My Hero Academia

От Деку ярко и сильно пахло кровью и болью. Кацуки почуял сразу, как только тот открыл дверь дома, в котором они жили втроем с момента окончания обучения в академии. Животные инстинкты никогда не подводили Бакугоу. Как и поразительно острое обоняние. Да и Кацуки просто научился чувствовать Деку. После стольких лет вместе это выходило на автомате. — Изуку, что случилось? — решился первым спросить Тодороки, протягивая руку, чтобы коснуться, но Деку впервые отшатнулся от него, как от прокаженного, не решаясь даже глаз поднять. Шото застыл на месте, смотря на Деку большими глазами. А тот, словно поняв что-то, осторожно коснулся все еще протянутой к нему руки, на мгновение переплетя пальцы. — Прости, Тодороки, — выдохнул Изуку коротко и как-то задушенно. — Я просто устал. Отосплюсь, и все будет нормально. И он хотел уйти, но внезапно оглушительно громко и коротко зазвенел телефон. Деку вздрогнул и ощутимо побелел. Прикусил губу, пропарывая кожу зубами и пуская кровь. И без того яркий ее запах, который чувствовал Кацуки, усилился. И Бакугоу готов был молить о том, чтобы это действительно не было тем, о чем он думал, потому что запах крови шел не от всего тела Деку, а лишь от определенной области. Среагировав быстрее, чем Деку успел улизнуть к себе в комнату и закрыться там, оградив себя от всего мира, Кацуки схватил тонкое запястье, дернув на себя. Деку привычно ойкнул, впечатавшись носом Кацуки в грудь. Тот воспользовался минутным замешательством героя, чтобы выхватить из его кармана телефон, на экране которого высветилась одна единственная фотография. Деку, их, черт возьми, Деку, был полностью обнажен, с широко расставленными ногами, между которыми расположился какой-то волосатый и страшный мужик. Его грубые руки придерживали стройные ноги, а толстый член раздвигал гладкие и розовые мышцы входа. По внутренней стороне бедра стекали тонкие струйки крови. Деку плакал, прикрыв глаза и закусив губу. Его грудь и лицо были покрыты белесыми подтеками семени, а руки держали еще двое мужчин, высоко задрав их над головой. У Бакугоу кровь застыла в жилах, стоило только увидеть. Ему показалось, что кто-то с силой воткнул нож в спину. Его затрясло. От отвращения, злости и поглощающей ярости. Кацуки готов был рвать на куски, в голове набатом била лишь одна мысль: «Убить!» Ему впервые со школьного времени так хотелось крови. И пусть в далеком прошлом Кацуки грешил не меньше, чем эти ублюдки, потому что сам издевался над Изуку и частенько избивал его, о чем будет сожалеть всю жизнь. Пусть Деку простил ему все до последней мелочи, но сам Кацуки этого никогда не забудет. — Кто? — прорычал Кацуки, неосознанно сильно, до синих отпечатков пальцев на коже, сжимая запястье Изуку. — Кто, черт возьми? Мидория не ответил. Лишь уткнулся лбом в грудь, сжав в пальцах рубашку Бакугоу. Его трясло так, что дрожь через прикосновения передавалась самому Кацуки. Тот чувствовал ее каждым сантиметром собственного тела. И это дало ему шанс немного остыть. Он коротко выдохнул, отбрасывая телефон в сторону. Тот с грохотом рухнул на пол, разлетаясь на осколки. Плевать, потом они купят новый. Сейчас важно не это. Обвив сильными руками хрупкое тело Изуку, Бакугоу сильно прижал его к себе, зарываясь носом в пахнущие яблоками волосы. Тодороки тоже оказался рядом, прижимаясь грудью к спине Деку, утыкаясь носом ему куда-то в шею и осторожно поглаживая по напряженным рукам, спускаясь ниже от плеча, к предплечью, после находя ладонь и переплетая пальцы. Для Деку это стало словно спусковым крючком. Он тихо всхлипнул, а потом просто сорвался в рыдания, крича в голос и захлебываясь слезами. За все время, что они вместе, такое с ним случалось впервые. Ведь Деку разучился плакать из-за себя. Он делал это за других, но никогда это не было похоже на то, что происходило сейчас. Единственный раз, когда он так не мог успокоиться, был тогда, когда погиб Всесильный. Деку знал