То, что делает нас людьми

На кедах Макса осталась штукатурка. Небольшой слой, к счастью. На самом деле, это даже не было особо заметно. Но, тем не менее, это было вторым аргументом в пользу поиска по всей квартире чёрных кроссовок. На похороны ведь ходят в чёрном. На самом деле, на похороны ходят в костюмах. Это же торжественное мероприятие? Однако Макс не был уверен, что у него найдётся хоть какой-либо приличный пиджак и уж тем более строгие штаны. Одолжить их из шкафа Дэвида не было возможности – все его костюмы не подходили Максу по размеру. Был ещё вариант с костюмами Гвен, но они были женского покроя, и смотрелись бы на нём просто нелепо. Да и к тому же, они тоже были велики ему. — Ты куда подорвался в такую рань? — поинтересовалась Гвен, подавляя зевок. Она уже была в полном офисном облачении, готовая идти в бой. — Да никуда, — пожал плечами Макс. — Сейчас семь утра, лето, — она скептически выгнула брови. — Ты в это время обычно спишь. — Ну… у меня есть одно дело, — Макс неоднозначно повёл плечами. Ему совершенно не хотелось говорить ей, куда он идёт. Не то чтобы он стеснялся, просто это казалось слишком личным. Он до конца не был уверен в своём решении пойти на похороны. Тем более чужие. Тем более с Престоном. — И? — подтолкнула его Гвен, уставшая от подзатянувшейся паузы. — Какое? — Не важно. Ну, пока не важно, — Он был уверен, что рассказать потом о том, что было, будет легче, чем говорить о том, что будет. Правда, эта схема не всегда работает. Всё же с Дэвидом не прокатило. Но похороны ведь не вечеринка. — Важно то, что это поможет мне помириться с Дэвидом. — А разве вы не помирились? — Гвен наклонилась и подцепила пальцем заднюю часть туфли, пытаясь влезть в неё. — Относительно. Не забивай этим голову, — посоветовал Макс, поворачиваясь в сторону своей комнаты. Чтобы успеть, он должен был выйти через полчаса, однако на данный момент он успел только побывать в душе. — Хорошо, — слегка ошарашенно ответила Гвен и махнула ему рукой. — Бывай. И ушла на работу. В целом, это было к лучшему. Макс, какое-то время изучив взглядом дверь, вернулся к своему занятию: поиску подходящего облачения. Искать что-либо строгое в его гардеробе было бесполезно. В его жизни было слишком много хаоса и слишком мало разнообразной одежды. Да и одежды в принципе. Пришлось покопаться, чтобы обнаружить хотя бы чёрные джинсы. Макс напомнил себе купить новую кофту; старая теперь обитала в доме Престона и служила уже знатно потрёпанной постелью для Дарьи. Откинув в сторону джинсы, в которых они совершали акт вандализма по отношению к старинным обоям, Макс услышал краем уха слабый стук. Несколько секунд он стоял в ступоре, а затем вынул из кармана кусочек обоев. Видимо, он засунул его в карман, когда по инерции запустил туда руки, сидя на крыше. Эта дурацкая привычка никак не желала покидать его. Хотя, была ли она дурацкой? Макс пристально осмотрел кусочек обоев. При малейшем движении пальцев остатки штукатурки осыпались с задней его стороны мелкими кусочками. Сами обои представляли собой обрывок бумаги с изображённым на нём цветком. И это было… мило? Макс отложил этот маленький осколок воспоминаний на стол, и без того загромождённый разнообразным хламом, вроде диска, баллончика, и всего прочего, что он собрал за эти почти что две недели. Время летело так незаметно. А у Макса всё ещё не было никакого чёрного верха. Кроме, разве что, футболки, подаренной Эред. Буквы SSW на ней было почти не видно – видимо, они светились только в темноте – и Макс, недолго думая, натянул её. Кто вообще обратит на это внимание? И кого это оскорбит? Не то чтобы он как-то скорбел по погибшей. Он шёл поддержать Престона. А если в процессе удастся вывести его из себя – ну хоть немножечко – и послушать забавные крики… Это будет просто невероятно. Взглянув