J. C. My Diary

Лос-Анжелес. 17.12.2017

      Осталось чуть больше недели до Рождества, а я по-прежнему околачивался на старом погосте. Сегодня как раз ждал Леснера в гости, он должен был привести провиант и рассказать о ходе расследования. Каково же было моё удивление, когда вдали меж надгробий замаячила в сбивчивом ритме шагов аккуратно стриженная рыжая шапка волос. А через минут пять к калитке подошёл "доктор Смерть" в чёрном шерстяном плаще вместо привычного белого халата.       — А, мистер Дженкинс, какой сюрприз. Не ожидал вас к себе в гости.       — Чудный коттедж, мистер Бауман. Без окон совсем, правда, зато планировка открытая. И стильный вид из прихожей.       Да уж, а чего я ожидал от человека, что мёртвых видит чаще, чем живых? Ценю тонкости юмора детей Альбиона, прям притча во языцах, да к моим ногам... Но всё же, что заставило этого рыжего Минотавра вылезти из кафельного лабиринта и явиться сюда?       — Бена ждёшь? Он в больнице. Знаю, он должен был навестить тебя сегодня. Ну, вместо него явился я.       — А что стряслось?       — Миднайт. Теперь это известно наверняка. Дело у Бена забрал лично комиссар. Леснер стал дёргать ямайца относительно бумаг, мол, наведите справки о документах по вашим родственникам. Иначе по нашим сведениям выходит, что вам более двух сотен лет. Этот упырь лишь широко поулыбался — и через пару суток в машину, где сидел Бен, ведя слежку под прикрытием вместе с патрульными, влетает мотоцикл. Один патрульный, что был за рулём, погиб на месте, его напарника собирают травматологи, а Леснер с контузией и ожогом третьей степени почти всей левой стороны тела валяется под анаболиками в окружной клинике. Кстати, байкер в седле, ревевший, что бешеный бык, оказался трупом. Он полгода назад исчез из Сан-Диего. Схема похожа на нашу.       — Мне порадоваться или начать брюзжать?       — Лучше первое, — одними губами улыбнулся горец.       — Я рад, — не меняя прежнего выражения лица, коротко выдал я, выстрелил окурком в кусты и пошёл внутрь. Дженкинс двинулся следом.       — Значит, всё таки вернулся, — протянул он, осматриваясь, пока я закрывал дверь.       — В смысле?       — Ты и твои друзья в бытность свою живыми вскрыли этот загородный домик для пьянки. А теперь ты вернулся. По сути, на место преступления.       — Уж поверьте, я уйму раз уже пожалел о содеянном. Но пойти мне некуда, так что пока суть да дело — обитаю тут.       — За погостом следят, ты заметил? Бродяжки постоянно крутятся у его забора. Всё ходят вокруг, в сторону склепа пялятся, но ни разу ни один не зашёл.       — Я в курсе. Думаете, почему я особо никуда без вещей не выхожу? И всегда жгу эти свечи. Погост — мекка для вудуиста. Его шпионы даже тут, за воротами. Но за эту калитку никто не сунется. Хозяин склепа позаботился.       И я с улыбкой развёл руками, демонстрируя свой нехитрый оккультный заслон. По виду Дженкинса не было похоже, что он поверил и полностью успокоился. Но раз я целее, чем его армейский друг — мои слова липой не были. Мы посидели ещё немного, поболтали, и только было горец засобирался уходить, дверь тихонько приоткрылась. Я схватился за пистолет, Дженкинс, будучи к двери ближе, перехватил трость на манер биты.       — Не бейте гонца, я с дарами, — послышалось снаружи, и в проём влезла рука с пакетом, полным провианта. Дженкинс насторожился.       — Чес, ты? Входи, не бойся. Это свои, он в курсе.       Дверь открылась шире, и ангел в лёгком тёмном плаще поверх костюма цвета мокрого асфальта и чёрной рубашки, не предполагающей галстука, зашёл внутрь.       — Я знаю, Мэт. Рад видеть. И вас, Реймонд, тоже. Только что в больницу заскакивал, вашему другу лучше. Он очнулся, сейчас дело комиссару сдаёт. Нехотя, правда, бурчит.       — Он всегда такой, — с опаской ответил Дженкинс, опустив трость.       — Мистер Дженкинс, помните, я про покойного ученика Константина вам говорил? Вот это вот он. Знакомьтесь, Чес Креймер.       Рукопожатие, быстрое, осторожное, хоть и сильное, всё же произошло. "Доктор Смерть" заметно растерялся.       — Рука тёплая... Но я же по дороге сюда видел вашу могилу... Подумал, надо же какой молодой парень, и на таком старом кладбище. Могила выглядит относительно свежей.       — Ага, — был ответ. — Вообще-то похоронен и восстал я в Нью-Йорке. Наш общий знакомый перевёз её сюда. Полагаю, хотел мой дух заставить следить за склепом. Кстати, мельница в эти места тоже переместилась. Вот только не милостью Папы. По кровной привязке последовала за телом Джона.       — Тот ритуал, что видела Зед сразу по приезду на мельницу? Типа оттачивание призыва древнего демона, стражника врат Ада? Он об этом не писал.       — Думаешь, Джон бы позволил себе такие репетиции в точке с зашкаливающей магической аурой? Да ещё и в мемуарах бы распылялся о подобных хитростях. Правда?       Мы поняли друг друга. Ясно же как день, маг-детектив был кем угодно, но не лаптем. Но вот Дженкинс всё в норму прийти никак мог.       — Всё же, господин Креймер...       — Мистер Дженкинс... Рей! Я говорил, что он воскрес в другой ипостаси? Так вот, Чес — ангел.       И в подтверждение моих слов тот явил крылья. Даже во второй раз видеть их было волнующе. Белизна перьев, свет, что шёл от них и чарующая иность, непорочность, если хотите, поражала. Что уж говорить про горца. Тот попросту оторопел. Будто единорога увидел.       — Можете потрогать, я не кусаюсь, — улыбнулся Чес. И чуть пошире приоткрыл крыло так, как бы обнимая патологоанатома за плечи. Тот было потянулся к перьям, но на полпути остановился.       — Н-не надо. П-пожалуй, воздержусь. Спасибо.       — Так всё же, Чес, за чем хорошим зашёл?       — Там, в пакете, лежит билет до Торонто. И листок с адресом. Думаю, тебе туда стоит съездить.       — И что же я забыл в Канаде?       — Помимо чудных закатов на берегу Онтарио? Некую Элис и её брата. Кажется мне, лютовать она уже не будет. Поезжай, дней за пять управишься. А вернёшься как раз к Рождеству, и не сюда, а в комнату общежития. Её к тому времени как раз доделают. В общем, удачной дороги.       Чес хлопнул меня по плечу и скрипнул дверью, уходя. Я же полез в косуху проверить, там ли документы.       — Он всегда такой заботливый? — глядя поверх очков, полюбопытствовал Дженкинс.       — Боюсь, что да. Общение в режиме онлайн здесь и сейчас у него хромает. Зато пророчества — вот прям его конёк. Только они у него странные, простые. Подвохов обычно нет. Ты им просто следуешь — и всё.       — И что в этом плохого?       — Ничего. Но это подозрительно. Подвох должен быть. Всегда. А у Чеса — максимум недомолвки.       Спаковав пожитки в дорогу и переложив билет в куртку, я вышел ко входу. Закурил.       — Мистер Бауман, позволите совет? — сунул свободную руку в карман Дженкинс. — Не пытайтесь кроличью нору сделать глубже, чем она есть. Относитесь к сложившемуся проще. У вас на данный момент есть преимущество: на вашей стороне друг-ангел. Я могу ошибаться, полагая, что он просто вас жалеет и даёт информацию в виде инструкции, без ресурсов и шарад. Но если я прав, а вас такая версия не устраивает — давайте сойдёмся на утверждении, что Чес для классического ангела просто слишком юн. Я бы даже сказал, мал.       — Ну, пусть будет так. В любом случае, мне сейчас нужно навестить свою бывшую.       — К аэропорту подкинуть? Я на машине.       Я ещё раз взглянул на билет.       — Да не. Мне, похоже, надо на автобус.

