Жизнь взаймы

      Он сидел, прислонившись спиной к камину, и в который раз перечитывал странное письмо, все еще пытаясь понять — правда ли то, что в нем написано, или это чья-то очередная шутка. Ему передали это письмо со смехом: «Тут тебе какая-то ненормальная фанатка пишет»… Но он чувствовал, что все не так просто. Письмо было не просто странным, оно было на грани фантастики, поверить в написанное было невозможно. Но в глубине души он знал, что в жизни часто происходят невозможные вещи. И он читал его снова и снова, пытаясь увидеть фальшь, хотя бы какой-то намек на ложь. Но не видел… «Уважаемый мистер Джексон!» — начиналось письмо… Фанаты никогда не обращались к нему так. Они уже много лет звали его просто Майкл. Непохоже было, что пишет фанат. Ему стало любопытно.       «Я не знаю, прочитаете ли Вы это письмо. Но пишу с надеждой на то, что каким-то непостижимым образом оно все же попадет к Вам. Хотя надежда на это — лишь призрак.       Мне пятнадцать лет, меня зовут Лана. Я пишу вам из далекой страны, где вы никогда не были. Это Россия. Невероятная страна с ее бескрайними березовыми рощами, в которых шелест листьев напоминает шепот давно ушедших великих людей. Страна с могучими реками, которые гордо несут свои воды и волнами накатывают на песчаные берега, рассказывая волшебные истории. Страна с огромными степями, где можно раскинуть руки навстречу миру, и непроходимой тайгой, куда месяцами не проникает даже луч света. Страна, где закаты и рассветы идеальны для написания картин, а звезды так близко, что можно до них дотронуться. Страна, где живет 150 миллионов человек. И я. Одинокая песчинка на огромном пляже. И среди этих миллионов я одна».       Он не знал ее, не знал Россию. Но он представлял себе то, что она описывает. А еще он прекрасно понимал, что значит быть одним среди миллионов. Именно поэтому он и читал это письмо в который раз, пытаясь нащупать ту грань, за которой правда превратится в ложь.       «Я надеюсь, что если это письмо все же попадет к Вам, Вы прочитаете его до конца. Конечно, я знаю, что Вы не поверите мне. Да и кто бы поверил на вашем месте? Мне не верит даже моя семья. Но я должна попробовать сделать все, что в моих силах. Я хочу Вам помочь. Вы можете спросить себя — чем мне может помочь пятнадцатилетний подросток? Но не спешите давать ответ на этот вопрос. В мире много вещей, которых мы не понимаем, в которые мы не верим. Но это не мешает этим вещам быть. Вам это известно лучше, чем кому-либо».       Письмо было написано на английском, но он не нашел в нем ни единой ошибки, указывающей на то, что человек пишет не на родном языке. Это его удивляло. Подросток из России, который витиевато изъясняется на чужом языке… Он и то иногда делал ошибки, а ведь английский его родной. В письме не было ни единой. Объяснение содержалось в самом послании, но он все еще не мог в него поверить. Он никогда не встречал таких людей.       «Вы, наверное, удивлены, что я свободно владею английским языком и пишу Вам на нем. Но так уж распорядилась судьба, что кроме родного русского, я свободно владею еще четырьмя языками. И в данный момент изучаю еще два. У меня врожденная склонность к языкам и фотографическая память в одном наборе. Мне самой трудно иногда это принять. Но языки даются мне очень легко, как и все остальное, что требует запоминания большого количества информации. Моя память не дает мне забыть ничего из того, что я когда-либо увидела или прочитала. Вы можете подумать, что я счастливая, раз ничего не забываю. Но это не так. Потому что мне очень хотелось бы забыть многие вещи и жить, как остальные люди. Но мне этого не дано. Я помню абсолютно все. И это моя беда. Вы не можете себе представить этого».       Она ошибалась. Он не считал ее счастливой оттого, что она все помнит. Он и сам хотел бы забыть многие вещи. Если бы это случилось, он был бы гораздо счастливее. Но помнить абсолютно все, как эта девочка — такого он представить действительно просто не мог. Он пытался. И с ужасом думал, что чувствует она, когда хочет забыть и не может. Он не хотел бы жить в таком кошмаре.       «Наверное, Вы сейчас читаете (если читаете) и смеетесь. Это ваше право. И если мои слова смогли вызвать у Вас улыбку (хотя я рассчитывала на другое), то я уже не зря написала это письмо. Я люблю, когда вы улыбаетесь. Ваша улыбка помогает мне жить. Но мне совсем не смешно. Я писала это письмо с надеждой на то, что смогу Вам помочь. Если Вы мне поверите. И я очень хочу, чтобы Вы действительно мне поверили. Я не претендую на какое-то особое отношение, я просто прошу прочитать до конца».       