Любовь и белый порошок 2

— Горшок!!! — Миша твою мать! — Не, все ребят… — Что все!!! Бляяяяя! — Вызывай скорую…

***       Это был восьмой. Восьмой раз, когда по душу Горшенева чуть не явился дьявол. Восьмой раз, который опять чуть не свел его в могилу. И все из-за чего? Ссора и вот такое, ничтожное, бездумное отношение Горшка к себе. И ведь не из-за чего ссора то! Ну надо было мне уехать на два месяца из-за работы и что? А потом сама не поняла, как подняли друг на друга крик. Я ушла. Да, сама виновата. И за эти два месяца второй раз передоза. Сейчас я сидела в больничной палате, рядом с кроватью, на которой лежал Миша. Вот не представляла я себе эту встречу вот так. Я надеялась на взаимные объятия, улыбку. И вместо того, чтобы бежать домой или даже прямо на вокзале увидеть эти безумные, яркие глаза, я сразу, не заходя никуда, не отзвонившись никому, кроме Андрея, полетела в больницу, кроя себя и Миху всевозможными матами.       Вот насколько больно смотреть, как у тебя на глазах угасает человек. И ведь обещал же! Обещал бросить, хотел начать новую жизнь и что же?! Я была зла и одновременно очень расстроена. Внутри чувства бушевали. Я приехала только сейчас, миновало два месяца и мне хотелось больше всего на свете видеть Горшка, обнять, вцепиться в его могучие плечи и не отпускать ни на шаг. В кровь искусать его губы, а потом лежать и смотреть в карие глаза, видеть в них те задорные огоньки, весь космос, что в них отражается. Но как он мог! Хотелось посильней ударить, чтобы почувствовал, почувствовал, скотина, насколько больно, насколько надоело. Вновь уйти, заставив задуматься, чтоб испугался, испугался потерять. Но сейчас… Сейчас он лежит настолько беззащитный и слабый, что невольно слезы текут по щекам, вырывая все чувства наружу. «POV Горшок»       Больно. Очень больно. Она просто ушла. Я дурак. И вновь меня окутывается беспросветная мгла, тысячи звезд мелькают вокруг. Накрывает. Слишком сильно в этот раз. Пытаюсь разобрать крики, но уже не слышу их, вокруг кромешная тьма, и узкий белый свет, который так и зовет пойти. Мне слышится звук. Я слышу ее голос. Иду на него, я не хочу идти в конец тоннеля. Белый свет исчезает и наступает темнота. Не разбирая времени, просто тянется пустота.       Я вновь начинаю чувствовать. Я отчетливо слышу некоторый шум, кажется свет падает на лицо. С трудом открываю глаза и пытаюсь сфокусировать взгляд, но все плывет. Зажмуриваюсь и опять резко открываю глаза. Вижу белый потолок, светло. В голове копошатся различные мысли, что-то вроде: «где я?», «как я сюда попал?», «какой сегодня день?». Постепенно возвращается память и осознанность того, что произошло. Вот черт! Я замечаю легкое шевеление рядом и чуть наклоняю голову, чтобы рассмотреть. Маша. Она здесь, она пришла… А я…а я сейчас здесь, но я очень рад ее видеть. — Маша… — уголки моих губ ползут вверх, я легонько улыбаюсь ей. Она вскидывает на меня обеспокоенный взгляд, я вижу в ее глазах слезы. Черт! Что же я опять такое натворил! Вот уже который раз. А сколько она сделала всего для меня, даже вспомнить некоторые дни… Я звонил ей ночью, мне было невыносимо находится в квартире и она приехала! Приехала ночью, отложила все дела и сон. А я? А я ей ничего взамен. Просто эгоист. «Конец POV Горшка» — Маша. Я поднимаю глаза, Горшенев пришел в себя. Он бледен, но по глазам вижу, что рад видеть, его взгляд меняется, когда он видит, что мои глаза мокры от слез. Он вздыхает и бьет головой