Я отдал всё, а всё, что дал ты — сладкую боль. Так кто же спасёт нас теперь, когда пепел упадёт на землю? Я отдал всё, а всё, что дал ты — сладкую боль. Boy Epic — Scars
Темнота сумерек повисла над комнатой, сгущаясь где-то под потолком сизым сигаретным дымом. Жидкость цвета янтаря мерно облизывает края низкого бокала, чуть покачиваясь в руке, балансируя в ленивом жесте пальцев. Колонки музыкального центра по кругу проигрывают одну и ту же песню вот уже час или два подряд, но он не ведет счет времени. Оно будто остановилось, задыхаясь в тесном мраке, изредка прорываемое звоном бокала о дерево прикроватной тумбы или шумным выдохом в пустоту спальни. Глаза слезятся от дыма, горло неприятно саднит после обжигающего нутро алкоголя, что сейчас растекается по венам, даря иллюзорное освобождение. Слова из песни будто въедаются в кожу своей правдивостью, хриплый голос вокалиста не даёт утратить связь с мутнеющей реальностью: «In love with you again, so I Can fall apart again». Хах, снова потерять голову?! Кто бы мог подумать, что даже спустя столь длительное время он будет лелеять свою боль, оберегая. Лишь на очередную чертову ночь, бередящую кровоточащую рану воспоминаний, что хочется вырвать из груди вместе со слепо верящим сердцем, умоляя небеса подарить избавление. Но эта мука сладкой истомой расползается в сознании Таканори, проникая из прошлого в настоящее. Кожей ощущаю теплоту твоего дыхания, что оставляет мурашки на плече. Ты улыбаешься куда-то мне в шею, я чувствую это на подсознательном уровне, шершавыми кончиками пальцев рисуешь незримые узоры вдоль по позвоночнику. Утро встречает нас солнечным теплом, просачиваясь сквозь прозрачный тюль спальни, рассеивая воспоминания о запретности ночи. — Така… Таканори, — так тепло, хрустящий звук твоего шепота, будто пробуешь моё имя на вкус, смакуя. С твоих губ оно слетает, опаляя пряной горечью корицы с привкусом утреннего кофе, оседая на кончике языка вместе с жарким поцелуем. — Чёрт! Чёрт! Зачем опять… Зачем?! За что ты так со мной, — грудную клетку будто сдавило без шанса на вдох. Бокал, выскальзывает из ослабевших пальцев, выливая своё содержимое на чистоту бежевого ковролина. Резко сажусь на полу, сжимая футболку на груди. Как же чертовски больно, в который раз. Очередной приступ удушья от яркости воспоминаний, что оставил за собой незримой нитью тот, чье имя так и не стирается с губ. Даже с течением времени. Провожу рукой, будто стирая прежние поцелуи, что застыли печатью. А что если я, что если я… Нет! Нет, нельзя вновь дать волю своей слабости пробиться наружу хлипким ростком надежды, я так старательно сдерживал воспоминания, приходя в иллюзорный баланс последний год. Целый год, собирая себя по кусочкам, составляя цельную картину мира для себя одного. Чертов год, что с каждой прошедшей секундой все больше стирает воспоминания о тебе. Тишину комнаты полосует звонок мобильного, вздрагивая, будто выныриваю в реальность, слепо шаря вокруг в поисках телефона. Это минутная слабость — она непростительна. Она порочна. — Слушаю. — Таканори, ты как себя чувствуешь? Ты сегодня так неожиданно сорвался с репетиции, всё в порядке? — В который раз взволнованный голос Кая в телефонной трубке, сейчас его забота только раздражает накалившиеся до предела нервы блондина. — Порядок, Лидер-сан, просто немного нездоровиться, к завтрашнему дню соберусь, — старательно пытаюсь скрыть нетрезвую интонацию в голосе, подбирая слова. Попутно потирая уставшие от линз и косметики глаза, размазывая тени по лицу, опять забыл умыться. — Така, ты опять пьешь? Завтра же съемки, как ты… — Кай, не волнуйся, я буду. Всё, до скорого, — не дослушав причитания Лидера до конца, сбрасываю вызов, бросая девайс на расправленную постель. Еще раз, втянув носом прокуренный воздух, покачиваясь, направляюсь в ванну, чтобы привести себя в порядок. В зеркальном отражении, будто насмешкой бледное лицо с потеками макияжа, всклокоченные и спутанные волосы, съехавшая с одного плеча безразмерная футболка, обнажающая постыдный засос на ключице — всё это он, теперь это его неповторимый образ, надломленный, сокрытый в тени собственных сомнений. Но такой до минимальной чёрточки в отражении зеркала правильный. Теперь это домината. Сейчас всё как надо, нет резонанса и амбивалентности эмоций. Правильно, теперь всё правильно — без права на ошибку, только хочется содрать эту кожу вместе