***
Если бы у Земфиры были рукава, она бы их засучила. Нужно было что-нибудь такое приготовить по-быстренькому — на двоих. Но не борщ же варить. Первое, что пришло на ум — можно сделать салат. Наверняка у Ренаты есть в холодильнике ее любимая трава — от брокколи до петрушки. Глаза пробежались по полкам. Овощи были в наличии. Как, кстати, и морские гады — их тоже можно прикончить. И залить все ведром оливкового масла. Земфира опустила взгляд на запотевшую бутылку водки и вытянула губы. Ладно, все может быть. Спиртовые компрессы? Дезинфекция? Она даже проверила — не открытая. Ждет своего часа. Достав нож, стала резать ингредиенты. Главное — не порезать палец. Не сможет тогда ни играть, ни… Вообще ничего не сможет. Перевернула пачку морского коктейля в салатницу. Понюхала — поморщилась. Залила обильно маслом. Посолить! — Соль там же, где и перец, — сообщила Рената, и Земфира обернулась. На ней были пижамные штаны и вытянутая футболка. — Это моя футболка. — Рамазанова оценила аутфит и остановила взгляд на белых махровых носках. Сердечко, то самое, детское, дрогнуло. — Очень милые носки. — В душ не успела. Ужасно хочу есть. — Рената открыла шкаф и протянула жене солонку. — И голова трещит… Сколько я выпила, даже страшно представить. Сначала шампанское, потом виски. Хорошо, что хотя бы не на понижение. — Ты такое будешь есть? — Земфира посолила салат. И задумалась, положив руки на талию: Это можно есть, как ты думаешь? Выглядит нормально. — Я сейчас съем что угодно. — Литвинова поставила тарелки, достала приборы и покосилась на бокалы. — Мы же не будем пить? — Она все равно сомневалась. — Лично мне хватит, — ответила жена, тоже сомневающаяся. — Ладно, чай допьем. Или кофе? — Рената закусила губу. — Собралась всю ночь не спать? — Ну вообще-то да. — Литвинова, пряча улыбку, взгромоздилась на стул. — Мне даже нравится, что мы на кухне едим. Как в юности. Без всей этой помпезности. — Которую ты так любишь, — добавила Земфира, накладывая им ужин в тарелки. — Ничего не могу с собой поделать. Но это тоже красота… — Голодная женщина сунула в рот вилку с травой. — Красота уюта. — И стала жевать. — Единственное, я теперь не знаю, как тебя соблазнять. Разве в таком соблазняют? — Думаешь, я такая старая, что меня нужно заводить? — Рамазанова рассмеялась, тыкая вилкой в морского гада. — Как грузовик… — Почему ты грузовик? Ты мустанг. — Приятно, приятно, — закивала жена и вытерла слезу, образовавшуюся от смеха. — А я тарантас. — Рената расхохоталась и чуть не уронила вилку. — Лошадью я не буду. Даже не уговаривай. — Я Мишу запрягу. Кстати, надо забрать его у мамы. Он подрал ей занавески. И занавески новые купить заодно. Что? — Рената подняла брови, заметив, что Земфира смотрит на нее. — Ничего, просто мне хорошо. — Гостья вернулась к ужину. — Ты обещала рассказать, как тебе песня. И я знаю, что ты считаешь ее гениальной. Я так не считаю. Хорошая песня, да. Но не более. Просто хочется услышать, что ты видишь и что ты чувствуешь. Какое твое первое впечатление. Первые мысли. — Первая мысль, что это очень красиво, — ответила соратница после вздоха. — Ты так красиво составляешь слова, как будто они вот так и должны стоять. Будто это идеальное сочетание. И получается безумно красивая фраза. Она же не просто фраза, за ней еще и музыка стоит. — Литвинова закинула правую ногу на стул. Стала махать в воздухе вилкой, словно та помогала ей с размышлением. — Я вот так не умею. Я над одной фразой могу час думать. И все равно она выйдет корявая. И я знаю, если я сяду ее редактировать, она станет еще хуже. Лучше не трогать. А у тебя всегда все… Органично. Будто это единый организм, а не текст с музыкой. Как живой человек. И у каждого своя история. — И какая это история? — Земфира продолжала уничтожать морских гадов. — Очень грустная. Не знаю, где ты там видишь свет. В фразе «новая жизнь»? Какая же это новая жизнь, если в ней не будет любимого человека? Жизнь