Психопаспорт: Цветок зла

- Когда человечество окончательно погрузилось в хаос, была создана совершенная система, позволяющая держать общество под контролем. Сивилла, карающая преступников не потому, что их вина была доказана судом, а потому что реакции, протекающие в их теле, их собственный разум обвиняли их, выдавая злые намерения. Соматическое сканирование стало новой ступенью эволюции общества, отменив множество препятствий на пути к вынесению приговора и его немедленному исполнению. Сивилла не ошибается, мисс Хаяси, - Макишима подставил лицо теплому ветерку, набегающему с глади пруда, возле которого они сегодня прогуливались. - К сожалению, понижение вашего коэффициента было временным, но мы обязательно продолжим ваше лечение. Сейчас она отвернется и будет пытаться скрыть слезы. Сего начал мысленный обратный отчет, но девушка удивила его – не только не отвернулась, но и вцепилась в его руку, заставляя посмотреть себе в глаза. И правда, плачет. - Почему? Почему это со мной произошло? Настоящий преступник вовсе не я, а он! Во всем виноват другой человек! – в отчаянии прошептала Мей. Синие глаза Макишимы удивленно распахнулись. Неужели? Сейчас он услышит обо всех несомненно ужасных преступлениях Когами Шиньи? В чем они заключались, Сего понял еще в тот самый момент, когда они с Когами разговаривали в галерее. Действительно, очень страшные проступки. Его психопаспорт должен был стать черней черного, но нет. Ай-ай-ай, Когами-кун. – Вы должны помочь мне, я ничего не сделала! Тот день, когда Когами пришел заниматься литературой, а потом, поздно вечером, забрался к ней в окно и они исступленно целовались, казался теперь чем-то из другой жизни. Неужели расплачиваться должна только она одна? И что она такого сделала? Что может быть плохого в том, чтобы поддаться своим желаниям? Их детство вот-вот закончится, так почему? Почему с той ночи ее психопаспорт темнел день ото дня? Неужели и правда стресс перед экзаменами и тот случай просто выявили ее сущность, и теперь коэффициент преступления держится на таком высоком уровне, потому что она не может быть нормальным гражданином? Ох, вряд ли Симидзу Юкио обучали на его курсах тому, что происходит в душе у человека, чья социальная жизнь должна была закончиться, даже не начавшись? Мей смотрела на Макишиму – и видела его участливое лицо, красивое, как будто он еще вчера только ступил на эту землю с облаков и это было случайностью, нелепой и благословенной. - О ком вы говорите? – нарушил он молчание, - кто-то причинил вам зло? Вы рассказывали врачам об этом человеке? Я не видел этого в отчетах… мисс Хаяси, вы не должны были ничего утаивать, если вы стали жертвой насилия в семье, или в школе, тот, кто это сделал, будет передан в Бюро общественной безопасности для наказания. - Нет, нет… все не так, он… учится со мной в одном классе, я уверена, он не хотел ничего плохого, но все равно это его вина! Сивилла должна была это понять! – сверкающие капли слез в диких, болотных глазах заставили Макишиму невольно замереть, залюбоваться. Он осторожно отнял ее руку от своего запястья, но не выпустил из своей. - Психопаспорта всех ваших одноклассников в порядке, мисс Хаяси. Кроме вашего. Никто из них не является латентным преступником, - терпеливо произнес Сего. О, мысленно он был совсем не так спокоен: ликование, торжество, вдохновение – вот оно, он снова это видит – искренний гнев человеческой души, которая не понимает, как можно быть наказанной за проступки, которые никогда не были совершены ею. - Я должна покинуть это место, вы мне обещали! Вы добрый, я знаю, неужели вы не хотите мне помочь? - Я очень хочу помочь, но, если лечение не даст результатов, вас признают латентной преступницей. - Но это несправедливо! Я ничего не сделала! – она почти кричала. Кое-кто из прогуливающихся пациентов уже начал оборачиваться в их сторону. - Вы не пробовали поговорить с тем человеком? – прошептал Сего, увлекая Мей подальше, за тень кустов и терзаясь желанием зажать ей ладонью рот. - Он приходил… вчера… но посещения запрещены, и я отправила ему письмо по электронной почте. Я написала, что не хочу его больше видеть. - Вы с ним встречаетесь? – мягко произнес Макишима. – Как его зовут? - Когами… Мы вовсе не встречаемся! Ненавижу, ненавижу его, - слипшиеся от слез ресницы девушки дрожали. – Из-за него я здесь. Я никогда его не прощу! И систему Сивилла тоже! За что? - Вы бы хотели жить в мире, где ее не существует? – нежное прикосновение к волосам и этот взгляд – Мей вдруг почувствовала, что Юкио-семпай ведет себя не так, как вел все это время. Что-то в нем появилось новое, что-то другое, и он говорил опасные вещи. Но ведь его психопаспорт проверяют каждый день. Все они здесь ежечасно находятся под колпаком сканеров, ни один потенциальный преступник не скроет своих намерений. Но почему тогда… почему он так на нее