Утопи мою голову

У Славы весь день болит голова. К вечеру он уже выпил все, что могло обезболить, но виски все равно беспощадно ноют. Кое-как, утопив голову в паре подушек и умостив кошку на животе, ему удается немного забыть о боли и полистать твиттер. В дверь звонят. «Не буду открывать, — думает он, — никого не звал, идите на хуй». Но звонок продолжает чирикать, а виски снова начинает ломить. Он как есть, в несвежих семейниках и футболке с пятнами, идет открывать. Сквозь глазок видно, как в темноте лестничной клетки проступает знакомый профиль. Хоть бы капюшон накинул, мудак. Сил нет. Почти месяц назад они страшно поругались. Слава так не хотел вспоминать из-за чего… Но уж точно во всем этом не было Cлавиной вины. Почему же вселенная наказывает его жуткой головной болью. Его, славного Славу. Он распахивает дверь. — Прощения пришел просить, жид? — Взял билет в Лондон, в один конец, зашел попрощаться. Слава сглатывает. Какой же Мирон все-таки хорошенький с этими своими глазками на пол-лица. С такими глазами бы в бездну смотреть. И что теперь? Одно дело игнорировать его, когда, оскорбленный и несчастный, лежишь в своей пещере, другое дело же, когда добыча сама идет в руки. — Мог бы написать, что приедешь, я б хоть ковровую дорожку расстелил. — А ты же мне не отвечаешь, помнишь? Мирон выглядит таким измотанным и несчастным, и Слава как-то забывает за что вообще злился на него. — Перекантуюсь у тебя? У меня там тусовка, какого-то хрена собрал, сам не рад. Завтра утром заеду за чемоданом. Бляди какие-то, непонятные мужики норовят за ручку с тобой поздороваться, хотя я точно помню, как они меня в твиттере хуесосили. Он по-хозяйски проходит внутрь квартиры, не дождавшись приглашения, идет на кухню. Брякают чашки, шипит чайник. Слава только висок трет. Как же болит голова! Он ложится на диван, но становится только хуже. Да и кошки нет, без кошки, само собой, голова болит только сильнее. Коха, сущая предательница, разумеется, обнаруживается на кухне, у ног Мирона, жмется, старается сама себя погладить о него. «Прямо как я», — грустно думает Слава. Мирон царственно усаживается на колченогую табуретку, брезгливо вытирает рукавом край стола, отодвигает мусор ближе к центру. — Скажи, почему у тебя вечно такой бардак? Тебе самому нормально вот так жить? — Да мне просто баба нужна хорошая, чтоб мыла и убирала. — Разумеется, — важно кивает Мирон, — женщины они вообще же только чтоб мыть и убирать. —  Началось, — Слава так закатывает глаза, что стукается головой о стенку, — рубрика «сомнительный профем». Наш лозунг прост: сомнительный профем — лучше, чем ничего. — Славочка, оставь постиронию. Завтра улетаю, проведать тебя хотел перед отъездом, — Мирон игнорирует его колкости, трет глаза и едва слышно шепчет, — сны какие-то дурацкие все. Знаешь, который день снится, что ты ко мне приходишь и просишь: «Утопи мою голову». Дичь такая. — Ого, вот это у нас связь метафизическая. У меня который день мигрень. Слава жадно глядит на Окси, стараясь насмотреться впрок. На улице, видимо, был дождь, потому что толстовка у Мирона чуть мокрая, да и кожа на лице сияет влагой. Слава сглатывает, от этого лица у него снова начинает болеть голова. Он молча кивает Окси и удаляется в комнату. Хоть бы сдохнуть. Ложится на продавленный диван и пытается не прислушиваться к тому, что происходит на кухне. Через минут двадцать горячее тело тяжеловесно плюхается рядом, на край дивана. Пытается прилечь. Диван скрипит, наклоняется, и Окси, потеряв равновесие, падает на пол. — Блядство! Какого хрена я приперся вообще. Вечно пытаюсь