о подушку. — Как ты себя чувствуешь? — не время выяснять отношения, не сейчас. Его здоровье важнее, чем какие-то там крики. Дома поговорим. — Клааасс, — протягивает он и снова поворачивается ко мне, — Маш, ты это… Прости меня. Я не хотел. Правда. — Не хотел? А по моему даже очень, — съязвила я. — Да я пьяный был, не ведал, что творил. Хорошо, что хотя бы не один был. Мы с пацанами собрались, выпили, ну ты же меня знаешь, и черт попутал ширнуться. — Ну ну. Уже не первый раз, заметь. Эх ты, Мишка, — я все же улыбнулась, потрепала его по волосам, отчего Горшок улыбнулся еще шире. — Слушай, а ты не знаешь, долго мне еще тут валяться? — озирается по сторонам. Узнаю прежнего Горшенева: взгляд вновь блестит, кажется бледность уходит, он вновь не хочет сидеть на одном месте. — Не знаю, не знаю, все зависит от твоего поведения. Думаю недельку еще. — Чтоо? — взвился Миша, — какую нахрен недельку, я ж сдохну тут. Нет, нет, нет! — Да ладно, шучу шучу, — хохотнула я, видя как он забеспокоился, а то не хватало, чтобы пришлось ловить его у двери, — максимум пару дней. В этот момент в палату зашел врач. — О, пришел в себя. Так так, — он снял показатели с аппаратов, — ну что ж, все не так и плохо. — Как долго мне еще тут валяться? — Горшок скорчил недовольную мину. — Вы еще спрашиваете? — всплеснул руками врач, — в следующий раз мы вас не вытащим, надеюсь вы понимаете. Наркотики убьют вас. И скоро, если не прекратите. — Да знаю, знаю, даю слово, это был последний раз. — Все вы так говорите, — врач отвел меня в сторону, — в общем показатели неплохие, у него очень сильный организм, но сердце подпорчено. — Да. Когда его можно будет выписать? — Ночь еще пройдет под наблюдением, и, если все будет в порядке, то завтра, после трех мы его выпишем. — Отлично. Врач вышел. — Ну что, Миш, завтра скорее всего дома уже будешь. — Жаль, что не сегодня. — Ладно, я пойду. Завтра приеду. — Маш, — он ухватил меня за рукав. — Ну? — Я… Мне очень не хватало тебя. Мне жаль, что так вышло. — Я тоже очень скучала, и знаешь, я представляла нашу с тобой встречу немного в другом ключе. — Обещаю, ты не будешь разочарована, — с этими словами, он отпустил меня. Понятия не имею, что он имел ввиду под этими словами. Я направилась домой и по дороге мне пришла в голову такая мысль, что чтобы держать Мишку под контролем, необходимо быть рядом с ним, а значит попросту переехать. Да и он, думаю, против не будет.       К великому счастью Миши, да и моему тоже, его выписали, причем даже раньше, еще утром. Первое, что произошло после того, как мы вышли из здания больницы, был поцелуй. Крепкий, сильный, чуть грубоватый. Ну все же прошло два месяца! Как мне временами не хватало его рядом. Засыпаешь в пустой кровати, да и еще, когда отключили отопление, вообще стало холодно и невыносимо. Мы даже не созванивались, прикиньте! А все потому, что поссорились накануне. Да и, если честно, то времени вообще не было. Да и потом выяснилось, что Горшенев вновь потерял свой мобильный, уже в который раз. Так вот. Думаю он тоже истосковался по мне за это время, ну я по крайней мере надеюсь на это. Да, не думаю, что он ждал, сидя у окна, но хотя бы вспоминал. Второе, что произошло потом это были парни. Следовательно после поцелуя Миша обнял меня за плечи, а я его за талию, и мы пошли к переходу, как вдруг видим, к нам практически бегут Князев и Балунов. — Миха! С возвращением, — друзья обнялись. — Машка! — Да, да. — Куда так надолго