Лгунишка

Господа, события этого бонуса могут неприятно поразить особенно впечатлительных людей. Не думаю, что такие задержались здесь до этой главы, однако я очень люблю своих читателей и беспокоюсь об их душевной организации, так что если вы можете отнести себя к описанной категории людей, то лучше воздержитесь от прочтения.       В пятнадцать Виктор Никифоров был беден как церковная крыса и так же хитёр. Его блистательная внешность и природное обаяние открывали перед юношей не только различные двери, но и чужие кошельки, и Виктор беззастенчиво этим пользовался.       Одним таким кошельком была леди Мёрси Барриш — любимая дочь банкира и знаменитой оперной певицы. Разбалованная четырнадцатилетняя богачка одним летним днём заметила Виктора в городском парке, где тот, устроившись на скамейке, читал культовый роман.       — Ах, что я вижу! — воскликнула она, отработанным жестом напуская на лицо восторженное выражение. — Вы ведь учитесь в Сворде?       Девушка произнесла это нарочито неуверенно, с придыханием, показывая, что для неё, нежной лилии, мужской пансион — что-то за гранью самых смелых фантазий. Джентльмены ведь любят леди, которые не лезут в их дела? Матушка говорила, что любят.       — Верно, — с удивлением в голосе ответил Никифоров, поднимая голову.       Перед ним стояла девушка из разряда хорошеньких дурочек: невысокая, с круглым гладким лицом, пухлыми губами сердечком и гордо вздёрнутым носиком. Она изо всех сил пыталась выглядеть чуть ленивой красавицей, глядящей на всех несколько свысока (как учила матушка), но Виктор моментально заметил, что у леди это выходит прескверно. Серо-голубые глаза излучали наивность и крайнюю степень интереса, и молодой человек, отметив дороговизну шляпки и платья из плотной тяжёлой ткани, подобрался:       — Виконт Джон Вейрот к вашим услугам, милая леди.       Соврал, не моргнув и глазом. Человека, зовущегося Джон Вейрот, не существовало в природе, но история появления у этого имени была самая что ни на есть любопытная. Давным-давно, задолго до того, как Никифоров переступил порог Сворда, парни столкнулись с проблемой невозможности использования прозвища в ряде ситуаций. Ну не представишься ведь девушке «Пронырой» или «Богатеем» и не укажешь в книге посетителей что-то вроде «Святоша», а настоящее имя до окончания Сворда Яков Фельцман убедительно не рекомендовал открывать нигде. И тогда на свет появилось общее «Джон Вейрот», что любой из учеников называл в ситуации, где его прозвище было по какой-то причине неуместно. Когда же происходило что-то из ряда вон, и у ректора или парней требовали выдать Джона для ответа, то все без исключения господа непонимающе разводили руками: молодого человека с таким именем в пансионе нет и никогда не было.       — А я Мёрси Барриш, благородный господин, — присела в книксене девушка.       — Просто Джон, прошу вас! — ослепительно улыбнулся Виктор, испытывая зачатки угрызений совести.       Разумеется, ему было до ужаса стыдно. Чем же он лучше содержанок? Эдакий господин полусвета*. Но что же ему остаётся делать, если отец выделил деньги ровно на оплату учёбы, не дав сверху ни монетки? Разумеется, Виктор зарабатывал победами в драках (что подстёгивало его тренироваться больше, ведь чем лучше он будет сражаться, тем больше денег получит), но покупка привычной ему дорогой одежды, которую раньше оплачивал отец, моментально опустошала его кошелёк, и на всё остальное оставалось ничтожно мало.       Тогда-то Виктор и задумался, что за «всё остальное» может платить кто-то другой, и в жизни молодого человека появились юные леди наподобие Мёрси Барриш.       Никифоров ни в какой из моментов жизни не понимал, почему все они, раскрыв рты и часто кивая, слушали его нелепые байки о том, почему за душой у него нет ни гроша. Кому-то он говорил, что несказанно богат, но поклялся самому себе все свои деньги потратить на невесту, когда она у него появится. Другим врал, что его средства желают получить родственники, и поэтому всё его состояние вплоть до самой мелкой медной монетки спрятано в сундуки и замуровано в замке на другом краю света. Третьи выслушивали историю об умирающем отце-богаче, который взял с него обещание научиться обходиться вовсе без денег, и, буде Виктор выполнит его волю, то получит прямо-таки золотые горы. Возможно, сказывалось то, что Виктор специально выбирал наивных и романтично настроенных девиц, которые видели в нём сказочного принца, обманываясь искренней улыбкой и небесно-голубыми глазами. Так или иначе, у беловолосого всё выходило точно по волшебству, что его и несказанно радовало, и страшно изумляло.       