pov key
Когда начинается четвертый — и последний — период, Асан проигрывает со счетом 20:6. Мне ни капельки не интересно, каким будет результат этого матча, в котором взрослые люди в красочных костюмах современных гладиаторов пытаются пересечь с кожаным мячом в руках какую-то разграничительную линию, но мне очень даже интересно, как скоро этот матч закончится. Если назревает то, что Тэмин называет победой с явным преимуществом, то болельщики вскоре уже могут начать расходиться и нам нужно быть готовыми к выходу нашего субъекта со стадиона немного раньше, чем планировалось. Счет 20:6 — это уже «победа с явным преимуществом» или еще нет? Этого я не знаю. Мои болтливые соседи по сектору №112 как-то комментируют мне счет в этом матче, и я киваю в ответ с таким видом, будто понимаю то, что они мне говорят. Я был вынужден делать это уже не один раз. Мне приходилось изображать гнев по поводу неудачного возврата панта [1] в начале второй половины игры, ругать вместе с моими соседями координатора специальных команд [2] клуба «Асан Лайонс» за его некомпетентность, одобрительно кивать, когда защита команды «Асан Лайонс» «наконец-таки проснулась». И мне приходится придумывать один за другим поводы позвонить своей матери (или же сестре, брату, мужу, сердечному другу, тете) каждый раз, когда я вижу вроде бы лысого человека с вроде бы узким носом и вроде бы покатыми плечами. Тэмин и его группа, должно быть, взяв крупным планом, уже рассмотрели почти всех мужчин, находящихся на стадионе. Случился и курьез: один из местных полицейских указал людям Тэмина на Джинки, когда тот пришел на стадион. — Мне больше нравится быть аналитиком, — говорю я своему «брату» по телефону, снова оказавшись на свободном пространстве, примыкающем к трибунам. — Заниматься подобным наблюдением — это не для меня. — Вас поняла, — говорит Юна. — Почему бы тебе не проверить переносные лотки? Получилось несколько слепых зон, когда они установили зонтики. — Хорошо. По мере приближения конца матча я ощущаю все больший приток адреналина в кровь. Я знаю, что наш субъект здесь. Я это чувствую. Я иду медленно, как бы невзначай разглядывая людей. Когда-то мы с Сорим разгуливали летом подобным образом по торговым рядам. Стадион начинает потихоньку пустеть, но болельщики клуба «Асан Лайонс» — это не те люди, которые уйдут, не досмотрев матч. Они будут наблюдать за игрой до последнего момента. Это я узнал, находясь в секторе № 112. Мне прекрасно слышно, что происходит на стадионе, и я вижу, как наши правоохранители устанавливают контрольно-пропускные пункты. Мы готовимся «просеивать» болельщиков, покидающих стадион. Это все, что нам остается. У меня в животе что-то сжимается. Нет абсолютно никаких шансов на то, что наш «карась» попадется в такую грубую сеть, как эта. Он слишком педантичный. Слишком прыткий. Слишком умный. Я прислоняюсь спиной к стене возле лифтов, ведущих на второй этаж, и начинаю разглядывать людей, проходящих мимо. Мои пальцы нервно отбивают ритм на металлической поверхности в такт музыке, доносящейся со стадиона. Если мне позволят сказать об этом матче лишь что-то одно, то я скажу, что на этом стадионе в Асане звучала действительно хорошая музыка. Когда я иду обратно на стадион, к своему месту, вдруг чувствую, что справа от меня происходит что-то странное, что там возникла какая-то пустота. Возможно, именно это спецагенты называют шестым чувством. Мне становится не по себе. Стадион находится слева от меня, и ступенчатый потолок, представляющий собой обратную сторону трибуны, делает правую сторону очень высокой. Я пока не замечаю среди ресторанов и магазинов ничего необычного, но ощущаю отсутствие движения в том месте, где все движутся и всё движется. Я останавливаюсь и окидываю взглядом небольшую группу