без любви? Я на такую не согласна. — Вилка опустилась в салат. — Я эту любовь искала всю жизнь… Не нужно мне новой жизни, если она такая. — И ты испугалась… — Земфире даже стало неудобно, что она вот так — больным по больному. — Я знаю, что ты не пишешь песни от счастья. Ну, редко. В основном, ты вдохновляешься несчастьем. Ты так спасаешься… — Рената задумалась, говорить ли ей то, что просилось с языка. И все же продолжила: Я в твоих песнях — какое-то мировое зло. Если взять их в букет и проанализировать, я настоящая садистка. Но я же не такая… Какая я садистка, в этих носках? — Она вытянула ноги и посмотрела на свои пушистые носки. — Я такая же, как они. Белая и пушистая. — В Лондоне тоже была белая и пушистая? — усмехнулась жена, дернув плечом. Все-таки не простила. И неизвестно, простит ли. — Ну, это была другая Рената. Рената в режиме выживания. Пьяная Рената. Сумасшедшая. Сидящая в тюрьме. Она тоже есть. — Литвинова пожала плечами. — Это моя тень. Думаешь, я хочу такой быть? Эта Рената — как твои песни о разбитом сердце. Она спасает меня. Я так выживаю, когда совсем плохо. — И какая у меня тень? — Отложив вилку, Земфира закурила. — Даже интересно… — Которая вредит себе. Своими и чужими руками. Которая не верит в любовь. Каждый раз в этой любви разочаровывается. Начинает рушить свое здоровье… — Рената не стала продолжать, хотя слов было много. Земфире бы точно не понравилось. — Так это не тень. Я такая и есть. — Нет, ты другая. Ты солнце. Как можно описать солнце? — Литвинова наклонила голову, рассматривая шевелюру своей любимой хозяюшки. — Все эти слова можно применить к тебе. А ты просто себя недооцениваешь. Может, это и хорошо. Получаются такие шедевры. Потому что ты очень стараешься. В отличие от меня. — Я злая. Это мой главный недостаток. — Пепел упал в пепельницу. — А как не злиться на то, что злит? — Рената развела руками. — А еще я хочу убивать людей, — хмыкнула хозяюшка и обернулась, потому что у Ренаты зазвонил телефон. — Ну, это нас объединяет. — Рената встала. — Уля, наверное. Обещала позвонить. «Да, дорогая. Ты звонила бабушке? Она просила позвонить… Да, приходила сегодня», — говорила Рената в соседней комнате, а Земфира курила в открытое окно, из которого уже сквозила прохлада, можно сказать, холод. И пришлось его закрыть, оставив лишь форточку, чтобы совсем не задохнуться в этом чаду. Она посмотрела на время — девять часов вечера. Не ночь, конечно, но почти. Можно уходить. Вернуться в свое одинокое бунгало и лечь в холодную постель. Что она и делала в последние месяцы. Рената заглянула на кухню. — Тебе привет, — доложила она Земфире и скрылась. — Да, поели. А ты? Ты там хорошо питаешься? Не пила? А курила? Да, я знаю, но все-таки, надо знать меру… Ты бегала? — И ей тоже привет, — прошептала Рамазанова, погасив окурок. — Ты знаешь, у меня гантели. Но это пока все, на что я способна. — Рената отодвинула занавеску и посмотрела в окно, на голубей, тусовавшихся у кормушки. — У меня вообще ограниченные способности. Знаешь, как трудно это признать? — Она приложила телефон к уху и постучала в стекло. — Да, она приходила. Принесла варенье. Подписала «Для Рю». Клубничное. Пришлось есть. Ну, как… Две ложки. Это максимум. У меня ведь еще три таких банки. Одну я тебе привезу. Скажу, что уже съела. Как ты думаешь, что она с ними делает, если они только для меня? — Рената покачала головой. — Нет, она не колдунья. Может, секретный ингредиент? Ты позвони ей. Она переживает. Мы тут поговорили… — Она тяжело вздохнула. — Короче, я все ей рассказала… Вот прямо всё. Не знаю, что теперь будет… Простит ли она меня? — Грустная улыбка. — Нет, с давлением все хорошо… Она, конечно, в шоке. Завтра схожу, узнаю. Кота заберу. Миша подрал ей занавески… Это невозможно. Мои тоже в дырах. Но я считаю, что это гранж. Можно сказать, вещь с историей. Раритет. Рука потянулась к светильнику, но включить свет не удалось. Земфира вцепилась