на себя в зеркало перед выходом, Макс отметил невероятную глубину кругов под собственными глазами. Что ж, ещё одна деталь в его образе. Недостаточно серьёзном, для похорон, но всё же образе. В этот раз кошка не поджидала его у подъезда, не шла за ним следом и не мозолила мысли своим существованием. Кошка нашла себе дом. Кошка отпустила свою потерю, переключила энергию на что-то иное и это, наверное, было хорошо. И Максу тоже стоило переключиться. До места встречи ему пришлось снова добираться на автобусе. Престон уже ждал его у входа в небольшую церквушку, постоянно нервно поглядывая на часы. Удивительно, каким опрятным он был сегодня. Правда, как и Макс, он не нашёл костюма – или не стал искать – однако чёрная рубашка поверх чёрной водолазки вполне компенсировала отсутствие чего-то более строгого. Непослушные волосы были собраны в несильный хвост, сделанный явно без особых усилий, для приличия. Престон нервно переплетал пальцы, постоянно поглядывая на дорогу, на время, на собственные ботинки, и, только увидев Макса в полуметре от себя, смог издать расслабленный выдох. И то не совсем. — Ты что-то слишком рано, — съязвил Престон вместо приветствия. — Не мог прийти минут на, не знаю, тридцать позже?! — И тебе привет, — буркнул Макс в ответ, стараясь не выйти из себя. Он предполагал, что Престон будет ещё неадекватнее, чем раньше. Нет, он, конечно, надеялся, что на таком торжественном и значимом мероприятии Престон будет хоть немного сдерживаться, но, как видно, эти ожидания не оправдались. У Престона вокруг ногтей алели небольшие кровавые подтёки. — Ты долго ждал? — тут же пытаясь сгладить своё опоздание (всего на пять минут!), поинтересовался Макс. — Достаточно, — холодно ответил Престон и тут же заложил за спину руки, поймав на них мимолётный взгляд Макса. — …звиняй, — пробормотал тот в ответ, снова поднимая глаза на лицо Престона. Слегка бледное, с тёмными кругами под глазами – самое уставшее лицо на свете. И это самое лицо сверлило лицо напротив взглядом, заволоченным пеленой болезненного отчаяния. — И... ты серьёзно пришёл в этом? — Престон ткнул в букву S, расположенную на футболке в районе солнечного сплетения. Макс поёжился. — Это самое чёрное, что у меня было, — проворчал он, откидывая его руку. — Ты не лучше. Престон со стоном закатил глаза и какое-то время простоял в этой драматичной позе. Возможно, он думал. Возможно, мысленно сокрушался на Макса всеми возможными ругательствами. — Ладно. Ладно! Эту проблему я могу решить! — попытался успокоить Престон себя, зажмурив глаза; он будто надеялся, что футболка по волшебству превратится в рубашку. — Пойдём. Прежде Макс в подобных местах не был. «Подобные места» - это, конечно же, места, связанные с похоронами и смертью. Не считая кладбища, на котором Макс гулял пару раз, и операционного стола, близь которого Макс стоял (сколько людей, по статистике, гибнет под ножом хирурга?..). И если первые два особых эмоций не вызывали – потому что были привычными – то сейчас по коже Макса бегали мурашки, а в животе неприятно тянуло. Стены похоронного агентства были увешаны пугающими фотографиями, изредка разбавляемыми лицензиями. Интересно, за что вообще награждают морги? Лучший плотник года? Максу не очень хотелось вчитываться, и в этот раз волнение поглотило любопытство. В какой-то момент Престон резко свернул с пути, юркнув в какую-то комнату. Максу пришлось поспешить, чтобы проскользнуть между косяком и дверью, дабы не быть прибитым последней к первому. Комната оказалась туалетом. — Э-э-э… Престон? Престон остановился у раковины и начал нервно мыть руки. Макс подождал какое-то время, стараясь не злиться. Он решил, что бездействие сейчас – лучшая тактика. Да и Престон был более прямым и спокойным, если его не перебивать. — Снимай футболку, — выдавил