пропала, а? — Андрей сильно обнял меня, и тихо прошептал на ухо, чтоб никто более не слышал: «Видишь какой тут без тебя трындец… Тебя не хватало». — Так, хватит уже обжиматься, — Миша выдернул меня из объятий Князева. — А вы че это, сбежать решили пораньше, не предупредили, а голубки? — хохотнул Андрей. — Иди ты, — отмахнулся Горшок. — Во те на, — изобразил обидку Князь, — мы блин его спасли, а он отмахивается тут. — Ой ладно вам, — я свободной рукой обхватила Андрея за шею, — давайте лучше порадуемся, что все живы. — Звучит как тост, — прокомментировал Саша. — О, это тема! — оживился Горшенев, — что пить будем? — Миш, ты уверен что стоит? — Ну Маась, ну мы ж немного, — он чуть сщурил один глаз и улыбнулся, обнажив клыки. Прям святая доброта. Да и назвал он меня Масей впервые, что-то тут явно нечисто. — Ну мы ж немнооого, — протянули в такт парни, словно издеваясь. — Ладно, но только по чуть-чуть. — Благодарим, о Мария, эээ как там дальше? — отвесили поклон все трое. — Еще и издеваются! — я сложила руки на груди, — учти, Горшенев, нам еще нужно поговорить. — Всегда успеем, — он взял меня за руку и потянул к остальным, — а сейчас мы должны отметить такое дело. Мы пошли к Горшку домой, правда в скором времени я думаю можно будет сказать, к «нам» домой, но сейчас все же к нему. По дороге была куплена бутылка вискаря и соответственно выпита на троих. Я тоже опрокинула стопочку, но лишь потому, что нельзя было не выпить (по словам подвыпивших парней) за панк-рок, иначе бы понеслось: «Ты что, не уважаешь нас?», «Ты что, что-то против имеешь?» и так далее. Вообщем бутылка выпита, подвыпившая компания спорит о сущности возникновения черных дыр в космосе, а я вначале слушала этот бред, а потом решила немного разгрести хлам в комнате, чтобы можно было спокойно лечь спать. Надо сказать, что кровать у Горшка была большая, то бишь вдвоем можно было лечь спокойно. — Так, — я пришла на кухню, — уже поздно, пора вам расходиться. — Маш, ну че ты гонишь, — встал за друзей Горшенев. — Не обсуждается, давайте давайте, десять вечера. — Детское время. — Шура, Андрей, давайте, — я подошла поближе, похлопав ребят по плечу, — завтра придете. Выпроводив парней, я убрала результаты заседания компании и хотела уже пойти в душ, но… — Мась, а пойдем прогуляемся? — хитрющие глаза. — А когда это ты так звать меня стал? — Как? — Масей. — Ну так, само как-то. Ты прост милая такая, вот само и вышло. Ты Мася потому что, понимаешь да? — Надеюсь под «прогуляемся» подразумевается прогулка, а не заход к торчкам и ларьку со спиртным? — я наглым образом проигнорировала его ответ. — Чес слово, только прогулка. — Ладно пошли. Как ни странно, мы действительно просто гуляли по ночному городу, по набережной в частности. Говорили на всякие левые темы, наслаждаясь нахождением друг с другом. — Ты ведь понимаешь, — начал он, — какая вещь, я тебя еще как увидел, ну может не в первый раз, а второй или третий, мне показалось, что я знаком с тобой был раньше. Словно знаешь, энергетика совпадает, понимаешь, да? Мне хочется находится рядом с тобой вечно, и тут ты говоришь, что уезжаешь аж на два месяца! И как я должен был реагировать? Два чертовых месяца без тебя, это ж с ума сойти можно! — А мне легко было? Я все эти два месяца места не находила, еще и не созванивались, черт знает что! Но работа, — когда Миха был немного под мухой, его пробивало на красивые слова и соответственно отвечать надо было тем же. — Увольняйся. — Что? — Увольняйся