людей. Среди них никто не похож на нашего субъекта, но возникшее у меня чувство почему-то не пропадает. Более того, оно усиливается. Мне начинает казаться, что голос исполнителя из песни, разносящийся над стадионом, теперь доносится до меня откуда-то издалека — как будто я оказался внутри помещения, стены которого заглушают все звуки. Мое сердце уже бьется как бешеное, ладони потеют и становятся липкими. Я не могу объяснить этого… я просто каким-то образом чувствую… Я оборачиваюсь и вижу, что примерно в двадцати метрах от меня стоит абсолютно неподвижно и таращится на меня какой-то мужчина.***
pov key
Густая шевелюра. Большая борода. Кепка с эмблемой клуба «Асан Лайонс» на голове. Очки в роговой оправе. Воротник куртки высоко поднят. Маскировка. И хотя я не могу толком рассмотреть его глаза, я знаю, что они уставились на меня. От неожиданности я часто моргаю и все еще не верю. Наш субъект, открыто глазеющий на меня. Люди проходят между нами: болельщики идут кто в туалет, кто из туалета, но каждый раз, когда он снова попадает в мое поле зрения, я вижу, что он все еще стоит неподвижно и все еще смотрит на меня. Это он. Какая-то женщина случайно задевает его. Его тело слегка отклоняется в сторону, но он ни на миг не отводит от меня взгляда. Это он. Он слегка наклоняет голову — как будто хочет, чтобы ему было лучше меня видно. В течение следующих нескольких секунд я стою неподвижно и почти не дыша — словно парализован. Но я хочу, чтобы он видел меня. «Вот я, — хочу сказать ему. — Я нашел тебя». В эти бесконечно долгие секунды я слышу, что исполнитель поет уже завершающий куплет в своей песне, шум толпы то нарастает, то убывает, а мы с этим типом неотрывно смотрим друг на друга. Две секунды? Десять? Я не знаю, сколько проходит времени до того, как я вспоминаю, зачем держал все это время сотовый телефон в руке: для того, чтобы мне не пришлось лезть за ним в карман в тот момент, когда он мне срочно понадобится. И вот этот момент наступил. Мое сердце колотится так, что его удары отдаются в горле. Я бросаю взгляд вниз, на свой телефон, и мой большой палец перемещается на кнопку быстрого набора, при помощи которой я могу почти мгновенно связаться с командным пунктом. Однако я почему-то не нажимаю на эту кнопку, а снова смотрю на нашего субъекта, бесстрастное выражение лица которого сменяется своего рода снисходительной усмешкой. И тут я вижу в его руке маленькое черное устройство — возможно, его сотовый телефон. Однако зачем ему сотовый телефон в данный момент..? Вдруг раздается грохот взрыва — грохот такой оглушительный, что я едва замечаю, как что-то, поранив меня, отскакивает от моего лица. Хотя я знаю, что вскрикнул, я не слышу собственного голоса. Бетонный пол вдруг вздымается и ударяет меня по щеке. Пребывая в оцепенении, я не замечаю ни липкого бетонного покрытия, ни своей крови, ни мигания проблесковых маячков. Я также ничего не слышу, но при этом, лежа на бетонном полу, чувствую внезапное изменение в вибрации стадиона — чувствую поспешный топот множества ног… Я поднимаю голову и смотрю в направлении нашего субъекта — человека, за которым я охотился более года — но вместо него вижу немой фильм ужасов: беззвучные сумасшедшие движения тел. Я вижу панику, попытки протиснуться побыстрее через узкий проход между сиденьями и после того, как удается вырваться из толчеи, движение стремительного потока к выходу. Я ползу на четвереньках, как испуганная собака, к колонне у внутренней стены стадиона и обхватываю ее так, как обнимают своего возлюбленного. Толпа обтекает меня, мне наступают на ноги или же спотыкаются о них. Я с трудом подтягиваю ноги к животу и сворачиваюсь в такую позу, в какой находится ребенок в чреве матери. Ухватившись за колонну, я тем самым цепляюсь за свою драгоценную