губами в шею, и Рената, не ожидая, ахнула. Коленочки от удовольствия затряслись, в какой-то момент ей почудилось, что она падает. И, возможно, из этого самого окна. Мимо голубей. — Я потом… Перезвоню, — сказала она сбивчиво, пытаясь отключить телефон, но пальцы нажимали совершенно не те кнопки. «Мам?» — раздалось в трубке, но мама была занята. И Ульяне пришлось отключиться. Земфира развернула жену и заткнула ей рот поцелуем. Схватив за затылок, она кусала ее губы, словно это было продолжение их общего ужина. Вкус поцелуя был странный: петрушка и сигареты, немного виски и клубничного варенья. Последнего совсем чуть-чуть — так, чтобы не забыть, что оно существует. Пальцы были холодными — после мыла и воды, и Рената сходила с ума от перепада температур: ее горячее тело и ледяные руки, блуждающие по этому тропическому острову. Она сначала не совсем поняла, что происходит, настолько была увлечена телефонным разговором и выбилась из сценария, возможно, взяло вверх отчаянье из-за песни и антисексуального белья, что не сразу включилась в процесс. Очнувшись и поверив, что все это не сон, Рената ответила на поцелуй, запустив язык так глубоко, насколько это возможно. Напавшая, не выдержав, застонала. Возможно, потому что ей было не совсем удобно. Она оторвалась от губ и посмотрела на лицо любимой — в полумраке. Все, что она могла различить — это огромные блестящие глаза. — Прости, что отвлекла, — произнесла Земфира с улыбкой. — У меня чуть сердце не остановилось, — прошептала Рената, тяжело дыша. — Иди в спальню. Я сейчас приду. Земфира медленно поцеловала ее в губы и скрылась в темноте комнаты. А Рената, с трясущимися коленками, не могла сдвинуться с места. Она не верила, что это все происходит в действительности. Неужели они снова вместе? Неужели это их обычный вечер, без ссор и слез? Сейчас она помоет руки, ляжет рядом, разденет ее и… Голова закружилась от желания, которое уже несколько дней не находило реализации, и Литвинова, с огромными блестящими глазами, отправилась в ванную — неустойчивой, плывущей походкой. Рамазанова упала спиной на постель и посмотрела в потолок. А что если это на самом деле новая жизнь? И все будет иначе? Что если ничего не будет так, как раньше, но все-таки будет? Просто изменит свое качество. Перепрыгнет с одной ступени на другую. Люди же меняются. Она по себе замечает, что меняется. То есть сдвигаются валуны, даже такие, как она. И Рената, наверное, тоже не сидит на месте. Что-то такое в ее душе происходит, перетекает где-то очень глубоко, подземными водами. Да и невозможно смотреть на их отношения по-прежнему — после всех этих вакханалий. Из песни слов не выкинешь. И память все-таки не сотрешь, хотя очень хочется. И пусть эти события не сделают их хуже, пусть они сделают их лучше. Или, по крайней мере, честнее. Рената подошла незаметно. Сняла остатки белья, бросила их прямо на пол и наклонилась над Земфирой, которая лежала с закрытыми глазами. Она укусила ее за подбородок, и та вскрикнула. «Ты что делаешь?» — спросила она шепотом, и Рената, закатив глаза от удовольствия, накрыла ее губы своими. Искусав губы и язык, она вцепилась в шею, а потом рывком стянула футболку, но там был еще топ, так что надо было сделать еще одно усилие. За топ они даже поборолись, но Рената оказалась сильнее. Или Земфире просто так хотелось, чтобы ее любимая вышла из этого боя победительницей. Победительница целовала грудь, оставляя пока еще незаметные засосы, кусала за все, за что можно укусить — вызывая стоны и вздохи. Губы прошлись по животу. А руки уже спешно расстегивали штаны, чтобы и их стянуть. Ткань свалилась грудой на пол, и поцелуи продолжили свой путь. Земфира зажмурилась, а потом закрыла лицо руками. Ей снова было сложно расслабиться, как она ни пыталась. Только дураку неясно, кто любит вести у них в сексе, так что эта роль — наслаждающейся, без активности — была для нее каждый раз в новинку. Отпустив ситуацию, она