говорю. — В смысле? — В смысле, что у нас скоро тур в Америку и я тебя заберу с собой понимаешь, да? — Даже меня спрашивать не будешь, хочу ли я? — Я знаю, что ты хочешь, — он сверкнул глазами, — но твоя работа никак не вяжется. Что, думаешь денег не хватать будет? — Даже в мыслях не было, но я не хочу на шее висеть. — Короче я тебе все сказал, мне надоело ходить в неизвестности, я хочу чтобы ты со мной была. Рядом. — А если не соглашусь? — я подняла на него глаза и мы остановились. — А если не согласишься, то придется сбросить тебя с моста. — Что??? В это же мгновение меня прижимают к ограждению моста и сильно наваливаются сверху, отчего приходится прогибаться вниз. — Аааа Миша! — я вцепляюсь руками в ворот его косухи. Чувствую на шее руку, которая тянет мою голову обратно. Горшок впечатывается в мои губы поцелуем, медленно приводя меня в вертикальное положение, прижимая к себе, обхватив руками. — Дурак! — вдыхаю побольше воздуха, слегка толкнув Мишу руками в грудь. Его лицо светится, в глазах играют черти, на губах хитрая улыбка. — Ну я все сказал. Пошли? — Домой, — я закуталась в кожанку, сложив руки на груди.       Дома я сразу, как вошла в квартиру, ринулась в ванную. Было около 12 ночи и надо сказать, что я устала за этот день, и сейчас хотелось закутаться в одеялко и спать спать спать… — Эй, ну ты скоро там? — Миша постучался в дверь. — Да, да. — Открой, Маш. — Зачем? Сейчас выйду. Через несколько минут открываю дверь, вылетая из ванной, и врезаюсь в Горшенева. — А ты чего здесь? — Оу, ты в пижаме, — проигнорировав вопрос, он оглядел меня и скорчил недовольное лицо. — А в чем надо? — Хочу без нее, — улыбнувшись, ответил он, приподняв край кофточки. — Так, я спать, — я одернула его руку, — давай, тоже дуй в ванну и присоединяйся. — Звучит заманчиво, — он потянулся к пуговице на брюках, расстегивая и при этом смотря на меня таким взглядом, что-то вроде: «Давай, ты же этого хочешь» — Так, в ванной, в ванноооой, — я отвернулась и направилась в комнату. Намерения Горшенева ясны. Он скучал и он хочет компенсировать время разлуки, и я тоже хочу, но дело в том, что я совершенно никакая, я ужасно хочу спать и у меня нету сил на все. Надеюсь удастся немного отсрочить сие действие, потому что куклой быть не хочу. Я легла и укуталась в одеяло. Достаточно прохладно. Глаза сами собой закрылись. Минут через десять слышу шлепок двери, шаркающие шаги, кровать прогибается под весом Горшка. — А вот и я, — он склоняется надо мной, целуя шею, — ну, повернись ко мне. — Миш, я спать хочу, давай завтра, все завтра, — сонно протягиваю я. — Ты издеваешься надо мной? Я ж… умру ща, — расстроенно проговорил Миша, не оставляя попыток раззадорить меня, лаская грудь сквозь пижаму, оставляя беспорядочные поцелуи на шее. Он даже пару раз кусал меня у основания шеи, слегка вонзая клыки в кожу. Но спать хотелось сильнее. — Мииш, — уже почти спя, говорю я едва слышно, — завтра, давай завтра. Странно, но он отпрянул: — Хорошо, завтра так завтра, но, — он сделал паузу, пододвинувшись к самому уху, — но ты завтра моя, я тебя не отпущу никуда, слышишь? Я тебя предупредил, не сбежишь, — сказано с некой угрозой или может показалось. Но ясно одно: он не отпустит, если сказал, значит так и будет, тем более, когда дело касается этого. — Да, да, — пробормотала я и тут же провалилась в сон, не зная, какой приговор себе подписала. Рывком меня притягивают к себе, так, что я лежу прижатая спиной к