Michl — Kill our way to heaven
Мартино Раметта отмечает сегодня свои восемнадцать, но он совершенно этому не рад. Раздражён, груб, наивен. Он надеялся проснуться от объятий матери, но получил в ответ одни лишь побои. Живот, лицо, сердце — саднят сейчас так, что выть хочется. Кричать. На кухню еле ноги волочит, игнорируя слёзы матери за дверью её. Его это уже бесит. В холодильнике вновь пустота, мыши в петле лишь не хватает, хотя Раметта не прочь и сам в ней оказаться. Он достаёт коробку апельсинового сока, и ему хватит этого, чтобы дотерпеть до школы. Чтобы получить поздравления лестные и на них же лестной улыбкой ответить. Мерзость. Он вешает себе рюкзак тяжелый на плечи, и тот, как мать, Раметте грузом становится. И Марти не берёт свой скейтборд любимый, который отец ему года три назад дарил — когда хорошо всё было. Ему не хочется сегодня ловить потоки ветра, не хочется, чтобы волосы длинные развивались на нём. Просто стричься не за что. Деньги все на счета да таблетки уходят.-2-
Он бредёт в школу вразвалку, игнорируя машин сигналы и недовольные крики водителей. Волосы под кепкой поправляет и средний палец мужчине прямо в лицо показывает. Всё равно. Ему сегодня можно всё. Во дворе школы он слышит смех подруги своей рыжеволосой, и у него улыбка искренняя по лицу расползаться начинает. Но не от неё, к сожалению. Он видит волосы каштановые, слышит голос до дрожи приятный, а после с глазами чёрными встречается и тает, не стесняясь. Не боясь. — Ма-а-рти, дружище, с днём рождения, — он обнимает его, параллельно пакет с травкой в карман засовывая, а после шепчет для всех незаметно. — Мой подарок тебе. Встретимся после, покурим? А у Раметта все краски тусклые сменились резко на такие яркие, что глаза жечь начинает. И в голове голос неугомонно шептать начинает: «согласись. поцелуй. согласись.» И он соглашается, на поводу у чертёнка внутреннего идя. В бездну мира соулмейтов падая.-3-
Они отсиживают все уроки, лишь иногда нервно ногой тряся в ожидании. А после с последним звонком срываются и бегут наперегонки к мопеду Сантини, шлемы надевая, смеясь от безумства своего. Им мамы в детстве говорили, что в здания заброшенные ходить нельзя. Но сейчас им восемнадцать, и они наплевали на этот запрет года три назад. Они сидят, на стену оперевшись, и лишь иногда смахивают пепел со скрутка самодельного, выдыхая дым, что в лёгких не задержался. — Элиа, ты веришь в родственных душ? — Вопрос глупый, но Мартино сегодня можно всё. — Не знаю, мы, вроде как, живём в этом мире. А что? — Думаю, что мы с тобой соулмейты, — ему плевать хотелось на смущение. Его к безумству тянуло. — Ты просто в край обкуренный, Марти. И они усмехаются оба, перерождая эту усмешку в смех безумный, в поцелуи с привкусом наркотика. Мартино Раметта за свои восемнадцать раз пять смотрел фильмы про геев и вечно удивлялся, почему всё так быстро, нелогично. Но сейчас сам же стягивал футболку с Элиа Сантини, к губам его тянулся, молил. А тот не сопротивлялся, лишь помогал одежду снять с себя да вопрос о соулмейтах из головы не выкидывал. А кровь Мартино закипала постепенно, тело горячее делая, испарину на лбу и на груди вызывая. Ему больно от раза первого, а он смеётся тихо, сумасшедше. Пламя в глазах разжигая. В памяти Сантини отпечатывается чётко запах сока апельсинового да аромат терпкий одеколона просроченного. А на шее Раметта остаются вселенные мелкие, что позже вопросов кучу вызовут с неловкостью впридачу.-4-
Они одеваются быстро, не глядя друг на друга, не говоря ни слова. Стыдно. Неловко. Страшно. И на прощание даже руки друг другу не жмут, лишь уверяют себя, что это просто сильный наркотик оказался. Расходятся в стороны противоположные, как в мелодрамах всяких, от которых оба плачут временами. И забывают друг о друге на время некоторое. До следующего утра, до взглядов неловких, смешков смущённых.-5-
