What stays, what fades away

      Если бы не своевременно подоспевшая с «ошейником» Шури, Тор не простил бы себе. Этот железный обруч на шее блокировал любые попытки Ванды применить магию, но лишь магию. Поэтому, от беды подальше, Одинсон туго спеленал её всё тем же платком, бережно доставил в лабораторию и велел принцессе решить проблему.       Склонившаяся над мониторами Шури остерегалась и слово вымолвить, а гроза всё бушевала.       — Тор, — спустя четверть часа оглушительного самобичевания бога и шквального ветра над городом выдержка принцессы надломилась: — Этот процесс необратим.       — Я заберу камень у Таноса. Все камни!       — Но Ванде они не помогут. Слишком поздно.       Если бы он заметил изменения в ней раньше. Если бы целился тогда в голову.       — Снимите, — просит Ванда, неровными пальцами вцепившись в ошейник. Она сидит тут же, на лабораторном столе — на расстоянии порывистого желания бога, как прежде (его приукрашенного чувствами и солнцем "прежде"), изловить ведьму в объятья. Но этот крошащийся голос заставляет его цепенеть. — Перед смертью Вижен подарил мне несколько дней. Я думала, что они даны мне, чтобы попрощаться. Его не стало. Меня тоже должно было не стать. Твоё благородство, Тор, я ценю его, но тут даже колдовство коленями не поможет.       — Все дни этого мира, не трать ты магию.       — Мира, в котором нет Вижена.       — Но есть другие, которым твоя смерть не безразлична, — обиженно лязгает Тор.       — Если бы ты знал, что я умираю, это что-нибудь изменило бы?       Пришедший им обоим на ум ответ потерялся в щелчке расстёгиваемых кандалов — щелчке, звучавшем как примирение.       — Это теперь не важно, — сказал Тор. Осмелев до крайности, он позволил себе прикоснуться к алым, в подпалинах, волосах. Ванда всё ещё была жива. — Шури, сколько у нас времени?

***

      Тор Одинсон и Ванда Максимов провели вместе, не отрываясь друг от друга, два дня. А потом тот кусочек реальности, что был глазом Ванды, слетел с её лица, и они поняли, что конец близок.       — Теперь счет равный равный.       — Признаться, я слукавил тогда, чтобы одержать верх в споре. Ты потеряла Вижена, ты любила его, а мои прежние чувства просто остыли. Я никого не любил, только… — бог торговался со смертью. — Не уходи сейчас. Дай мне проводить тебя до заката.       Едва сдержав слёзы, Шури подсказала Тору одно место, и он привёл Ванду туда, чтобы проститься. С горы, где среди низких трав цвели маки, открывалась вся красота Мидгарда, но бог не различал ничего, кроме очерченного солнцем профиля рядом. Желание обнять разбивалось о страх навредить. В этом хрупком пузыре они просидели молча ещё какое-то время. Солнце, устав, зависло над самым горизонтом.       Это ведь не первый его конец света?       — Ты такая смелая, — проговорил Тор. — Ты точно попадёшь в Вальгаллу. Увидишь там моего брата, его ни с кем не перепутаешь, скажи, что он прощён. И что я вспоминаю о нём лишь хорошее.       — Скажу.       Из груди девушки вырвался слабый кашель. Она поморщилась, превозмогая боль.       — Прошу, только не сейчас.       — Скорбь пройдёт, — проговорила Ванда. — Я не хотела колдовать с твоим сердцем.       Красные всполохи оплели её пальцы. Тор замер, не решаясь возразить — это убьет её.       Наверное, нужно было сказать... Настоять на своём, чтобы ведьма не тратила магию, но волшебный огонь уже проник в голову, а потом Тор услышал тихую, тягучую, как мёд, песенку.       Ослабев, он прикрыл веки и ощутил тепло. Алые с золотом краски смешивались на лице бога, рисуя только им двоим понятный узор. В последний раз. Он никогда больше не увидит её, но сохранит это знание под кожей. Где бы он ни проснулся от волшебного сна, их маковый закат нитями уже будет вплетён в плащ бога грома; о нём станут петь его молнии.       — Ванда, — Тор впервые позвал ведьму по имени. Он открыл глаза.

Кто будет петь мне, В смертный сон погружать, Пока дорога ведёт меня в Хель? — wardruna-helvegen