Bird In The Thyme

Руку явно стоит перестать попадать в ситуации, когда братья Сид чувствуют хоть какую-нибудь обязанность помочь ему. Лодыжка вдребезги после падения с небольшой скалы, когда он не смотрел перед собой, больше озабоченный попыткой прицелиться в Ангелов, преследующих его. Можно было подумать, что после такого долгого времени они изведутся, но в округе Хоуп, казалось, было бесконечное количество Ангелов. Таким образом, было совершенно логично, что Иосиф-будь-он-проклят-Сид найдёт его у подножия скалы и перекинет через плечо, как какого-то инвалида, несмотря на крошечную травму лодыжки. Сломанная лодыжка, не такая уж и проблема. Поболит и пройдёт. Бывало и похуже. Что делало эту ситуацию еще хуже, так это то, что у Иосифа-будь-он-неладен Сида по-прежнему была аллергия на рубашки по какой-то причине, и теперь Руку приходилось пялиться на блестящую от пота голую кожу спины Иосифа, пока тот нёс его. Рук видит, как мышцы плеча Иосифа сокращаются и напрягаются каждый раз, когда он поправляет свою хватку, думает: «Чёрт, несёт, как пожарный*. Худшая вещь, когда-либо изобретенная», поскольку он чувствует небольшую боль в животе. И что еще хуже, так это то, что Иосиф Сид не произнес ни слова. Он просто поднял Рука с земли, слегка протестующего и размахивающего руками, и ничего не сказал. Иосиф резко замедляет шаг, останавливаясь, и когда Рук поворачивают голову, он видит небольшую хижину или сарай. Небольшое укрытие. Иосифу оно, кажется, пришлось по душе, поскольку горизонт стремительно темнеет, и Иосиф открывает дверь одним сильным, небрежным толчком. Иосиф действительно силен. Рук чувствует импульс возбуждения в позвоночнике, он не может не дрожать. Затем он молится Богу, чтобы Иосиф этого не почувствовал. Небольшая улыбка, которую Рук видит на лице Иосифа, когда он, наконец, мягко опустил его на кровать, не сулит ничего хорошего. Рук почти не удивляется, когда Иосиф достает из заднего кармана наручники. Его правая рука прикована к кровати, и он не может ничего сделать, кроме как сидеть и лежать на удобном матрасе. Рук пытается сосредоточиться на других вещах, когда Иосиф оборачивается, чтобы что-то сделать; лачуга довольно маленькая, кухня, если её можно даже так назвать, объединена со спальней буквально в одну комнату, есть одна ванная, которую Рук приметил из своего положения. Рук наблюдает, как Иосиф поворачивает кран смесителя, а вода не течет. Иосиф издает тц-тц, его тон почему-то отдавался теплом во внутренностях Рука. Почему мозг Рука думает, что это горячо? Или отдаленно привлекательно? Почему? Иосиф некоторое время осматривает шкафы и… о боже, Рук чуть не подавился слюной. Здесь нет водопровода, но есть бутылка вина? Иосиф представляет бутылку Руку с понимающей, сияющей улыбкой. — Кровь Христова? — спрашивает Рук, вздыхая, когда Иосиф открывает бутылку, делая какой-то странный трюк рукой, отчего в конечном итоге выскакивает пробка. Тут нет чашек. Иосиф продолжает улыбаться, подносит губы к горлышку и делает большой глоток, не отрывая глаз от Рука. Затем он протягивает бутылку Руку. Рук смотрит на бутылку. Ему немного хочется пить. Рук берёт бутылку и делает всё возможное, чтобы проигнорировать явный косвенный поцелуй, близость Иосифа, его без рубашки и этот всепроникающий взгляд. Рук почти сделал глоток, когда Иосиф, наконец, игриво отвечает, впервые заговорив; его голос низкий и хриплый, а не горячий: — Кровь Отца. Рук тут же давится, бормочет и сильно кашляет. Улыбка Иосифа почти угрожающая. Они не допивают бутылку, и Иосиф оставляет её у прикроватного столика, прежде чем забраться на кровать к Руку. — Что… — начинает Рук, но его прерывают. Лицо Иосифа оказывается слишком близко, и Рук быстро переворачивается на другую сторону, поэтому он не сталкивается с мужчиной, который сейчас прямо за ним. Дыхание Рука учащается в лёгкой панике. Иосиф обвивает его своим телом. И спина, и шея Рука, буквально всё его тело уязвимо перед безумным культистом в постели рядом с ним. Всё тело Рука застывает в страхе, когда он чувствует руку Иосифа на своей голове… О боже, он не видит, что происходит позади него — но затем рука Иосифа оказывается в его волосах, поглаживая. Приятно. Рук не прижимает голову ближе к руке, расчесывающей его волосы. Он чувствует, как