Престон, стряхивая с рук капли воды. Кровоподтёки на пальцах исчезли, но кожа вокруг ногтей всё ещё была красной. Да и сами руки были алыми – вероятно, из-за температуры воды. Она была настолько ледяная, что Макс мог это почувствовать, просто стоя рядом. — Чего? — тупо переспросил он. Снимать футболку? Престон нашёл очень неподходящее время и место для подобных предложений. — Ты же не пойдёшь в этом? — Он указал на футболку, буквы на которой слабо засветились. — А что не так с этим? – вопросом на вопрос возразил Макс. — Это похороны! Существует определённый дресс-код… — Я в чёрном. Какие у тебя ещё претензии? Престон раздражённо фыркнул. — Мог бы отнестись с большим сочувствием! Всё-таки, это… Это важно. Я понимаю, что тебе по большей части всё равно на неё, но хотя бы ко мне отнесись с уважением. А тебе-то что мешало прийти непосредственно в костюме? — мысленно возмутился Макс. Престон, очевидно, не придал большого значения своему внешнему виду, создав лишь видимость старания над собой. Конечно, его можно было бы понять. Наверное. Как там говорят? Ему сейчас тяжело. Но это не отменяло того, что… Нет, может, Престон и был прав. Максу бы стоило выглядеть хоть немного официальнее. — И в чём же я пойду, если не в футболке? — сдался наконец он. — Ну… — Престон немного замялся, теребя верхнюю пуговицу рубашки. А затем, прокашлявшись, провёл по самой рубашке руками. — В этом. Макс удивлённо вскинул брови. Престон готов ему отдать собственную рубашку? Которая, к тому же, может быть велика Максу. Намного. — И футболку снимай, — добавил Престон, не заметив никакого сопротивления. И начал сам расстёгивать пуговицы. Макс какое-то время стоял, схватив край футболки, не уверенный, стоит ли это делать. Он очень редко раздевался перед другими людьми. Даже перед Эрин, по сути, он не особо оголялся. В туалете было прохладно, и потому по коже бегали мурашки. Только из-за холода. — Живее, — поторопил его Престон, стягивая рубашку. — Или мне отвернуться? Он звучал достаточно раздражённо, хотя покрасневшие щёки выдавали его волнение. С чего это вообще стало для них проблемой? Макс одним движением стянул футболку и, кинув её на раковину, протянул руку за рубашкой. Престон на какое-то мгновение завис. — В чём проблема? Гони рубашку, холодно. Рубашка Престона была очень мягкой. Что было удивительно, при том, что она была выстирана и выглажена. А ещё от неё ничем не пахло. Странно, Макс почему-то был уверен, что Престон пользуется одеколоном. На деле же ткань пахла… человеком. Престоном, в данном случае. Макс быстро застегнул все пуговицы и кое-как закатал рукава, явно бывшие слишком длинными для него. А затем взглянул на себя в зеркало. Презентабельнее выглядеть он не стал. Скорее, даже, наоборот. Не хватало только засунуть руки в карманы, в которых, к сожалению, уже не было места. — Тебе идёт, — прокомментировал Престон, аккуратно складывая футболку и пряча её в небольшую сумку. Правда, как он сделал этот вывод, было непонятно: Престон будто специально не смотрел на Макса. И это немного напрягало. Но не настолько, чтобы задумываться об этом дольше нескольких секунд. — Теперь тебе легче? — Да, спасибо, — Престон слабо улыбнулся, но тут же помрачнел. — Для меня это правда важно. — М, ладно, — пробормотал в ответ Макс. Престон отвернулся к зеркалу и поправил причёску. А затем протёр глаза. — Я не хочу их видеть, — вдруг тихо сказал он. — Кого? — не понял Макс. Других гостей? Агентов похоронного бюро? Престон мог иметь в виду что угодно. — Никого. Ни ребят из пьесы, ни родственников, ни… — Престон глубоко вздохнул и повернулся к Максу. — Всё вокруг делает вид, будто бы ничего не случилось. Но ведь случилось! Случилась катастрофа. Но, я уверен, не ты один не удосужился подумать над одеждой дольше пяти минут. — Ну, знаешь… — Макс не