Свинец или серебро (De plumb sau de argint)

Команда немцев-"альпинистов" дотащила израненных охотников на вампиров до Бистрицы уже поздним вечером. В городке по старинке больше праздновали Рождество, а не Новый Год, и большая часть улиц была не иллюминована. Почти до больницы Миклован и Роман добирались в почти полной темноте. - Интересные у вас рюкзаки: возвращаетесь тяжелее, чем уходили, - подметил комиссар. - Интереснейшие для биологов находки, - пожал плечами Вальтер Хитманн. - Как я вам уже говорил, господа Регис, Мауриц и т.д. - это действительно новый вид, ранее не описанный. А тем более - их питомцы. Это произведет фурор в ученом мире Европы... Кстати, знаете, кто предупредил Маурица о вашем прибытии? Ослабленный комиссар только помотал головой.  — Майор Владяну. Он не единственный представитель власти в Бистрице, состоявший на жалованье этой твари. Но мои друзья с ним тактично поговорили, и вред он вам причинять уже не станет, — сказал Хитманн.  — Отважные у вас друзья, — печально усмехнулся Михай Роман. Наконец Микловану наложили гипс, а Роману перевязали голову. Главный врач отвел им небольшую палату с двумя койками, у дверей которой встал полицейский. Вскоре он начал препираться с, судя по голосу, молодой дамой. В конце концов дверь открылась, и в палате показалась Иоана - приятно раскрасневшаяся от холода, волнения и вина. - Господин комиссар! Мы как раз были на новогоднем банкете у директрисы, когда к нам заглянул какой-то иностранец и просил передать, что вы здесь... Как же вы все неосторожны с этой модой на скалолазание! Может, я что-то могу для вас сделать? - Ещё как, мадемуазель. Но учтите, я вас сейчас замучаю. Вам есть чем писать? - Я же всё-таки преподаю, господин комиссар... Тудор диктовал учительнице на ухо телеграммы, которые следовало передать в Бухарест, пока он валяется на больничной койке. Префекту Маринеску, графу Диаманди, маме... Но вот медицинская сестра увела Иоану — часы для посещений закончились. Вскоре закаркали другие часы — на бистрицкой колокольне, отбивая полночь. Один… Два… Три… Четыре…  — Ну, с новым 1937 годом вас, товарищ Роман, — сказал Миклован, с непривычки пытаясь опустить загипсованную ногу.  — С новым годом, комиссар, — кивнул второй пациент. — Пока мы еще союзники.  — Справедливости ради, в рапорте я замолвил за вас словечко. Возможно, вам сократят срок высылки, вы вернетесь в Бухарест. Там, глядишь, и встретимся на поле для регби, — устало сказал Тудор.  — А вы идеалист… Если мы и встретимся, то только в префектуре на допросе, где вы будете мне «прописывать конституцию» под ребра, как ни в чем ни бывало, — ответил скептичный Роман. Он еще не представлял, что восемь лет спустя сам станет полицейским сыщиком и будет «разрабатывать» с Миклованом бухарестских гангстеров, а потом более того — ещё за него и мстить… *** Их выписали из больницы только девятого января  — Ну как, Роман? Чувствуете гордость от завершения нашего дела? — спросил комиссар, прохаживаясь с костылем — ему долго еще предстояло носить гипс.  — Да какое там завершение. Мауриц, если подумать, не так уж и страшен был, — проворчал коммунист. — Люди, благодаря которым он процветал, в круг которых был принят и желателен. Все, кто брал его взятки, подписывал ему концессии, давал кредит, ввел в общество, покрывал его кровавые забавы, сам в них участвовал от тупой сытенькой скуки, этого бича бояр и рантье… Настоящие вампиры там — в особняках на Дымбовице, в казино отеля «Палас» в Синае, в Крестьянском банке, чего греха таить — и в королевской опочивальне.  — Всех их вам не достать, — покачал головой Миклован. — Да и стоит ли всех? Как быть, например, с нашим верным союзником графом Диаманди?  — Разберёмся. Дайте нам лет десять, комиссар — и не узнаете Румынии, — убеждённо сказал Роман и мрачно закурил, пользуясь тем, что больничная территория кончилась и запрет врачей уже как бы не считается.  — Куда вы теперь? — спросил Тудор, направляясь к свободному извозчику.  — Продолжать работу. И в мастерской, и нашу работу. А вы — в Бухарест?  — Не сразу, — подмигнул ему Миклован. — Я кое-что задолжал мадемуазель Иордаке, а долг джентльмена мне не помешает отдать даже гипс. ***  — Стоять! Руки вверх! Полиция! Громкий голос Тудора Миклована звучал совсем не на бандитской «хате» и не в публичном доме, а на мирном, так сказать гражданском предприятии — складе в Черновцах, куда поступила крупная партия продукции покойного ван дер Граафе. В середине января правительство запретило продажу в Румынии выдуманных им марок — за «применение в оригинальном рецепте наркотиков в больших количествах». Теперь бутылки «Коронаты» и «Сангреаля», «Котэ де Блессюра» и «Верментино» должны были торжественно разбиваться в присутствии официальных лиц, с документацией и фотографиями, а возбуждающая половые центры туссентская влага — утекать в слякоть. Когда отщелкали вспышки, указав для истории, что приказ министра внутренних дел исполнен в точности, высокопоставленный чин из Бухареста перешел к процедуре, для которой вся эта комедия и затевалась:  — Ну-с, господа, теперь разделим наши трофеи — от злата до осла, как учит книга Чисел. Эти бутылки останутся в вашем распоряжении, господин префект, эти — в вашем, господин полковник, эти — в вашем, господин санитарный врач… Господин комиссар, вы участвуете в разделе амброзии?  — Уверяю вас, господин секретарь, пока и без неё справляюсь, — ухмыльнулся Миклован.  — Завидую. Entrez-nous*, я без этого пойла совершенно бесполезен для дам, а для бухарестского света это — все равно что покойник… Хотя если уж кто и заслужил порцию этой дряни, так это вы с вашим… как его? Лимбэ? , — сказал секретарь министерства.  — Благодарите тогда уж Кэлдераря и его живодёров. Без их показаний мы бы воевали с этим царством контрабанды до морковкина заговенья, — отговорился комиссар полиции.  — В таком случае вы можете возвращаться в Бухарест. Ваша работа здесь закончена. А моя служба Ганимеда на пиру богов только начинается… — грустно сыронизировал секретарь. *** Сидя в теплом купе экспресса, несущегося через всю Румынию, Миклован воображал, во что этими вечерами превращаются приличные салоны и клубы столицы — а неприличные тем более. Одно его утешало — что все их безобразия ненадолго. Бухарестские вертопрахи быстро вылакают большую часть афродизиаков ван дер Граафе и подохнут от чудовищной нагрузки на сердце. «Как дер Граафе и Регис, сожрут друг дружку», — думал комиссар. И мысль господина комиссара, подобно хорошему сну, пришлась в руку. Раздался стук в дверь купе. — Не заперто! — крикнул Тудор и остолбенел от вида вошедшей гостьи. То была молодая, никак не старше 25 лет на вид девушка. Одетая в какую-то средневековую полотняную рубаху, кожаные штаны и высокие сапоги, по самые голенища забитые грязью. Но самое главное — за ее спиной висели ножны с серьезным и самым настоящим полуторным мечом. Неужели опять кровососы, подумал комиссар, внутренне истерично смеясь. Как комично было бы в такой момент стать жертвой вампирши-мстительницы… Но нет — у девушки не было в рту арсенала клыков, как у иномирных знакомых Тудора Миклована. Да и в руках ее вместо грозного оружия был конверт, запечатанный какой-то старинной восковой печатью. Может быть, ее прислал… — Вы. комиссар… Тудор… Миклован? — старательно проговаривая слова обратилась она на ломаном румынском. — Да, конечно. А с кем имею честь? — Эмиель Регис… попросил… мне. передать. письмо… вы… С этими словами нежданная гостья протянула протянула свой пакет комиссару, а затем… Исчезла во вспышке зеленого