Да иди ты! В отличие от некоторых, я реально учился, а не выбрал первое попавшееся, лишь бы корочку получить.
И что, ты теперь первоклассный специалист?Пока нет, еще универ впереди.
Ну вот после универа поговорим, а это можешь под шкаф подложить, если стол не достоин. Чимин закатывает глаза и запихивает телефон обратно в карман. Иногда ему кажется, что мириться с Тэмином было плохой идеей. Они же с ним год не общались после признания Чимина. Точнее, он не говорил напрямую, но намек оказался далеко не прозрачным. Тэмин с того времени больше не писал, Чимин тоже. А спустя год ни с того ни с сего Чимину прилетело сообщение: «Гоу поиграем». И будто не было ничего. Будто все как раньше. Заснул, проснулся и никаких тебе двенадцати месяцев за спиной. Поиграли, поматерились, а когда Чимин расслабился, Тэмин все-таки вернулся к давно забытой теме. Сказал, что сначала все ждал, что Чимин скажет, мол, пошутил. Потом ждал объяснений. Потом ничего не ждал, а тихо-молча охуевал. Даже забыл о Чимине на какое-то время, а потом вдруг бац и скучненько стало. Это прям дословно. Чимин даже посмеялся. Наверное, тогда они первый раз и поговорили о личном, пуская друг друга гораздо глубже. И больше общение не прерывали. Тэмина Чимин теперь тоже считает другом, а не просто знакомым по переписке, а он так и продолжает считать Чимина долбоебом, не уставая это повторять. Дойдя до своего дома, Чимин запрокидывает голову и смотрит вверх. Считает этажи, находит свой. Свет горит. Либо мама, либо Тэхён дома. Нужно подняться и соорудить на лице счастливую мину. Но как-то не хочется. Чимин только ушел от гомона и всеобщих поздравлений, нужно немного тишины и покоя. Постояв с минуту около подъезда, он разворачивается и идет в обратном направлении. Двор, еще двор и еще. Минует жилой комплекс. Пролезает в дырку в заборе, попадает в рощу, которую пока еще не успели выпилить и застроить новыми многоэтажками. На месте его дома раньше тоже было много деревьев. А теперь один сплошной асфальт, машины и детские площадки. Петляя по знакомой тропинке, подсвечивая себе фонариком, Чимин добирается до небольшой пустоши. Знакомое углубление, которое раньше было озером, дерево, только уже без тарзанки. Интересно, веревку специально обрезали или кто-то еще более неудачливый, чем Чимин? Если веревка все же оборвалась вместе с катающимся, хорошо, если он приземлился не головой в дно. Частичная амнезия это не круто. Обойдя природный «котлован» по краю, Чимин шагает дальше. В отличие от высохшего озера, кирпичные стены за ним остались на месте. Полуразрушенные, правда, но они такими и были. На шершавой поверхности видны округлые разноцветные кляксы, тут иногда играют в пейнтбол любители. А еще большая часть стен закрашена граффити. Минуя осыпавшиеся кирпичи, Чимин продвигается глубже. Светит себе телефоном в основном под ноги, чтобы не навернуться, пока не доходит до более менее целой стены, а обогнув ее, резко тормозит и глубоко вдыхает. — Ты нахрена закрашиваешь?! — выкрикивает в негодовании, понимая, что рисунок уже наполовину скрыт под слоем свежей краски. Рисунок не Чимина, но это та самая чашка, которую он несколько лет назад рисовал у Джуна в квартире. Та самая чашка, к которой Юнги добавил пару значительных деталей, делая идентичную копию, только в меньшем размере. А теперь какой-то осел все портит. Портит его-не-его чашку. А это вообще-то часть воспоминаний. — А в чем проблема? — чужая башка разворачивается в Чиминову сторону. На лбу фонарь, свет бьет по глазам. Не прав был Тэмин, никуда он свой диплом подкладывать не будет, а вот шмякнуть им по чужой голове вполне может. Но офигевший вандал догадывается потушить фонарь, а Чимин в отместку светит ему в лицо телефоном и в этот же момент охуевает. — Юнги?! Чимин опускает немного телефон, но продолжает всматриваться в лицо напротив. Неужели он дописался и теперь посещают глюканы? — Опа! — его