решился высказать, что думал над одеждой он явно дольше. — Тебе не кажется, что это не та ситуация, в которой внешний вид важен? — Чёрный – символ скорби, — Престон нахмурился. — Ты настолько уверен, что скорбишь тут только ты? — вдруг с вызовом спросил Макс. Спросил, скорее, у себя. Получалась интересная ситуация. Ещё неделю назад Макс думал о том, что Престон не имеет никакого морального права на их общие воспоминания. Но теперь Престон заявляет ему почти идентичную вещь. И Макса это, внезапно, злит. Нет, он не раз пресекал свою ревность к пьесе – потому что понимал, насколько он неправ. Но Престон, кажется, не думал о подобном. Престон ухитрялся продолжать излучать эгоизм в этой ситуации. И его заморочки насчёт одежды исходили из желания сделать всё траурным внешне. Макс не хотел углубляться в психологию; но насколько его внешнее состояние соответствует внутреннему? Престон, тем временем, задумался. Нахмурил брови. — Я… Нет, конечно, нет, — он даже, кажется, слегка покраснел. — И разве мы не опаздываем? — Макс выразительно посмотрел на Престона. Тот кивнул и покинул уборную. Макс поспешил за ним. Он не был уверен, что должен был ощущать здесь. Определённую тоску и даже тяжесть это место безусловно навевало. Однако, всё же, Макс был далёк от этого горя. И во всей этой ситуации сочувствовал больше Престону. Всё же, он страдал. В своей, своеобразной манере. Залезть в голову Престона Максу не представлялось возможным. А внешне казалось, что Престон переживает скорее из-за своей судьбы и даже имиджа, нежели из-за непосредственно смерти. И это немного напрягало. С другой стороны, Максу казалось, что отношения у Престона с умершей были не самые лучшие. Ещё в лагере – удивительно, что Макс это помнил - Престон не выделялся особой любовью к бабушке. Макс, конечно, не мог уверенно заявлять ни о чём, однако у него сложилось впечатление, что любовь бабушки Престона к самому Престону была по большей части односторонней. Но он не мог судить об этом ни с какой стороны, потому что у самого Макса никогда не было бабушки. Ну, она была, но он её не знал, да и сейчас не особо хочет, если она всё ещё есть. Резюмируя, можно было сказать, что Макс не мог понять Престона. Но, несмотря на это, он был готов его… поддержать? Да, это странно, но Макс не мог оставаться равнодушным к этой ситуации. Получается, он сочувствовал Престону, причём не просто как человеку в беде, а как другу. Все эти размышления разрывали ему голову. Их стоило оставить. — Чёрт. Престон остановился у самого входа в главный зал. Сделал глубокий вдох. — Чего там? — Мне нужно отойти поговорить кое с кем, — пробормотал Престон, оставаясь на месте. Он не двигался. Стоял как вкопанный. — Ну... отходи? Я разрешаю? — после недолгой паузы ответил Макс. Престон… боялся идти навстречу кому бы то ни было. Он боялся предстоящего разговора – или даже предстоящей встречи. Понять бы только, с кем. Однако, он переборол это и смело шагнул к мужчине, стоявшему недалеко от непосредственно гроба. Макс искренне пытался не подслушивать. И сначала у него даже почти не было поводов для этого. Но потом тихий разговор начал переходить в громкий, и обрывки фраз стали долетать до Макса, проясняя происходящее. Высокий мужчина в костюме, носивший тронутую сединой бороду, оказался отцом Престона. Макс мог бы понять это по внешним сходствам, по общим повадкам, по схожему тону разговора, по привычке быстро срываться чуть ли не на крик; однако ключевым было нежелание Престона разговаривать с этим человеком. Макс раньше ведь никогда не задумывался, почему Престон живёт с бабушкой. И почему Престон упомянул завещание. Раньше казалось, что Престон был просто единственным родственником, и потому был вынужден ухаживать за ней. Однако, оказывается… — Папа ругается, что Престон привёл тебя, — раздалось