосновения, мягкие и точные, быстро отодвигали любые мысли на второй план.       А Итачи ни о чем не думал. Окунувшись с головой в адский коктейль из смешанных запахов и инстинктов, он просто трогал своего младшего брата, где и как нельзя: то губами пройдется по каждому милиметру узкой спины, то пальцами будет касаться в запретных местах. Хорошо, что все границы уже несколько минут назад были пройдены.       — Нии-сан, — с отдышкой говорил Саске, прикусив зубами наволочку. — Х-хочу больше, нии-сан!       Итачи, наклонившись к дрожащим плечам и оставив на них легкие укусы вперемешку с поцелуями, опустил руку чуть ниже к возбужденному члену и провел по нему. С губ Саске сорвался чересчур громкий стон; ощущения были слишком обычными и привычными, когда его пальцы касались себя, и совсем иными, когда совершенно другой человек делал это же.       Одной рукой мужчина водил по твердому члену, периодически сжимая основание и головку, а другой спускался к пульсирующей, влажной дырочке, из которой обильно вытекала густая смазка. Пальцы легко вошли в расслабленное, но узкое отверстие и начали растягивать его.       — Ч-черт! Нии-сан! — приглушенные вздохи и стоны скрывались за подушкой, ставшей влажной. Саске прикусил губу до крови и почувствовал, как внизу между ног все горело, а приятные ощущения распространялись по всему телу, по каждой нервной клеточке.       С особой аккуратностью раздвигая плотные стенки и чувствуя, как по пальцам стекала смазка, Итачи потянулся к красному уху и, лизнув мочку, прошептал:       — Готов?       То, с каким выражением, с какой неприкрытой нежностью и бушующим желанием это было сказано, заставило Саске пылко кивнуть вместо лишних слов. Приподняв бедра выше и разведя ноги шире, а руками вцепившись в постель, юноша обернулся к брату.       — П-пожалуйста…       Итачи вытащил пальцы, на всякий случай подложил под Саске одну из подушек, стянул с себя штаны до колен, после удобно устроил руки на чужой талии. С тихим шипением и осторожностью войдя в тугое, податливое тело, мужчина выпрямился и остановился, давая привыкнуть как себе, так и застывшему Саске.       Юноша не дышал: напоследок выдохнув, он замер. Боль от неприятного жжения внутри, пройдясь волнами, перекрыла собой все чувства, а на глаза предательски выступили слезы, скатившиеся вниз. Итачи тут же примкнул к алым щекам, сцеловывая с них соленые капельки.       — Прости, — промурлыкал он, тем не менее ощущая все нарастающее и нарастающее возбуждение: внутри было так узко и горячо, что это почти сводило с ума. К счастью, приносить осознанную физическую боль своему отото было самым последним действием, на которое Итачи был способен. — Потерпи немного.       — Так д-должно быть? — пролепетал юноша, доверившись в такой ситуации целиком и полностью брату, словно маленький ребенок. Его грудь часто вздымалась то ли от всхлипов, то ли от странных ощущений в районе дырочки; чувство заполненности, так необходимое во время течки, приближалось все ближе и ближе.       — Да, так и должно быть, — рыкнул Итачи, толкаясь и двигая бедрами пока медленно и аккуратно, стараясь не повредить.       Впрочем, вскоре Саске, отпустившего боль, ощутил медленно расходящееся по всему телу удовольствие от толчков, ставших рваными. Хватка на его талии ослабла, отчего юноша выгнул спину, запрокинув голову назад и застонав.       Хлюпанье смазки, пошлые шлепки, смешанные запахи альфы и омеги, стоны, отражавшиеся от стен, скрип кровати и тихий шепот, разобрать который не предоставляло возможности. Оба отдались друг другу, оба, позабыв обо всех нормах и приличии, наслаждались таким естественным и в то же время соединяющим воедино как тела, так и души, процессом.       Саске, впервые познавший на собственной шкуре, что значит выражение «течка с альфой», сделал для себя простой вывод — больше он никогда не будет проводить их один и без любимого аники.       До разрядки оба дошли быстро: Саске, вскрикнув кончил, следом за ним и Итачи, не забывший выйти из брата, чтобы предотвратить сцепку. Чувство удовлетворения, доселе никогда не посещавшее юношу, негой растеклось по телу. Ни грязные простыни, ни пропахшие друг другом тела не портили сложившейся атмосферы.       Они заснули в объятиях друг друга, решив разобраться со всем, что будет дальше, после течки. По крайней мере, именно такой вывод сделал Итачи, пока он засыпал и прижимал к своей груди Саске.