запрокинула голову, так что Рената могла видеть только острый подбородок. Но она, конечно, не смотрела — была занята совершенно другим. Чтобы исполнить задуманное, Ренате пришлось постараться. И если бы мы оценивали все ее роли, это была бы ее самая лучшая роль. Зажатая между ног, она чувствовала страшное возбуждение даже не от самого — для некоторых — запретного действа, как от того, что она имеет власть. И, по сути, может делать сейчас все, что захочет, потому что сопротивления не было. А сделать она хотела многое — голова уже подсказывала подходящие картинки. Нащупав оптимальный ритм, она продолжала. И ей даже нравилось, что они лежат в темноте. Так ты отвлекаешься на визуальную часть, а тут можно не беспокоиться за то, что ты как-то не так выглядишь, не дотягиваешь до собственного идеала. Пусть то, что она делает, ассоциируется теперь с благодарностью. Ты мне — я тебе. Или так: ты мне — я тебя. Земфира поднялась на локтях, вздрогнула и упала на подушки. Рената, правильно оценив реакцию, вернулась мокрыми поцелуями к груди и шее. По пульсу на венке она поняла, что все делает так, как надо (и будь что будет). Лоб и щеки пылали, а дыхание было быстрым, как после бега. Рената нащупала губами рот и запустила язык в самое пекло. Земфира, вернувшись в реальность из небытия, крепко обняла ее, практически стиснула, что Рената чуть не свалилась на нее. Было так жарко, что не спасало ни то, что они без одежды, ни открытые форточки, за которыми ворковали голуби, не сам холод каменной, всегда ледяной квартиры. Казалось, что они лежали в огне. Мир — в огне, и они — два проснувшихся вулкана. Рука, освобожденная от колец, остановилась ниже живота, а губы, распухшие от поцелуев, накрыли вершину груди. Земфира, когда могла дотянуться, целовала спутанные от бесконечного лака волосы, в какую-то секунду она нащупала ртом грудь и ответила тем же. Ренате, зажатой во влажных объятьях, было непросто справиться с чередой телодвижений, но она справлялась. И они, прильнувшие друг другу, стали двигаться в одном ритме. У Земфиры было ощущение, что она таки выпила стакан водки. Той самой, из холодильника. Голова кружилась и пульсировала, словно вся горячая кровь собралась в одном только месте, проигнорировав остальные. Реальность ускользала, путалась, пространство и время стали совершенно незначительными и откусывали от себя куски — город за городом, год за годом. Перед глазами, как в кинопленке, пронеслись все их бурные ночи — от первой до последней, в Лондоне. Особенно интересными были ночи, где Земфира делилась опытом. Как выяснилось, к тому времени Рената мало что умела, и пришлось ее учить. Научила на свою голову. Ученица была старательная. Лучшая. Всегда победительница. И если сегодня что-то не получалось, она нагоняла на следующий день. В этот вечер получалось все. Но завтра они тоже нагонят. Например, с утра. Рената села сверху, вытянув спину. Вытерла влагу со лба и поправила волосы, которые сползали на глаза. Земфира протянула руку и наконец-то начала действовать сама. Левой рукой она ласкала грудь, потом хватала Ренату за затылок и наклоняла к себе, чтобы поцеловать, вцепиться в язык зубами и вызвать у наездницы стон. Земфира, несмотря на сконцентрированные усилия, наслаждалась картинкой в полумраке комнаты. От того, что пришло очередное сообщение на телефон Ренаты, она могла ее наконец-то видеть: растрепанные волосы, приоткрытый рот, шею с пятнами засосов и идеальную грудь. Поняв, что так довести ее до пика она не сможет и что наездница скорее кайфует, чем финиширует, Земфира опрокинула ее на спину и взяла процесс в свои руки.***