Марти домой заходит тихо, стараясь звуков не издавать. И после небеса благодарит, что раскат грома сильным был, что щелчок замка он скрыл. Он проходит на кухню тихо, а там мать за плитой стоит, курицу готовя, параллельно торт украшая. Она к нему подбегает и целует в лоб нежно, будто забывая, как утром била его, а после рыдала из-за этого. Забывая, что только таблетки ей с сыном праздник отметить помогают. — Садись, дорогой, скоро будем свечи задувать, — она говорит это так просто, что у Мартино всё закипать начинает. И кулаки свои он под столом сжимает. Бесит. И действительно на столе стоит торт, нелепо испечённый, со свечами, давности далёкой, а на плите курица жарится. И даже не верится, что утром, кроме сока, ничего и не было. — А где твои друзья, Марти? — И его это «Марти» в ярость выводит, ведь несколько минут назад Элиа так же имя его тянул, в шею дыша, руками обнимая. — Где тот твой друг? Элио, вроде? — Элиа, — и он заводится по щелчку дьяволёнка внутреннего, вставая резко, на мать кричать продолжая. — Хватит! Меня достало это притворство! Ты просто сумасшедшая, которая по щелчку от депрессивной в безумную превращается! Ты маниакальна, и меня это раздражает! Я устал, мама! — И он на слёзы переходит, даже не замечая, что сам такой же, как и она. Что «мамой» её впервые за три года назвал. А Каприс* Раметта смотрит на него глазами стеклянными, на дверь указывая, голосом холодным, бездушным на улицу отправляя. — Иди, подыши, сынок, — всё, что она вымолвить смогла, слезы сдерживая, крепясь. — Там ливень, ты что, не видишь?! — Иди подыши, малыш, маме нужно поплакать немного, ты же не хочешь видеть маму со слезами, — и она вновь не в себе. А он из жалости выходит, машинально скейтборд забирая.-6-
Дождевые капли по его лицу стекают, а он, кед не жалея, ещё сильнее от земли отталкивается, скорость на доске своей развивает, машины объезжает. И стоило ему лишь на минуту глаза закрыть свои, руки расправить, как резкий удар пришёлся сначала в спину, а после в голову. Мартино Раметта в свои восемнадцать уже успел на минуту на небеса заглянуть. А после очнуться в палате от писка противного и боли, сначала в спине, потом в голове. Он видит всех своих друзей, но он их не по лицу узнает, нет. По запахам, по голосу, по чему угодно, но не по лицу. Он не помнит их лица так же, как и матери своей не видит здесь. — С днём рождения, Марти, как же ты так удачу словил, — он слышит голос его и руку тянет к его руке. Но вглядываясь в глаза тёмные, что ещё видел несколько часов назад, не может вспомнить лица его. Того миловидного личика, которое улыбка не покидала, в которое Раметта влюбился по предназначению судьбы-матушки. Он видит, как двое друзей палату покидают, а с ним остаётся он — легендарный Элиа Сантини — покоритель сердца рыжеволосого мальчишки, жертва всё того же мальчишки. — Хоть ты и был обкурен, но ты, чёрт тебя побери, прав оказался. Мы — соулмейты. Вот только не в подходящем мире, где основной удар взял на себя ты, — Сантини грустно усмехается. А у Мартино кошки сердце скребут, царапины глубокие оставляя оттого, что вспомнить лицо его не может. Ведь каждую секунду смотря на него, видит, как в первый раз тот, что лет десять назад произошёл. И он тянется рукой к очертаниям, пытаясь хоть тактильной памятью, но запомнить, чтобы в голове прокручивать, чтобы не забывать, в кого влюблён он. Но для Мартино судьба всё карты сложить правильно не может. Провал. Он снова забыл. И Элиа чувствует его старания, чувствует боль, разочарование. И ему тоже больно, не меньше Раметты. Он губы сжимает, пытаясь улыбку выдавить из себя, а получается чёрти что. «С днём рождения, Марти» крутится в его голове с момента, как он траву в карман засунул, как впервые тот терпкий аромат услышал, как понял, что родственную душу нашёл. Как бояться начал, что он удар судьбы получит, а после стал умолять, чтоб он несчастным оказался.-7-
У Мартино Раметта прозопагнозия** и унаследованная от матери биполярка. И в этом мире соулмейтов он чувствует себя полным ничтожеством. У Элиа Сантини сердце ноет каждый день, но он в их паре теперь лидер, поддерживающий как себя, так и своё рыжеволосое чудо. И он считает их пару самой ядерной в этом мире соулмейтов. Они официально вместе уже год. И за этот год они научились друг у друга многому. Мартино узнаёт всех по голосам и ароматам. А Элиа старается найти как можно больше фильмов и сериалов со счастливыми концами, чтобы в периоды грусти Раметты поддерживать его, как можно больше. Но сегодня им обоим повезло, они сидят на кухне у Мартино в хорошем настроении, пока его мать добавляет последние украшения на нелепо приготовленный торт. И они втроем смеются, когда Раметта свечи задувает с лицом ребёнка пятилетнего, такого счастливого. — Ма-а-рти, милый, с днём рождения, — и Элиа Сантини в этот раз не тянется к карману ближе, он к губам своего возлюбленного тянется за поцелуем кратким, но таким нужным. И в этот день рождения Мартино Раметта не чувствует себя раздражённым. Нет. Он счастлив. Нужен. И любим.