его больше всех и скорбит сильнее всех. А Кацуки и Тодороки просто были рядом, не зная, что еще они могут сделать. И сейчас тоже. Оба, привыкшие решать проблемы силой или же точными расчетами, сейчас не были способны ни на что. Просто обнимать Деку, старающегося приглушить судорожные рыдания, рвущиеся наружу. Кацуки кусал губы, терзая их до крови, потому что слышать сорванные крики ему было тяжело. Деку захлебывался воздухом, кричал и кричал, судорожно сжимая в пальцах рубашку Кацуки. Вторая его рука была в плену у Тодороки, и тот тихо выдыхал всякий раз, как чужие ногти впивались в его ладонь. Но руку вырвать не пытался. Стоял неподвижно в одном положении, касаясь лбом затылка Деку. Кацуки чувствовал его злость, понимал, что тот едва может контролировать свою причуду. Левая сторона его лица начинала гореть, а правая рука — покрываться тонкой коркой льда. И Бакугоу понимал его, потому что самому контролировать себя было тоже трудно. Хотелось найти, взорвать этих ублюдков к чертовой матери, разорвать их на куски. — Простите, — внезапно раздалось сквозь бесконечные рыдания и крики. — Каччан, Шото, простите. Я теперь… они… Тихий горячий шепот, словно в бреду, резанул по нервам. Кацуки и Тодороки одновременно вздрогнули. Деку продолжал извиняться, твердя что-то о том, что они обычные люди, и он не мог применить причуду на них. А потом они стали присылать ему фотографии. Он мог потерять статус героя, поэтому пытался разобраться сам. И теперь он отвратительный и грязный, потому что все эти люди делали с ним такое. Он был похож на сумасшедшего, который бредит. Его тихий и надрывный голос пугал. Его извинения больно отдавались где-то внутри. И Кацуки не мог долго этого выносить. Потому что дрожь Деку он все еще чувствовал. И он ударил. Точным и тяжелым ударом в живот Бакугоу вырубил Изуку, заставив того обмякнуть и безвольной куклой повиснуть на них обоих. После чего Кацуки передал Деку в руки Тодороки. — И что ты собрался делать? — спросил Шото, поднимая бессознательного Мидорию на руки. — Побудь с ним, а я разберусь с этими, — процедил Бакугоу, набрасывая куртку с капюшоном. — Они гражданские, — заметил Тодороки. — Если применишь на них причуду, лишишься геройского звания. — Причуда мне не понадобится, — Бакугоу многозначительно сжал в кулаки руки в перчатках без пальцев. — Он и мне дорог, вообще-то, поэтому ты не можешь пойти разбираться один, — Тодороки не хотелось оставаться в стороне от этого, потому что Мидорию он любил в равной степени и не мог так просто спустить с рук этим тварям то, как они обошлись с ним. Но одного взгляда Кацуки хватило, чтобы отпали все возражения. — Это мое право, половинчатый, — прорычал тот и хлопнул дверью. И Тодороки понимал. Они много времени провели рядом, поэтому он научился понимать этого взрывного парня лучше, чем кто бы то ни было. Они оба любили Мидорию до безумия, были зависимы от него, потому что им обоим он спас не просто жизнь. Он спас душу, если она у них, конечно, была. На этой почве сложились некоторые доверительные отношения. Тодороки и Бакугоу просто смирились с тем, что в жизни Деку их всегда будет двое. И научились уживаться друг с другом. А потом даже прикипели. Тодороки смог полюбить этого взрывного парня, выросшего со временем в хорошего человека со стойкими идеалами и целями, а Бакугоу в своеобразной форме прикипел к Шото, научившись различать эмоции там, где другие их не видели. Но все равно между ними была чудовищная разница. И она являла собой совместное прошлое Бакугоу и Деку. То чувство вины, которое Кацуки испытывал вот уже много лет, не давало ему спокойно жить. Мидория его простил уже давно, выдохнув «я люблю тебя» и тем самым словно отпустив все грехи, но сам Бакугоу себя не сможет простить никогда. Потому что он был упрямым ублюдком, который причинял боль человеку, заключавшему в себе саму жизнь Бакугоу. И поэтому Шото понимал, по какой причине тот хочет сделать все сам.

