Перплексус

«Обещание»* звучит как воспоминание. Оно переворачивает ощущения с ног на голову, и дышать вдруг становится трудно. Словно после долгого забвения, словно заблудший в собственной памяти путник, ступаешь в родной, знакомый до серых обоев и жёлтой лестницы дом. Душой обнажённой вдруг чувствуешь горе, пока в горле появляется ком. Глаза влажнеют от твоей безобидной фантазии о собственном одиночестве. И разум, и окружение словно в тумане, а ты — в экстазе от своего угнетающего пророчества. В таком сильном, что слёзы остановить невозможно, и лишь минуту спустя, минуя дверь своей комнаты, понимаешь, что это от счастья. Тебя разбивает от тоски и желания вырвать зажатое в тиски, притихшее сердце. А извращённая любовь к этому состоянию сводит с ума всё больше и больше — постоянно. Серая кошка спит в твоей серой комнате, нежась на мягкой кровати. И на белом окошке в твоей серой комнате висят жалюзи, что тоже случайно серы. Мучаясь от умиротворения, желаешь, чтобы каждый день на земле проходил в этом спокойствии одиночества. Страшно боясь лишения, понимаешь, что твоя же любовь к истязанию души своей тебя погубит ещё в отрочестве. Стоя среди мрака собственной спальни, чувствуешь, как он же тебя убивает. Выходишь прочь, но в других комнатах всё та же давящая на грудь пустота. Теряешься, бежишь вниз по жёлтой лестнице, смотришь в окна веранды. А за стеклом туманный мир, позеленевший, распестревшийся, летний, гонит тебя в уныние. Виновата ли музыка? Ох, да где же ответы? В море, заполнившем душу, тонут последние здравые мысли. И скребутся уже не кошки — огромные медведи гризли. Кто я для тебя, солнце моё? Мечты о ком-то, с кем будете вы вдвоём. Или это всё не о том? Душащее ничего — отчего и за что? Из горла рвутся звуки, что невозможно собрать в слова. От длительной муки кричит тело, кричит душа; но чего же она хочет? У души уродский почерк.