Мёрси видела в нём героя клишированных дамских романов, которыми зачитывалась до рези в глазах. Молодой человек был так обходителен и безукоризненно вежлив, что у девушки не оставалось и толики сомнений: он точно женится на ней. Осталась только познакомить его с отцом — и можно ждать предложения. Однако Виктор был категорически против подобного знакомства, что пытался донести до Мёрси как можно более деликатно.       — Не пристало юноше беспокоить семью леди, что не является ему невестой, — качал он головой с крайне расстроенным выражением лица. — Вы ведь понимаете, дорогая Мёрси?       Мёрси же слышала совершенно иное: «Вот обручимся — и тогда познакомлюсь, любовь моя!».       Никифоров и не полагал даже, что девушка вовсю строит матримониальные планы, и просто получал удовольствие от походов в театры и оранжереи, обедов в дорогих ресторанах, визитов в галереи, на скачки, в закрытые клубы, роскошные кофейни и чайные… Терпеть не мог он лишь одно: модные ателье.       Некоторые мужчины приводят туда своих метресс, сидят на мягких диванчиках и смотрят, как наряжают их куколок. Некоторые женщины приходят с мужьями или возлюбленными, усаживают их туда же, на диванчики, демонстрируют им каждую вещь, от панталон до шляпки, и заставляют изображать восхищение.       Для первого Виктор был тогда слишком беден, для второго — нетерпелив. В пятнадцать он любил красоту, но и думать не хотел о том, что до этой красоты нужно пройти целый путь.       Возможно, не учись Никифоров в Сворде, не будь он только-только вырвавшимся из кошмаров отеческого дома мальчишкой, не сомневайся он, какой именно пол привлекает его сильнее, — и у Мёрси вполне получилось бы женить его на себе. Но эта неглупая, хорошенькая и смешливая девушка обладала ещё одним весомым минусом, помимо своей детской наивности: она усаживала его на диванчик.

***

      Весна вместе с робким солнцем и звонкоголосыми птицами принесла Виктору море проблем. Намёки Мёрси относительно скорой свадьбы наращивали обороты, что старое мельничное колесо, и недовольство Никифорова росло день ото дня. Молодой человек решил завершить их «отношения» в ближайшее же время, поэтому на прогулку в просыпающийся лес поехал несколько рассеянным и задумчивым.       — Я прочитала на днях «Ромео и Джульетту», милый Джон, — щебетала она, обмахиваясь совершенно не нужным веером. — А вам доводилось читать?       — Доводилось.       — И что же? — поперхнулась она радостным возгласом, но тут же осадила себя, спрашивая уже спокойнее: — Расскажите же мне, как вам понравилось!       «Никак, — мысленно хмыкнул Виктор, усилием воли сдерживая зевок. — Ослушалась бы эта девчонка отца, как же-как же! Вышла бы за того, на кого ей указали, и воспитывала бы детей, а не вот это всё!»       — Ах, думаю, вы куда лучше прочувствовали атмосферу произведения, Мёрси, — отговорился он. — И я с удовольствием послушаю о ваших впечатлениях.       Эта его фраза послужила для леди сорванной дамбой, и она тотчас начала выливать на Виктора бесконечные потоки умиления и скрытой зависти героине.       Вздохнув, молодой человек отвёл взгляд на вековые деревья, но уже скоро вынужден был вновь принять участие в разговоре, так как мисс Барриш бросилась в атаку:       — Как вы думаете, Джон, а вы бы могли совершить такое ради меня?       Никифоров не сразу нашёлся с ответом, а девушка как назло терпеливо его дожидалась, не спеша по своему обыкновению продолжать восторженный щебет. Виктор же вспомнил своё намерение закончить весь этот фарс и, вздохнув, открыл рот для ответа. Однако Мёрси, чуть сузив глаза, заговорила первой:       — А вот я бы ради вас выпила яд!       — О чём вы? — спросил молодой человек, не понимая, причём тут это.       — Выпила бы не задумываясь! — звонко оповестила его мисс Барриш. — Не верите?       Её кукольные пухлые щёчки раскраснелись, из причёски выбилась пара прядок, а глаза возбуждённо сверкали, и Виктор выставил перед собой руки, пытаясь вернуть девушке спокойствие.       — Какой яд, Мёрси? О чём вы говорите?       — Этот!       