горячей груди. Его рука покоится на моем животе, словно цепкая хватка, что практически не пошевельнуться. — Спи, детка, — он провел свободной рукой по моим волосам, — ночь короче, чем ты думаешь. Я не стала придавать этим словам особого значения, да и сил не было. Завтра, все завтра…       Проснулась я от поцелуев чуть ниже шеи, затем почувствовала, как рука проникла под кофту и остановилась на груди, чуть сжимая. — Который час? — я все еще лежала на боку, спиной к Горшку. — Около восьми, самое время, — прошептал мне на ухо Миша, и прикусил мочку уха. — Миш, пусти. — Куда собралась? — он только сильнее прижал меня. — Дай в ванну сходить, а, — хотелось сменить простую пижаму на нечто более элегантное. — Только быстро, — прохрипел он, освобождая меня и с нетерпением глядя вслед самым, что ни на есть горящим взглядом, что аж спиной чувствовалось. Вернулась я быстро, сменив пижаму на тоненький халатик с пояском. На кровати меня ожидал самый настоящий дьявол. Демон похоти. Глаза горели таким огнем, что бросало в жар только от одного взгляда, брошенного в твою сторону. Вот вы можете представить Мишу в образе демона? Представили? Давайте немного помогу. Ну во-первых глаза. Они то и в обычной жизни всегда блестят и в них ты видишь душу, видишь чувства, а тут… А тут они буквально окутывают своим цветом. Они уволакиваю во мрак. Отчего-то мрачный, властный и вызывающий взгляд. Вот не просто «мрачный», а именно темнота, которая завораживает своей тайной, как звездное чистое небо, в которое можно смотреть часами и кажется начинаешь приближаться к нему. Во-вторых сам взгляд: коварный, исподлобья и до жути хитрющий, что не знаешь чего ожидать. Брови вздернуты наверх. И в третьих улыбка: губы скривлены в усмешке, клыки только прибавляют мрачности всему образу. Ух, как сексуально… Вот только колючек не хватает и вот вам полный сценический образ, но тут это не просто образ, а состояние души, внутреннее состояние Миши. И еще слово об энергетике. Это просто чудовищный поток, который хлещет во все стороны. И сейчас у него ее хоть отбавляй. Я это прекрасно чувствую. И вот этот дьявол сейчас всем своим видом показывает, что все-таки перетянет меня на сторону зла и утянет за собой в ад. Хотя скорее в рай, ведь от действий, которые делал он, можно попасть исключительно туда, если не еще выше. — Ммм, — прокомментировал Горшок мой внешний вид, смерив изучающим взглядом, — могла бы вообще не одеваться, — он коротко рассмеялся, откинув голову чуть назад и вновь вернувшись в прежнюю позицию. — Ну, иди же ко мне, — он нетерпеливо похлопал по кровати и облизнул губы. Я подошла к кровати и уселась на Мишу верхом, положив руки ему на плечи. Его грудь часто вздымалась и казалось, что волосы уже мокры. Ооо, как он возбужден! Будоражит не на шутку. Горшенев, как только я села на него, сразу запустил руку к моей груди и прикоснулся горячими губами к моим, постепенно… хотя нет, почти мгновенно переходя на более высокие обороты. Он начинает быстро, прерываясь на секундные перерывы, целовать меня. До крови кусать мои губы, да и я не отстаю. Валю его на диван, сжимая в руке его голову, вернее волосы, а второй глажу по горячей груди. Спускаюсь ниже, оставляя беспорядочные поцелуи на его теле, вожу языком вокруг сосков. Рука тоже не отстает. Веду ей ниже, приподнимаю резинку на шортах и касаюсь разгоряченной плоти. Горшок шумно выдыхает и чуть выгибается дугой. Его глаза прикрыты, он тяжело дышит и слегка подрагивает от моих прикосновений. Еще мгновения ласок. Я вновь пробираюсь выше, но теперь Миша меня прихватывает за горло, буквально подворачивая под себя и нависает сверху. Грубо целует, терзая мои губы. Пальцы впиваются в плечи, я царапаю ногтями его спину и да, на ней останутся следы! Он рычит, когда ноготь слишком сильно впивается в кожу; ощутимо кусает за шею, оставляя красные отметины и тут же зализывая их.       