Первокурсница

      Я тоже умею кусаться — именно это я внушала себе утром перед зеркалом, когда красила ресницы так, что, ей Богу, киношная Мальвина обзавидовалась бы. Пользуясь тем, что рано уходившие на работу родители не видели, во что наряжается их застенчивая до безобразия дочь, я надевала такие мини-юбки, что даже знаменитое выражение «по самое не могу» — это ещё слишком слабо сказано. И, разумеется, завитые локоны — косы были забыты, если не навсегда, то очень надолго. Как и скромные замшевые ботинки. Потому что высокие чёрные ботфорты с меховой оторочкой на моих длинных ногах смотрелись гораздо лучше.       Свожу с ума, Константин Владимирович? Знаете, я раньше даже не пыталась этого делать, ну, а теперь берегитесь — март у вас наступит гораздо раньше календарного. И вы ещё очень позавидуете котам, которые могут выплеснуть свои эмоции, завывая на крышах. У вас кроме такой, других возможностей для выплеска своего безумия точно не будет, потому что я отлично знаю, что любые романтические отношения между преподами и шестнадцатилетними первокурсницами противозаконны. И, разумеется, вы об этом осведомлены не хуже меня. Так что вряд ли вы решитесь перейти от слов и пылких взглядов к действиям. А вот я могу решиться на что угодно. В пределах моей скромной фантазии, разумеется, но и та становится буйной из-за череды бессонных ночей.  — Бог мой, это всё для меня? — восторженно-драматическим шепотом на весь вестибюль выразила своё удивление Вика, когда после снятия мною целомудренно длинного пальто обозрела появившиеся в зоне её видимости белую водолазку и «огрызок» бархатной вишнёвой юбки.  — Ага, поцелуй, когда попрошу, — отчётливо ощущая, как на щеках проступили предательские пятна румянца, когда на нас заинтересованно обернулись несколько старшекурсников (один даже присвистнул и подмигнул — вот же хам!), я засунула шарф с шапкой в рукав и сдала верхнюю одежду дежурной по гардеробу.  — Это скоро? — переобувшись в балетки и попутно показав неприличный жест с интересом смотревшему на нас высокому парню с гелевым ежом-безобразником на голове, подруга подхватила меня под локоток. Наверное, чтобы не сбежала от такого пикантного вопроса.  — На физике.  — Не-не-не. Смерти моей хочешь? Твой Отелло придушит меня за это в порыве ревности, а потом начнёт валить на контрольных так, что мне даже тройки не видать, а я, знаешь ли, ещё стипендию хочу заработать.  — Никакой он не мой!  — Хочешь сказать, общественный?  — Нет, свой собственный! — буркнула я, едва успевая за ней на своих каблуках, однако, увидев прикреплённое к доске с расписанием распечатанное на принтере объявление, впечатлилась настолько, что тут же затормозила, не веря своим глазам. — Ты смотри, Алёшенька…  — Ух ты, — нехотя остановившись, Вика громко прочла вслух то, что и так озорной молнией врезалось в моё сознание:  — «Разыскивается ужас, летящий на крыльях ночи. Особые приметы: вооружён и очень опасен». Интересно, чем это он вооружён? Молитвенником и учебником по тантрическому сексу?  — Ну тогда пусть заодно презервативами запасается, — едва подавив смешок, я постаралась сделать вид, что это фото не моего красавца-скромника-классного-руководителя так внимательно, громко щебеча о мужественных скулах и грозном профиле, рассматривает целая стайка замерших в едином восторге студенток.       Ага, грозный и мужественный, ну конечно. Ещё скажите, на Царя-батюшку из Ивана Васильевича похож. Ну разве что на Буншу в молодости. Ещё до встречи с прекрасной женой. Не Марфой Васильевной. Кто же это нашего, чаще меня краснеющего и бледнеющего препода так подставил? Не иначе как наши же пацаны. Вот лучше уносить отсюда ноги, пока он сам это объявление и толпу новоявленных поклонниц не улицезрел. Вдруг умеет гром и молнии метать, а не только учить прилично себя вести во время похода в театр? При воспоминании о том, как, желая привить любовь к прекрасному, Алексей Николаевич повёл нас на «Скок в постель» и старательно учил в фойе не ржать аки кони над комедией, а прижимать кулачок к губам и скромно хихикать, оттопыривая мизинчик, плечи затряслись от смеха, и, тщетно пытаясь его подавить, я поспешила вслед за Викой к лестнице.       