— Это кошмар! — крикнула Рената и показала Земфире, лежавшей у нее на животе, фотку. — Они пьют! — И ты пила. Вчера. Забыла? — Земфира кое-как увеличила изображение и хмыкнула. — Что это? Засос? — Где? — Литвинова отобрала телефон. — И правда. Засос. Пиздец. — Она взрослая девочка. Пусть все знают, что у нее все хорошо. — Рамазанова легла щекой на голый живот. — Все равно кошмар. Никогда с этим не смирюсь. Мне надо покурить. — Рената приподнялась и взяла с небольшого столика пачку сигарет. — Опять в постели? — проворчала недовольная. — Это моя постель. — Литвинова взъерошила и без того взъерошенную макушку любимой и щелкнула зажигалкой. — Я тебя… Как бы это сказать? — Она задумалась. — Ладно. — Я встать не могу. Сил нет. — Ничего, я кофе сварю. Ты лежи. — У меня болит все. — Рамазанова простонала, закатив глаза. — А я же на тренировки хожу. По сути, не должно так быть. Я же подготовленная… — Еще один стон. — Пиздец, Ре. Что это? Старость? — Теперь ты понимаешь, на какие тренировки надо ходить? — рассмеялась Рената, запустив левую руку ей в волосы. Земфира подняла голову и посмотрела на нее снизу вверх. — Ты бы себя видела сейчас. — Она томно улыбнулась. — И что такого? — Литвинова сделала затяжку. — Голая женщина курит. На ней лежит ее любимая женщина. Тоже голая. — У тебя вся грудь в засосах. — Путь знают, что у меня все хорошо, — процитировала ее слова Рената и наклонила голову. — Ну что? — У меня есть предложение, — пробасила Рамазанова после паузы. — Какое? Развестись? — Литвинова захохотала. — Практически, — кивнула жена и, спрыгнув с теплого местечка, нырнула в сумку. Рената, нахмурившись, следила за ее движениями. — Я не знала, сделаю это или нет. Это всегда стояло под вопросом. — Не пугай меня. — Литвинова сбросила пепел в пачку. Земфира спрятала что-то за спину и легла рядом. — Закрой глаза. — Господи Иисусе… — Рената, погасив сигарету, сунула ее в пачку, к нетронутым. — Ладно… — Она закрыла глаза. Естественно, это был подарок. Но какое предложение? Что еще можно предлагать, когда вы женаты сто лет? Рамазанова, закусив губу от волнения, надела на палец жены огромное кольцо, которое в лучах майского солнца сразу засверкало. Рената открыла глаза. — Оно такое красивое, — выдохнула она, рассматривая гигантский турмалин, похожий на изумруд. — Что за предложение? — Я хотела цветы купить, но забыла. Представляешь? Может, и хорошо, что без цветов. Твоя мама бы задумалась. Хотя она и так задумалась… — Земфира медлила. Она не знала, как это сказать — не песней, а прозой. — Надо будет зайти за Мишей. Сегодня. — Рената рассматривала кольцо на среднем пальце и не могла налюбоваться. — Спасибо, любимая. Оно такое красивое. Как и твоя песня. Я все еще кручу строчки в голове… — Будем жить вместе? — выпалила Рамазанова, и Рената затихла. — Что? Ты не хочешь? — Подожди, ты же сказала, что с тобой жить невозможно. Что мы убьем друг друга. Кто-то кого-то убьет точно. — Литвинова округлила глаза. На губах заиграла улыбка. — Ты сказала, что ты невыносима. — Да, я невыносима. Это факт. Но я могу быть лучше — с тобой. — Земфира взяла ее за руку, снова посмотрела на кольцо, которое она только что достала из коробочки. — Я поняла, что не хочу больше никуда уходить. Не хочу закрываться от тебя на сто замков. Да, мне так удобно, если я пишу песни. Но я же не всегда их пишу. Просто… — Она облизнула нижнюю губу. — Просто я хочу, чтобы наши отношения не стояли на месте, чтобы было какое-то развитие. Иначе мы вернемся к тем же самым проблемам. Да, будут другие проблемы. Например, я вещи швыряю. Матчи смотрю. Курю много. Матерюсь. Встаю рано. Но ты же сможешь потерпеть? Это просто мои особенности. Я их знаю. Мне самой они не нравятся, но я ничего не могу с этим поделать. И еще… — Я согласна, — прошептала Рената и потянулась за поцелуем. — Я согласна. — Правда? — Земфира чмокнула ее в щеку. — Это моя мечта, ты же знаешь. Я давно тебя уговариваю жить вместе. Не только на даче, а всегда. — Это скорее испытание, чем мечта, но мы его выдержим. Я хочу видеть тебя каждое утро. Вот такую. — Какую? — Литвинова провела ей пальцем по губам. Самое время продолжить начатое ночью — отметить. — Любимую? — спросила Земфира риторически и повалила любимую на постель.