жизнь. Люди напирают, спотыкаются, лезут друг через друга в отчаянном стремлении покинуть это место. Из-за такого большого скопления людей в узком проходе и такой давки становится душно, и дышать уже очень тяжело. Я поднимаю голову, хватаю ртом воздух и напрягаю слабеющие руки и ноги, чтобы не сорваться со своего «якоря». Если я его отпущу, толпа наверняка меня раздавит, затопчет. В голове у меня звенит, мне не хватает кислорода, я пытаюсь побороть в себе нарастающее чувство тошноты и не поддаться одолевающему меня страху. Сколько людей умрет здесь сегодня? Я не знаю. И не могу сейчас об этом думать, потому что сам окажусь в числе погибших, если мне не удастся удержаться за колонну. «Он снова это сделал», — думаю я. Наш субъект снова улизнул от нас. Он скрылся где-то среди этих шестидесяти тысяч людей, устремившихся к выходам и тут же заполнивших собой улицы вокруг стадиона «Форд Филд» после того непонятного взрыва, который заставил мои барабанные перепонки перестать функционировать. Он перехитрил нас еще раз. Он был готов к встрече с нами. Ну конечно, он был к ней готов. Он все время был готов к тому, что мы попытаемся его поймать. Каждый раз, когда мы думаем, что подобрались к нему уже близко, он, предвидя наши действия, принимает эффективные контрмеры. Он никогда не остановится. И мы никогда не сумеем его поймать.***
pov key
— Сидите спокойно, — говорит сотрудник службы по оказанию срочной медицинской помощи. — Со мной все в порядке. Это всего лишь царапина. — У вас контузия, и нужно наложить швы. Солнце зашло, и небо начинает темнеть. После взрывов прошло четыре часа. Сотрудники службы по оказанию срочной медицинской помощи уже давно перенесли тех, кто серьезно пострадал, в травмпункты. Лишь совсем немного гражданских лиц все еще находятся в районе парковки возле стадиона «Форд Филд», которая сейчас заполнена автомобилями Министерства внутренней безопасности, ФБР и Национальной гвардии, а также автофургонами средств массовой информации, привезшими сюда репортеров и съемочное оборудование. Над стадионом летают вертолеты, с которых ведется съемка места происшествия для выпусков новостей. Взрывы во время матча Национальной футбольной лиги, конечно же, не могут быть обойдены вниманием прессы. Похоже, всего было восемь взрывов, происходивших с интервалом в несколько секунд в различных местах в южном секторе стадиона. Мне сказали, что это не были бомбы как таковые, а просто очень мощные петарды, толково размещенные на стадионе и возле него в переполненных мусорных контейнерах — в местах, где акустика максимально усилила звуки взрывов — в том числе и возле ворот «А», где находился я. Болельщики на стадионе «Форд Филд», услышав взрывы, не стали ждать, когда кто-нибудь объяснит им, что происходит: им недосуг было разбираться в разнице между мощной пиротехникой и бомбой террориста. Когда один за другим прогремели взрывы, началось паническое бегство к выходам, остановить которое не смог бы никто — в том числе и ФБР. Но даже если бы наши агенты и были технически и физически в состоянии сдержать толпу, они все равно не имели на это права в соответствии с существующими инструкциями, которые требуют, чтобы при подобных инцидентах все двери и ворота были распахнуты настежь с целью обеспечения беспрепятственной эвакуации. То есть мы были попросту обязаны позволить всем покинуть стадион, тем более что в критические первые минуты все наверняка подумали, что это было не что иное, как террористический акт. Тэмин и его люди изо всех сил старались погасить панику, но им это не удалось — уж слишком были напуганы люди. Они буквально заскакивали в свои автомобили и поспешно уезжали прочь еще до того, как мы успели разобраться, что же произошло. Тэмин подходит и кладет ладонь на мое плечо. — Тебе