с засосами и остатками чужих поцелуев. Эти мысли разрывают голову, оставляя червоточины в мозгу. Хочется отмыться от этого, соскрести неуверенность с себя, смыть в канализацию с потоками воды под душем, чтобы холодные капли привели в чувство разгоряченное тело, чтобы вновь жить как раньше. Как раньше… До этой запретной близости. Как же ему не хочется этой ночью вновь быть одному, лишь бы заглушить эту пустоту внутри, заполнить хоть на время, сотворить иллюзию. Ему удавалось обманываться целый год, но самообман обернулся крахом. Именно поэтому… Может это и есть выход? Но его здесь нет. Быстро умываюсь, смывая макияж, прохожусь расческой по волосам, укладывая их в подобие прически, меняю одежду и белье на чистое. Собрав все бутылки в спальне, заправляю постель. Я не оставлю следов своей слабости, пусть и минутной. У меня нет на неё права. Задумчиво скольжу взглядом по обнаженному телу, очерчивая плавный изгиб ягодиц, подтянутый торс, крепкую грудь, желанную шею с красными отметинами — укусами, заглядываю в бездонную черноту глаз, где насмешливо плескается еще не утихшая страсть. Опаляет, чувствую жар, словно мотылёк лечу навстречу тебе, не боясь своей смерти в огне запретного желания. Протягиваю вперед руку, чтобы кончиками пальцев еще раз коснуться скулы, прочертить линию над соблазнительно пухлой верхней губой, обводя по контуру. Ты перехватываешь меня за запястье, подминая под себя, пригвоздив своим горячим телом к кровати, покрывая бледную кожу поцелуями, шепча слова, что стерлись из памяти. «Юу» — обессиленно повторяю звук когда-то любимого имени. Когда-то? Я готов пасть перед тобой ниц, прекратив эту злосчастную игру в гордость. Что если я приду, и буду молить тебя? Но у меня нет на это право, мы совершили ошибку, это крах, прошлое рассыпается в руках на мелкие куски. Потому что выхода нет, его больше нет. Чувствую себя сломанной куклой с телом на шарнирах, как вновь ожить, чтобы перестать видеть правду? В очередной раз набираю давно заученный номер, будто на автомате, не помня себя, не чувствуя рук. — Айя, ты мне нужна сегодня. Сейчас, — чувствую обжигающую ярость, что поднимается внутри, но по-другому никак. Это мой антидот, ведь слишком много ненависти, чтобы всё так просто отпустить. Она напоминание о неправильности моих выводов. Она напоминание о моих пороках — боль и наказание. Но так я хотя бы чувствую, что еще жив, пока раны кровоточат всё отчаяннее. Как всегда нет времени для слов, ласки ни к чему. Она вновь пришла, хоть и знает, что я её совсем не люблю, скорее уже почти ненавижу. Мы оба подыгрываем друг другу, только в её услужливом взгляде лишь мольба, что бесит и распаляет каждый раз, заставляя подчиниться. Ведь я ненавижу этот взгляд побитой собаки, глядящей на хозяина влюбленными глазами. Меня злит моя беспомощность перед прошлым, поэтому в настоящем всё хочется взять под жесткий контроль, без права на иной выход. Без лишних прелюдий бросаю её на кровать, подминая нежное тело под себя. Слишком хрупкая, будто хрустальная орхидея, которую хочется выкорчевать как сорняк, раздавить голыми руками, пронзая ладони осколками. В жестоком поцелуе сминаю послушные губы, кусая до крови, истязая, словно демон, забирающий душу. Нежность, что тонет в пороке омраченных надежд. Мне остается лишь усмехаться. Сдираю с послушного тела одежду, Айя лишь призывно улыбается, как всегда готовая к очередной жестокости. Нежная линия шеи, плавные округлости аккуратной груди, тонкая талия, шелк кожи. Вдыхаю её приторный аромат, чтобы рассеять пряный аромат корицы, что осел где-то в легких. Властно развожу длинные ноги коленом, снимая нижнее белье. Она раздета полностью, горячо дыша, шепчет моё имя, призывно двигая бёдрами. Юное тело в черноте похоти, хочется стереть её улыбку с накрашенных губ, желание уничтожить её, отчаянно сжимая в руках захлестывает с головой. Слишком много ненависти, чтобы всё отпустить. Я отчаянно возбуждаюсь глядя на её покорность и ничтожность передо мной. Вхожу резко и без подготовки в разгоряченное тело, сминаю в руках упругую грудь, остервенело вбивая её в матрац. Она стонет и кричит, принимая жестокость, замаскированную под страсть, а мне нестерпимо хочется заткнуть её. Обхватываю пальцами её тонкую шею, чуть сдавливая, чувствуя, как бьется её жизнь у меня в руках. Так легко сломать…Так просто, как наше доверие. Потому что выхода нет, его больше нет.