починить, что сломано. — Давай разложим его, чего ты. Окси раздувает ноздри, но видно, что его мягкий тон успокоил. — Я в душ. Чтобы диван был разложен и на нем была чистая постель, когда я приду! Слава делает все как сказано, никогда ему не удавалось ослушаться такого Мирона. Командующего и ощетинившегося. Страшное зрелище. У кого на такое не встанет, тот дурак. Спустя минут пятнадцать, а может и вечность, Мирон падает на диван, мокрый, голый. Славу коротит: мокрый голый Мирон. Он не способен подумать какую-то другую мысль. Тянется погладить. — Тебе проебаться отсыпать? — интересуется Слава с напускной небрежностью, он это умеет, это, если хотите, его суперспособность, скрывать чувства. — Как ты догадался? — Я догадливый парень. Только я сегодня не в форме вообще. Голова болит. — Это что шутка такая? Серьёзно? Голова болит? А пмс нет у тебя? Слава только сейчас понимает как глупо звучит, пытается потрогать Мирона за коленки. Когда колени потроганы и получено разрешение трогать не только их, Слава хочет поцеловать Мирона, но тот почему-то уворачивается и, грубо оттолкнув Славу на спину, усаживается сверху. Это уж так у них повелось. Окси снизу, но сверху даже когда снизу. Слава чувствует на своей шее его жаркое дыхание. — Где гандоны? — спрашивает Мирон раздраженно. Слава соображает целую минуту. Настолько хорошо снова ощущать на своих бедрах этот немаленький вес, снова водить по этим бочкам пальцами. Он все-таки отвечает. — А кончились, мы же извели все тогда. — Я тебе говорил как сильно тебя ненавижу? И без защиты ебаться не буду, мало ли что там у тебя! — Мирон в отвращении кривится. Славу будто больно-больно тыкают чем-то острым прямо в солнечное сплетение. Он набирает воздуха, готовый закидать Мирона колкостями, но вспоминает с новой силой и четкостью, сквозь боль в голове, боль в сердце, почему они поссорились и так долго игнорировали друг друга. Он тогда увидел где-то на фотках, не у Мирона даже, а у фанатов, его, Окси, с кучей девиц в обнимку. Но это ладно. Он начал листать и нашел фотку с одной девочкой отдельно. По ощущениям, Мирон будто губы ей отгрызть пытался, настолько хищно они сосались. Мерзость. И вдвойне обидно почему-то становилось оттого, что девочка была такая милая, не из того сорта блядей, что вечно виснет на всех. Немного колхозная, конечно, но Славе такие нравились всегда. Хорошая была девочка. А вот Славе отчего-то стало плохо. Ведь казалось, что с Мироном после того случая с сексом по пьяни и неловким примирением началась настоящая… идиллия. По крайней мере Славику так виделось сквозь его розовые очки, вот до этого момента. Окси приезжал раз в неделю, чистенький и весь в белом, как жених, с бутылкой вискаря. Неизменно сияющий, надменный и ебливый. Иногда они дальше порога не продвигались — такой Мирон был требовательный, так спешил на Славу забраться. Они много и не слишком изобретательно трахались, но также много говорили, смотрели фильмы, ели в постели. Разумеется, не обсуждали моногамию или там… отношения, упаси боже. Так что после этой фотки предъявы было кидать странно и очень глупо. Но Слава все равно кинул. Ждал, что жид взбесится, даже кружки убрал подальше, если вдруг его Оксимиронейшество решит посудой покидаться. Но тот лишь тяжело опустился на стул и спросил чего Слава вообще ждал. Признаний в вечной любви или может каминг-аута через недельку-другую? Под конец особенно обидно было услышать, что никаких прав у идиота-Славика на Мирона нет и быть не может — ему ещё страшно повезло, что разрешено касаться императорского тела. Конечно, все сказано было не так в