Первокурсница

— Как думаешь, может быть геи ненавидят девушек, и он просто вымещает на мне эту ненависть?  — Глупости, моя зайка, мне кажется, ты просто ему нравишься, — на секунду утешающе обняв, Вика встряхнула меня, как напакастившего в углу котёнка. — Прекрати так нервничать перед каждой парой, и он не будет тебя цеплять. Хищники чувствуют страх и тут же нападают, понимаешь?       Легко ей говорить, её каждый урок к доске, как на казнь, не вызывают, требуя обоснования всё новых формул, для чего приходится заранее штудировать учебник, чтобы вконец не опозориться. Конечно, это имеет свои плюсы — целый ряд кровью и потом заработанных пятёрок по физике, и, тем не менее, последние два месяца моей жизни — это кромешный ад без передышки.       Мы стояли в очереди у гардероба, надеясь сдать куртки до того, как прозвенит звонок на первую пару. После проведённой в зубрёжке ночи у меня было ужасно дурное настроение. Интересно, студенты вообще спят хоть иногда, или это только я не могу найти времени, чтобы приложить голову к подушке?       В школе по физике у меня была честно заработанная тройка и, будучи гуманитарием, я её ни разу не смущалась, но сейчас из-за чрезмерной дотошности Константина Владимировича ненавистный предмет я знала на «отлично». И это всё не от усердия. Просто под голубым взглядом красавца препода душа наизнанку выворачивалась, и становилось невероятно, до дрожи страшно. Я боялась ошибиться, отвечая хотя бы на один из десятков вопросов, которыми он засыпал меня каждую пару, а потому заучивала и знала наизусть каждый параграф, каждую формулу. Зазубрить физику мало, её нужно чувствовать, понимать. Честное слово, я старалась, но ощущение того, что задыхаюсь, становилось всё сильнее. И ведь это не единственный предмет, полно других, требующих не меньшей концентрации внимания. Господи, помоги мне дожить до зимних каникул, клянусь — я буду очень хорошей девочкой.       В небесной канцелярии меня определённо не услышали, потому что замена в расписании была просто удручающая — третьей парой вместо географии стояла физика. Вот в такие моменты и сдают нервы. Я ведь надеялась хотя бы один день прожить спокойно. Разве это так сложно: информатика, литература, география и домой?  — Спокойно, — положила руку мне на плечо подруга, заметив, как я побледнела. — Нервные клетки не восстанавливаются.  — Он постоянно коверкает моё имя…  — Ну и что? Подумаешь «Э» прибавляет, ничего страшного.  — Надо мной уже все смеются.  — И что? Надо мной тоже смеялись, когда стрелка на колготках полезла, и что, я нервничала?       Хихикнув, я припомнила, в форме какого мужского органа была та стрелка, и на душе сразу стало легче. Умеет же Вика утешить, когда не занимается тем, что доводит меня до белого каления.  — Я не готова к его уроку.  — Вот так и скажи ему, что изучала перед сном не физику, а гавайские вулканы, — посоветовала она, направляясь в левое крыло, где на пятом этаже располагались компьютерные классы. — В конце концов, это сегодняшняя замена, и не готов никто, даже тетрадок нет.        Припомнив, что такое уже было, я откровенно скисла.  — Тогда он заставит решать задачи, и угадай, кого вызовет к доске первой?  — Милая моя, на тебе он и закончит: ты их лучше всех решаешь.       Ещё бы, выдрессировал, как собачку. А я ведь обычная студентка — часто умом понимаю то, что вслух объяснить не могу.  — Да не съест он тебя, — рассмеялась Вика, когда я вознамерилась на большой перемене сгонять домой за конспектом: благо идти было всего два квартала, туда и обратно — четыре. — И не показывай ему свой страх. Помнишь, что я тебе говорила про хищников?  — Не съедят, так понадкусывают.  — Ну надкусит он тебя разок, и что с того? Переживёшь, не маленькая.  — Разок? Да он от меня каждый урок по куску откусывает, на мне скоро живого места не останется, — поёжившись, я отбросила за спину волосы и вслед за подругой вошла в аудиторию информатики. Она права: я слишком паникую, и Константин Владимирович чувствует это, вот и изводит, как удав несчастного кролика. — Он меня точно ненавидит.  — Какая же ты ещё неопытная, — устроившись за ПК Вика взглянула в сторону препода Ольги Николаевны, которая быстро заполняла какие-то бумаги и не обратила на явившихся на пару студенток никакого внимания. — Он же постоянно улыбается, когда на тебя смотрит.  — Как гей может влюбиться в девушку? — моему возмущению не было предела: что она ещё придумает на пару со своей шальной фантазией? — Не выдумывай того, чего нет. Тебе просто показалось. — Может он бисексуал? Но взгляд очень выразительный. Если ты перестанешь так трусить и поднимешь на него глаза, то сама всё заметишь.       Что ж, именно так я и поступила. Точнее, я поступила как Скарлетт из моего любимого романа «Унесённые ветром» — решила пока ни о чём не думать, оставить все мысли на потом и спокойно заниматься тестами по информатике. Если всё время думать только о Константине Владимировиче, то учёбе по остальным предметам будет полный швах, а этого мне точно не хочется. Однако на последней паре, безумно радуясь тому, что физик решил разобрать с нами новую тему, а не устроить олимпийский забег по пройденному материалу, я всё же решилась: сначала с интересом слушала про свойства магнитных полей, а потом, когда дело дошло до так любимых им практических опытов, решилась поднять глаза. Пример с магнитом и железными стружками на листе бумаги был и в половину не так интересен, как взаимодействие магнитных полей с легчайшими незаряженными частицами. Ещё больше завораживало красивое мужественное лицо препода, его высокие острые скулы, аристократически очерченный нос, полные губы и лучистые голубые глаза. Которые смотрели на меня. И в них действительно плескалась улыбка. Тёплая, как летний закат на пляже. Встретившись с ним взглядом, я уже не могла отвести глаз, он тоже не отводил, и усмехнулся. Той самой доброй усмешкой, которая почему-то так пугала меня. Мир словно замер вокруг нас, секунда шла за секундой, за моей спиной уже не в меру деликатно покашливали одногруппницы, а мы просто улыбались друг другу, словно вокруг нас никого не было. Конечно, так не могло продолжаться вечно, робость победила, и я опустила глаза на его руки, которыми он продолжал демонстрировать опыт: вводить и выводить толстый магнитный стержень в середину большого железного кольца, по краям которого была прикреплена шевелящаяся от воздействия магнитных полей исполосованная в бахрому калька.  — Константин Владимирович, что вы делаете? — сорвалось с моих губ, прежде чем я успела сообразить, что несу, и промолчать, хотя бы из вежливости.       Аудитория взорвалась от смеха однокурсников, которым очень быстро пришло в голову то же, что и мне. Спрашивается, чего вообще можно было ожидать от нас в нашем возрасте? Не цитат Ницше уж точно. С задней парты уже донеслась шуточка нашего скромника Сергея о том, что не зря он купил презервативы — хоть для опытов пригодятся, а я, покраснев, не могла отвести глаз от рук преподавателя, который продолжал совершать поступательные движения магнитом в кольцо. Наконец он встряхнул головой, отложил магнит, привычно осадил развеселившуюся группу, и снова устремив на меня свой лучистый взгляд негромко произнёс то, что заставило меня покраснеть до самых кончиков ушей: — Du machst mich verrückt.*