Эта просьба — прочитать до конца — была такой искренней, что он не смог устоять, хотя письмо было длинным, и он с самого начала решил, что не будет его читать целиком. Он услышал в этих словах скрытую боль и мольбу быть понятой — те вещи, с которыми он жил много лет. И он не смог отказать в такой малой просьбе. Он прочитал его. А потом снова. И снова. И каждый раз поражался — как может подросток писать о таких вещах, которые непонятны всему миру, но так созвучны с ним самим…       «Чтобы Вы поняли причину, по которой я Вам пишу, расскажу Вам историю. Она случилась много лет назад. Тогда меня, еще совсем маленькую, ужасно мучили головные боли. Меня возили по всем врачам, но так и не смогли найти причину. Даже говорили, что я все выдумываю. Но однажды я поскользнулась, упала и сильно ударилась головой. Мама боялась, что у меня сотрясение мозга. Но все обошлось, хотя я неделю провалялась в кровати, и шрам остался на всю жизнь. Но не это важно. Главное то, что головная боль ушла. Я обрадовалась. Но через некоторое время я уже хотела, чтобы она вернулась. Потому что вместо нее я стала узнавать ужасные вещи. Если я слышала голос незнакомого человека, у меня перед глазами начинали мелькать отрывки из его жизни. Не мои воспоминания, а его собственные. А уж если ко мне прикасались, я видела не только прошлое, но и будущее. В эти секунды я проживала чужую жизнь. Со всеми страданиями, болью, слезами, смертью. Как ни странно, но эти видения не касались меня самой и моей семьи. Про них и себя я не видела абсолютно ничего. Их голоса и прикосновения не вызывали никаких картин. Наверное, это к лучшему. Сначала я рассказывала о том, что вижу. Но меня считали фантазеркой и не верили ни единому слову. Даже если я рассказывала вещи, о которых не могла знать, все считали это догадками и совпадениями. И я перестала рассказывать, хотя знала очень много про всех. Поймите меня правильно, я не хотела всего этого знать, но контролировать это я не могла. А фотографическая память заставляла помнить все до мельчайших подробностей.       Это случилось шесть лет назад. С тех пор я научилась практически игнорировать голоса вокруг себя (что очень непросто в нашем многонаселенном мире) и не выношу никаких прикосновений. И если вы думаете, что это довольно просто, вспомните себя на оживленной улице или среди толпы. Фанаты тянут руки, вы дотрагиваетесь до них, фотографируетесь… Телохранители поддерживают вас, когда сопровождают. И вы знаете о каждом из них то, чего они сами о себе еще не знают. Вы видите их жизнь, слезы, страдания… Смерть… Представьте, что вы пришли в больницу к детям, как всегда, с подарками, они вас обнимают, а вы видите, как они умрут… Видеть такие вещи — мой дар… И мое проклятие…»       Он сидел, прислонившись спиной к теплой стене камина, и пытался представить себе то, о чем писала эта девочка. Не то, чтобы он верил в то, что она рассказала. Но написанное было истинным кошмаром. Она угадала абсолютно точно то, чего он боялся больше всего на свете — знать, что дети, которых он навещает, скоро умрут… Конечно, он не был настолько наивен, чтобы не понимать, что никакие подарки, пожертвования и его объятия не спасут многих из этих детей. Но абсолютно точно знать, как и когда они умрут, было выше его сил. Он не представлял, что бы чувствовал, доведись ему обладать таким даром… Нет, он не хочет, ни за что на свете…       Он представлял себе все это, и слезы сами катились по щекам… Он даже не вытирал их…       «С девяти лет я вижу ужасные вещи. Но еще хуже стало тогда, когда мне было двенадцать. Великий Советский Союз стал разваливаться на куски. И в мой хрупкий, выстраданный мир вихрем ворвалась война. Стало еще хуже. Картин смертей стало еще больше, и смерти стали куда более ужасны. Я уже не говорю про все остальное. Знать, какая судьба постигнет каждого из людей, который ненароком до тебя дотронулся — тяжкая ноша. А то, что тебе не верят — еще хуже. Меня постигла участь Кассандры…       Я не хотела этого дара, я бы отказалась от него… Если бы только могла…       И ведь я знала, что могу изменить некоторые вещи, но для этого надо было мне поверить…       Я прожила в этом аду два года. Когда мои родители сказали мне, что мы уезжаем в другой город, я была рада. Думала, что, наконец, все закончится. Но радость оказалась преждевременной. В чужом городе и чужой стране я оказалась одна. И совершенно не была к этому готова. Я думала, что была одинока в своей беде. Когда не имела возможности