откуда-то снизу. Вернее, не снизу. Заговорившая девочка была Максу примерно по грудь, хоть и выглядела лет на десять. — Чегось? — Ну… — девочка махнула головой в сторону перешедших на высокие тона Престона с отцом. — Папа считает, что тебе тут не место, а Престон говорит, чтобы он сказал это тебе в лицо. Но папа не хочет, поэтому я скажу. В целом, Макс не мог поспорить с данным тезисом. Он не подходил даже под категорию близких друзей Престона, что делало его лишним на данной церемонии. Но вот он был здесь, как и эта девочка, облачившаяся в тёмную школьную форму, будто бы это был единственный имеющийся у неё траурный наряд. — Тебя не учили не лезть в чужие дела, не так ли? — фыркнул Макс, не чувствуя, на самом деле, никакого раздражения. Пока. — Это и мои дела тоже! — насупилась она. — Престон – мой брат. Хотя мама говорит, чтобы я его так не называла. — И почему же? — Потому что она только моя мама, — пояснила девочка. — Вот как. Значит, у Престона есть сводная сестрёнка, которую просят не называть его братом. Потому что, видимо, мама этой маленькой балаболки не любит ни бывшую своего мужа, ни её сына. Получалась какая-то драма. — А ещё мама сказала, что хорошо, что бабушка умерла, — на этих словах девочка нахмурилась и уставилась в пол. — Почему хорошо? — подтолкнул её к мысли Макс. Девочка выглядела так, будто усиленно над чем-то думала. — Мама сказала, что без бабушки у нас появится новая квартира, — медленно проговорила она, приложив пальчик к губам. — Логично, — пожал плечами Макс. — Но не совсем верно. Девочка ещё какое-то время усердно над чем-то думала, уставившись на свои туфельки. — Анжела! — с другого конца зала к девушке уже спешила высокая женщина. — Что ты тут делаешь, сладенькая моя? — Разговариваю с другом Престона, — честно ответила Анжела, вставая на носочки и, видимо, подставляя матери щёчку для поцелуя. Мать же, однако, просто взяла её за ручку, а затем одарила Макса надменным взглядом поверх своих очков. — Нечего тут непонятно с кем болтать, — бросила она, уводя дочь прочь. Та напоследок махнула Максу рукой. Забавно, - отметил про себя Макс. Мадам мачеха Престона была облачена в чёрное платье, наименее подходящее для мероприятий подобного рода – юбка чуть выше колен и глубокое декольте не вписывались в общую картину скорби. И даже чёрная шляпка не делала её образ менее развязным. В сочетании с солнцезащитными очками от Гуччи, которые она непонятно зачем нацепила в помещении (уж явно не для того, чтобы скрывать слёзы), всё это выглядело до нелепого гротескно, смехотворно, а также… Создавало ощущение фальшивости всего происходящего. Никто из семьи Престона не был одет подобающе, но Максу всё равно пришлось переодеваться. Хотя, дело ведь не во внешнем виде, а в ощущениях? По ощущениям Анжеле и мадам Гудплей было просто наплевать на покойную. С Престоном было сложнее. А вот с его отцом… Макс постарался не думать о том, что испытывает человек при смерти родителя. Но мозг уже начал упорно выдавать ассоциации разного калибра. Например, что он будет делать, если погибнет Дэвид? Рано или поздно это ведь всё равно случится. Лучше, конечно, поздно. Было сложно представить какие-либо иные эмоции, кроме опустошения и горя. Да и вообще представлять смерть было… немного болезненно. Но вот другой вопрос: в каких отношениях они будут на тот момент? Макс ведь с лёгкостью может разругаться с Дэвидом. Или же поумнеть со временем. Поумнеть? Макс почти признался в том, что он нынешний – полнейший дурак. Какая-то его часть всё ещё не была согласна с этим. Однако, в целом, это было правдой. Внезапно Максу пришла на ум иная мысль. Ведь если Престон жил с бабушкой один, то… вряд ли его отец так уж был близок с ней в последние годы. А как Макс поведёт себя, узнав о смерти кого-либо из своих биологических