An Imago of Rust and Crimson

      — Бог… — бесцветным голосом, полувопросительно повторила я вслед за Кирсти и пристально глянула на нее, пытаясь понять, всерьез ли та говорит.       Она безмятежно смотрела на меня в ответ, ее покрасневшие глаза лучились искренностью. Маленькая фигурка ангела над нашими головами испускала мягкое золотистое сияние, совсем не похожее на блеклый свет лампочки.       — Да, — ответила Кирсти. — Он начал говорить со мной, еще когда я была маленькой. А потом, когда я подросла, он показал мне небеса, — она по-прежнему чуть улыбалась своей смутной, неуверенной улыбкой. — Он Бог; я люблю его.       Охо-хо. Я даже не знала, как мне на это реагировать. После долгой минуты молчания я решилась сказать:       — Ясно.       — Да, — серьезно кивнула Кирсти, — ты понимаешь. Бог говорит, что он и тебя избрал. Иногда он посылает мне со… сообщения. Он рассказывает мне о чем-нибудь и предупреждает о плохих вещах, которые могут случиться, и что делать, чтобы произошло что-нибудь хорошее. Вот откуда я узнала, что ты вернешься, — она подалась вперед, скрестив по-турецки ноги. Даже в золотом сиянии ее кожа смотрелась восковой и бледной, а виски чуть поблескивали от пота. Ногти были обгрызены, а на пальцах и запястьях были шрамы. Не на внутренней стороне запястий, а на внешней; и, по-моему, она не сама себе их нанесла. — Бог никогда меня не обманывает. Просто я иногд-да недостаточно сильна, чтобы сделать то, что он хочет. Н-но я всегда стараюсь сделать все, что в моих силах!       Что сказать тому, кто начинает нести такое? Вера… ну, для меня это было малость сложновато, окей? Мама никогда не веровала. Папа был верующим, но не из тех, кто серьезно задумывается над этим, — правоверный католик, который просто воспринимает все это как должное. Мы ходили в церковь — только мы с ним — так что это было нашим особым временем, которое мы проводили вместе. Потом, после маминой смерти, мы просто… перестали. Он остался дома в воскресенье после похорон, и неделю спустя тоже. Он просто… отдалился, и мы перестали ходить в церковь. Возможно, оттого, что там было ее надгробие. Он все еще ходил туда иногда, сам по себе, но это бывало лишь изредка, и происходило скорее механически. Мы никогда это не обсуждали, но я подозревала, что мама не хотела бы, чтобы ее похоронили там.       Так что я испытывала смешанные чувства. Думаю, было бы здорово, существуй на самом деле любящий Бог, который наказывал бы виновных и помогал людям. В этой истории с Губителями нам не помешал бы кто-нибудь на нашей стороне. И как только он действительно сделает что-нибудь, чтобы помочь, я буду более чем готова снова ходить в церковь. Но я продолжала молиться, когда началась травля. Просто это не помогло. Наверное, если бы мне пришлось заполнять анкету переписи населения, я была бы католичкой. Я хочу верить в Бога. Я просто не уверена, что верю в него.       Но даже когда я была помладше, Бог не разговаривал со мной. Он был далекой, абстрактной фигурой. Церковь была просто одной из обязанностей, которой я занималась с папой, когда мы ходили в причудливое здание и слушали, как люди разговаривали, пели песни и слушали библейские истории. Никто из моих знакомых не говорил о Боге с такой полной убежденностью, как Кирсти.       — Мм-м, — сказала я.       — Я видела, как твои херувимы искали меня, — ее ноги подергивались от нервного напряжения, и она крепко обхватила себя руками. — Бог рассказал мне, давным-давно рассказал, как вернуть ангелов к его свету. Так что я сказала твоим ангелам вернуться к тебе, не отыскав меня. А вчера он… — она потянулась под подушку и вытащила обрывок бумаги. — Смотри! — сказала она, с внезапной уверенностью поймав мой взгляд.       Я посмотрела. Это оказалось объявление, выдранное из одной из тех газет, которые сюда доставляли. НАЧИНАЯ С ЗАВТРАШНЕГО ДНЯ ПОШИВ* ДЛЯ ВАС ПО ДОСТУПНЫМ ЦЕНАМ В ДОМЕ ТКАНИ ГЕРБЕРТА ТОРОПИТЕСЬ! *Tailoring; не думаю, что кто-то из вас не знает, что «тейлор» это «портной».       — Так Бог сообщил мне, что ты придешь, — сказала она. — Там написано, что ты вернешься. И ты вернулась.       Э-э. Хм. Это было… газетное объявление. Нельзя просто сказать «там написано» про объявление. И там, конечно, говорится о «пошиве», но… слушайте, моя фамилия не «Герберт», что бы там ни думали новые учителя. Я взглянула на бумажку в Другом Месте. Она была опаленной и обгорелой, но на ней не было никакого секретного послания вроде КстаТЕ гаваря ТЕЙлор ВИРнЕЦА или как там еще Другое Место могло бы это сказать. Там была совершенно нормальная просьба: ПОжалуста КУпите нАШу ОДежДу наМ НужнЫ денги.       — Итак. Ты видишь… то, что… не существует? — спросила я.       — Нет, — спокойно ответила Кирсти. — Я вижу то, что есть на самом деле. То, что могут увидеть лишь те, кого благословил Бог. Люди вроде меня. И тебя, — она сложила руки перед собой в почти молитвенном жесте. — Ты тоже можешь видеть небеса. Или не можешь?       — Небеса? Ты… имеешь в виду Другое Место?       Кирсти кивнула.       — Ты вновь открываешь глаза и видишь совершенный мир, сотворенный Богом, — сказала она. Теперь она не заикалась, и ее слезящиеся глаза не фокусировались на мне. Она пялилась прямо сквозь меня на что-то еще, в тысяче ярдов отсюда. — Мир, в котором нет обмана. Это Небеса. Когда-то у нас был Эдем, но теперь он утрачен. Отныне Избранными являются лишь те, кого отметил Бог. Мы знаем Эдем.       Я потеряла дар речи. Другое Место не было небесами. Вовсе не было. Действительно, там не было никакого обмана, но казалось, что оно молчаливо наслаждается, вскрывая людей и выставляя напоказ все их маленькие грязные секреты. Кирсти явно была не в себе, но, что более важно, подумала я, сырое Другое Место покрылось подпалинами, когда вмешалась она. Мы вообще одно и то же место видим?       — Как выглядят небеса для тебя? — спросила я как можно мягче. Я не хотела ее напугать. Я не была уверена, что сумею еще раз заставить ее успокоиться. Если я ошибусь, то упущу Фобию, которая вырвется на свободу, раздутая и откормленная всем ее неистовым, пойманным в ловушку, ужасом.       Она одарила меня лучезарной улыбкой, и шрамы на ее лице сморщились.       — Небеса наполнены благодатью, — она подтянула одно колено к груди, поставив на него подбородок. — Любовь ярче солнца. Она повсюду. Дым нашептывает мне, рассказывает кое-что. Я пыталась объяснить людям, как мир п-пылает от любви божьей, но мне никто не верит. Они говорят, я сумасшедшая. Я перестала пытаться ув-верить их, что это не так, — в ее глазах застыло странное выражение. — Обидно, что они мне не поверили.       Я прислонилась спиной к стене, сложив руки на груди. Все было иначе. Мне нужно было о многом подумать. Тем не менее, не думаю, что она была в здравом уме. Я, конечно, и сама решила, что схожу с ума, когда начали раскрываться мои силы, но она-то думала, что с ней разговаривает Бог. Я старалась не хмуриться, думая о странных надписях в Другом Месте. Будь я религиозной, я бы тоже решила, что Бог разговаривает со мной. Или, хуже того, Дьявол. Она определенно жила в мире, окруженном пламенем и дымом.       Так что, ради своего изодранного в клочья рассудка, она решила, что это Бог разговаривает с ней, и что огонь — это священное пламя. Полагаю, лучше уж так, чем думать, что она оказалась в аду. Хотя… почему я не видела все это, когда была тут в прошлый раз? Это потому, что я тогда еще не привыкла к своим способностям? Другое Место, похоже, делилось на слои, каждый из которых скрывал разные вещи, пока не обдерешь их, как старые обои. Сколь многое еще скрывалось под тем, что я могла увидеть? Это был совсем не успокаивающий вопрос…       — Так, — сказала я, — а эти S-I-X? Раньше… раньше ты очень испугалась, когда я заговорила об этом. Они связаны с… — я попыталась перевести это в ее понятия, так, чтобы ее не взбаламутить, — с Дьяволом?       Кирсти сглотнула.       — Это были очень п-плохие люди, — тихо проговорила она, отведя от меня взгляд. — Поначалу они не были плохими, но демоны проникли к ним в головы, и с-сыграли на всех их плохих качествах, — она взглянула на меня, а потом опять в сторону. — В один ужасный день они послушали Дьявола, и теперь говорят его словами. Они попали в ад, где все холодное, черное и темное.       — Разве… в аду не должно быть, типа, жарко? — не смогла удержаться я.       К счастью, она не приняла это близко к сердцу.       — Мне так говорили в церкви, когда я была маленькой, но Бог сказал, что они не правы, — кивнула Кирсти, — Бог говорит, что Ад — это небытие. Он за пределами его л-любви. «В начале сотворил Бог небо и землю, земля же была безвидна и пуста». Таков ад — бытие без Бога. Или, быть может, небытие. Не думаю, что можно реально существовать, если Бог тебя не любит, — она улыбнулась. — Хотелось бы мне быть такой же доброй, как Бог. Он люб-бит даже очень плохих людей. Я… я же слишком порочна, чтобы любить плохих людей. Я просто хочу, чтобы они умерли. Плохие люди вроде… людей S-I–X. Они берут землю божью и превращают ее в скотобойню. Они х-хотят затопить океаны кровью, — она сглотнула. — Я им не п-позволю.       — И ты говоришь, Бог сказал тебе, что… демоны захватили тех людей S-I-X, и теперь они… в аду? — спросила я. Это было не то, что мне хотелось услышать.       И вновь она, казалось, глубоко задумалась.       — Ну, н-нет, — сказала она, нахмурив брови. — Бог мне этого не говорил, — в ее глазах появился необычный стальной блеск. — Но никто, в ком еще осталось добро, и кто м-может быть спасен, не станет творить то, что делают они. Только люди, которые слушают демонов, делают такие вещи.       Ладно, это была уже опасная территория. Страх перед S-I–X, кем бы они ни были, как раз и делал ее невменяемой; сейчас она была такой адекватной, лишь потому, что я извлекла ее слепой ужас… но даже так, в своем уме, она чувствовала, что может говорить от имени Бога. В углу задергалась Фобия, и я решила увести разговор в сторону.       — Ты в курсе, что твоя больничная карточка… странная? — попробовала я сменить тему. — Типа, что здесь вообще о тебе знают? Они не знают всего, что должны знать, — я попыталась мыслить как она. — Это Бог тебя прячет?       — Да, — она сглотнула. — Он позаботился, чтобы никто не задавал вопросов, зачем я здесь. П-поэтому ангелы оберегают меня и не дают остаться без крыши над головой. Я не так сильна, как Мария, не думаю, что для меня найдется хлев. Тут больше нет скота, так что и хлевов нет.       Хм. Верно.       — Так что… это из-за тебя выцвела бумага? Ты отправила ангела сделать это?       — Нет, нет, — на ее лице промелькнула досада. Я впервые заметила, чтобы она проявляла такие эмоции. — Бог! — вот, кто это делает. Не я. Он заботится обо мне, потому что я верую в него, — на этом ее раздражение прошло, и она вновь улыбнулась. — Думаю, ты могла бы поступить так же, если тебя тошнит от грехов этого мира. Ты могла бы переехать жить ко мне.       Пришлось очень постараться, чтобы удержать выражение лица. В рейтинге людей, с которыми я никогда не хотела бы жить, делить комнату с чокнутой религиозной девицей, которая пряталась в психушке, было лишь самую чуточку ниже, чем ночевка на диване у Софии.       — Сколько тебе лет? — спросила я у нее.       — Мне двадцать девять, — смущенно моргнув, ответила Кирсти. — А что?       — Чего? — это было так неожиданно, что я совершенно сбилась с мысли. Она выглядела… ну, вообще-то, она выглядела моложе меня. Я, конечно, выгляжу старше своего возраста, но ей бы я не дала больше шестнадцати или семнадцати. А ей оказалось почти тридцать…       — По мне не ск-кажешь, но я здесь с тех пор, как мне исполнилось семнадцать. Я давно уже здесь живу.       Я потерла виски. Окей, ладно.       — Значит… ты не стареешь?       — Я старею, — возразила она. — Но ангелы помнят меня такой, как я была, когда они впервые меня встретили. Когда на меня нисходит свет Божий, я становлюсь такой же, как тогда, — ее плечи резко опустились. — Я очень д-долго выглядела на четырнадцать. Такова воля божья, но… — ее голос смягчился, — мне часто хотелось бы, чтобы он сделал иной выбор. Грех Евы тяжел для меня.       — М-гм.       — Я не хочу быть, как Мафусаил, но ангелы говорят, что я должна быть такой. Я не понимаю, зачем, но он говорит, что т-так надо, а я не должна искушать Господа.       Ладно. Кирсти не желала всерьез принимать ответственность ни за одно проявление своих сил. И это начинало не на шутку действовать мне на нервы. Могу поспорить, она даже не пыталась расширить пределы того, о чем она могла попросить своих ангелов. Если она вообще когда-нибудь просила их о чем-то. Потерев руки и глянув в окно на серое небо, я попыталась понять, в какую сторону можно направить разговор дальше.       — Бог не отправил бы тебя ко мне, будь ты на службе у б-безбожных людей, которые правят Америкой, — ни с того ни с сего уверила меня Кирсти.       — Э-э… — я запнулась, пытаясь расшифровать это на основе того, что я знала из ее представлений о мире. — Ты… об СКП? Потому что, нет, я им ничего не рассказала.       Она кивнула.       — Они не следуют божьим законам. Они служат лишь себе.       Ну, да. Отделение церкви от государства существует, вообще-то, не зря, правильно?       И тут мне в голову пришла мысль:       — Погоди. Ты имеешь в виду серых людей? Те, кто… они расследовали насчет S-I… того места, о котором я тебе говорила. Они покрыли там все черными надписями и… у них на руках было… черное масло?       — Ты тоже их встречала, — печально сказала Кирсти. — У серых людей нет души. Они лишь глина, какой был Адам до того, как Бог наделил его душой. Совы предводительствуют ими.       — У них есть больше, чем одна леди-птица? — переспросила я в шоке. Я ведь даже не упоминала о ней при Кирсти.       — Я не видела леди-птицу. Но у них были два человека, у которых были души, и они слушали птиц. А серые люди делали, как они велели. Они отправили меня в первую лечебницу, но не забывали обо мне, пока про меня не забыли в больнице, и не отдали мою комнату другой девушке. Я попыталась вернуться домой, но там для меня больше не было места, и даже наша церковь пропала. Серые люд-ди снесли ее и построили новую, и никто там больше не помнил меня.       Я прочистила горло, отчаянно пытаясь придумать, что бы еще сказать, но в голову не приходило ничего, кроме пробелов.       — То было время моих скитаний в г-глуши, — продолжила она, будто читая книгу. — Ангелы согревали меня и указывали мне путь; скрывали меня от очей, искавших меня. Я пряталась, и смотрела, и ждала, пока Бог не сказал, что я достаточно страдала, и не послал меня в это место. Он сказал мне, что в свое время ко мне придет некто. Ты и есть этот человек, — в ее глазах застыло страдание. Я не могла сказать ей «нет».       — Должно быть, это я и есть. Это… неожиданно, — выговорила я наконец. — Сама-то я решила, что схожу с ума, когда начала видеть Другое Место.       Кирсти мягко улыбнулась.       — Бог знал, что тебя сочтут безумной, — утешила меня она. — Он б-был так милостив, что послал тебя ко мне. Спасибо, что ты п-пришла. Я… я усомнилась в нем, — казалось, это признание причинило ей боль; она опустила глаза, сосредоточенно уставившись на покрывало, а ее заикание вернулось в полную силу. — Я здесь уже т-так долго. Его б-благодать скрывает меня ото всех, но т-так одиноко, когда никто не п-помнит тебя как следует. А когда они все-таки вспоминают, то г-говорят, что у меня не все в п-порядке с головой, — она бросила взгляд на меня, и вновь отвернулась, как будто устыдившись. — Иногда, в трудные времена, я… я думала, что они, может быть, правы. Когда ангелы ускользают, и вещи горят там, где не надо. Лишь вера д-держит их под контролем. Мне д-д-должно почитать Бога, иначе он заберет их у меня.       — Вот как? — спросила я. — Эм… Я выяснила, что… э-э, я не могу позволить эмоциям, которые олицетворяют мои ангелы, взять верх.       Строго говоря, не все они были ангелами, но я подумала, что придерживаться лексикона Кирсти будет безопаснее. У меня не было никаких проблем ни с ангелами, ни с херувимами. Они были очень надежными. А вот мои воплощения эмоций, да, они сопротивлялись.       Кирсти с неожиданной быстротой протянула руки, сжав мои ладони в своих. Ее кожа была мягкой, как у младенца, несмотря на шрамы, заметила я с удивлением, а ее хватка оказалась неожиданно сильной. У меня не было уверенности, что из нее будет легко вырваться. Она могла выглядеть мягкой и вялой, но под этим скрывались поразительно развитые мышцы.       — Но теперь ты здесь. В точности, как обещал Бог, — убежденно сказала она.       — Это ведь хорошо, так? — спросила я.       — Да. У меня давно не было друзей, — сказала она. — С детства. Еще до т-того, как она продала свою душу, мама не хотела, чтобы я играла с другими детьми. Я могла играть с ними лишь по воскресеньям, после церкви.       Разговаривать с ней было непросто; даже сейчас мне приходилось в какой-то степени заниматься переводом. Проблема в том, что разговор с Кирсти, как выяснилось, напоминал отдирание корочек со ссадины. Даже зная, что тебе не понравится результат, все равно трудно было удержаться от искушения ковырнуть поглубже.       — Ты говоришь, она «продала душу»? — заговорила я вопреки тому, что очень-очень не хотела развивать эту тему.       Кирсти обхватила руками коленки и одарила меня еще одной неуверенной, дрожащей улыбкой, исказившей шрамы на ее лице. Но глаза ее не улыбались.       — Она причиняла мне боль. Много боли, — сказала она. — Потому что демоны пожрали ее изнутри. Она говорила, что это я виновата в том, что ей приходится так поступать, но это был обман. Она говорила, что Бог велит ей делать это, н-но Бог сказал мне, что она врет, и что он любит меня, даже если она меня не любит, и еще, еще он никогда не разговаривал с ней. Он показал мне Небеса. А потом ангелы все исправили.       — Они… они исправили, да? — на ум мне пришли картинки того, как мои ангелы могли бы «все исправить».       — Да, — ответила она с безмятежной улыбкой. И на этот раз ее глаза тоже улыбались. — Они все исправили. Это было самое прекрасное, что я видела в жизни!

* * *

