Carte Blanche 2: Reload

Пребывание в ступоре длится примерно часов восемьсот. Ну, по крайней мере, мне так кажется. Я даже сглотнуть толком не могу, просто наблюдаю округлившимися глазами за отцом, который отчитывает амбала. После он его куда-то прогоняет, сам же достаёт из кармана нож и садится передо мной на корточки, вкрадчиво глядя и будто стараясь меня вырвать из состояния анабиоза. — Я могу быть уверен...? — не особо слышу, что он там говорит, но пытаюсь прийти в себя, замечая, как он шевелит губами. — Могу быть уверен, что ты не кинешься на меня с кулаками? Я развяжу тебя. И прости, кстати, за бестактность этого толстомордого. Он будто раскаивается, пока я пытаюсь впустить в свою голову мысли. Хоть какие-нибудь. И этой самой головой киваю, лишь бы верёвки больше не перетягивали. Отец с долей сомнения, но всё же дают волю моим рукам, и после его жеста я смачно запястья потираю, пялясь на него исподлобья. — Какого хрена? — всё, что издаю. И это после того, как видела его всего-то дважды за последние лет пятнадцать. А ещё я, кстати, думала, что Макс пустил ему пулю в лоб. Макс... Не знаю, почему, но мозг усердно сейчас пытается провести аналогию и попытаться найти всевозможные зацепки, по которым этот восставший из мёртвых брюнет может быть причастен к тому, что сейчас происходит. Но несмотря на факты, которые так и плещутся перед глазами во всём ярко-красном, я не нахожу ни одной причины, чтобы таить на Максима злобу. — Я всё объясню, просто хочу поговорить спокойно, — вижу, как он старается сам сохранять спокойствие, вот только видок выдаёт, — ты здесь не просто так, — странно... меня ведь каждый день похищают наркоманы-убийцы, которые по несчастливой случайности ещё и мои родственники. — То есть нельзя было просто прийти и спокойно поговорить на моей территории? — Чтобы по пути делать ставки, кто из твоих друзей забьёт меня до смерти первым? — он не даёт мне закончить мысль, да я и теряю её на полпути, поскольку его слова отдают нехилым таким аргументом. Ведь правда, он сначала тыкал в меня с Наташей пистолетом, а после так вообще явился причиной того, что я у Сименса из-под носа улизнула в другой город. Депо его, кстати, убить хотел, хоть он также его отцом является. Так что не мудрено, что папа целую систему придумал, чтобы меня в этот непонятный ангар затащить. Вот только смысла всего этого я пока не услышала. — Чего ты хочешь? — щурю глаза и спрашиваю как можно грубее, будто давая понять, что его общество мне противно. — Провести с тобой время, — он не договорил, но уже вызвал у меня дикий смешок и нехуёвое удивление. Ахуй, я бы сказала. Он серьёзно сейчас? — остаток времени... — улыбка медленно, но верно меня покидает, а глаза смотрят на выражение его лица всё въедливей, покуда понять суть его слов пока не получается. — Что? — даже переспрашиваю, как глупая дурочка, которая тему урока не поняла. — У меня никого не осталось, — да неужели? И поэтому обо мне решил вспомнить? — Я умираю, Нина... — ровно как и мои клетки мозга, которые после сказанного вообще перестают функционировать. — Мне поставили диагноз, — он продолжает говорить и сыпать каким-то врачебными терминами, но я не слышу. В ушах лишь шум, а перед глазами — картинка расплывчатая. Я даже не понимаю, какого хрена меня эта новость подкосила настолько, что я перестала слышать собственное сердцебиение. — Я натворил в жизни много дерьма, и за многое буду расплачиваться даже в аду, но прошу тебя... — он хочет взять мою руку в свою ладонь, но я дёргаюсь. Непреднамеренно, быстро, не успевая понять, что происходит, — позволь мне провести с тобой хоть немного времени. Я знаю, ты не поверишь ни единому моему слову, но душа не переставала болеть с того момента, как я бросил вас с матерью, — да, он прав, я не верю ни единому его слову, но его безжизненные, поникшие глаза отчего-то заставляют всё ещё стоять здесь. Стоять и слушать, пропуская через себя ту ауру, которую он создаёт своим присутствием. И становится тяжело. Тяжело и невыносимо, словно на плечи снова ложится та боль, которую мне пришлось испытать в стенах больницы, в которой скончалась мать. — Обещаю, с тобой ничего не случится. Просто позволь мне провести с тобой оставшуюся неделю. Затем я уйду. И ты даже не узнаешь, где меня похоронят. Он говорит это так, что может создаться впечатление ничем не обеспокоенного человека. Словно он заказ диктует доставщику пиццы. Но глаза... Чёрт возьми, его глаза говорят об обратном. Они как зеркало его сердца, обливающегося кровавыми слезами. И тошно даже немного от той мысли, что мне проще было бы вообще об этом не