Не по плану

      Начало второго семестра в Хогвартсе показалось девочкам подарком судьбы. Сразу после отъезда в школу их жизни вернулись на круги своя: Серенити возобновила свои индивидуальные тренировки по квиддичу и вечные прогулки в сопровождении парня, отдалённо напоминающего Вуда — Прюденс не была уверена, он ли это был, так как видела его лишь издали. В том, что касается её самой, то ей предстоял возврат к роли бесстрастной заучки и примера для подражания, то есть инфернальные муки и вселенские страдания над каждым рефератом, над каждым парагрпфом, который предстояло выучить, над каждым заклинанием и над каждым зельем. В первую очередь, ради настоящего, а не мнимого, саморазвития, и потом уж, конечно, ради сохранения того, что осталось от её школьной репутации.       Кроме того, Прюденс отправлялась в библиотеку и брала там учебники за предыдущие курсы, чтобы перечитывать самые сложные главы — и, разумеется, решать самые сложные задачи. Ч того самого дня, когда кто-то подлил Снейпу проклятую сыворотку правды, Прюденс не переставала чувствовать, что пропустила что-то, что она безнадёжно отстала и ей обязательно нужно было догнать своих однокурсников, если она хотела сдать С.О.В. Порой она встречала в библиотеке Перси Уизли, который был вечно чем-то занят. И она частенько спрашивала себя, какого чёрта он там делает, раз домашние задания за него делает та девочка, Пенелопа.       Слизеринцы давно перестали издеваться над Снейпом, так что в скором времени он и сам вернулся к своей старой привычке возвышать их над другими. Однако некоторые вещи всё же поменялись: львиные клыки и когти стали как никогда остры. Откровенно гнобить гриффиндорцев и иронизировать над ними Снейп больше не мог. Любой балл, снятый без видимой на то причины, сопровождался потоком издёвок, каждая из которых причиняла больше боли, чем предыдущая. Даже тихоня Грейнджер, известная чётким соблюдением школьных правил и уважительным отношением к профессорам, не смогла сдержать возмущения, когда её лишили десятка баллов за помощь однокурснику.       — Вы наказываете меня не за то, что я помогаю Невиллу, — злобно бросила она, — Поверить в обратное хоть на секунду — глупость. Нет, вы Малфою замечаний не делаете, когда он даже не помогает Крэббу с Гойлом, а буквально варит их зелья за них. Зато мы, гриффиндорцы, наказаны за каждый вдох. Вы мстите нам за то, что давным-давно одна гриффиндорка отказала вам в интимной близости, задев, тем самым, ваше хрупкое мужское эго. За то, что она посмела не ответить на ваши чувства взаимностью. Ведь сам факт того, что вы удостоили её своего великолепного внимания как самца означал то, что она была обязана раздвинуть перед вами ноги и…       — Довольно, мисс Грейнджер. Вы наговорили достаточно, чтобы вас исключили из школы. А теперь вы сию же минуту последуете за мной в кабинет директора. Сию же. Минуту.       — … Говорят, Снейп был в такой ярости, что даже забыл снова снять с Гриффиндора баллы.       Вечером в гостиной Слизерина этот инцидент стал предметом горячих дискуссий. Многие хохотали, слушая рассказ Драко о том, как якобы опозорилась грязнокровка-Грейндждер, хотя некоторые девочки признавали, что она, вообще-то, права — при всей своей грязнокровности. А ещё она была первой, кто осмелился высказаться на эту тему с такой перспективы — и открыть всему миру глаза на то, насколько откровенно жалкой была эта ситуация.       