      У меня было о чем подумать, пока мы с Сэм возвращались к машине. Многое, что нужно было как следует обдумать, и многое, о чем надо было изо всех сил постараться не думать. Когда я наконец ушла от Кирсти, то могла лишь молча сидеть за столиком, изо всех сил стараясь выглядеть заинтересованной, пока другие две девушки разговаривали между собой. Сомневаюсь, что у меня это получалось достаточно убедительно.       Вечернее солнце светило нам в спины, когда мы возвращались в город, покидая леса и въезжая в городские дебри. Расцвеченные неоновыми огнями громады загородных моллов, а также заброшенные склады, превратившиеся в трущобы, образовывали незримые городские ворота. Пока нас не было, шофер включил радио погромче, и сейчас какой-то политический клоун выкрикивал:       — Конечно, истеблишмент говорит вам, что это «гуманитарный» вопрос. Что эти люди «нуждались» в помощи. Что это был «правильный поступок». Скорее, «правильный» для этих воротил! Все это время они сидели и потирали ручки, зная, что получают дешевую рабочую силу. Вы знаете, сколько джапов запрудили Америку? Десять миллионов! Эти так называемые «беженцы» эксплуатируют нас — поощряемые, я мог бы добавить, ООН и продажными либералами в «Крупном Бизнесе» и в Вашинг…       — Ой, да выруби уже это дерьмо, — устало велела шоферу Сэм. Она повернулась ко мне. — Честное слово, — сказала она, понизив голос, — по-моему, это ужасно, когда люди говорят такие вещи. Они просто наживаются на дураках…       — Ум-мгм, — я все еще думала о Кирсти.       — Они хотят, чтобы народ злился на иммигрантов, пока они зарабатывают денежки на порожденной ими ненависти. Меня буквально тошнит от этого.       Сэм говорила таким тоном, как будто ни капельки не сомневалась, что я с ней соглашусь. Ее слова оказались немного неожиданными — ведь у нее были богатые родители, и она везде ходила с технарскими гаджетами. Ее мать не показалась мне либералом. Сэм, конечно, могла придерживаться таких взглядов специально, чтобы ее позлить, но у меня сложилось впечатление, что она действительно в это верит. Я заглянула в Другое Место, но даже после этого не могла бы точно сказать.       У меня насчет всего этого не было однозначного мнения. Потому что, да, с людьми наподобие этого ведущего мне не хотелось бы сесть вместе и поговорить, и… ну, Япония ведь действительно была разорена. Японцам нужно было где-то жить. И да, папин отец приехал сюда из Франции, так что не мне было возмущаться из-за иммигрантов. Как и, наверное, никому, кто не был чистокровным индейцем.       С другой стороны, проходить, срезая путь, по окраинам Маленького Токио было страшновато даже вместе с папой. Все знали, что Бомей — одна из самых опасных банд в городе, даже без учета их паралюдей. Они воевали с Ассоциацией Белого Льва, и на сегодняшний день стало нормой слышать в новостях о людях, попавших под перекрестный огонь в этих стычках. Несколько месяцев назад в запертом грузовом контейнере, в Доках, нашли обезглавленные трупы. А их главарь мог превращаться в дракона. Не слабо, да?       И я не просто слышала об этом по радио, это касалось моей каждодневной жизни! Японские банды были даже в школе. Были туалеты, куда мало кто осмеливался зайти, если не состоял в одной из этих банд, потому что там тусовались и курили японки. Большинство из них плохо говорили по-английски, поэтому они лишь болтали между собой, злобно зыркая на всех, кто подходил к ним близко. На моих уроках были, конечно, и те, которые казались не настолько скверными ребятами, но перед Рождеством за школьными воротами случилось несколько случаев поножовщины, были раненые, и все знали, что это сделал кто-то из японцев, даже если не было точно известно, кто именно.       Как бы это сказать… конечно, у нас была обязанность помогать беженцам. Но разве они не должны были в ответ взять на себя что-то вроде обязательства не создавать банды?       — И в любом случае, — продолжила Сэм, — большая часть того, что они говорят, просто вранье. Вроде того, что японские иммигранты отнимают рабочие места. — Но ведь они действительно отбирали рабочие места у местных. Папа рассказывал мне, что компании, которым не нравились профсоюзы, нанимали мигрантов за самый минимум оплаты. — Очень смешно: по их словам беженцы одновременно паразиты, сидящие на пособиях, и в то же время отнимают у нас чертовы рабочие места, — с насмешкой сказала она. — Но с другой стороны, подобные типы никогда не отличались последовательностью.       — Не все так просто, — ответила я, без малейшего желания с ней спорить. Не сейчас. Не сегодня. И она произнесла «подобные типы» так… презрительно. Я не совсем поняла, кого она имела в виду, но точно не хотела бы, чтобы она причислила меня к ним. — Я уверена, что у людей есть причины для опасений.       — Ну разумеется, — саркастически возразила она. — Мама говорит, что многие из беженцев, которых она наняла, и впрямь были чересчур квалифицированы для той работы, которой они занимались раньше, если им вообще удавалось найти какую-нибудь работу, и это очень помогло ей расширить дело. Так что, на самом деле они действительно помогают экономике. И нанимать мигрантов в любом случае — правильно. Иначе куда же им податься?       — Да, ты права, — сказала я, чтобы закрыть дискуссию. Ну да. Это несомненно помогло экономике — той части экономики, которая принадлежала ее матери, угрюмо подумала я.       Повисло неловкое молчание.       — Гм, — сказала Сэм, пригладив волосы пальцами. До чего же бесит, как у нее получается заставить свою короткую хулиганскую стрижку производить впечатление, подумала я. Она была далеко не столь хорошенькой, как Эмма, но выглядела гораздо симпатичнее, чем имела право, с такими мешками под глазами и усталым видом. — Так что… Гм. Не хочешь сходить, перекусить чего-нибудь? — она помассировала затылок. — Слушай, мне жаль, что так вышло, ну, что я все время болтала с Лией и… ох, извини, что так набросилась из-за политики. Я просто уже опять скучаю по ней и беспокоюсь… и… прости, прости.       — Я поехала с тобой, потому что сама так захотела, — сказала я, раздумывая, что сказать дальше. Мне не хотелось бы ранить ее чувства. Мне ничуть не нравилась вся эта история, но нужен был предлог, чтобы снова увидеться с Кирсти. Хоть она и не дружила с головой, но она ведь была парачеловеком с силами, похожими на мои. Я способна влиять на то, что творится в головах у людей, так что, может быть, я смогу ей как-то помочь? Я могла бы постараться сделать так, чтоб она не теряла контроль над собой от страха.       В конце концов, она же ни за что не пойдет в СКП. Она слишком боялась людей, поместивших ее в психиатрическую лечебницу в первый раз, а потом забывших о ней — как и все остальные, не считая меня. Она пугала меня, но… я знала, как ужасно быть одинокой. И даже если ее силы в каком-то отношении казались сильнее, зато своими я пользовалась осознанно. Я смогу быть сильнее, чем она.       — Я не против иногда составить тебе компанию, но не слишком часто, — уступила я. — По крайней мере, по выходным, когда не так много домашки, — печально добавила я, пытаясь вызвать у Сэм улыбку. — Прости, но она на первом месте.       Мне удалось ее рассмешить.       — Ага, — смех перешел во вздох, когда у нее запищали часы. — Извини, — сказала она, вытаскивая из кармана куртки коробочку и доставая таблетку. Поморщившись, она проглотила ее. — Хотелось бы только, чтоб они были повкуснее.       — Ты выглядишь лучше, — осторожно сказала я.       — Я и чувствую себя лучше, — ответила она. — А ты что-нибудь принимаешь?       Я покачала головой:       — Только успокоительное, время от времени, когда не могу уснуть. Они говорят, что это был психотический эпизод или что-то типа того, вызванный… тем, что случилось, — она знала, в общих чертах, о том, что со мной произошло, но мне не нравилось обсуждать это с другими людьми. «Была заперта в шкафчике, набитом использованными тампонами, и заработала нервный срыв» — уже достаточно скверно, чтобы рассказывать в подробностях.       — О… Ну, ты просто не поверишь, насколько эти таблетки все меняют, — сказала она. — Мама записала меня на предварительные испытания, и они намного лучше лития*. У них нет никаких побочных эффектов. Ну, не считая того, что иногда просыпаешься с тошнотой, но это ерунда.       *Препараты лития — психотропные средства для лечения и профилактики обострений при расстройствах настроения.       — Тошнит по утрам? — спросила я с иронией.       Она хихикнула.       — Не говори так. Люди неправильно поймут, — ее лицо вновь помрачнело, когда мы проехали мимо больших желтых арок Макдональдса. — И все-таки… это просто несправедливо. Я принимаю лекарства, прохожу терапию, занимаюсь йогой и тай-чи, и… мне действительно намного лучше. Это, как бы, действует. Я раньше никогда так хорошо себя не чувствовала. Даже когда было ужасно из-за лития, мне было, типа, не настолько плохо, как раньше — она закуталась в свою пилотскую куртку. — А у Лии этого нет. Нет простого средства. И… и она… она выглядит такой худенькой! Она беспокоилась насчет Рождества, и в результате… — Сэм посмотрела на меня измученным взглядом. — Извини, мне не стоило… просто…       — Ничего, — сказала я, не вполне понимая, как на это реагировать. Она выглядела так, будто хотела обняться, но мне подумалось, что это будет неуместно. В любом случае, мы были пристегнуты. Я ограничилась тем, что неловко и неуверенно погладила ее по руке. — Тише, тише.       Она бросила на меня быстрый взгляд.       — А ты и впрямь не очень сильна… в таких, как бы, чувствительных вещах, да? — напрямик спросила она. — Это было, типа, сочувствие буквально на уровне папочки.       — Ну, я не… я не уверена, что мы достаточно близки и… м-мм… — промямлила я.       — Слушай, Тейлор, — сказала Сэм. — Мы провели… сколько, недели две? вместе в психушке. Мы достаточно близко знакомы для этого, — она толкнула меня локтем. — Помнишь групповые сеансы по развитию социальных связей? Если они не сработали, то это была пустая трата времени, а?       Мы довольно неловко полуобнялись, не отстегивая ремней. Не знаю, насколько ободряющим это было. К тому же, я была не вполне уверена насчет ее логики.       — Это и была пустая трата времени, — проворчала я.       — А по-моему, вовсе не пустая.       — Нет, пустая.       Продолжение перепалки не последовало, потому что у нее заурчало в животе.       — Упс. Смотри, я знаю очень неплохое местечко на окраине Маленького Токио, там готовят просто обалденную лапшу и тому подобное, — сказала Сэм. — Давай, решайся. Готова поспорить, ты тоже голодная, — она взглянула на меня. — Я угощаю. Это самое меньшее, что я могу сделать, раз тебе не удалось сегодня повеселиться.       Я действительно проголодалась.       — Я должна буду сообщить папе, что вернусь позже, — начала я.       Сэм достала свой ультратонкий смартфон и провела пальцем по экрану.       — Это твой домашний, правильно? — спросила она, передавая его мне. Номер уже набирался.       Папа, конечно же, абсолютно не возражал против того, что я иду ужинать со сверстницей. Он лишь попросил позвонить, если мы решим потом пойти в кино или еще куда-нибудь. Для меня это прозвучало скорее как пожелание.       Сэм велела шоферу отвезти нас на южную сторону Маленького Токио. Это был безопасный район. Там было больше всего ресторанов, а значит, больше туристов и посетителей, следовательно, и полиции там было больше всего. Рядом со зданиями из красного кирпича начала двадцатого века стояли новые постройки, а неоновые вывески были на двух языках.       Нас высадили на углу рядом с рестораном. Заглянув внутрь, я увидела длинные столы, тянувшиеся через все помещение. Они были из старого мореного дуба и смотрелись несколько неуместно в окружении японского декора; видимо, они стояли тут изначально. Было еще рано, поэтому заведение оказалось полупустым. Отлично. Мне не хотелось бы быть зажатой между другими людьми.       — На двоих, — небрежно сказала Сэм женщине у входа.       Нас провели к одной из скамей. Выглянув в окно, я увидела море сквозь зазор меж двумя бывшими складами. Один из них стал теперь ночным клубом, а в другом после перестройки на первом этаже были магазины, а на верхних, кажется, жилые помещения. Я, как уже вошло в привычку, проверила Другое Место. Нигде не было смертного масла, так что убийств здесь, по крайней мере, не случалось, однако по ночному клубу разрастались странные лозы. Они были мясистыми и жилистыми, и я точно не знала, что именно они означают, хотя и догадалась, что они немного напоминали… ой… я покраснела и поспешно отбросила Другое Место. Неважно.       — Это отличное место, и обслуживание супер-быстрое. Что-то типа фастфуда, только без жирного или всякого такого. О, и тут зеленый чай бесплатно, действительно хороший. Крупнолистовой, и подают его в таких миленьких чашечках, прямо вместе заваркой, — просвещала меня Сэм. — Ты уже пробовала такое раньше?       Я заглянула в меню. Знакомого там было мало.       — Вообще-то, нет, — ответила я. — Мы обычно заказываем на дом китайскую еду, когда папа не в настроении готовить.       — Ага, ладно. Окей… ну, а как ты относишься к острому?       — Насколько острому?       — Ну, типа, как чили?       — Не особо, — призналась я. — В смысле, я, конечно, нормально отношусь к не слишком острым мексиканским блюдам, но даже в этом случае, я не особая их фанатка.       — Хмм. Ну ладно, может, ты захочешь суп мисо-рамен? Он немного острый, но не слишком… ну, если только не добавлять больше масла чили, как я, потому что мне нравится мисо поострее. С другой стороны, с говяжим или куриным раменом нельзя ошибиться.       Я посмотрела на цены. Куриный был дешевле, чем с говядиной.       — Куриный звучит неплохо, — сказала я.       — Отлично, это для тебя, а еще… хмм, может быть, закажем эдамаме на закуску, одну порцию на двоих?       — А что это? — требовательно спросила я.       — О, просто зеленые бобы, вареные и посыпанные солью. Они замечательные. Думаю, это соевые бобы. Или, может быть, садовые.       Я ей не поверила. Соленые бобы звучали не слишком привлекательно.       — Ну ладно, — сказала я.       — И… хмм, думаю, себе я возьму рамен с морепродуктами. А еще два зеленых чая и… они тут делают довольно неплохие фруктовые соки… Типа, сами выжимают.       — Думаю, мне простой воды, — быстро сказала я. Мне либо самой придется платить за это, либо Сэм вызовется заплатить за нас обеих. И даже если она будет платить сама, мне не хотелось бы чувствовать себя виноватой из-за того, что я извлекла из нее выгоду.       