повезло, что твои барабанные перепонки не лопнули, — говорит он (а мне поначалу показалось, что именно это и произошло). — Ты находился как раз рядом с одним из мусорных контейнеров, в которых взорвалась М-80. Я осторожно трогаю пластырь на своей щеке и спрашиваю: — Что там взорвалось? — Это была взрывчатка М-80, — поясняет Тэмин. — Изначально она относилась к военным взрывчатым веществам. Ее запретили продавать еще в шестидесятые годы, но люди до сих пор приобретают ее незаконным путем. Черт, теперь я вспоминаю, что и сам взрывал ее, когда был ребенком. Грохот при этом просто жуткий. Раз в сорок или пятьдесят сильнее, чем у мощных петард, которые можно купить вполне законно. Я поднимаюсь с сиденья в задней части салона скорой помощи. Голова у меня при этом сильно кружится, но мне удается сохранить равновесие. — А как он пронес взрывчатые вещества на стадион? — спрашиваю я. — О-о, это легко, Бомми, — Тэмин сводит большой и указательный пальцы так, чтобы между ними осталось пространство в несколько сантиметров. — Они примерно вот такого размера, и металла в них нет. — А детонатор? — Должно быть, он использовал дистанционный детонатор. Он мог купить его в любом магазине, в котором продают петарды. Мне остается только пожать плечами в ответ на это. — Он ждал нашего появления здесь, — говорю я. Тэмин просто кивает. — В прессе ничего не говорилось о том, что мы знаем о существовании связи между его преступной деятельностью и футбольными матчами. Но он умен. Это нам известно. Думаю, с его стороны это было всего лишь мерой предосторожности. Когда он увидел тебя, то понял, что ему необходимо обеспечить себе возможность беспрепятственно скрыться. Вот он ее себе и обеспечил. Я вздыхаю. Как всегда, мы играли в шашки, а наш субъект играл в шахматы. — Никто не погиб? — с надеждой спрашиваю я. — Насколько известно на данный момент — никто. Некоторых людей серьезно помяли, когда все ринулись к выходам. Я еще никогда не видел, чтобы так много людей вдруг так сильно испугались, — он начинает смотреть куда-то в пространство, передергивает плечами и трясет головой, словно пытаясь отогнать от себя эти воспоминания, а затем притягивает меня к себе и обнимает, настолько крепко, что дышать становится трудно. — Взрывы сами по себе не причинили вреда никому, кроме людей, стоящих возле контейнеров с мусором, где стоял и ты. Но сразу же началась паника. Говорят, в результате сейчас у сотен людей поломаны кости, множество синяков и ссадин, но пока никто не умер. Сегодня это первая хорошая новость. Я обнимаю в ответ и прикрываю глаза. Мне безумно хочется поблагодарить Тэмина за то, что он рядом, но я не делаю этого. Наша с ним связь всегда была больше, чем можно представить, поэтому я знаю, что не должен ничего говорить, а он знает о моих чувствах и принимает благодарность, даже если она не была произнесена вслух. Спустя немного времени, мы молча отстраняемся и Тэмин показывает мне рисованное изображение нашего субъекта, выполненное полицейским художником на основе моего описания. Густые темные волосы, большая борода, очки с толстыми стеклами, кепка с эмблемой клуба «Детройт Лайонс», пиджак с высоко поднятым воротником. — Явная маскировка, — говорю я. — Но в общем и целом — такой, каким я его видел. — Ну и хорошо. Теперь мы попробуем заметить его на записях видеокамер, сделанных сегодня на входах на стадион, — говорит он. — Если это получится, тогда мы сможем увидеть, где он сидел, и прокрутим все события назад. — Да, надо попытаться, — соглашаюсь я. — Мне следует при этом присутствовать. Я единственный, кто его видел. Тэмин берет меня за руку. — Тебе необходимо съездить в больницу, Бомми. С этим и без тебя справятся. Я сжимаю его ладонь. — Со мной все в порядке. — Нет, Ким Кибом. Ты едешь в больницу. Тебе нужно как минимум наложить швы. Это приказ. Я пристально смотрю на него, и он моргает первым. Никто из нас не собирается делать вид, что он может мне что-либо приказывать. — Ли Тэмин, ты прямо сейчас усадишь меня перед видеомонитором, — говорю я. — А иначе уже тебе придется накладывать швы.***