губы кривятся в усмешке, остроконечный гвоздик впивается основанием в кожу. — Хозяйская сучка? — Не угадал. Юнги склоняет голову набок. Играет сережкой в губе. Слишком знакомо. Слишком много раз Чимин прогонял это в своей фантазии. — Чи? — Уже лучше, но нет. Юнги фыркает и протягивает руку для рукопожатия, предварительно сняв рабочую перчатку. — Окей, Чимин, чего здесь забыл и хуле орешь, как резанный? — А хуле ты рисунок закрываешь? — пожимает его ладонь в ответ. — Потому что он мой? — отпускает он руку и прячет ее обратно в перчатку. — Что? — То. Мой он, говорю. Я так понимаю, тогда все-таки не случайность была, — Юнги усмехается и, беря кисть, продолжает свое занятие. — Судьба… — Ты веришь в судьбу? — спрашивает, не отрываясь от своего занятия. — Я верю в демонов. — Много грешил? Чимин тихо смеется. Он не планировал произносить этого вслух. — Да не то чтобы… Юнги, скажи, а у тебя есть фотографии комнаты, ну той… — Нет. — Почему? — Потому что я не фотографирую незаконченные работы, толку от них. — Эм… Юнги все-таки отрывается от своего занятия и поворачивается опять к Чимину. — Через пару дней, как ты ушел, заказ отменили. А через полгода поступил новый, только уже Айю. Она там намутила какую-то фактурную ерунду, вместо первоначального варианта. — Ясно… В общем-то, это ожидаемо. Джун вычеркнул его из своей жизни точно так же, как когда-то сделал Чимин. Справедливо. Но все равно грустно. — Тебе, может, помочь? — Не, кисточка одна. О, а это что? Юнги кладет кисть на крышку от банки и снова стягивает перчатку. — Диплом, — протягивает ему корочку без особого энтузиазма, Тэмин иногда умеет поднасрать. Юнги очерчивает пальцами золотистые буквы, выдавленные на красном фоне, потом открывает и, включив налобный фонарик, вглядывается в напечатанные строчки. Полминуты и Юнги присвистывает. — Ну, молодец, поздравляю! Чимин пожимает плечами в ответ. — Чего такой кислый-то? — отдает обратно диплом. — Устал просто. Чимин делает шаг назад и прижимается к краю стены, где нет свежей краски. — Отмечал? — Нет. Юнги выгибает бровь. — То ли меня подводит память, то ли ты стал каким-то слишком запаренным, — выдает и, натянув перчатку, тыкает в сторону кисти. — Подашь? Банка с краской рядом с ногами Юнги, кисть рядом на крышке, ему нужно лишь наклониться, а Чимину, как минимум, сделать три шага. — Эм? — Ты, кажется, хотел помочь, — произносит беспечно, смотрит в глаза и сдувает прядь черных волос, упавшую на лицо. Склонив голову на бок, Чимин делает эти три шага и подает ему кисть, сначала макнув ее в краску. — Так, а если более конкретно, почему решил закрасить? — спрашивает, а сам кладет диплом на землю и берет в руки банку с краской. Чувствует липкое под пальцами. Уделается, как свинья, но настроение от этой мысли поднимается. — Надоело, новое что-нибудь нарисую. — Что, например? — Пока не придумал. Юнги макает кисть в краску и продолжает свое занятие, а Чимин наблюдает за его запястьями. Несмотря на скрывающую их ткань, видит, как они изгибаются вслед за движением кисти, описывающей то круги, то другие фигуры. Видимо, даже обычное «стирание» рисунка не может проходить без капли креатива. Разговор прерывается. Юнги увлекается своим занятием, Чимин увлекается Юнги. Вспоминает, как он двигался под музыку, которая не играла. Вспоминает его выражение лица. Ничего не изменилось, разве что прическа другая. Выбритых висков теперь два. А еще, присмотревшись, Чимин замечает на подбородке розоватую полоску шрама. Интересно, ему все-таки кто-то всек за ебанутость или сам справился. — Все. Чимин отвлекается от разглядывания и вопросительно поднимает брови. Кусок блюдца еще видно. — Почему все? — спрашивает недоуменно. — Устал. — А, давай я докрашу. Юнги отступает на шаг и прячет кисть за спину. — Хрен тебе. И пока Чимин растерянно моргает, Юнги раздвигает губы в улыбке, а потом опускает голову и смеется. — Чимин, ты