цвета. Тудор сильно ущипнул себя, но пергаметный конверт, запечатанный воском никуда не пропадал. Что же, остается только прочитать письмо от вернувшегося-таки на свою родину вампира… «Тудор! Прежде всего я хотел бы прояснить вам момент доставки этого письма. Я попросил об этом Цириллу Фиону Элен Рианнон, молодую чародейку, которая, подобно Маурицу, может путешествовать между мирами. Она не вампирша и ни малейшего вреда вам не причинит. Тем более, что ваш мир для нее всего лишь по пути ее нового межмирового, так сказать турпохода. Что же касается меня и Маурица, то спешу поделиться радостной вестью: он был выпит мною. После того, как мы оказались в нашем мире, Скрытый подпитал меня силой, что окончательно решило исход поединка. Как деятельно искупивший свою вину вампир, я был амнистирован, но туссентская община все равно ненавидит меня за смерть Детлаффа. Поэтому я, сразу по окончанию этого письма отправлюсь на север, в город Диллинген, где я в свое время держал цирюльню. К одинокой жизни, будьте уверены, мне не привыкать… В нашем мире популярна поговорка «Что-то кончается, а что-то начинается». Поэтому, Тудор, нам с вами не стоит излишне расслабляться, равно как и держать себя в перенапряжении. Просто надо уметь видеть грань между уходящим и приходящим, сохранять в себе лучшее и забывать худшее. Поверьте, знакомство с вами, господин комиссар, я включил в свой опыт самых позитивных контактов с людьми. Льщу себя надеждой, что в плане жизненного опыта вы ответите мне взаимностью. Прощайте! Искренне ваш, Эмиель Регис Рогеллек Терзиефф-Годфрой.» И Тудору было искренне жаль рвать это письмо на мелкие кусочки и жечь в пепельнице… *** На Северном вокзале Тудор думал взять такси и направиться на кладбище — посетить-таки могилу Георге Молдована, погибшего в Борго. Но планы его были нарушены. Уже на вокзале не протолкнуться было от мрачных молодцов в кожаных куртках и зелёных рубашках. Они всё прибывали и прибывали, распихивая локтями облезлых щеголей и увядающих светских львиц с экспресса. Миклована, несмотря на сопротивление, затолкали в самый центр толпы и он увидел, что притянуло такое скопище легионеров и сочувствующих. Два гроба, едва накрытых национальными флагами с пририсованной к ним решёточкой Железной гвардии. Это были похороны Иона Моцы и Василе Марина — легионеров, уехавших добровольцами в армию Франко и убитых в боях с испанскими республиканцами. Они превратились в крупнейшую манифестацию железногвардейцев — организованных, фанатичных, кусачих, готовых бросить вызов обрюзгшей среди куртизанок и шампанского королевской власти. Только тут, на ступенях вокзала, где к гробам прикладывались губами и едва не дрались за право их нести, где лужёные глотки ревели гимн «Молодёжь святого Легиона» и грозные клятвы, достойные разбойничьего романа, — комиссар понял, что поднимает в Румынии голову. И задумался: а так ли уж был неправ Роман?  — Господин комиссар, отойдите лучше. Радуйтесь, что некоторые у нас не знают, что вы из полиции. А то бы… — тихо, с металлом в голосе сказал ему невысокий, поджарый человек с черными волосами, похожими на шерсть большой лоснящейся цепной собаки. Чувствовалось, что многие в толпе легионеров его слушаются.  — Уж очень вы смелый с представителями власти, господин…  — Парайпан, — ответил поджарый.  — Как бы вам с нами не встретиться однажды, — бросил Миклован, протискиваясь к бирже такси. «Да, вампиров из ниоткуда мы избыли, — подумал комиссар, — но свои остались. И румынский Скрытый — во дворце и вокруг дворца, и румынский Мауриц — здесь, под знаменами с решеткой. Вот уж воистину — имя им легион». Старые добрые времена шли на ущерб. Над холодными крышами Бухареста, над заснеженной Румынией, над ветреной Европой ползли свинцовые тучи. КОНЕЦ * Между нами (фр.)