знать. Просто вспоминать с переменным успехом о том, что где-то в мире есть тот, кто носит звание моего отца. — При одном условии, — клянусь, моё сострадание когда-нибудь загонит меня в могилу. — Всё, что угодно. — Дай мне телефон, чтобы я предупредила Глеба о том, что всё хорошо. Иначе он землю перероет. А когда найдёт меня, а он найдёт, то ты умрёшь раньше положенного срока, — догоняющее чувство удивления от собственных слов — это что-то с чем-то. Моя речь ещё никогда не звучала так уверенно и строго, но я держусь. Держусь стойко и не колеблясь, как будто имею полное право ставить условия там, где за стеной поджидает амбал размером с фуру. — А после твоего звонка он, конечно же, пустит всё на самотёк и не пустится по твоему следу? — отец усмехается, но моего решения не изменить. Глеб должен знать. Точка. — Хочешь, чтобы я сбежала? — он выдыхает устало, как будто времени и вправду настолько мало, что его катастрофически не хватает на погоню за родной дочерью. И спустя каких-то пару секунд размышлений извлекает из кармана мобильник, протягивая его мне. Отлично. *** День встречает новыми заботами. Но по сравнению с её предыдущей жизнью, Оксане кажется это сущим пустяком. Если конкретнее — ей придётся включить весь свой актёрский талант, чтобы с замиранием слушать рассказ Леры о том, что ей всё-таки удалось сбросить маленький груз с души. Придётся кооперироваться с Наташей и поддерживать беременную подругу, а после ещё и радоваться тому, что ребёнок всё-таки от Морта. "О да, вот так радость..." — в голове Окс это звучит с натяжной иронией, а вот на деле девушка улыбается, играет глазами, обнимая Леру и говоря, как рада за неё. Чушь. Ни черта она не рада. Разве что очередные полчаса соплей и занудных рассказов о том, как голова болит теперь меньше, и как все силы теперь будут направлены на то, чтобы вернуть Морта в семью. И без него хорошо... — У меня и мысли не возникало аборт делать. Даже несмотря на то, в каких условиях живём, — "ага, в условиях жуткой тяги подняться на этаж выше и раздвинуть ноги перед бывшим", — но мы и не с таким справлялись, так что я уверена, что Эд скоро умоется собственной кровью и пойдёт на все четыре стороны. Мы обязательно что-нибудь придумаем. Оксана слушает вполуха, мысленно отвечая на отрывки речи Ясенской, но на знакомом ей имени акцент делает, ведя бровью и включаясь в разговор уже с долей заинтересованности. — Эд? — спрашивает ненароком, надеясь, что не вызовет подобным интересом подозрений. — Ублюдок этот, который забрал его у меня. — У нас, — Наташа включается, а Окс едва рвотный позыв сдерживает от этого чувства сплочённости. То ли потому, что приторностью отливает, то ли это зависть даёт о себе знать. Ведь такого единения ей отроду видеть не приходилось. Разве что с Вишну, который, кстати, очень на руку из города свалить решил. — Главное — не торопиться с решениями, — Оксана решает поддержать беседу, а сама глазками лисьими стреляет. Ибо кто знает, могла ли Нина предложить что-то подобное, или же боевой дух этой неугомонной никогда не засыпал. — Нина права, главное горячку не пороть, — Наташа поддерживает, Окс выдыхает, Лера не перестаёт живот свой наглаживать и кивать в знак соглашения. Ещё примерно минут пятнадцать, и Оксана освобождается ото всей этой любвеобильной своры. Топает в комнату, которую на данном этапе времени считает своей, и с порога вдыхает обжигающий аромат ментолового чая. Сименс возится на кухне, то ли пытаясь что-то приготовить, то ли пытаясь понять, как обращаться с огурцом, а блондинка лишь язвительно закатывает глазки и пребывает в полной готовности провести этот день так, как намеревалась с раннего утра, пока Лера в планы не влезла. Но где-то на начальном этапе замыслов она тревожно лоб морщит, когда на глаза попадается мобильный Миронова, коротко вибрирующий на тумбочке. Подсветка срабатывает на несколько секунд, но этого хватает, чтобы Оксана прочла входящее, которое только что поступило с неизвестного номера. Позвони сюда. Нина. "Блять" И это всё, что проносится в голове. Она дрожащими от злости руками хватает телефон, стараясь боковым зрением отслеживать движения на кухне, а сама же быстро удаляет сообщение, не оставляя от того и следа. — Не до тебя сейчас, милочка... — коварно улыбается, укладывая смартфон в прежнее положение. Маленькая победа. Блондинка выписывает шаги на кухню, на которой Глеб всё ещё пытается овладеть кулинарным мастерством. Кажется, его попытки кончаются в области "почистить огурец". — Бросай ты это дело, — Оксана лениво опирается на дверной проём, косо улыбаясь. — Я с ним позже расправлюсь, — Глеб