родителей? Вряд ли он будет скучать, конечно. Он, к счастью, почти выкинул их из головы. Это был тяжёлый период его жизни. Но всё же… Некоторая эмоциональная связь между ними присутствовала. Да, фактически, для него нет разницы – существуют они или нет. Но Макс не мог думать цинично… в этом направлении. Дэвид оказал на него достаточное влияние, и по крайней мере в отношении мыслей о семье Макс старался быть аккуратнее. Но если с его биологическими родителями и случится что-то, он обязательно придёт в очках. Чтобы его, как минимум, никто не узнал. Или вообще не придёт. Будет лучше, если он даже не узнает об этом, если оно произойдёт. В конце концов, мы все когда-нибудь умрём. Макс снова глянул на спорящих Престона и мистера Гудплея. Если это, конечно, была его фамилия. Их ругань всё ещё была на порядок громче обычного разговора, что позволяло легко понимать причину их конфликта. — У меня Есть Завещание, — повторял Престон, делая особый акцент на каждом слове. — И я ни при каких обстоятельствах не отдам принадлежащего мне. — Принадлежащего тебе? Да какое право… — Моральное! Юридическое! Я единственный скорбящий здесь человек! — Единственный! — Внезапно мистер Гудплей перешёл на агрессивный шёпот. Ещё какое-то время он что-то втолковывал сыну, на что получил окончательный ответ, звучащий как: — В отличие от вас, я пришёл сюда отправить человека в последний путь. Я не хотел заводить разговор о квартире или наследстве, но ты меня вынудил. И это делает уродом именно тебя. А затем, не дожидаясь возражений, повернулся по направлению к Максу. Выглядел он расстроенным и злым одновременно. Престон вообще был богат на эмоции. В течение всей церемонии Престон старался держаться как можно ближе к Максу и как можно дальше от своей семейки. Разве что один раз ответил Анжеле на приветственное помахивание, которое, кажется, было адресовано не столько ему, сколько Максу. Большая часть действия проходила будто бы в спешке. Даже священник, казалось, зачитал своё слово слишком быстро. Ни Престон, ни его отец не были многословны, хотя оба были богаты на мимику и эмоции. Каждый из них высказался коротко и по делу, будто бы и не отрицая, что всё происходящее было формальностью, соблюдаемой через «не хочу». Конечно же, никто не хочет выступать на похоронах. Но, в целом, Макс мог понять их. С момента смерти прошло несколько дней, и большинство эмоций притупилось, исказилось. А на смену им вернулась некая холодность. Макс понял, что никто в этой семье не был в достаточно близких отношениях с бабушкой. Это печалило. А ещё наводило на мысли. Макс для себя твёрдо решил, что, если придётся, он зачитает лучшую речь, на какую только способен. И включит в неё абсолютно всё. Возможно даже, этот день. Пример того, как, что называется, делать не надо. Выходя из похоронного агентства, Макс мысленно поставил табу на эту тему на ближайшие лет тридцать. Всё. Баста. — Знаешь, — вдруг сказал Престон, когда они шли мимо парка. Асфальт под ногами был на удивление тёплый, да и в целом высокая температура в чёрной одежде ощущалась очень остро. — Всё прошло нейтральнее, чем я думал. — Нейтральнее? Ты повздорил с отцом, — напомнил Макс, не особо понимая, чего Престон вообще ожидал. — Да, но мы давно с ним ссоримся. Он был достаточно предсказуем и прошёлся по всем темам, к которым я готовился, — Престон покачал головой. — Я переоценил его. Надо было сосредоточиться на другом. — Ты так говоришь, будто бы сходил на экзамен. — Ну, что-то вроде. Испытание моих нервов. Я же ужасно боялся этого разговора. А в итоге будто бы ничего не произошло. — И его костюм даже не испортил похороны? — съязвил Макс. Престон слабо улыбнулся в ответ на это. — Нет, не испортил. Они прошли несколько метров прежде, чем Престон снова заговорил. — Отец меня ненавидит. И постоянно