***

У Бакугоу была хорошая память. Порой даже слишком хорошая. И в некоторых случаях он ненавидел ее, потому что не мог выбросить из головы ничего из того, что действительно хотелось бы. Но сейчас ему это пригодилось. Бакугоу стоял возле довольно неприметных и потрепанных жизнью складских помещений на берегу озера. Ветер шуршал камышами, а озерная вода перебирала песок у берега. Потрясающе романтичное место для встречи с такими козлами. Судя по тому, что здесь отчетливо чувствовался запах Деку, приходил он сюда довольно часто. Кацуки боялся даже представить — насколько. Внутри сразу начинало жечь, словно вместо крови по венам тек нитроглицерин, готовый взорваться в любую секунду. Бакугоу скрипел зубами, сдерживая себя всеми силами. Ему нельзя использовать причуду. Слишком многим известно, кто именно может использовать ее. Натянув на голову капюшон и засунув руки в карманы, Кацуки без церемоний выбил хлипкую дверь склада с большой цифрой «6» на стене. Вошел внутрь, рассматривая наполовину пустое огромное помещение, в котором находилось от силы человек 10. И на полу были бережно разложены несколько далеких от стерильности футонов, пропахших потом и спермой, с размытыми отпечатками крови на них. И живописно выставленными игрушками для постельных утех. Значит, сегодня Деку ждало такое… Бакугоу выдохнул, тихо порыкивая от злости. И продолжал держать руки в карманах. — Че уставились, паршивые твари? — прорычал он, рассматривая удивленных верзил. — Ждали веснушчатого и пугливого котенка, да? — А ты кто такой? — пробасил один из них, поднимаясь с перевернутого ведра, служившего стулом, и подходя к Бакугоу. — За то, что вы, суки, сделали с ним, я вас на куски порву! — самодовольно заявил Кацуки, ухмыляясь. — Сегодня трахать, увы, будете не вы, а вас! На каждом использую тот арсенал, что вы тут выставили! — Ты ахренел, сопляк? — верзила выбросил вперед кулак, но Бакугоу оказался быстрее, подныривая, чтобы уйти от удара, и основанием ладони ударяя мужчину в челюсть. Тот покачнулся и мешком осел на грязный пол склада, мыча от боли и зажимая рукой рот. Кажется, он откусил себе язык. Это стало сигналом для остальных. На Кацуки бросились со всех сторон, пытаясь одолеть его числом, но опыт героя, прошедшего куда больше, чем свора пьянчуг без роду и племени, отражался в каждом движении Бакугоу. У него всегда были рефлексы на уровне звериных и потрясающая реакция, которая много раз спасала ему жизнь. И сейчас Бакугоу предугадывал едва ли не каждый удар, уклоняясь и ударяя в ответ. В нем кипели ярость, боль и горечь. Бакугоу буквально готов был взорваться от всего, душившего изнутри. Перед глазами стояли кричащий от бессилия Деку и фотография. Кацуки всегда думал, с того самого момента, как они окончили Юэй, что больше по его вине с головы Деку не упадет ни один волос. Больше по его вине Деку никогда не придется плакать. Потому что Бакугоу уже достаточно дерьма принес в его жизнь из-за своей недалекости и юношеского максимализма. И теперь вот не смог уберечь. Деку ведь стал сильным, первым героем, получил то место, которое по праву принадлежало ему уже давно. Но самого себя он все еще не мог защитить. И Тодороки с Бакугоу были нужны именно для этого. Только вот залажали уже в который раз. Бакугоу не обращал внимания на то, кого он бьет. Он просто бил. Механически уклонялся и наносил удар за ударом, слыша болезненные стоны в ответ и хруст ломающихся костей. Да, он герой и не должен пользоваться методами злодеев, но иногда гуманность стоило затыкать куда подальше. Ведь Бакугоу готов был не просто избить этих ублюдков. Он готов был убить. Разорвать голыми руками. Но не делал этого. Ради Деку. Он, черт возьми, теперь готов был сделать ради Изуку все. Даже сдохнуть, если тому это понадобится. Внутри все передернулось, когда взгляд Бакугоу упал на руку одного из нападавших. На ней была небольшая татуировка в виде птицы. Такая же, что он видел на фотографии у мужчины, трахавшего бессознательного Изуку. И перед глазами словно все заволокла кровавая пелена. Бакугоу рванул вперед, хватая мужчину за шею и сильно сжимая пальцы. Тот захрипел, перехватывая запястье героя, надеясь ослабить хватку. Но Кацуки лишь прорычал угрожающе, сдавливая еще сильнее. — Это был ты, верно? — спросил