бы меньше залипал, а? Дождь капать начал, сваливать пора. Чимин ставит банку на землю и берет обратно диплом. Проводит по нему рукой, стирает пару капель. Правда дождь, главное, чтобы не ливануло, пока домой не доберется. — Так что, отмечать будешь? — Не думаю, — отвечает, наблюдая, как Юнги закрывает краску, заворачивает в пакет вместе с кистью и прячет все в портфель. — Почему? — Ну… Я не пью. Юнги склоняет голову к плечу. Чимин переводит взгляд на его сережку за мгновение до того, как она вдавливается в кожу. Выучить повадки человека по собственной фантазии — вот это, Чимин понимает, уровень. — А кофе? — Что? — Кофе пьешь? Или опять перешел на бурду из банки? — Не, оказалось и правда бурда, — улыбается. — Будем отмечать с кофе? — Будем? Юнги светит зубами и щурится. — Знаешь, Чимин, у меня отличная память. — И? — Особенно она хорошо работает, когда я вижу интересных людей. Ты один из них, и я прекрасно помню про желание учиться на художника и неуверенность в правильности этого желания. — Ты помог, да, — Чимин кивает. — Именно, поэтому это наполовину мой диплом, — уверенно произносит, надевает рюкзак. — И я не против выпить кофе за это. — Ну… Наверное, можно… Юнги, развернувшись, идет в противоположную сторону от Чиминова дома, он же, помешкав с пару секунд, все же догоняет. — А куда мы? — спрашивает на всякий случай. — Я так понимаю, ты в новых домах живешь? — отвечает вопросом на вопрос. — Да. — А я с другой стороны рощи. Рюкзак домой закинуть надо, и там рядом кофейня есть. — Окей. Чимин соглашается уже более уверенно и ускоряет шаг, снова подсвечивая себе телефоном. Интересно, а какая его квартира на самом деле? Похожа на ту, что рисовал Чимин, или нет? И какой вообще Юнги сам? Вряд ли Чимин смог воссоздать его настоящего. Хотя некоторые моменты можно проверить. — Слушай, помнишь, у тебя были зеленые кеды, причем две пары? — спрашивает, чуть не наступив на задники его кроссовок. — Да. — Зачем тебе одинаковые? — А, да я тогда в интернете заказывал, одни черные, другие зеленые, но эти придурки что-то напутали и прислали одного цвета, ругаться уже не стал. Чимин тихо вздыхает. Все гораздо легче и проще. — Понятно… А киндеры? Киндеры ты любишь? Юнги останавливается, оборачивается и удивленно поднимает брови. — Да не особо. Чимин прикусывает губу и проверяет последний пункт. — Тогда как ты относишься к геям? Брови Юнги поднимаются еще выше, но через несколько секунд возвращаются на свое место и он пожимает плечами. — Да, по сути, мне плевать. — Пока тебя это не касается? Юнги улыбается и качает головой. — Нет, Чимин, мне просто плевать. Чимин не сдерживает облегченного вздоха и улыбается в ответ. — Тогда, и правда, можно выпить кофе. Юнги смотрит на него еще пару мгновений, потом зачем-то кивает и, развернувшись, опять двигается вперед.***
Ни в какую кофейню они так и не попадают. Добегают до дома под раскатистые удары грома, сверкающую молнию и тяжелые холодные капли превращающиеся в сплошную, непроглядную стену. В такую погоду выходить на улицу самоубийство, пусть до кофейни пара сотен метров. Юнги приоткрывает на кухне окно, выглядывает и поворачивается к Чимину: — Нет, ну в целом у меня есть дождевик. Даже два, один розовый, тебе одолжить? — А резиновые сапоги в тон? — Могу найти розовые пакеты. Чимин смеется и качает головой. Пожалуй, это будет выглядеть забавно, но проверять как-то не хочется. — Если можно, я бы выпил кофе твоего производства, — неуверенно говорит Чимин, переступая с ноги на ногу. — Это можно. Юнги захлопывает окно. Протирает накапавшую на подоконник воду бумажным полотенцем и кивает Чимину на высокий стул. На кухне у него нет стола, только узкая, длинная столешница вделанная в стену, типа барной стойки и три стула с небольшими спинками под ней. Интересное решение для маленькой квадратуры. Над столешницей в ее же длину подвесной шкафчик поделенный на две секции