pov key
Проработав затем за компьютерами в течение двух часов в ложе класса люкс, в которой разместился наш командный пункт и в которой все еще пахнет подававшейся здесь едой, мы — Тэмин, Юна, Джинки и я — чувствуем себя измученными. Наши глаза устали так сильно, что уже трудно что-либо разглядеть. — Ну что ж, теперь мы, по крайней мере, знаем, что он заходил на стадион совсем не в той одежде, в которой он был, когда ты его увидел, — говорит Тэмин, сообщая нам то, что для нас и так очевидно. Мы просмотрели видеозаписи, сделанные на каждом входе на стадион, но не обнаружили на них нашего субъекта. Видимо, он был одет как-то по-другому, когда проходил контрольно-пропускной пункт. Тэмин энергично трет себе лоб — так, как будто пытается удалить с него чернильное пятно. — Это был наш наилучший шанс узнать, где он сидел, — говорит он. — Но есть и другие способы сделать это. Его не могли не засечь разные камеры, и, может быть, нам повезет и мы разглядим его в толпе. Я киваю с таким видом, будто эти слова вселили в меня надежду. Но на самом деле это не так. Наш субъект все обдумал. В быстроте мысли он каждый раз опережает нас на целую милю. — Теперь уже трудно сказать, пойдет ли он еще на какой-нибудь матч Национальной футбольной лиги, — говорю я. — Конечно, мы можем надеяться, что он сделает это исключительно из упрямства, но я не поставил бы на это и пяти сотен вон. Мы его окончательно упустили, — я откидываюсь на спинку стула. — Это был наш последний шанс. — Да ладно, не надо все так омрачать, — говорит Юна. — Давайте посмотрим на график матчей на следующей неделе и выработаем план. Это будет пятая неделя данного сезона, да? Ты, Кибом, по-прежнему считаешь, что он, скорее всего, отправится на один из стадионов на которых не был? Ага, давайте посмотрим… — Юна берет график матчей Национальной футбольной лиги. — О-о, взгляните! «Иглз» и «Стилерз» играют в следующее воскресенье, седьмого октября, в час дня. Это хорошо, правда? Я закрываю глаза. Несмотря на похвальную попытку Юны привнести в сгущающийся мрак немного света, я вижу только темноту. — Он теперь знает, что нам известно о его поездках на матчи Национальной футбольной лиги, — говорю я. — Вы думаете, он не побоится оказаться в еще одной раскинутой нами сети? — Прошу прощения, но, похоже, я не в курсе, почему он, скорее всего, отправится именно в Чонан, — говорит Джинки. При проведении данного расследования мы выполняли каждый свою задачу, зачастую не зная, до чего докопались коллеги. Работа Джинки главным образом состояла из общения с различными людьми. — Бомми проанализировал стиль его поездок по стадионам, — объясняет Тэмин. — Когда наш субъект едет в какой-нибудь регион, где стадионы Национальной футбольной лиги расположены близко друг от друга, он разделяет эти поездки промежутком времени в несколько недель, чтобы не приезжать в один и тот же регион слишком часто. Так, например, он делал большие перерывы между своими поездками в Почон, Чунчон и Вонджу. — А в Чонан он еще не ездил, — кивает Джинки. — Ага. На объезд стадионов у него осталось лишь несколько недель, и поэтому, если он хочет побывать в Чонане дважды, ему следует совершить первую из этих поездок уже в ближайшее время. Теперь мне понятно. Я рад, что ему понятно. Мне от этого даже стало как-то легче. У меня ведь контузия, а потому я вполне могу быть грубым — при условии, что буду держать свою грубость внутри себя. — Может такой опытный и смелый агент, как