Самого Снейпа это очевидно задело до глубины души — даже до более дальней глубины, чем предательство собственного факультета. С того дня он чётко и твёрдо настоял на том, что не будет больше вести уроки зельеварения у Гриффиндора, а если ему этот запрос не удовлетворят, то он вообще уволится ко всем чертям из Хогвартса. Ни Прюденс, ни кто-либо другой понятия не имели, почему Дамблдор терпит эти его выходки вместо того, чтобы просто сказать «Ну и Мерлин с тобой» и отпустить его на все четыре стороны. Каковы бы ни были мотивы директора, он согласился нанять для Гриффиндора — и Хаффлпаффа заодно — нового учителя зельеварения. А Грейнджер мало того, что не вылетела из школы, так ещё и стала для товарищей по факультету героем почти того же масштаба, что и Поттер. Прюденс слышала от Серенити — которой в свою очередь проболтался Вуд — что в гостиной Гриффиндора по этому поводу закатили грандиозную вечеринку.       — Приятно знать, что нашего декана чествуют не только у нас, — усталым голосом прокомментировала Прюденс и закрыла очередной учебник, который уже видеть не могла. Не прошло и месяца с начала нового семестра, а учёба её так утомила, что ей хотелось заснуть и больше никогда не просыпаться.       Мысли её занимали слова Гермионы Грейнджер, с такой точностью переданные её братом. О, как прекрасно они подходили и ей самой! И ведь она только сейчас это поняла. Если Перси Уизли не хотел иметь с ней ничего общего, то это был его выбор. А она, в свою очередь, не имела никакого права следить за ним и чуть ли не буквально молить о том, чтобы он обратил на неё внимание. Не имела права подслушивать его разговоры, подглядывать за ним. Не имела права даже мечтать о том, что когда-нибудь они будут вместе, как делала на протяжение вот уже почти двух лет. Дура, дура, какая же дура!       «Грейнджер в свои одиннадцать умнее меня в моём возрасте. Какой стыд!» — ну конечно Прюденс не стала озвучивать эту мысль, ведь это опозорило бы её на весь факультет. Признаться в том, что магглорождённый тебя в чём-то превзошёл — постыдно. Особенно если это правда.       Помимо всего этого, второй семестр оказался ничем не примечателен — по-крайней мере, для Прюденс, которая вновь залегла на своё привычное уютное дно, где чувствовала себя… свободной. Потом наступила сессия, результатам которой она совсем не обрадовалась, потому что больше не доверяла хорошим оценкам. И после сессии настал самый худший для них период — ожидание летних каникул, которые обещали быть очень, очень неприятными.       Им предстояло провести целых три месяца в кошмарном доме бабушки Лестрейндж! Они еле пережили даже сравнительно короткие зимние каникулы, а тут… Прюденс боялась, что это лето станет последним в её жизни.       — Эй, — одёрнула её Серенити, когда она нажаловалась ей, — Постарайся увидеть в этом хоть что-то положительно. По-крайней мере мы узнаем, что таит в себе загадочный лабиринт.       Да, в каком-то смысле это было правдой, у них действительно будет достаточно времени, чтобы изучить его вдоль и поперёк, и узнать, что в нём спрятано — при условии, конечно же, что там действительно что-то спрятано, в чём Прюденс очень сильно сомневалась. А ещё этого времени хватит с лихвой на то, чтобы этот лабиринт им до смерти наскучил. Она лично предпочла бы провести каникулы дома — а лучше вообще на Бермудах, как обычно. Она строила столько планов на это лето! Даже нарисовала купальник, который хотела бы заказать для себя в этом году.       Но все её планы разбились, как хрустальная ваза. Как она могла радоваться перспективе изучить жалкий неухоженный лабиринт, когда потери были так велики?       Хотя Прюденс и понимала, насколько безнадёжна попытка убедить отца в том, что они с сестрой вели себя хорошо и более не заслуживали наказания, она всё-таки написала ему письмо с просьбой оставить их дома. И хоть полученный ответ её нисколечко не удивил, она всё равно расстроилась, читая его:       «Я не стану нарушать обещания, данного мной Френсис, и это не обсуждается. Будьте хорошими девочками и слушайтесь её во всём. И чтобы я больше не слышал от вас жалоб.»       Это был конец. Пришлось им смириться со своим положением и, попрощавшись с родителями и злорадствующим братом, вернуться в то, что осталось от особняка семейства Лестрейндж.