с плоскими светильниками встроенными в дно, чтобы лучше освещать обеденное место. Чимину интересно, как выглядит оставшаяся часть квартиры. Потому что рисунков на стенах Чимин в коридоре не заметил. Сначала они выпивают по первой чашке. Но ливень не прекращается, да и Чимин увлекся, рассказывая про свою учебу. Про нескончаемые трудности, нервы и парочку мерзких преподавателей, которые стремились не привить чувство прекрасного, а скорее его заживо закопать. Юнги понимающе кивает. И после первой порции, вторую ставит готовить Чимина. Нечего просирать навыки уважающего себя человека. — Академический рисунок это та еще лажа, — согласно кивает Юнги, пробуя Чиминовы попытки в кофе, — Но не могу сказать, что бесполезная. Стоит освоить все, прежде чем выбирать свой путь. Основы нужно знать. Важно сообщает и даже не кривится от вкуса. А вот Чимин немного да. Тогда Юнги отбирает его чашку и химичит что-то, возвращая ему сладкое нечто с остаточными вкусом кофе. Но Чимину нравится. После идет третья порция, уже от Юнги. А потом совершенно случайно в кофе добавляется коньяк. Ну так, для вкуса и согрева, потому что до отопления еще далеко, а погода подкачала. Прохладно. Потом кофе неожиданно кончается, а вот коньяк нет. И говоривший о трезвости Чимин совсем забывает про свое: не пью. — Так, я требую наглядности твоего обучения. Пойдем! Юнги навеселе. Чимин тоже. Поэтому скатывается со стула и идет следом. У Юнги оказывается двушка. С обычной такой спальней. В светлых тонах, но с тяжелыми темно-коричневыми шторами блэкаут и неожиданно холодильником, который не поместился в кухне. А вот вторая комната уже оформлена под мастерскую. Тут действительно есть стенды во всю стену, с многочисленными полками. Есть не очень большой, но довольно удобный стол и парочка мольбертов. Один совсем маленький настольный, а вот второй огромный, студийный. Чимин подходит к нему с неким благоговением. Всматривается в гравировку и обалдевает. Итальянская фирма, Чимин ее знает и знает цены. Они, конечно, не заоблачные, но любителям точно не по карману. Чимин смотрит на эту махину, которая выше его роста. С полкой под палитру и инструменты. Он касается пальцами дерева. Уже не идеально чистого. Где-то виднеются пятна краски. Но это не портит общую картину, а наоборот. Чимин в диком восторге. Он оборачивается к Юнги и смотрит просительно: — Можно? Юнги хмурится. Чимин понимает, что ему наверное не хочется сейчас настраивать все под нужды Чимина. Но все-таки соглашается. Жертвует даже небольшой холст, уже натянутый. А потом пускает Чимина к стендам, чтобы он самостоятельно выбрал, что хочет использовать. И Чимин долго не думает. Тянется сразу к маслу, потому что с таким мольбертом грех не возомнить себя каким-нибудь Леонардо да Винчи. Юнги не препятствует, хотя оба понимают, что это затянется надолго. И оно затягивается. Перетекает в споры и ругань, но не серьезные, а так... Потому что Юнги Чимина критикует, не зло, но со знанием дела и Чимин пытается отгавкиваться, но выходит плохо, потому что Юнги мастер своего дела. И вообще: — Где твоя оригинальность? Ах, оригинальность? Чимин щурится. Кровь разбавленная алкоголем приливает к мозгу. Чимин меняет масло на акварель, а холст на белую кожу Юнги. Сначала Чимин собирается его просто вымазать и назвать жертвой авангарда. А потом как-то увлекается и вздрагивает, когда Юнги его отталкивает, забирает кисть и не мелочась задирает Чиминову футболку с высокомерным: — Смотри и учись! Чимин не смотрит, он ощущает. Мягкий ворс кисти на коже. Тонкие полосы щекочущим острым кончиком рукояти. Прохладу еще невысохшей краски. До мурашек, до вставших дыбом волосков, до приливающего к щекам и паху жара. Это наверное не нормально, но слишком хорошо, чтобы Чимин воспротивился. Настолько прекрасно, чтобы начать терять связь с действительностью. А после окончательно слететь с катушек. Откуда Чимин мог