угрожающе тычет ножом в неповинный овощ, и в следующее мгновение оказывается рядом с блондинкой, практически невесомо целуя в губы. — Я в душ быстро схожу. И можем выдвигаться. Девушка улыбается, кивает. Наблюдает, как Миронов на ходу сбрасывает с себя вещи и выуживает из шкафа полотенце. В ванной закрывается и позволяет тем самым наконец выдохнуть. Точнее — снять с себя эту маску своего близнеца, которая так похожа на неё внешне, но такая другая изнутри. Решая занять время, в которое Сименс себя в душе намыливает, она достаёт из косметички Нины косметику, кривя губы от "изобилия". — Что ты за мышь... — очевидно, пара блесков и карандаш для глаз — не то, к чему привыкла девушка с излюбленным боевым раскрасом. Но если отказ от броского макияжа и есть цена этой жизни, то почему бы и нет? *** — Тебе уже знаком этот город, — мы с отцом наконец выходим на улицу и я медленно начинаю понимать, что это место — то самое, куда мы когда-то бежали с Наташей. Но его речь всё ещё на втором плане, потому что я не буду спокойна до тех пор, пока не услышу голос Сименса. Прошло ведь уже, кажется, минут десять, а на мобильный отца всё ещё не поступало звонка. Чёрт... да он вряд ли телефон бы из рук выпускал, какого хрена вообще? — Дай мобильник, — перебиваю его на полуслове и протягиваю руку. Вижу в его глазах немой вопрос. — Глеб не звонит, я должна набрать и поговорить с ним. Отцу, к слову, делать ничего не остаётся. Пообещал ведь. Поэтому и достаёт сквозь нежелание телефон из кармана и мне в руки вручает, как будто я неугомонный подросток, не умеющий дышать без голоса своего парня. Отхожу от него на несколько шагов, чётко давая понять, что не сбегу. Останавливаюсь возле дерева и облокачиваюсь на его толстую кору, пока идут гудки. Один за другим. А после... после меня встречает женский голос. Женский, блять, голос, абсолютно идентичный моему собственному. И кровь в венах стынет, хочется закричать на весь районе и разбить телефон об землю, а потом, наверняка, схватить отца за грудки и потребовать, чтобы отвёз меня обратно. Но он сдержал обещание. Сдержу и я. Ровно как и свои позывы прибить сейчас же эту суку, которая прикидывается там мной. А после прибить и всех остальных, потому что, блять, различить, судя по всему, не смогли. И думать сейчас не хочу, что между ними там могло происходить. Я подумаю об этом через неделю, а пока не дам этой сволочи насладиться моментом. Даже не буду требовать позвать к телефону Глеба. Нет... Сейчас у меня совсем другие планы. *** Она рисует аккуратные стрелки и красит губы прозрачным блеском, красуясь перед зеркалом. Улыбается отражению, закатывая вскоре только что накрашенные глазки, когда телефон Глеба всё на той же тумбочке снова начинает вибрировать. Входящий. Тот самый номер, с которого пришло сообщение. Снова скошены губы. Снова волнение пытается прорваться сквозь непробиваемую стену самоуверенности, но Окс в мгновение срывает телефон с тумбы, принимая вызов и отвечая как можно более ядовитым голосом. — Слушаю, — и душу греет то чувство, когда она пытается представить, до каких размеров сейчас расширились глаза Нины на том конце провода. — Ты... — сквозь приличную паузу Нина отвечает каким-то неестественным голосом, превозмогая ярость. — Прости, Глеб сейчас в душе, не может подойти. Готовится к незабываемому вечеру, — скалится, стараясь говорить не так громко, как хотелось бы. И буквально чувствует, как всеми силами мыслей Нина пытается сжечь её дотла. Но не проходит и половины минуты забвения, как близняшка вдруг реабилитируется, начиная говорить совсем не по плану. Не по её плану, в который входила дикая бомбёжка и поток отборной брани. — Вот и отлично, — Нина выдаёт это весьма спокойно, чем и стирает наглухо улыбку с лица Окс. — Подмени меня там на недельку, а я пока дела свои улажу, — голос даже чуть задорный, и он выбивает Оксану из колеи довольно быстро, сбивая в голове всю программу. — И да... — теперь ступор приходится на другого близнеца, когда Окс не знает, что и говорить, просто держит телефон возле уха, стараясь не выронить, — не говори Глебу об этом звонке. Нина сбрасывает вызов, оставляя так Оксану стоять посреди комнаты. Та даже не замечает, как просто пялится куда-то в окно, забываясь, и даже упуская тот момент, когда Сименс выходит из душа с повязанным на бёдрах полотенцем. Его присутствие сейчас, кажется, не волнует. Блондинка словно в замедленном действии поворачивает в его сторону голову, всё ещё держа в руке его телефон, а после уже ловит на себе его вопрошающий взгляд, не сразу врубаясь, как оправдает свой жест. — Кто звонил?