Сколько себя помню...

Просыпается Чимин из-за грохота. Разлепляет веки, а потом пытается разлепить себя. Спать на маленьком диване оказывается очень плохой идеей. Ноги задеревенели, шея не поворачивается. Чимин кое-как привстает на локте, крутит головой из стороны в сторону, не сдерживая стона. Ну почему он такой идиот? Грохот повторяется, следом за окном сверкает молния. Погода прям располагает к веселью. Но, несмотря на весь сарказм и ноющие мышцы, настроение гораздо лучше, чем вчера. Потому что не холодно, потому что окно открыто на микропроветривание, и потому что поверх пледа Чимин укрыт одеялом. Пахнет свежестью, пусть полки и покрыты пылью. Пока Чимин живет здесь, успевает заметить, что Джун в зал почти не заходит, дверь всегда закрыта. А Чимину банально лень убираться, потому что он тоже здесь особо не появляется. Перед тем как начался ремонт, перетащил сюда мольберт, да так и бросил. Наверное, все же стоит пройтись тряпкой и пылесосом. Но это как-нибудь потом, попозже. Скинув одеяло и обернувшись в плед, Чимин поднимается с дивана, потягивается до хруста в позвонках, хотя складывается ощущение, что у него все тело хрустит, и не спеша топает в ванную. В отличие от зала, себя он запускать не собирается, так что первым делом лезет в душ. А после него, когда чистит зубы, слышит стук в дверь. Быстро прополоскав рот, несется открывать. За дверью стоит Юнги — недовольный и мокрый. — В Лондоне, даже если с утра светит солнце, многие берут с собой зонт. В Лондоне живут умные люди. Таким образом Юнги здоровается и протискивается в квартиру. Информативно, ничего не скажешь. Чимин закрывает дверь, осматривает Юнги, потом опускает глаза, наблюдая, как на полу медленно, но уверенно собирается лужа, и тыкает пальцем в сторону ванной. — У тебя есть с собой сменная одежда? — спрашивает, думая, что, может, вместе с кедами он таскает и второй комплект вещей, но Юнги отрицательно качает головой. — Я прихожу в рабочей одежде, которую можно заляпать. — Ясно, ладно, иди, я сейчас найду что-нибудь. Вот и приходит время разобрать свою сумку, потому что, если дать что-нибудь Джуново, скандал повторится. В итоге, Юнги он приносит спортивки, футболку и полотенце. Конечно, не мешало бы еще трусы дать, но новых с собой нет, а поношенные предлагать как-то не очень, пусть и чистые. В новых вещах Юнги смотрится так себе. Возможно дело в том, что Чимин только сейчас замечает, что вместо своих штанов прихватил Тэхёновы. А Юнги такой же худой, как сам Чимин и в росте не слишком отличаются. Так что оверсайзная футболка почти целиком закрывает его задницу, а штанины спортивок внизу складываются внушительными складками. Юнги поначалу никакого внимания на это не обращает, пока варит на кухне кофе и отогревается. На этот раз обходится без уроков. Без уроков, но с дегустацией, потому что Юнги делает две чашки, а не одну. Чимин говорит ему, что не любит натуральный, а Юнги отвечает, что любой уважающий себя человек должен не только уметь варить кофе, но и уметь наслаждаться его вкусом. Чимин решает попробовать только для того, чтобы скорчить недовольную рожу и выплюнуть все в раковину. Чисто назло. Потому что бесит. А в итоге допивает до конца. Юнги варит вкуснее него и вкуснее Джуна. А еще он добавляет корицу, облазив сначала все ящики и шкафы на кухне. А вместо сахара использует сахарную пудру — зачем, Чимин так и не понимает. А еще молоком разводит, предварительно его подогрев. Чимин пытается протестовать, потому что холодное остудило бы и не пришлось бы ждать. Но Юнги смотрит, как на идиота. И что не так? А потом они снова перемещаются в комнату, и там уже Юнги решает преобразиться. Закатывает штанины выше колена. Открывает вид на белые, худые и довольно стройные для парня ноги. А край футболки завязывает узлом сбоку. Он ее не задирает, не протаскивает через ворот, как делают девушки, но фантазия включается, ассоциация идет, и это не остановить. — Знаешь, на кого ты сейчас похож? — со смешком спрашивает Чимин. Юнги поворачивается и изгибает бровь. — На кого? — На цыпочку… — На кого? — Ты знаешь, — Чимин хмурится, потому что Юнги выглядит серьезным. — Нет, — его взгляд из серьезного трансформируется в озадаченный. — Проехали… — Тебя это беспокоит?   Юнги опускает голову, осматривает себя, а потом возвращает внимание Чимину. — Нет. Чим отмахивается, поняв, что шутка явно неудачная. — А так? — и Юнги все-таки берет завязанный в узел край и пропихивает его через ворот, дергая за кончик и оголяя живот. Чимин выпучивает глаза, а Юнги хмыкает и опять закусывает сережку на губе с внутренней стороны, привлекая к ней внимание. Щеки припекает, и Чимин понимает, что не надо шутить с Юнги, это довольно опасно. — Мне так удобно, — добавляет он через долгую минуту, которую смотрит точно на Чиминово лицо, а потом возвращает футболку в прежнее состояние и как ни в чем не бывало начинает перебирать кисти. А Чимин думает о том, почему у Юнги волоски на блядской дорожке светлые? Может он блондин? Да, Чимин рассматривает его живот, и что теперь? Зря, что ли, очки в кои-то веки надеть решил? Непонятно только, почему в таком случае брови черные. Ресницы еще ладно, бывает. Но брови обычно слегка темнее волос. Красит? Ну