смотрит? - В этом мире вы могли бы выйти отсюда и быть с тем, кого полюбите. - Юкио-семпай… - прошептала девушка. «Да», сказали преступные глаза Макишимы. «Ты могла бы быть со мной, например, ведь тебе не всегда будет семнадцать. Но теперь ты останешься здесь, запертая в этом саду, как в старых сказках о проклятиях в колыбельку несчастных принцесс». - Жаль, этого мира не существует, - теперь Сего был уверен, что ни одна камера и ни один человек не видят их. Он опустил руку в карман белого халата и вытащил оттуда нечто тонкое, прохладное и серебристое. Блестящая, как слюдяная чешуя озерной рыбки, сложенная пополам смерть, прячущая до поры свое хищное жало. Жестокое милосердие Сего Макишимы для тех, кому грозит влачить жалкое существование в заточении, под осуждением общества, лишенными любых человеческих прав. Макишима поднял опасную бритву до уровня глаз Мей. Белые пальцы потянули за лезвие, разомкнули. Девушка смотрела, точно загипнотизированная – всем своим существом прикованная к полосе сверкающего металла, заточенной так остро, что солнечный свет ломался об ее кромку. - Это… - пролепетала она и смолкла, вдруг понимая грозный смысл предмета в его руках. - Это поможет отсюда уйти, если все прочие двери закроются, - Макишима ждал, и был вознагражден за свое терпение – подрагивающие пальцы девушки дотянулись до рукоятки, теплой от того, что долго пролежала в его кармане. – Я бы хотел, чтобы этого не было. Хотел увидеть мир, где люди сами решают свою судьбу и сами судят других людей за совершенные ими преступления. Осторожно, словно боясь поранить чужую руку, замершую в нерешительности, Макишима закрыл бритву и сжал поверх нее пальцы Мей. - Никто не должен умирать потому, что так хочет Сивилла. *** После того, как Когами не пустили в реабилитационный центр, даже не соглашаясь передать цветы для Мей, он думал о ней поразительно мало. Если бы кто-то сказал ему, что его мысли слишком часто возвращаются к Макишиме, он бы мог даже начать возмущаться… а потом понял бы, что это правда. Слишком часто. Шинья смотрел на ряды книг на полках в собственном доме и невольно думал о том, что сказал бы о них Сего? Прочел ли он их? И сколько из них? Одну, две, десяток? Может быть, все? Не только все книги в комнате Когами Шиньи, но и все стоящие книги мира? Это вообще возможно? И что делать, когда книги закончатся? Наверное, написать свою. Книга Макишимы Сего могла бы быть похожей на его картины. Ее нужно было бы читать ночью, открывая при туманном свете звезд и уличных фонарей, чтобы попытаться увидеть частичку истинного смысла. А днем это были бы пустые, белые страницы. Письмо от Мей осталось непрочтенным на его почте. Шинья сдал экзамены, но ощущение фантомного дедлайна никак не проходило. Ему куда-то нужно сегодня? Или все-таки нет? И этот противный шелест дождя ранним утром пусть страшит кого-то еще? Ох, и правда. У него же каникулы. Ка-ни-ку-лы. Золотое время, когда жизнь еще не омрачена твоими собственными мыслями. Сдав экзамены, Шинья действительно думал преступно мало. А когда думал, это почему-то сводилось к алебастровой гладкости и белизне чужой кожи, к терпкому аромату парфюма поверх нее – кажется, это был папоротник? Кто-то говорил ему, что только ленивый парфюмерный дом не создавал таких духов. Они похожи на ледяное горное утро. Такими пользовался Макишима. И чего ему это так привязалось? Выпутавшись из одеяла, наконец, Когами прошлепал на кухню, где соорудил себе огромный бутерброд со всем, что нашел в холодильнике. Налил чай в пузатую синюю кружку и вернулся в постель. За окном продолжало лить. Мать с отцом укатили отдыхать, и он был предоставлен сам себе целиком и полностью. К сожалению, это еще и означало необходимость себя кормить. Но на углу дома был вполне неплохой ресторанчик. Он как-нибудь продержится. Ночью ему снился Макишима. Все-таки не думать о нем не получилось. Ну и ладно. Во сне Макишима стоял к нему спиной посреди какого-то поля, и непрерывно говорил. Почему-то это пугало. Ветер в золотых колосьях. Ни звука, кроме их тяжелого, спелого шелеста. «Вы знали, что Макишима Сего был влюблен в вас?» Снова этот бубнящий монотонный голос. Как навязчивое радио или телевизор за чужой стенкой, он мешал и никак не давал вспомнить, что же сказал тогда Сего в этом дурацком сне. Что же он сказал? Там было что-то о поисках. Точно. Макишима говорил о своих поисках. «Иногда я протягивал руку к парящим в воздухе блесткам света, но кончики моих пальцев ничего не ощущали».* Когами знал, что он кого-то цитирует, но как ни старался, не смог вспомнить, кого. Наверное, он просто этого не читал, а Макишима продолжал говорить, и когда он замолчал, Шинья ненадолго проснулся. За окном уже был этот дождь и эта темнота. Через пару часов сквозь дрему он почувствовал, как поднимается температура. ___________________ *Харуки Мураками, «Норвежский лес»