ни поговорить по душам, ни посидеть, обнявшись… Но переезд совершенно выбил меня из колеи… Мне иногда даже хотелось с кем-нибудь поговорить, до кого-нибудь дотронуться. Пусть даже я в очередной раз испытаю всю боль, отмеренную этому человеку. Пусть даже я узнаю то, что не нужно знать. Но лучше так, чем дикое, неизбывное одиночество, которое преследовало меня, не давало мне спать, дышать, жить… А вот жить совсем уже не хотелось… Моя жизнь представлялась никчемной и ненужной. Я не знала, зачем мне был дан этот дар, если мне не верили и поэтому я ничего не могла изменить. Я устала от жизни, я ее боялась. Зачем я живу, для чего? Какова цель моего существования? Слово „жизнь“ я уже не произносила, только „существование“. Ответов не было. И я решила, что с меня хватит. Я больше не могла все это выносить. Случайные касания, чужие жизни, чужая боль… Одиночество… И ни единой надежды… Если у человека нет цели — он мертв, задолго до того, как смерть реально за ним придет. А у меня не было той самой цели, ради которой стоило жить. Моей семье было не до меня, они налаживали жизнь в чужом городе. Меня не замечали. А мне было уже все равно. Я решила закончить это существование. Я стояла у самого края… За этим краем не было ничего… Пустота… Но она была предпочтительней, потому что там не было чужих, ненужных мне жизней».       Он был в ужасе. Задавался вопросом — как может человек пережить такое и не сойти с ума? Он думал, что у него была тяжелая жизнь… Да она в тысячу раз легче. У него есть его творчество, его поклонники, любовь миллионов. А у нее не было ничего. Он восхищался ею, ее силой. Он не жалел ее. Жалость — то чувство, которое он испытывал только к слабым, никчемным людям. Она сродни презрению. А эта девочка была сильной. Сильнее, чем кто-либо. И если быть совсем уж честным с собой, он ей завидовал. Тому, что она не сломалась. Быть на краю и шагнуть за него — это разные вещи. Уж он-то это знал, как никто другой…       «Но с самого края той пропасти, имя которой «смерть», меня вернули глаза… Я увидела их и будто заглянула в зеркало. В них была боль, печаль, одиночество… Все то, что чувствовала и я. Но в них было еще кое-что… В них была надежда. Они звали меня. Я не знала, кому они принадлежат, но я пошла на их зов…       Это было Ваше фото. И самое странное: фото — это не живой человек, они не вызывали у меня абсолютно никаких видений. Но только не в этом случае. Я взглянула на эту фотографию, и вереница образов, как молния, пронзила мое сознание. Это была всего секунда, но этого хватило, чтобы заставить меня остановиться и подумать, что же это было? Я начала искать информацию о Вас. Ее было очень мало, она была противоречивой и в большинстве своем негативной. Но мне это было неважно. Я знала правду из другого источника. Он был единственным правдивым источником на всей земле, за исключением только Вас самого. Это мой дар. По фото я никогда людей не «читала», мне это было в новинку. Но когда стали приходить четкие образы некоторых событий в Вашей жизни, я поняла, что не смогу остаться в стороне. Я наконец нашла ту цель, ради которой мне был дан этот дар. Но мне очень нужно, чтобы Вы мне поверили…       Я знаю, что Вы не верите мне. Я бы тоже не поверила, если бы получила такое письмо. Но когда Вы были маленьким, вы любили пончики с сахарной глазурью. И иногда, вставая по утрам, Вы находили на кухонном столе эти самые пончики. Это ваш отец клал их туда. Я знаю, Вы думаете, что он не любил Вас, потому что был очень строг с Вами. Но он любил Вас. Всегда.       Если вы захотите еще что-нибудь узнать о себе от меня, Вы меня найдете. Это несложно. Мой обратный адрес есть на конверте.       Пусть судьба хранит Вас… Лана из России»       Он так и не увидел грань между правдой и ложью. Он очень хотел ее найти. Потому что иначе пришлось бы признаться самому себе, что он поверил в ее невероятный рассказ. Эта история с пончиками… Он ее уже давно забыл. Но ведь это было правдой… Неужели и все остальное тоже правда?       Неделя прошла, как во сне. Постоянные репетиции, подготовки, съемки, записи… И все же вечерами он лежал у камина, расстелив на полу письмо из неизвестной страны от незнакомой девочки и думал… думал… думал…       Еще через неделю он отдал распоряжение найти некоего человека, который прислал ему письмо по адресу на конверте. На следующий день у него на столе лежала папка с документами и фотографией. Он долго не решался ее открыть. Он знал, что обратного пути для него не будет.       Эта папка пролежала на его столе четыре дня…