пытается задавить отцовским авторитетом. Когда, конечно, говорит со мной. — А вы редко говорите? — О-очень редко, — Престон угрюмо покачал головой. — Я с детства с бабушкой; но ты же себе представляешь, каково это? Она почти потеряла слух, когда я к ней переехал и, по факту, я жил один и заботился о ней же. Отец приезжал раз в месяц. Даже реже. Завозил какие-то лекарства, вроде как проверял, как там я. Но, по большому счёту, ему было всё равно. Его волновали – и продолжают волновать – только материальные ценности. — Сочувствую, — выдавил Макс. Ему было тяжело отвечать на эту тираду. Во-первых, это был явно не конец, но Престон сделал выразительную паузу. Значит, надо что-то сказать. Во-вторых – Максу было интересно, какой Престон сделает вывод. — Отец ненавидит моё увлечение. Отец ненавидит мой круг общения. Он ругался из-за того, что я привёл тебя, а на мои аргументы наговорил… — Тут Престон замялся и даже слегка покраснел. — Всякого, в общем. Говорил, что я не смогу распорядиться квартирой… Лучше бы он вообще забил на моё существование. — Думаешь, он совсем за тебя не переживает? Всё же он, ну, заботится о тебе… — Он заботится о том, как бы выглядеть покруче перед мамой, — Престон пнул валяющийся на дороге камень. — Когда они разводились, он ухитрился добиться того, что её лишили прав, а я остался с ним. И всё это лишь для того, чтобы плюнуть ей в лицо. — Почему её не было, кстати? — поинтересовался Макс, не зная, насколько это тактично. — Последние пару лет до неё не дозвониться, — Пожал плечами Престон. Кажется, его это не задело. — Ей как-то стало наплевать. Но я особо не переживаю. Ну, то есть… — Он снова замялся. — У тебя же тоже родители… не заботятся о тебе, да? Ты меня, наверное, понимаешь. В этот раз пришла очередь Макса пинать камень. Он сделал этот пинок с особым рвением, замахнувшись как можно сильнее. Камень улетел достаточно далеко и, отскочив от поребрика, выскочил на дорогу. — У тебя слегка устаревшая информация, но да, понимаю. — Устаревшая? Ух ты, Престон заинтересовался кем-то, кроме себя любимого? Макс очень надеялся, что это не иллюзия. — У меня, типа… м-м… новые родители, — пояснил он и замолчал, проверяя, разовьёт ли Престон тему. Он развил. — Новые? — Дэвид не мог мириться с происходящим и устроил всяким службам опеки и полиции дикую бучу. И теперь я живу с ним или что-то вроде. Ну, новый отец, все дела. Как бы лагерь Кэмпбелл круглые сутки. Престон вдруг залился смехом. Не злобным, не надменным, но добрым. Искренним и заливистым. И Макс отметил про себя, что ни разу не видел Престона таким… радостным? Счастливым назвать его было нельзя – потому что он всё ещё был в чёрном и со всем этим семейным багажом за спиной. Макс хотел было возмутиться в духе «чего ты ржёшь», но понял, что его это не задевает. Нет, это всё забавная ирония. И они оба знают это. — Прямо как… — В твоей пьесе, да. Ты предсказал это, Престон. — Я не предсказал самого главного… — Он вдруг внезапно помрачнел. — Но менестрель же в конце умер. Разве это не своего рода предсказание тоже? — Макс вдруг посмотрел Престону в глаза. — Так что как насчёт убить того эгоистичного менестреля и оставить его в прошлом? — Это слишком пафосно, особенно для тебя, — Поморщился Престон. — Сказал человек, раскидывающий с крыши бумагу и цитирующий фильм про падение берлинской стены. — Туше. — И всё же… — Продолжил Макс, когда они дошли до автобусной остановки. — Подумай над этим. Ну, там, расставание с прошлым и все дела. Тебе полезно. — Тебе, я думаю, тоже, — серьёзно ответил Престон. Попрощаться больше, чем жестом, у них не получилось. Ощущение незаконченности мысли витало в воздухе. Однако когда-нибудь вся эта история получит логическое завершение. И Макс точно знал, когда это случится. Футболку Престон ему так и не вернул.