точно странный. Однако эти мысли быстро покидают голову, потому что Юнги перестает валять дурака и опять концентрируется на рисовании и Чимина припрягает. Ну как припрягает, спрашивает, есть желание или нет. А Чимин, что, дурак, отказываться? Чуть позже, когда они делают перерыв, Чимин спрашивает, почему Айю не приходит, и готовится услышать очередной бред, но Юнги, на удивление, отвечает нормально. У нее свой заказчик нарисовался и она занята. А еще добавляет, что ему ее помощь вообще не нужна, разве что в первый день при знакомстве, да и то, это ее инициатива. Чимин не совсем понимает этого момента, но да пофиг, не суть важно. Еще вытаскивает из машинки вещи Юнги, которые закинул стираться еще с утра. Вешает на веревки над ванной и возвращается помогать. Может, Юнги оно особо и не надо, зато Чимину нравится. А самое прикольное, что чуть позже те мелодии, под которые он двигается, начинает еще и напевать вслух. Парочку песен Чимин таки узнает, что его очень радует. — Юнги… — зовет его, когда возвращается из туалета и останавливается в дверях. — М? — Подойди сюда. Юнги чешет затылок запястьем левой руки и приближается. — Смотри, вон там. Давай темнее сделаем? Листва слишком светлая получилась. Юнги еще раз чешет затылок, вручает Чимину в руки кисть, которую до этого держал, и перемещает один из светильников. Потом второй, отходит опять к Чимину, смотрит, жует свою сережку и наконец кивает. — Окей, наведи цвет. — Я? — Ты хочешь темнее, значит ты и краску мешай. — Но… — Хочешь или нет? — Хочу! — Так вперед. Юнги отбирает кисть и подталкивает к колерам. Ну и фиг с ним. Можно подумать, Чимин совсем ничего не может. Все прекрасно может, еще и дорисует сам, если Юнги такой упертый. И самое смешное, что так и выходит. Чимин сначала думает, что Юнги издевается, но он остается совершенно спокойным и направляет, не давая накосячить. — Вообще, это твоя работа, — вякает Чимин в итоге, просто чтобы вякнуть. Юнги только плечами пожимает. — Работа моя, эскиз твой. — Но в прошлый раз ты сказал, что делаешь так, как хочешь, а не как было задумано. — Сказал. Но бывают исключения, и я не понимаю твоего возмущения. — Никакого возмущения, это я так… — Выебываешься? Чимин поджимает губы, но кивает. Юнги хмыкает и тоже кивает. Нормально поговорили. Самое главное, что комфорт, который Чимин чувствует последнее время, не пропадает. Все же рисование творит чудеса. Много чудес, но задержать Джуна с работы не может, так что, как и в прошлые дни, как только он возвращается, Чимин сваливает на кухню, а Юнги сваливает домой. Почему все хорошее заканчивается так быстро? Впрочем, после ужина, Чимин опять перетаскивает мольберт и решает восполнить недостаток, потому что ждать до завтра не хочется. Джун по-прежнему не разговаривает, и Чимин не пытается. Но уже не из вредности, просто занят своими мыслями, а Джун, видимо, тоже. Потому что после еды засаживается на кухне с ноутбуком и занимается рабочими вопросами. Чимин мельком только заглядывает в экран, замечая открытую почту и как Джун сначала просматривает, а потом скачивает какие-то документы. Оставшись один на один с мольбертом, Чимин уже не возит бездумно грифелем по листу. У него в голове сидит определенная картинка, которую он решает перенести на бумагу. Но, несмотря на это, за краски он хвататься не спешит. Оставляет предпочтение простому карандашу. А по истечении часа с листа на него смотрит чашка, наполненная кофе. Обычная такая чашка, с широким верхом и сужающаяся ко дну, но не одна, а вместе с блюдцем. И кофе с пенкой, на которой выведено три слова: «напиток», «общение», «близость». И получается даже совсем не криво, вполне узнаваемо и с такими ненавистными Чимину тенями, которые даже выходит верно отобразить. Наверное, потому что в этот раз он точно знает, где они должны быть. От рассматривания рисунка отвлекает Джун. Костяшками пальцев он стучит по дверному косяку, привлекая внимание. — Чи, пойдем спать, поздно уже. Чимин еще раз смотрит на мольберт, а потом поднимается со стремянки. Кладет на нее карандаш и стартует к Джуну. Потому что соскучился. Потому что в жопу эти обидки. Потому что он уже решил рассказать все маме и боится, что с пониманием она не отнесется. А значит, возможно, на какое-то время встречи придется сократить, а если так, надо сейчас побольше времени проводить вместе. Чтобы с избытком, чтобы тошнить аж начало и отдых потребовался. Как с сигаретами — Чимин, не курит, но знает, что если пачку за раз зафигачить, то воротить от одного вида начнет надолго, а может навсегда. Странная ассоциация. И не совсем подходящая. Потому что Чимин готовится к перерыву, а не… Ай, плевать. Джун ловит его летящую тушку, прижимает к себе и без лишних разговоров целует. И по этому Чимин тоже соскучился. А после нормальная кровать. Удобный Джун рядом, на которого привычно складывать конечности. Тепло, несмотря на приоткрытое окно и холодный ветер. И ливень опять на улице... а Юнги, кстати, в его шмотках домой ушел, зато, если завтра промокнет, в свои переоденется. Отлично все складывается, можно и спать, потому что Джун уже минут двадцать как дышит глубоко и спокойно, чем Чимина убаюкивает. Спокойной ночи ему сказать забыл, но уже поздно.