Девушка вынула из корсажа крохотный пузырёк и принялась откручивать крышечку, продолжая быстро-быстро говорить:       — Я всё ждала, пока вы сделаете мне предложение, Джон! Намекала вам, говорила прямо, почти умоляла, но вы… Вам не понять моих чувств, вы так черствы и жестоки… Но я всё равно люблю вас, мой дорогой Джон! И лучше жить на небесах, чем подле вас, не видя в ваших глазах любви ко мне! Так прощайте же…       Виктору бы сейчас броситься вперёд, выбить маленькую бутылочку из девичьих пальцев да отвесить оплеуху за глупость, но он бесконечно растерялся, а спустя пару секунд было поздно: Мёрси Барриш, бросив на него последний отчаянный взгляд, опрокинула жидкость из пузырька в горло.       Кашлять девушка начала почти моментально. Минутой позже — уже вместе с кровавыми сгустками. Она отчего-то пыталась зажимать себе рот ладонями, и на кипенно-белых перчатках расцветали узоры из крови и желчи. Спустя ещё какое-то время Мёрси мешком опустилась на траву и подняла на застывшего в ужасе Виктора испуганный взгляд.       — Дж… Джо… — хрипела она, царапая горло и подползая к его сапогам.       Никифоров неосознанно отступил на шаг, расширенными глазами глядя на со свистом выдыхающую воздух леди. Её рвало кровью, лицо сперва покраснело, а затем побелело от недостатка кислорода, а серо-голубые глаза затуманились и закатились назад. Вскоре она потеряла способность произносить даже подобия слов и, выгнувшись, будто ведьма на столе экзорциста, застыла изломанной куклой.       Виктор заторможенно моргнул и перевёл взгляд вверх. Время как раз перевалило за обед, и солнце из яркого превратилось в мягко-золотистое. В лесу то и дело раздавались робкие ещё птичьи голоса и тихие шорохи, и так просто было поверить, что ничего страшного не произошло, что он был совершенно один и даже не знает, кто такая Мёрси Барриш. Вернее, кем была Мёрси Барриш.       Молодой человек опустил взгляд на остывающее тело. Белые щёки мёртвой леди были измазаны рвотой и кровью, платье, изобилующее легкомысленными рюшами и бантами, было безнадежно испорчено, а украшенная цветами и лентами шляпка сбилась на бок, открыв нетугой пучок из мягких каштановых локонов.       Действуя механически и запрещая себе впадать в панику, юноша стащил с себя ученический плащ, вынул из ридикюля мисс Мёрси кружевной платок и как мог вытер её лицо и платье. Поправил шляпку, засунул изгвазданные перчатки и платок глубоко в дупло поваленного дерева и принялся водой из фляги поливать траву со следами крови и рвоты, чтобы оставить как можно меньше улик. К удивлению Виктора всё удалось, и вскоре о произошедшем напоминало лишь девичье тело, прислонённое к дереву. Впрочем, с момента смерти прошло слишком мало времени, и леди выглядела скорее спящей, нежели мёртвой.       Молодой человек, избегая смотреть в её сторону, нервно прохаживался от одного дерева к другому. Нужно было дождаться темноты. Виктор уже решил, как поступит с телом. Несмотря на предупреждения ректора, неудобные смерти благородных господ всё же происходили, и любой учащийся прекрасно знал, как должен поступить в подобном случае.       Челестино Чальдини закончил Сворд более двадцати пяти лет назад и, помимо превосходного владения мечом, имел знания в сфере алхимии и медицины, поэтому, если кому-то из молодых людей нужно было избавиться от тела, то они доставляли его в большой дом на Брэдли-стрит. Виктор не имел представления о том, что именно делает с трупами Чао-Чао. Ходили слухи, что мужчина засыпает их каким-то специальным порошком, и через несколько часов ни тела, ни порошка не остаётся. Ещё поговаривали, что он их бальзамирует и потом проводит опыты. Или продаёт художникам, которые по трупам изучают анатомию. Или скармливает свирепым псам, чей выводок держит на заднем дворе специально для этих целей. В общем, сплетни были совершенно разными, но абсолютно лишёнными подтверждения.       Подходя к дому Челестино под покровом ночи, Виктор невольно вспоминал все слухи, что когда-либо слышал об этом человеке, и ловил себя на мысли, что ему совершенно плевать. Даже на историю, будто Челестино в порыве ревности убил свою невесту, забальзамировал её и держит в подвале в закрытой ёмкости, заполненной формалином, и девушка вот уже с десяток лет плавает в прозрачной ядовитой жидкости юная и прекрасная, точно русалка из детских сказок. Окажись это действительно так, Виктор бы и ухом не повёл, так ему нужна была помощь этого человека.       Никифоров поудобнее перехватил завёрнутое в темно-синий плащ тело и постучал носком сапога, моля мироздание, чтобы Чао-Чао был дома.       — Виктор? — моментально узнал его хозяин, появившись на пороге. — Что ты здесь… Ага, понял. Заходи.       Он посторонился, впуская юношу, запер дверь и пошел вглубь дома, параллельно расспрашивая Никифорова:       — Тебя кто-то видел?       — Не думаю, — помотал головой тот сглатывая ком в горле. — Это… Это произошло в лесу. Потом я уничтожил все улики, завернул её в плащ, дождался темноты и пришёл к тебе самыми глухими улицами, где ходят одни шлюхи и головорезы.       — Прекрасный ученик! — широко улыбнулся мужчина, открывая перед ним дверь, прятавшуюся за гобеленом во всю стену. — Далеко пойдёшь. Не все способны скрыть убийство благородной леди в пятнадцать-то лет.       Никифоров неопределённо хмыкнул и обвёл глазами помещение, в которое они пришли. Вздрогнул от осознания, что оно во многом походило на пыточную отца: большой стол с желобками для крови, множество шкафов с непонятными инструментами, лампы, рукомойник и стопка чистых полотенец рядом. Также наличествовали колбы с разными частями человеческого тела, уродливыми сморщенными младенцами и огромная кадка с лавандой, чей стойкий запах пропитал каждый уголок.       — Прелестное растение, — улыбнулся Челестино, кивая на цветы. — Перебивает вонь разложения безо всякого труда. А девушку свою клади на стол.       Мужчина отошёл к неприметному шкафу, вынул оттуда белый халат и набросил его поверх рубашки и жилета, став похожим на безумного врача из детских страшилок.       — Итак, посмотрим! — объявил он, откидывая плащ. — Хм, жаль лорда и леди Барриш.       Виктор, стоящий возле входа, с силой стиснул пальцы рук. Его снова начала бить дрожь, когда он взглянул на Мёрси, голова которой безвольно откинулась в его сторону. Застывшие глаза были подернуты белесой плёнкой, а её кожа в свете газовых ламп наконец стала походить на кожу мёртвого человека. Никифоров бы ни за что на свете не согласился вновь тащить труп на руках так долго. Дело было даже не в омерзительном запахе, а в том, что неживое тело так и норовило выскользнуть из пальцев: гнулось во всех суставах, провисало, скатывалось на землю подобно кожаному мешку или пугало Виктора хрипами, с которыми выходил воздух из лёгких. Услышав такое в первый раз, он от ужаса бросил Мёрси на мостовую, но, успокоившись, вновь подобрал и понёс к дому Чао-Чао.       — И что теперь? — тихо спросил он, подходя к мужчине и обнимая себя руками.       — А что теперь? — пожал тот плечами и вновь накрыл тело девушки плащом. — Я могу гарантировать, что избавлюсь от трупа, но если ты плохо замёл следы, то ответить всё же придётся. Однако ты не кажешься мне идиотом, Виктор.       Вот такой Челестино. Его не волновала моральная сторона вопроса, не волновало, что стоящий позади него мальчишка пришёл в его дом поздно ночью с телом на руках, не волновало, что он собирается уничтожить главнейшую улику… Чао-Чао смотрел на всё через призму собственной извращённой философии, которая говорила ему, что этой девушке уже никак не помочь, а вот Виктору — очень даже.       — У меня только один вопрос, — начал он, и Никифоров тут же напрягся. — Ты останешься на ужин?       — На ужин? — повторил юноша, думая, что ослышался.       — Именно. Уже ведь поздно, а молодым людям вроде тебя необходимо питаться полноценной пищей, а не сэндвичами из малой столовой. Ты голоден?       — Есть немного. — Произнёс Виктор и тут же понял, насколько он проголодался. Разумеется, ведь он весь свободный день провёл с Мёрси.       — Тогда поднимемся наверх и поедим! — подытожил Челестино, снимая халат.

***

      Чао-Чао напоил Виктора итальянским красным вином, от которого вся ситуация выглядела скорее комичной, нежели страшной, и жутко развязывался язык. Молодой человек наконец вышел из ступора, в котором пребывал всё это время, сперва затрясся и почти зарыдал от ужаса, но потом сумел взять себя в руки. Зарождающаяся истерика вмиг сменилась спокойствием и принятием: ну, подумаешь, какая-то девушка выпила яд и скончалась прямо у его ног. И не такое бывало!       Беловолосый пытался разговорить Челестино и выяснить, что тот будет делать с телом, но был осажен произнесённым со смешком «Разговоры о кровопролитии за столом портят мне аппетит». Впрочем, они с Чао-чао и так неплохо поговорили о новых лёгких шпагах, преподавателях Сворда, прозрачных попыток господина Якова завоевать сердце своей неприступной экономки, и Виктор был отправлен в Сворд — спать.       «Девушки-девушки-девушки, — думал юноша, следя за мелькающими в окне кэба домами. — Боже, никаких девушек! Подумать только: начитаться слезливых книжек и выпить яд! Дай мне сил поскорее забыть тебя, безмозглая курица Мёрси Барриш!»