Кусочек Настюхи или Мухосранск внутри меня

Хюррем все же была крайне недовольна решением своего сына, она решила, что, увидев других, более красивых девушек, он изменит свое мнение. Хюррем собрала девиц из гарема и повела их в покои к сыну. Когда она вошла с толпой девушек, Мустафа уже скинул рубаху и остался с голым торсом. Он раскинулся на кровати, дабы расслабиться. Девушки начали танцевать, их движения были красивые, грациозные и попадали в такт музыки, которую играли музыканты Хюррем. Но ни одна из танцующих не вызвала в Мустафе вообще никаких чувств. Поняв, что сыну пофиг на этих девушек, Хюррем приказала перестать играть. И как только мелодия прекратилась, сын султана вскочил с кровати и побежал в гарем, в котором одна-одинешенька сидела Анастасия Николаевна. Хюррем и девушки были немного в ахуе, но никто даже не подумал побежать за ним, ибо всем известно, что Мустафа тот еще баран, и переубеждать его вернуться—лишь пустая трата времени. Сын султана отворил дверь в гарем, и его взору предстала грустная Анастасия Николаевна. Чтобы поднять ее настроение, он, не сказав ни слова, начал довольно откровенно танцевать перед ней. Его движения были плавными. Изредка он притопывал ногой. Мустафа то разводил руки в стороны, то сводил их перед собой, то рисовал ими подобие кругов над головой. Мустафа покачивал бедрами из стороны в сторону, в надежде, что Анастасие Николаевне понравится. И она залипла. Николаевна внимательно рассматривала его полуголое тело, пробежалась глазами по его кубикам. Ей очень захотелось их потрогать. Она поднялась с кровати и присоединилась к нему. Анастасия Николаевна встала напротив него и старалась повторять его движения, но выходило не очень. Было больше похоже, что она хромая корова на льду. Тем не менее Мустафа смотрел на нее и не мог налюбоваться ею. Они танцевали друг напротив друга, смотрели в глаза, не разрывая зрительного контакта. Спустя еще несколько минут Мустафа взял ее за пухлые щеки, притянул к себе и горячо поцеловал, на что Анастасия Николаевна незамедлительно ответила, чуть ли не засунув свой язык ему в глотку.