знать, что Юнгиево «мне плевать» по отношению к геям, обозначает «мне плевать, с кем спать». А Чимину не плевать, совсем нет. Просто он даже не замечал за прошедшие годы, как соскучился по касаниям рук, по поцелуям, по объятиям. Не принадлежащим семье, или Хви, не принадлежащим знакомым с колледжа. А совсем иным. Крепким, глубоким и жаждущим. Чимин забыл, что может быть желанным. А сейчас вспомнил или скорее почувствовал. Всем собой. Юнги не напирает слишком сильно, не показывает силу, не кажется диким. А вот страстным да, а еще хаотичным. Чимин больше не является для него холстом, он становится инструментом. Юнги перестает рисовать и начинает играть. На нем. С ним. Уверенно, знаючи, как по нотам. Они не заходят слишком далеко. Дальше одного пальца в неподготовленном анусе и тот только по просьбе Чимина. Потому ему нужно чувствовать что-то внутри, в себе. Чтобы не только снаружи. Чтобы распасться на цветные молекулы и рассыпаться в труху. А потом собраться обратно и сделать то, чего никогда не делал, но однажды обещал совсем другому человеку. Который видимо не подходил на эту роль. А Юнги подошел. Почему-то слишком идеально, как кубики сахара на блюдце. Чимин припадает губами к горячей головке как-то интуитивно. Заглатывает не слишком глубоко и двигается так, как диктует его собственное сознание, подкрепленное небольшим количеством теории. Но тут Юнги не критикует, не вмешивается и в волосы вплетает пальцы с особой осторожностью, без давления. Но через минуту направляя и давая понять, что нужно ускориться. Сперма Юнги не горше кофе и коньяка. Она не противная, не мерзкая. Чимин не выплевывает, а глотает, с каким-то странным удовлетворением. И ничего страшного не происходит. Мир не рушится, не ломается. Чимина не тошнит и не мутит. С ним все нормально, ему нормально. А Юнги так вообще хорошо. Он выглядит сытым котом. Довольным и подобревшим. Юнги целует Чимина в благодарность, не смущаясь остаточного вкуса на языке. Это тоже оказывается нормальным. И вполне себе правильным. Чимин с этим согласен. Они засыпают там же в мастерской. Грязнючие и уставшие. Но после недолгой дремы, Чимин просыпается и найдя свой телефон, понимает, что уже утро. Еще довольно раннее, но все же утро. Юнги спит рядом. Прижавшись спиной к боку Чимина, подтянув к себе кисти, вместо мягкой игрушки. Чимину становится сначала смешно, а потом накрывает неловкостью. Он смущается того, что произошло ночью, поэтому уходит молча. Уходит по-английски. Шлепает по все еще мокрому асфальту и думает, как он мог вытворить что-то подобное. Что-то из ряда вон. Спрашивает у своего рассудка, как он мог помутиться настолько, а рассудок напоминает про коньяк и ответственность на себя не берет. Чимин тяжело вздыхает. Потом вздыхает еще много раз, пока пытается отмыться от высохших спермы и краски. А после ходит с красными пятнами на коже — перестарался. Ходит два дня, а на третий в диалоге с Юнги начинают появляться новые сообщения. Номер Айю и лаконичное «спасибо» уезжают куда-то вверх. Вместо них появляются фотографии. Заспанный Юнги с перекошенным лицом во весь рост до того, как отмылся от художеств. Юнги с тряпкой и ведром над загаженным полом. Юнги около мусорки с пакетом. А потом приписка, мол, какого хуя свинячили оба, а убирается он один. И еще одна, что Чимин торчит ему набор новых красок, потому что начал первый. Пару деньков Чимин морозится. До того момента, как ему не прилетает «Чувствую себя девственницей, которой воспользовались и кинули» и куча рыдающих смайлов сверху. Чимин чувствует вину. Размышляет минут пять, над тем, что ответить. Не придумывает. Одевается, едет в магазин, фоткает стенд с красками, отправляет Юнги и спрашивает: «Тебе какие?». Как-то так и начинается. И только через пару месяцев Юнги между делом говорит, что перепутал плачущие смайлы с угорающими до слез. Но вряд ли эта деталь хоть что-то бы изменила.