Тень на стене

*** Просматривая очередную кипу бумаг, Иван сидел в кабинете, который располагался неподалеку от босса в небольшой комнатке, больше похожей на кладовую. Здоровый письменный стол, загромождавший основное пространство, стул и тусклая лампочка над головой, вот и все, что было тут, но русский не жаловался. Не до роскоши сейчас. Страну надо поднимать, а не на новые интерьеры деньги тратить, как некоторые люди. Взяв в руки очередной отчет, он хотел было углубится в его изучение, как сердце замерло. Прошло несколько томительных секунд, прежде чем оно вновь вздрогнуло и стало сокращаться, разгоняя кровь по сосудам, ускоряясь все больше и больше. Стук бешено бьющего сердца, казалось, эхом отдавался в каждом углу. Кончики пальцев покалывало. Тело охватил противоестественный жар, и Брагинский дрожащими руками расстегнул верхние пуговицы на пальто, кинув документы на стол. Такое событие нельзя прерывать кучкой бесполезной лжи. Еще одна страна присоединилась к нему. В виду последних событий даже гадать не надо кто. Столь бешеной энергией обладал лишь он один. Пруссия – гордый воинственный альбинос, Гилберт Байльдшмидт. Иван растянул губы в блаженной улыбке. Наконец-то. Мой. Целиком и без остатка. Тут. Приложив руку к груди, Брагинский с сожалением почувствовал, как мало-помалу успокаивается сердцебиение. Ради этого мига слияния он был готов пойти на все. Все равно, рано или поздно все будет едины с ним. А Гилберта жаль, конечно, но ведь ничего не поделаешь. Ах да, надо будет завтра Людвигу позвонить, выразить искренние соболезнования. Усмехнувшись про себя, русский снова обратил внимание на отчет. Когда все прошло, и миг слияния растворился в ночи, как и предыдущие, можно было вернуться к текущим делам. С новыми силами, с новой жизнью… ЧУЖОЙ жизнью, которую он забрал себе, Иван был способен на многое. И все страны еще увидят это… *** Когда дикая боль ушла и к нему вернулась способность мыслить, Гилберт посмотрел вокруг себя. Первое что бросилось в глаза это то, как изменилось его место пребывания последних лет. Его квартира, его тюрьма, назвать можно было каким угодно словом, кроме слова «дом», потускнела. Точнее не она сама, а цвета, окружавшие его. Звуки утихли, и с улицы больше не доносилось ни шума проезжающих машин, ни редких реплик прохожих. Эта неестественная тишина настораживала больше всего. Поднявшись с пола, немец с удивлением констатировал, что чертова слабость, терзавшая его последние полгода, прошла. Тело вновь стало легким и послушным, как раньше. Разве за короткий обморок он мог так быстро вылечиться? Отдернув штору с единственного окна, прусс увидел темноту. Как будто некто забыл, что в этом доме еще кто-то живет, и закрасил окна черной краской, вдобавок заколотив их, чтобы ни один луч света не проникал туда. Отступив на шаг, Гил сглотнул, чувствуя, как тонкой ледяной струйкой скользнул по спине страх. Ерунда какая-то… Помотав головой, альбинос схватил со стола пустую вазу и с размахом бросил в окно. Та, буквально отпружинив от стекла, упала на пол. Кажется, он начинает сходить с ума. Вот только от осознания этого, ничего не изменилось. Стекло и ваза остались целыми, Байльдшмидт проверил, ни там, ни там не осталось ни единой царапинки или трещинки. Чертовщина… Помедлив, немец прикоснулся к стеклу, которое на ощупь оказалось прохладным, а по прошествии нескольких секунд почти ледяным. Да и тьма за окном не походила на работу сумасшедшего художника. Ни разводов, ни следов кисти. Как будто его окно стало чем-то другим. Проходом в полярную ночь, другую реальность или ад. Хотя ад альбинос всегда представлял себе более освещенным местом. Больше в комнате ничего не изменилось. Бросив бессмысленные попытки открыть или разбить окно, Гилберт решил выйти на улицу, чтобы разобраться во всех странностях, которые творятся вокруг него. Едва он открыл дверь, как за ней его ожидал новый сюрприз. Привычный коридор и выход на улицу в конце него исчез. Вместо привычной взгляду площадки теперь был длинный тоннель, напоминавший пищеварительный тракт гигантского червя. Присмотревшись, альбинос понял что, это тот же самый коридор, только растянутый вширь и без видимого выхода. Нет, двери здесь были и много. Похожие на его дверь, запертые, обветшалые, как будто их хозяева давно уехали, оставив прежнее жилье без всякого сожаления. Настороженно оглядываясь по сторонам, Байльдшмидт сделал пару шагов вперед. Так тихо. Даже слишком тихо для небольшого жилого двухэтажного дома. Серые стены и потолок низко нависали, создавая иллюзию замкнутости, а впереди был только этот чертов коридор с бесконечным количеством дверей, исчезающих за изгибающимся поворотом. «Как будто я проглочен…» — мелькнула шальная мысль и тут же была изгнана, дабы не смущать и без того ошеломленное сознание. «Да хрен бы с ним! Великие ничего не боятся!» — довольно громко заявил немец и пошел вперед, дергая за ручки встречающихся дверей, иногда сопровождая попытки открыть их, тяжелым стуком кулаков по дереву. Бесполезно. Все двери были заперты изнутри, и ни одна живая душа не вышла на громкие немецкие ругательства перемежающимися проклятьями в адрес Брагинского. В том, что чертов русский виноват, что альбинос попал в эту ловушку, Гил не сомневался. Кто еще мог так подгадить пруссу, точнее больше ни у кого не было ни сил, ни возможностей. Стиснув зубы, Байльдшмидт упорно шел дальше. Он во что бы то ни стало найдет выход отсюда. Внезапно впереди замаячила полоска света. Ускорив шаг, немец смог разглядеть, что освещение выбивалось из приоткрытой двери. Замедлившись, он крадущимися шагами осторожно приближался в ней. Там точно кто-то был, и не один, поскольку звуки речи, пусть и не совсем понятной, Гилберт не перепутал бы ни с чем. Внутренне собравшись, альбинос с силой дернул на себя дверь, заглядывая внутрь.