Бакугоу, отшвыривая мужчину в сторону. — Понравилось трахать символ мира, а? — А ты мстить за него пришел, паршивый щенок? — мужчина сплюнул кровь и захрипел, растирая следы от пальцев, оставшиеся на шее. — Или самому хочется побывать на моем месте? Бакугоу мог бы сказать, что на его месте он вот уже шесть лет, но не стал. Раскрывать свою личность не стоило. Общественности не понравится, если герой нападет на обычных гражданских, пусть даже те и совершили изнасилование. Если раскроется еще и этот факт, Деку никогда себе не простит и не сможет больше даже на глаза людям показаться. — Никогда бы не подумал, что грозный символ мира будет так стонать и просить остановиться, пока я буду брать его раз за разом, — продолжил мужчина, повышая градус ненависти Бакугоу до предела. — Я надеялся сделать это еще раз, но ты некстати вмешался. Короткий рык — и мужчина оказался прижат ступней к стене за горло. Бакугоу надавил сильнее, лишая кислорода, заставляя хрипеть. После чего подобрал с пола небольшой карманный нож. Внимательно рассмотрел его, переводя взгляд с оружия на мычащего мужчину. Тот, видимо, стал понимать, что именно задумал Кацуки. — Я тебе обеспечу дальнейшую потрясающую жизнь, сука! — процедил Кацуки, приспуская штаны мужчины. Касаться чужого члена было противно. Хотелось проблеваться и вымыть руки, предварительно содрав с них кожу. Поэтому расшаркиваться Бакугоу не стал. Одного точного движения хватило, чтобы отрезать член у самого основания. Мужчина закричал от боли, трясущимися руками хватаясь за обрубок и пытаясь остановить кровотечение. Его лицо, все в слезах и соплях, потеряло былую уверенность. Бакугоу же вытер рукоятку ножа о куртку, чтобы стереть отпечатки, и вложил оружие в руки одного из бессознательных дружков кастрированного. После чего Кацуки вызвал копов, оставив остальное им, и поспешил удалиться.

***

Тодороки о случившемся не спрашивал, хотя и понимал, что передаваемые по телевизору новости — это дело рук Кацуки. Он лишь изредка посматривал обеспокоенно и качал головой. Но не спрашивал, за что Бакугоу был ему благодарен. А вот Изуку закрылся от них, словно они стали ему чужими. Да, он все еще притворялся символом мира, фальшиво улыбался на камеру и спасал людей, но приходя домой закрывался в своей комнате, не подпуская ни Бакугоу, ни Тодороки. И Кацуки просто не выдержал. Схватив Деку поперек талии, когда тот только вошел в дом, Бакугоу закинул его на плечо и отнес в спальню, завалив на постель. Деку весь сжался, когда Кацуки навис над ним, и закрыл глаза. Его снова затрясло. — Деку, глаза открой, — как можно более спокойно и мягко попросил Кацуки. — Посмотри на меня, окей? Ты же знаешь, что я ничего не сделаю. Бакугоу старался быть нежнее и мягче. Потому что Мидория как раз и был создан для этих чертовых нежности и ласки. Но в том то и дело, что Бакугоу просто не умел. Не научили. Он не умел заботиться о людях. Он всегда делал все для себя. А теперь хотел все делать для Изуку. Деку глаз не открыл. Отрицательно покачал головой, прижимая к себе подушку. Его длинные ресницы подрагивали. А стоящий в дверях Тодороки наблюдал за всем с пристальным вниманием. — Изуку, — осторожно позвал Кацуки, проводя пальцами по мокрой от слез щеке Деку. И тот дернулся, как от удара. Тихо выдохнул и открыл большие и яркие зеленые глаза. Кацуки всегда любил этот чертов зеленый цвет. — Здесь только ты, я и этот половинчатый придурок, — в подтверждение его словам Тодороки мягко опустился на кровать рядом с головой Деку, поглаживая тонкими пальцами по голове. — Ты нас боишься? — Нет, — Изуку отрицательно покачал головой, смотря поочередно на Кацуки и Шото. — Нет, не боюсь. — Тогда не отталкивай, — неожиданно даже для себя задушено попросил Бакугоу. — Я сдохну без тебя, и ты это знаешь. Деку удивленно распахнул глаза. Услышать такое от Каччана было подобно самому большому откровению. Потому что он не любил попросту трепаться о чувствах. Он о них вообще никогда не говорил. Мидория чувствовал, что тот любит его, но иногда ему казалось, что он лишь сам себе это придумал. — С чего бы мне…? — Деку протянул руку, зарываясь пальцами в жесткие волосы. — Ты никогда не говорил… — Я люблю тебя, придурок, — прервал его Кацуки, утыкаясь лбом в лоб. — И