Честно говоря, поздно. Потому что собрат по скромному воспитанию (и, возможно, целомудрию) Алексей Николаевич уже был на месте ЧП, и прежде чем юркнуть за спины других студентов, я успела понять по его недоброму прищуру, что он заметил и правильно истолковал то, почему так трясутся мои плечи.       Ну или неправильно истолковал — хрен редьки не слаще. Потому что возмездие пришло ко мне быстро и было страшным.       Первая пара географии принесла мне ожидаемую пятёрку и плюсики к карме за то, что сумела незаметно подсказать вечному двоечнику Даньке и рассеянной Кристине, которая щеголяла животиком четырёхмесячной беременности, надутой Ванькой Ветровым на чьей-то, но точно не её деревенской свадьбе, и собиралась ещё до Нового Года благополучно свалить в академ. Пятёрки я откровенно любила: как свои, так и те, что помогла добыть в «честном» бою, можно даже сказать, что коллекционировала их и тщательно холила-лелеяла. А чего ещё можно ожидать от пай-девочки, пусть она и побожилась самой себе, что доведёт одного небезызвестного препода до цугундера? Пусть и не до Нового Года, но приложит все мыслимые и немыслимые усилия и доведёт? Пай-девочкой-то от этого я меньше не стала, и, как и Вика, мечтала честным трудом заработать стипендию. Пока-то нам в кассе бухгалтерии колледжа выдавали только скромное студенческое пособие на питание от мэра. Скромность его была столь велика, что её едва хватало на два самых копеечных пирожка в столовой. На наши вопросы о том, как можно прожить месяц на эти государственные, оторванные не иначе как от самого сердца щедроты, Алексей Николаевич популярно объяснил, что пресловутые два пирожка разрезаются на тридцать частей, засушиваются и употребляются по одному кусочку в день. Если в месяце дней оказалось больше — последний является разгрузочным от переедания. Конечно, наверное, такая дивная диета помогала поддерживать изумительной стройности фигуру, однако пирожков хотелось употреблять всё же несколько больше, да и чаю к ним тоже. И всё это желательно не на родительские карманные деньги, которым можно было найти другое, более интересное применение. Поэтому стипендию, хотя бы обычную, не говоря уже о повышенной, на которую положили глаз мы с Викой и ещё пара однокурсниц, мечтали получать все без исключения. Для чего, собственно, требовалось избавиться от троек, как от назойливых блох. Грезившим о надбавках — и от четвёрок тоже.       Вот именно на этом и подловил меня наш оказавшийся весьма мстительным, ну или хитроумным (это с какой стороны посмотреть) классный руководитель. Ничего особенного. Просто, не мудрствуя лукаво, заявил прямо на паре по истории, к которой я полночи готовила доклад об Иоанне Грозном, что не видать мне даже четвёрки по его предмету, как своих ушей без зеркала, если я не приму участия в грядущем конкурсе среди первокурсников «Алло, мы ищем таланты».       Остро ощущая, как в желудке холодным узлом завязывается приступ паники, вцепившись наманикюренными ноготками в край парты, я с ужасом взирала на Алексея Николаевича, уверовав наконец-то в то, что он никакой не Бунша, а самый настоящий Царь, и пыталась вспомнить хоть один свой талант кроме бесконечной зубрёжки и титанического усердия в добывании пресловутых пятёрок. На ум совершенно ничего не шло. Потому что не было их — тех самых талантов, которые, не стыдясь честного народа, можно со сцены демонстрировать. Разве что плеваться могу, как Джек Доусон из Титаника. В детстве на спор выучилась. Вот доплюну до директрисы (в каком она там ряду сидеть будет?) и первое место мне обеспечено. Первое место на вылет из колледжа. Хорошо, если не вперёд ногами. Забьют ведь за такое кощунство, как пить дать.  — Я салфеточки крючком вязать могу… — это у меня что ли голос дрожит так, словно тигра вне клетки увидела?  — Ну вот свяжешь себе платьице… подлиннее середины бедра, — безжалостно прищурившись, припечатал препод, заодно припомнив мои сногсшибательно короткие юбки. — И будешь танцевать.  — Я не умею! Мне в детстве медведь на обе ноги наступил!  — Ну или пой, мне всё равно, но чтобы через две недели номер был готов и тщательно отрепетирован.       Жалостливо шмыгнув, я умоляюще сложила на груди руки, но это никак не подействовало на Алексея Николаевича, и вместо того, чтобы сказать, что пошутил, он принялся сочинять байки про то, что все участники конкурса получат от колледжа щедрые денежные премии.       Может и не сочинял. Может и не байки. Но мне от того было не легче. Потому что даже в страшном сне я не могла себе представить, что решусь выйти на сцену. Это не говоря уж о действительности.  — Спокойно, — шепнула Вика, кладя ладонь на моё напряжённое плечо. — Выплывем. Я помогу.       Поможет она, как же! А хоть даже и поможет — мне от этого не легче. Не ей же позориться перед вопящей толпой, заполняющей концертный зал. Вдруг они меня яйцами с помидорами закидают? Я же пою ещё хуже, чем танцую. Помнится в школе, когда у нас было прослушивание для хора, учительница по музыке разрешила мне сразу идти домой, мотивируя это тем, что меня с моими лягушачьими вокальными данными даже в последний ряд петь не возьмут. И что мне теперь делать? Надеяться на то, что явится прекрасный принц и спасёт несчастную Царевну Лягушку?       Впрочем, что делать знала всё та же Вика. Уже на большой перемене она напомнила моей ополоумевшей от «счастья» душонке, что для таких, как я, и не только, а так же для всяких попсовых прим придумана такая незаменимая вещь как фонограмма. Главное, по её словам, было то, чтобы я ровненько стояла на сцене, не глядела на тех, кто пялится на меня, и просто молча открывала рот, поднеся к нему микрофон. А уж репертуарчик она мне подберёт.       Казалось бы, что может быть проще? Но я была напугана настолько, что временно позабыла о своей мечте покусать «сведённого мною с ума» физика и с головой ушла в подготовку предстоящего заклания ягнёнка — то есть меня же.       Заклание это Вика готовила крайне тщательно: модная испанская баллада и… микроскопическое розовое платье, белые туфли на шпильках, завитые локоны — этот боевой комплект, в который я была облачена в день выступления, должен был по её словам сделать меня неотразимой и произвести фурор среди студенческой публики.       Он и произвёл. Дрожа как осиновый лист, я получила приз зрительских симпатий и в придачу кучу шумных поклонников, которые провожали нас с подругой до самого моего дома и даже оборвали на клумбах местных бабулек поздние хризантемы в качестве презента.       Никакого счастья по поводу цветов и того, что не провалилась под сцену, я не испытывала, зато пришло блаженное ощущение нирваны от того, что всё, наконец, позади. Оно длилось почти сутки и было прервано безжалостными словами Константина Владимировича, ворвавшимися в моё сознание следующим утром на первой паре:  — Du warst bezaubernd. Ich habe das Video aufgenommen und Mitternacht gesehen.*  — Was?**  — Die restlichen Mitternacht hast du mir geträumt.***  — Hoffentlich war das nicht zu rücksichtslos für deine Psyche? **** — растерявшись от такого признания препода, я не сразу нашлась с ответом и с трудом смогла облечь его в слова.  — Warum belastend? Im Gegensatz dazu ist es sehr tonezitsy.***** — в его, так завораживавших меня глазах зажёгся огонь, от которого по спине тут же побежали мурашки. — Welche Pläne für den Abend? ****** — Außergewöhnlich sexy! ******* — Wie geht es dir?! ********       Похоже Константин Владимирович не ожидал от меня такой прыти. Этому свидетельствовало хотя бы то, как заходили желваки на высоких породистых скулах. Ну и он сам не ангел, собственно. Роль ангела безоговорочно была моей. Потому и взгляд состроила такой невинный прежде чем добить его в этой словесной баталии, пока Вика судорожно копалась в яндекс-переводчике своего телефона: — Ich werde alle ficken und in allen Posen schlafen! *********