Я вздохнула, подперев голову руками. Только гляньте на меня… Час назад я общалась с сумасшедшей девушкой, которая разговаривает с Богом, повелевает ангелами, и видит пылающие Небеса. И у которой способности наподобие моих. А теперь я была почти нормальной девочкой-подростком, собиралась пообедать с кем-то типа подруги и беспокоилась о карманных деньгах… и это почти так же сильно меня напрягало.       К черту. Я могу хотя бы порадоваться приятным моментам наподобие этого. Раз уж на то пошло, не то чтобы я не могла позволить себе напиток. Я просто отправлю херувима принести мне двадцать баксов и буду настаивать, чтобы она взяла денег, возместить мою долю. Может быть, даже раскошелюсь и закажу десерт.       — А вообще, знаешь что? — сказала я, просматривая меню. — Пожалуй, я все-таки закажу что-нибудь вкусненькое. Они делают… м-м, бузинный напиток?       — Ага, — сказала Сэм, пролистывая меню.       — Значит, тогда бузинный.       — Ладно, тогда… — Вдруг часы Сэм запищали. — Ой, прости, — сказала она, залезая в карман и вытаскивая инъектор.       Когда она небрежно приложила его к запястью, я отвернулась и услышала, как Сэм тихонько охнула от боли. Когда я обернулась, она уже отложила инъектор.       — Я думала, ты принимаешь таблетки, — сказала я. — Назначили что-то еще?       Она моргнула.       — А, нет, это не от биполярного расстройства, — немного устало пояснила она. — Это от других проблем со здоровьем. Я с детства сижу то на одних, то на других лекарствах, — сказала она, постукивая пальцами по столу. — В годик мне пересадили новое сердце. Новую печень, когда мне было пять. Она отторглась в десять, так что пришлось пересадить другую. У меня были проблемы с припадками, пока не нашли технарского доктора, который смог вживить микроэлектроды мне в мозг; они остановили эпилепсию. Мое тело — кусок дерьма, собранный по кусочкам, — ее плечи упали как если бы она ими только что пожала. — Биполярка — лишь еще одна проблема вдобавок ко всем остальным, понимаешь?       — Значит… э-э, грубо говоря, таблетки не дают тебе развалиться? — спросила я. Хм-м. Значит, Другое Место пыталось мне сообщить, что лекарства делают даже больше, чем просто поддерживают ее настроение. Пожалуй, еще одно очко в его пользу.       — Ха! Ну да, типа того. Лекарства и хирургия, хотя мне уже пять лет не пересаживали органы, и мама заставляет ходить в клинику почаще, чтобы убедиться, что новые лекарства, которые мне назначают, не приносят больше вреда, чем пользы, — она убрала инъектор и запустила руки в свои темные волосы. — Временами я всерьез ненавижу свое тело, — мрачно сказала она. — Почему мне не могло достаться другое? Мои родители и впрямь облажались, делая меня.       Я покачала головой. У меня было кое-какое представление насчет того, сколько должны стоить такие виды лечения, и оно только подтвердило уже сложившееся впечатление о том, что ее семья невероятно богата. Клонированные органы, экспериментальные лекарства и парачеловеческие хирурги, способные излечить эпилепсию, — не то, на что могут рассчитывать обычные люди, если только не запишутся добровольцами на клинические испытания.       — Я не знала, — сказала я. — Сочувствую.       — Почему?       — А?       — В смысле, не надо обо мне заботиться, — сказала Сэм с непонятным напряжением в голосе. В Другом Месте над обгорелыми участками ее кожи вспыхивало пламя. Я почувствовала, как она вдруг стала излучать жар. — Я не говорила тебе до этого, так с чего бы тебе вдруг стало жаль? Я не рассказываю об этом именно потому, что не хочу, чтобы люди поднимали лишний шум.       — Просто…       — Знаю, знаю. Ну конечно. Просто вежливость, — ее Другое Я склонилось ко мне, его иссохшие глаза сверкали. Огоньки гнева плясали над ним колышущимся пламенем. — Просто страшно действует на нервы, как люди реагируют каждый раз, когда я кому-то рассказываю. Типа… я просто рассказала, чтоб ты знала, почему я постоянно принимаю лекарства. Вот и все. Я счастлива, что жива! А это все мне уже говорили! Мне говорят это столько времени, сколько я себя помню! Ты, по крайней мере, не сказала мне в лицо, что я бы уже умерла, будь мои родители беднее, — она вздохнула, виновато оглядывая ресторан. — Прости. Это у меня больное место. Ты не виновата. Просто не надо так беспокоиться обо мне, как будто я стеклянная. Мне этого хватает в… неважно.       — Ладно, я поняла, — сказала я. — Не стеклянная. Ясно. Итак. М-мм. Как тут сделать заказ?       Разумеется, я знала, что она не стеклянная. Другое Место показало бы мне, будь это так.