глаза неумолимо закрываются, но ему некомфортно из-за того, что Иосиф прямо за ним. *** Рук проснулся, когда он почти уверен, что чувствует поцелуй Иосифа в висок. Он пытается не заснуть. *** Он всё равно засыпает под успокаивающие повторяющиеся движения Иосифа. *** Рук неожиданно просыпается раньше Джозефа. Сейчас 9:03. И тогда он осторожно вылезает из кровати так тихо, как только может, не разбудив Иосифа, но локтём руки, всё ещё прикованной наручниками к кровати, задевает что-то на краю стола, что в итоге падает и ломается с громким треском. Иосиф, каким-то чудом не проснулся. По иронии судьбы бутылка с недопитым вином с прошлой ночи теперь разбита на полу, с пролитой кровью и с зазубренными острыми, опасными осколками стекла. Зазубренные острые, опасные осколки стекла, Рук в изумлении понимает, поднимая самый большой осколок своей свободной рукой. Он острый. Сейчас 9:07. Его взгляд падает на открытое и уязвимое горло Иосифа. А потом он оглядывается на осколок стекла в руке. Он может закончить всё здесь. Даже если он никогда не освободится от наручников и застрянет голодным рядом с гниющим телом, если он это сделает, культ рухнет без своего отца. Рука парня трясётся. Он думает: «Святые угодники, Иосиф спит, и я могу убить его прямо сейчас». Он делает глубокий, дрожащий вдох, медленно приближая кусок стекла к горлу Иосифа. Рука парня застыла так на, вероятно, пятнадцать нерешительных минут. Он наблюдает за спокойным подъёмом и падением грудной клетки Иосифа, за тем, как он спит с слегка приоткрытыми губами, за тем, как он выглядит настолько мирно и беззаботно, сейчас в нём нет того безумного культиста-ублюдка, которым он определенно является. Рук — ужасный человек. Он мог бы спасти тысячи людей, сделав это одним плавным движением, быстро и легко, но он не может. Он не может. Рук с сожалением сжимает глаза, но они открываются, когда запястье руки, держащей стекло, внезапно вспыхнуло болью, и как только он снова открывает глаза, видит проснувшегося Иосифа, о, это Иосиф, это «Иосиф!». Почему Руку стыдно за то, что его застукали? Сейчас 9:32. Он тут же роняет осколок стекла, когда встречает холодный и сердитый — нет, не злой, не то слово — почти гневный взгляд Джозефа. — Я не… я не собирался… — заикается Рук, не в силах объяснить ситуацию. Такое чувство, что мир останавливается на один тягучий, медленный момент, когда Рук опускает голову от стыда, несмотря на то, что он полностью оправдан в своём действии. Гнев превращается в тоскливый взгляд, а затем — в понимание, когда Иосиф видит, сильную дрожь чужой руки в своей хватке. — Как долго ты не спишь? — спрашивает Иосиф, говоря явно не напрямую. — Около получаса, — бормочет Рук. — Клянусь, я не собирался… не хочу… — слова Рука подводят его. Иосиф подтаскивает его к изголовью кровати, так что Рук снова сел, убрав вес с поврежденной лодыжки. Иосиф мягко обхватывает лицо Рука, наклоняется вперед и смотрит, смотрит — Рук отвёл глаза — пялится, пялится, пялится, — и слегка целует лоб Рука, затем в уголок левого глаза, затем в щёку, а Рук застыл на месте, слишком напуган, чтобы отодвинуться назад или даже встать и врезать Сиду, который тот точно заслуживает. Три поцелуя. Воспользовавшись неподвижностью Рука, Иосиф проводит пальцем по горлу Рука, слегка приподнимая его, смотря, как кадык скачет вверх и вниз. Рук знает, что его лицо, должно быть, пылало алым, одна рука Иосифа на горле, а другая мягко ласкает его щёку нежными движениями. (И, может быть, Рук внезапно стал подростком, у которого встал от пары прикосновений). Рук не может двигаться. Рук даже не знает, хочет ли он вообще двигаться. — Господь прощает тебя, — внезапно говорит Иосиф, и Рук знает, что его сердце сдаётся. — Я не хочу прощения, — слова почти покинули рот Рука, почти выплескивая свои эмоции, как то недопитое вино в бутыли вылилось на пол. — Ступай, — напевает Иосиф, и вдруг рука Рука освобождается от наручников. Мысль о том, как Рук по-прежнему может убить Иосифа, вылетает из его головы, он игнорирует её и позволяет ей исчезнуть, а затем он выбегает через дверь без обуви. Горячая грязь и острые, мелкие камешки впивались в его кожу стоп, приминая яркую зелень травы. Рук пытается стереть вчерашний день из памяти, подбегая к заброшенному квадроциклу.