лоб, более витиевато, как Мирон умел. Но Слава все понял. Даже сейчас, вспомнив это, нырнув с головой в этот момент, Славе стало так неприятно, что голова снова отозвалась кошмарной болью в унисон. Мирон здесь, в настоящем, оглядел его темным взглядом. Было ясно, тот ждёт от Славы продолжения, ртом, пальцами, раз уж резинок нет. «Мог бы и сам позаботиться, блядь такая, который раз приезжает, но резинки и смазка всегда на мне», — зло думает Слава, а отвечает вслух ещё злее. — А че ты приперся вообще? Там же у тебя тусовка, неужели поебаться не нашлось желающих? Мирон хищно ведет носом, даже во мраке видно как сужаются у него глаза, но он сдерживается и отвечает почти игриво. — Ну выебать, предположим, я бы мог найти кого-нибудь, но мне же надо наоборот, ты знаешь какая я сучка. На Славу вдруг обрушивается такая усталость. Зачем ему все это? Он же, несмотря на свою безбашенность, такой устаревший моногамный долбоеб, для чего он в это ввязался. Всегда стремился найти покладистую девушку, не нравилось ему в чужого человека членом тыкать, а все отношения у него были долгими и отвратительно верными. — Уходи, пожалуйста… — говорит он еле слышно. Окси смотрит на него шокированно. Ещё бы! Наверно, никто ещё не выпроваживал из койки самого Оксимирона. Он даже тянется к Cлавиному члену, вероятно, надеясь пиздануть что-то вроде «а вот член твой так не думает», но у Славы давно уже все упало. — Я еду хрен знает насколько. Вдруг ты вообще меня больше не увидишь, — говорит Мирон тоже тихо, и непонятно то ли он как всегда хочет манипулировать несчастным Славиком, то ли серьёзно. — Давай, собирайся! Там уже все гости разошлись, я уверен. Слава сам встаёт, перелезая через Мирона и идёт в ванную, чтобы долго плескать водой в лицо. Окси, уже одетый, очень красивый, стоит у порога. Видно в ярости, но сдерживается. — Поцелуй на прощание мне положен? — хорохорится, но Слава, выучивший его повадки, читает на раз: это волнение. Целовать эти обветренные губы, конечно, очень хочется, он двигается к Мирону, но тут в сознании снова всплывает та фотка Мирона с девочкой. Слава целует его в лоб. — Счастливой дороги, не болей. Мирон уходит, и нельзя понять это вот в груди у Славы, это облегчение или страшная боль. «И что теперь покоя мне никогда не будет?» — мысленно спрашивает он сам себя. **************** Славик, не могу тут больше. Уныло И соскучился. Слава видит сообщение и моргает часто-часто. Он тут успел опять пройти все стадии принятия горя. У него они выглядят так: алкоголь, наркотики, марафоны передач тнт, 12-часовой сон. К тому же, какое-то жуткое изменение произошло внутри души его: он словно ослеп по отношению ко всему внешнему миру. «Не буду на это отвечать» — думает он. И конечно отвечает тут же. Что, там ты не секс-символ, не перепадает? Ему ожидаемо не отвечают. Весь день проходит в каком-то томлении, Слава проверяет телефон, пытается посмотреть сериал, но не может, потому что там начинается эротическая сцена, и его мысли соскальзывают на то, какая горячая на ощупь кожа у Мирона была в последнюю их ночь. Не надо было с ним так… Он идёт гулять, петербургские закоулки пустынны, и эта пустота успокаивает. Он снимает свой двор-колодец с куском неба и присылает фотку Окси. небо плачет без тебя Что за попса? Пишешь очередной хит для Валентина Дядьки? Не бери в голову, выпил вчера, размазало. врешь же, я знаю как ты пьяный пишешь. Спустя полчаса приходит: Вру. Славе больно и жарко внутри. Дрожат пальцы, когда он закуривает. как там лондонград? Холодно, людно. Как Питер в общем. Да я мало из дома выхожу, сижу книжки