я, сделать предположение? — спрашивает Джинки. — Вперед, — говорит Тэмин. — Давайте рассмотрим возможность того, что он вообще не поедет в Чонан. — А почему он туда не поедет? — спрашиваю я. — Ну… а разве ответ не очевиден? — Для меня — нет, — говорю я, начиная терять терпение (у меня ведь контузия). — Потому что он, возможно, живет в Чонане, — говорит Джинки. — И он не хочет, чтобы мы искали его там. Я выпрямляюсь на своем стуле. — Мы полагаем, что он живет на Среднем Западе, — говорит Тэмин. — Помнишь? — Да, я помню, что вы это говорили. Но это не означает, что я с этим согласен. Я направляю свой указательный палец на Джинки. — Места совершения им убийств вне временных рамок игрового сезона Национальной футбольной лиги распределяются по штатам Среднего Запада и рядом с ними, — говорю я. — Поэтому напрашивается вывод, что в течение той части года, когда он не разъезжает по стадионам Национальной футбольной лиги, он совершает убийства близко к своему дому. — Насколько я понимаю, это всего лишь твое предположение, — говорит Джинки. — А суть сказанного тобой, Джинки, — говорю я, вставая, — заключается в том, что наш субъект, возможно, одурачивает нас относительно географии его преступной деятельности — как он одурачивал нас и по всем остальным ее аспектам? — Если говорить коротко, то да, именно так, — кивает Джинки. Тэмин смотрит на меня и отчего-то смущается. — Он действовал так, чтобы создавалось впечатление, что он живет на Среднем Западе, и сделал это на тот случай, если мы начнем разбираться, чем же он занимается. Неужели он и в самом деле настолько дальновиден? Меня разбирает смех. — По части дальновидности нам до него как до неба, Тэмин, — говорю я. Тэмин, кивая, поднимается со стула. — Так он живет в Чонане? — спрашивает он. — Если кто-то сделал более логичный вывод, давайте его выслушаем, — говорит Джинки. Я смотрю на Тэмина. — У меня точно нет других предположений на этот счет. Думаю, нужно проработать данную теорию. Может, проверим номерные знаки на парковке? Тэмин подносит ко рту портативную рацию. — Ли Тэмин вызывает командира группы быстрого реагирования Чхве Минхо. Пару мгновений спустя из рации слышится: — Минхо на связи. — Минхо, ты сейчас просматриваешь видеозаписи, сделанные во время матча на парковках возле стадиона «Форд Филд», да? — Совершенно верно, Тэмин. Мы сейчас занимаемся номерными знаками. — А есть номерные знаки Чонана? — Сейчас я это проверю. Рация замолкает. Воцаряется неловкая тишина и, как бы я не хотел этого признавать, сердце снова трепещет, как в первый раз, при виде такого Тэмина. Мне всегда нравилось, когда он сосредотачивался на работе. Рация снова начинает потрескивать. — Тэ, есть три номерных знака из Чонана. — Наведи о них справки прямо сейчас, Минхо. — Понял. Тэмин снова кивает мне. Мы с Юной держим свои лэптопы наготове, чтобы тут же начать поиск, как только нам сообщат имена. Но внезапно я чувствую дыхание над правым ухом — Тэ опирается сзади на мой стул и через плечо заглядывает в лэптоп. — А что ты собираешься делать сегодня вечером? — спрашивает меня Тэмин. — Тэ, думай о задании. — Так ведь я и думаю. Просто мне ничего не мешает одновременно думать о задании и о том, как пригласить тебя на ужин. Мы еще минут пять коротаем время за подобной болтовней, пытаясь тем самым успокоить свои расшатавшиеся нервы. Наконец рация вновь оживает: — Внимание, Тэмин, ты готов? — Мы готовы. — Первый автомобиль зарегистрирован на Ли Сокмина. Минхо сообщает адрес этого человека. — Я им займусь, — говорит Юна и начинает стучать пальцами по клавиатуре. — Второй автомобиль — на Квон Кан.. Канджу. Он произносит это имя по буквам и сообщает адрес. — Им займусь я, — говорю я. — А третий автомобиль… — говорит Минхо, — …записан на некоего Джэхе. Ан Джэхе.