Не знаю, как он сдерживается все это время, ведь его желание тянется еще с утра предыдущего дня. Обычно Миша очень нежен в этом деле, он не позволит себе сделать больно и действует жестче, только если попросят…но не сейчас. Сейчас он действовал как волк, нашедший свою жертву. Но не без осторожности. Горшок не теряет ни секунды, резко войдя в меня и не желая уменьшать темп. Я извиваюсь под ним от наслаждения, шепчу его имя, что бальзамом действует на его самолюбие. Он не отпускает. — Ммм… Как же хорошо! — тихо выдыхает он. Его глаза прикрыты, голова откинута назад. Вновь и вновь заново врывается, доводя меня до такой степени эйфории, что я теряюсь в реальном мире. Критически не хватает воздуха. Я делаю все практически на автомате, так как чувства затуманили разум. Вновь и вновь я кусаю его губы, мы сцепляемся языками, доводим друг друга к пику уже не в первый раз за этот день. Все заканчивается тогда, когда я уже буквально без сил валюсь на кровать и пытаюсь выровнять дыхание и жуткое сердцебиение. Мишка тоже падает рядом, его тело в мелких каплях пота, с волос даже капает вода. Постарался не на шутку. Он шумно дышит, тоже пытаясь привести дыхание в норму. — Больше никогда, — Горшенев сглатывает, вновь захватывая ртом воздух, — никогда не отпущу тебя так надолго, — заводит руки за голову. Я пододвинулась ближе к Мише, легла на живот так, чтобы моя голова находилась на его груди. — А я больше и не оставлю тебя наедине с собой на такой срок… Только если. — я остановилась на мгновение, задумавшись над мыслью, что пришла мне в голову. «Да ну! Бред!» — Если что? — Миша приподнял голову, заглянув мне в глаза. — Ничего, — я улыбнулась, и запустила руку в его волосы. — Мрр, — отозвался Горшок. Нравилось ему, когда гладили по голове, когда перебирали пряди. Таким образом ему можно было поднять настроение, когда он расстроен, немного задобрить, если это необходимо. Понятно, что далеко не всем было позволено касаться волос, а только избранным. И вот свое восхищение, удовольствие Миша всегда показывал вот таким вот мурчанием. — Так, а все же? Если что? — продолжил он, вновь открывая глаза. — Если… Если только ты сам откинешь меня. Не подпустишь… Хотя и думать об этом не хочу, ведь я просто не смогу жить, не зная, как ты и что ты. — Глупая, — после непродолжительной паузы, ухмыльнулся Горшок, — куда ты от меня денешься. С тобой так кайфово — пей, гуляй, трахайся! — Миша! — я ткнула его вбок. — Не, ну, а что? — рассмеялся он, — я серьезно. — Как будто только это важно, — я перекатилась на спину. — Ну Маась, — теперь он лег на бок, накручивая мои волосы себе на палец, — ну я же образно. — Эх ты, — я села, скосив взгляд на лежащего Горшка, — мне еще нужно с тобой серьезно поговорить. — О чем? — Об очень важных вещах и о нас. — Ладно, — он потянулся и вновь повернулся на спину, прикрыв глаза. Хм. Согласился и не стал расспрашивать. Непохоже на Миху. Ну и хорошо. Я глянула на часы. Уже два часа дня! Да уж, хорошо, что он поднял меня в восемь утра, а то так бы и до ночи недалеко.