реально сдохну, если это потребуется. — Я тоже тебя люблю, — отозвался Тодороки, мягко касаясь кончиками пальцев щеки Мидории. — Тебе стоит больше полагаться на нас. — Но после всего… — начал было Изуку, но раздраженный Бакугоу заткнул его грубым поцелуем, постепенно смягчаясь и почти ласково проводя языком по потрескавшимся губам Мидории, слегка покусывая, проникая языком внутрь. — Заткнись, чертов Деку, — хрипло выдохнул он. И Изуку послушно заткнулся. Ему было тяжело пережить то, что случилось, тяжело снова позволить этим двоим прикасаться к себе, потому что казалось, что так он испачкает еще и их. Но сейчас все мысли испарились, оставив место только им троим. Деку буквально задыхался от непривычно большого спектра чувств. Потому что Бакугоу впервые прикасался к нему так, словно держал в руках драгоценность. Раньше за ним никогда нельзя было заметить приступов особой нежности, но Деку удалось смириться с этим и даже полюбить ту грубость и резкость, какую тот предпочитал в постели. Но сейчас все было иначе. Они оба следили за каждым движением Деку, прислушивались к его выдохам и тихим просьбам. Тодороки прижимался сзади, поглаживая по спине вдоль позвоночника, целуя и прикусывая чувствительную шею, оглаживая плечи и руки, вызывая табуны мурашек от соприкосновения горячей и холодной кожи. Бакугоу уселся между разведенных ног Деку, целуя того долго, неторопливо, при этом растягивая скользкими и мокрыми от смазки пальцами. Он двигался в Деку плавно и осторожно, боясь причинить лишнюю боль. Другая его рука лежала на колене Изуку, вырисовывая на коже замысловатые узоры. Деку хватало лишь на то, чтобы стонать и тихо просить о большем. Из памяти стерлись все те холодные и грязные ночи, проведенные на складе. Словно бы этого никогда и не было. Он догадывался, что это Кацуки позаботился о том, чтобы все эти мужчины оказались наказаны, и был ему благодарен. Но вслух сказать не решится, потому что Кацуки словно бы не хотел, чтобы об этом распространялись. Мидория чувствовал тепло, разливающееся по телу. Его трясло, словно в лихорадке. Он звал Бакугоу и Тодороки по именам, цеплялся за них скользкими от пота пальцами, испещренными шрамами. Тодороки целовал его руки, словно бы прося прощение за то, что было в прошлом. Кацуки тоже просил. Молча. При этом осторожно касаясь других шрамов на теле, которых у Деку было много. Изуку думал, что снова будет больно, потому что много времени прошло с последнего раза, но больно не было. Деку всегда нравилось принимать их обоих, прижимаясь спиной к горячему Тодороки, слыша над ухом его тихий и глубокий голос с рычащими нотками, и смотря в лицо Кацуки, видя, как его красные глаза становятся еще ярче. Он хрипел, запрокинув голову, ловил ртом воздух и стонал. Чувствовал их каждой клеткой тела, ощущал все то, что они хотели ему сказать, но не могли. Достаточно было прикосновений, взглядов и выдохов. Деку ведь умел понимать. За столько лет он научился читать их, как открытую книгу. Ровно как и они его. Потому что они научились доверять. — Ты наш, Деку, — прохрипел Бакугоу, толкаясь сильно и глубоко и замирая, уткнувшись Мидории в плечо. Тодороки тоже замер, целуя Изуку в шею. Тот широко приоткрыл рот в немом крике, чувствуя, как внутри разливается горячее семя. Крупная дрожь прошила все тело, после чего Деку ослабел, заваливаясь на бок, но эти двое одновременно поймали его, осторожно укладывая на кровать. — Твои проблемы — это наши проблемы, Мидория, — поддержал Тодороки, на этот раз разворачивая Деку к себе лицом и целуя припухшие и яркие красные губы. Бакугоу прижался сзади, обвивая сильными руками за талию и оставляя на шее четкий отпечаток зубов. — Если ты еще раз закроешься от нас — пришибу, — процедил Бакугоу, и Мидория понял, что действительно пришибет. Поэтому он усмехнулся, придвигаясь ближе к Кацуки и обнимая Шото за шею, утыкаясь последнему носом между шеей и ключицей. — Больше не буду, — пообещал он. — И, Каччан, спасибо. Бакугоу не нужно было объяснять, за что именно «спасибо». Он понял и сам. И лишь фыркнул в ответ. — Спи давай, Деку. Кацуки не считал, что достоин благодарностей. Потому что это само собой разумеющееся, что он будет мстить за любое причинение боли Изуку. Больше слез этого придурка он не допустит.