читаю. пишешь третий микстейп? порадуйте фанатов, батенька, заждались. Может быть. Сырое все. скинешь? Чтобы ты все обосрал? клянусь быть объективным! давай, не ломайся. Только нормально скажи, без этого твоего дерьма. Телега грузит аудио долго, а Слава слушает жадно, очень соскучился он по этому голосу. Запись явно сделана наспех, но по коже бегут такие стаи мурашек. Мирон, родной, злой, уставший. «Мой», — стыдливо думает Слава и отвечает. неплохо. слишком лирично на мой вкус, но твоим фанатам зайдет, а вот про буковски пиздец как тупо и не к месту, флоу заебись. че у тебя с голосом? простыл? Про Буковски как раз думал оставить или нет. Теперь точно оставлю. Как дела у тебя, Славче? Слава делает селфи со средним пальцем. Окси шлет ему в ответ свое фото с указательным, приставленным к голове. «Просто охуеть как миленько», — думает Слава. Внутри у него все сладко тянет и ноет. И тепло становится, будто не на питерском ветру стоит. С тех пор они начинают переписываться каждый день. Одним вечером Мирон шлет фото, где он лежит в кровати с книжкой. Расслабленный, надменный. Слава даже не смотрит на обложку книги, потому что, ну, Мирон в кровати, у него секса не было месяц, пальцы горят. Он пишет. в постельке уже греешься? в 7 вечера? Правильный мальчик. Не 7, а 11. В другую сторону разница во времени, путаешь. да, 11 вечера, само собой пора спать, надеюсь, ты уже выпил свое молоко и съел печеньку на ночь. Ох, Слава… ужасно хорошенький ты в этих своих очках. настоящий ботаник, такого только по углам зажимать В моей школе ботаников пиздили после уроков. Зажимать это что-то из твоих фантазий. упс, проговорился… ну так перейдем к главному. что на тебе надето? Слава пишет это ради смеха, вовсе не надеясь раскрутить Окси на что-то похожее на секстинг, тем более что у них вообще? Они в ссоре, они помирились? Но Мирон, кажется, настроен иначе. Он отвечает быстро. Ничего. пруфы будут? Нет, но ты мог бы проверить, если бы был рядом. фу, Мирон Янович, какая пошлятина, знали бы ваши фанаты чем вы занимаетесь. Ладно, буду книжку читать, доброй ночи. Слава делает себе чай, варит пельмени, но из головы не идёт, что где-то там, в далеком Лондоне, совершенно голый Мирон, возможно, делает под одеялом что-то непристойное и сладкое. Он не пишет, но так ярко представляет все это, что сам спешит в душ, охладить пыл, так сказать. Слава набирает глупое сообщение следующим утром, едва проснувшись, а потому не соображая ничего, все равно первое что настойчиво крутит у него в голове его несчастный мозг это Мирон. вчера пока дрочил в душе, представлял тебя. И следом. если вдруг тебе хочется романтики с утра. Я тронут до глубины души, это самое очаровательное признание за всю мою жизнь. А теперь можно мне ещё поспать? я проснулся в восемь утра, потому что вспомнил какое у тебя лицо становится, когда ты отдаешься. глупое, расслабленное, сам весь дрожишь, видно что тебе немного больно, но ты тащишься. всё бы отдал сейчас бы тебя таким увидеть. мирон, ты спишь? Нет. трогаешь себя? Слава, ты уже закинулся с утра что ли? Я трогаю только свою лысую голову, проверяю на предмет повреждений. Иначе почему я тебе отвечаю. переслушивал вчера трек, что ты мне скинул. сильный. думаю слить его в сеть за большие деньги! такой эксклюзив! Мне биты еще не доделали, это рабочая версия, только попробуй! сон сразу слетел, да? Чего хочешь? потрогай себя. Трогаю. опять врешь! давай пруф. жду фотку Я не идиот. Ты сольешь потом куда-нибудь, когда поругаемся. ну и кто мне поверит. чего ты стесняешься, у тебя там все нормально оснащено, наоборот, рекламу тебе сделаем. будь послушным мальчиком. помнишь, как первый раз дал мне? Ладно, прям первый был средний, зато второй раз… Мирон молчит. Слава шлет следом. ну чего ты, вчера же был не против! ты и подрочишь, и эго свое погладишь, и вроде чистеньким останешься. извращенец-Слава вынудил тебя, шантажом заполучил, можно сказать. И фото приходит. Сраное произведение искусства. Живот Мирона, уходящая вниз дорожка волос, дальше только прикрытый одеялом стояк. Внутри этой белой постели Мирон какой-то одновременно невинный и страшно порочный. Слава вспыхивает, вся кровь уходит к члену, так что ему даже не стыдно за то, что он дальше пишет. оближи пальцы. представь, что они мои. Слав… давай, приласкай свою дырку, знаю ты соскучился. обведи пальцем по краям, не погружайся. делай что говорю! Я делаю! У Славы так сердце колотится, он видит Мирона на этих белых простынях, ласкающим себя, заводящегося от Cлавиных сообщений. покажи. Нет. сфоткай Нет. моя девочка, я бы вылизал тебя как ты любишь. давай, всего одну фоточку. я тебе потом сделаю хорошо. Я не буду её отправлять, там ничего красивого или возбуждающего. давай я сам решу, крошка. Перестань так называть меня. моя детка, мой сладкий малыш Отвратительно. Я взрослый 30-летний лысый мужик, если ты забыл как я выгляжу. О, я помню. Если б ты выглядел как девочка, какой интерес бы был называть тебя деткой? А так ты же сам течешь, как тебя это заводит. Фотку! Живо. Потом можешь сразу же удалить. Фото приходит, и это действительно чуточку больше, чем Слава может вынести. Скорее всего такое порно он никогда бы не стал смотреть: слишком натуралистично, слишком много волос, влаги, совсем нет эстетики. Но здесь, сейчас, он пережимает себе член, чтобы тут же не кончить. Так ярко стоит перед глазами Мирон с телефоном, фотографирующий себя, матерящийся, весь красный от стыда, и наверняка такой же возбужденный как Слава. облизал бы тебя там, крошка, трахнул бы тебя пальцами, знаю, ты любишь их. Хорошие пальцы, длинные. представь, что это мои. начни с одного, вставь. сделал? Да хорошо тебе? Да Давай второй. Не спеши, аккуратно. Моя крошка, укусить бы сейчас твою шейку, твои косточки на плечах. Ключицы? мой маленький сладкий оксимирон весь мокрый, с пальцами в заднице, а вносит литературные правки. сейчас кончит и орфографию начнёт поправлять. Бесишь неееет, вижу, как тебе нравится, как ты хочешь мой член, мечтаешь, чтобы я тебя перевернул, поставил на четвереньки и выебал хорошенько. Ты бы только подмахивал и стонал, как любишь меня. Дальше Слава не пишет, потому что Окси молчит, он открывает последнюю фотку, кончает спустя пару минут. ты как, моя крошка? Кончил. Пиздец как все это позорно. Удали все фото потом, будь добр! Слава и не думает ничего удалять. Мало того, ему удается уговорить Мирона на следующий день и ещё через неделю на совсем уж непотребные фотки. С Мироновой манией величия и самовлюбленностью вполне ожидаемо, что он готов присылать подобное. На видеозвонок он так и не соглашается, зато присылает видео. Просто свое лицо, но видеть как дрожат его ресницы, как влажно блестит рот — почти запретное удовольствие. Слава тяжело дышит и покрывается потом. Как? Это для него? Это все для него? Он пишет Мирону глухой питерской ночью, напившись почти в слюни. вчера фантазировал, как закрыл бы тебя в избушке в глухом лесу. никуда бы не отпускал. привязал к кровати. и сам бы от тебя не отходил ни на шаг. Понятно. Звучит реалистично. Ты бы наверняка выжил вне цивилизации. Ты хоть костер развести сумеешь? На диких животных охотиться? Что бы мы ели в лесу? друг друга.