Лондон. 8.11.1977

      Здесь всё началось. Собственно говоря, с пустяка, но тогда я срать на это хотел. Я только вернулся в Лондон, обзавёлся своим жильём, новыми друзьями. Девушкой, прекрасной, как ясная лунная ночь, и такой же бесбашенной, как и я. "Слизистая" только что дала концерт в одном из запрещённых клубов Лондона, мы еле ноги унесли от облавы, я удачно разбил бутылкой пива лобовуху в одной из преследующих нас патрульных машин. И пока друзья водили этих бравых полицаев по всему городу, моя Аня в пылу страсти успела нашептать сладкие вести. Дескать, один продюсер и хозяин сети прогрессивных гранж-клубов в Ньюкасле нами заинтересовался и хочет, чтобы мы играли у него по вечерам. Но не это главное. По словам Ани (а я не мог ей не доверять), у этого продюсера она видела старинный чёрный гримуар. Вроде как просто реквизит, отбрехивался лопух, видная вещица, купил у одного барыги-толкача редкостей. Но ни я, ни Аня, видевшая книгу своими глазами, в это не поверили. По мнению моей лапы, эта книжица содержала заклятия и ритуалы призывов сильных демонов подземного мира. Я с таким ещё не сталкивался, хотелось попробовать. От этого гибкое юное тело в моих руках казалось ещё жарче, губы — слаще, а желание, усиленное азартом преследования и предвкушение грядущего, давило на молнию в штанах и требовало освобождения сию минуту. Да и лапа моя была настойчива.       И вот час спустя началось. В баре, где я назначил место встречи и хотел оттянуться с ребятами, я встретил Сида. Этого бездаря и мудилу. Он до сих пор смаковал славу после выступления в Рокси. Каюсь, я тоже там был, и "Пистолеты" играли шикарно. Но лично ему я бы с удовольствием не раз раскроил голову его же бас-гитарой. Инструмент был много лучше того, кто на нём играл — так я считаю, хотя остальные в группе играют как боги. Особенно их Британская Анархия — под каждым словом в песне подписаться готов. Но, говоря о панках и бездарях, конкретно взятый ушлёпок сидел здесь, передо мной, бухой в сопли и нагло миловался со своей дыркой, Нэнси. Страшная, как упырь с бодуна, наркоманка, одинаково жадная как до порошка и колёс, так и до секса. И бессовестная как дешёвая проститутка после щедрого клиента, вострого до комплиментов. Она полулежала на старом диване, курила косяк, тянула пиво из бутылки, время от времени отвлекаясь на своего ухажёра. Тот же, с такой же бутылью, тоже неслабо заряженный какой-то химией, чувствовал себя царём мира, ковыряясь свободной рукой меж нешироко расставленных ног своей пассии.       — А, Джонни! Заходи! Слышал, дали вы сегодня концерт что надо.       — Иди в жопу, Вишес, — рыкнул я, целуя в шею Аню, и шлепком пониже талии направил её к барной стойке. Сам же пошёл устраиваться за столик у стены, подальше от двери и ярких ламп.       — Я бы с радостью, малыш Джон, да вот боюсь, я пас. Ты сейчас и так там, плотно и без шансов выбраться. Нам двоим будет тесно.       — Сид, повторяю, захлопни пасть. Я тебя о разговоре не просил. Вон, блонду свою лучше ублажи по-нормальному. А то сидит, скучает. Или ещё лучше: пойди поучись аккордам на басу. Будешь так лажать и дальше — не видать тебе усилка на концертах как своих ушей.       — Джонни, не заводись. Не видишь что ли, он в хлам, а мы еле от копов отвязались. Ждём ребят — и рвём когти из города, — покачивая бёдрами под миниюбкой в чёрно-розовую клетку, моя лапа принесла пиво.       — Давай-давай, малыш Джонни, покажи, какой ты паинька! Чистить зубки, выпить молочка, цёмнуть мамулю — и в кроватку баиньки. Истинный панк, реально, ага. Вали штанишки штопай, для тебя дыр многовато, мама не одобрит, — мерзким монотонным гнусавым голосом проблеяла Нэнси, разразившись в конце фразы истерическим смехом.       — А блядям сегодня вообще слова не давали. — Я был зол. — Ты, блонда вшивая, иди рот свой кем-нибудь займи. Тебя слушать тошно.       У обколотой нимфоманки аж воздух в зобу спёрло. От обиды на услышанное она поперхнулась и вместо оскорблений зашлась кашлем. Сид залпом допил пиво и демонстративно перехватил бутылку для драки.       — Нарываешься, сука? Да я тебя за малышку на куски порву. Хера с два ты теперь в Лондоне выступишь, падла. Я позабочусь. Тебя и твоих подонков даже на порог самой сраной дыры с концертом не пустят.       — Сильно надо. Я пару лет подожду, пока ты от гера скопытишься. Весь жалкий, в соплях, без музыки, без карьеры, с синими опухшими венами и пустой башкой. Настолько пустой, что ты будешь винить себя в смерти своей бляди. Потому что заширяешься наркотой настолько, что не сразу поймёшь, что твою блядь прирезали. И не способен будешь вспомнить, кто именно это сделал. Я всё сказал.       Пока мудло-недобасист в ярости молча хватал воздух паскудно сведённым ртом и впалой грудью, Аня схватила пиво и вытолкала меня на улицу. Вечер был испорчен. Поэтому, придя в старую заброшку, где на тот момент ошивалась моя банда, я вместо радостной пьянки рявкнул ребятам паковать вещи.       — И куда едем, Джонни? — полюбопытствовал рассудительный Чес, менее всего в "Слизистой" похожий на отброса, и поэтому занимающийся вопросами администрации группы.       — Ньюкасл, господа! Там нас ждёт продюсер, выступления, запись альбома, фанаты и халявное пиво с травой. Так что в жопу Лондон — даёшь дорогу!       Чес, не проявивший особого энтузиазма от услышанного, тем не менее поплёлся наверх, в свою "комнату". А точнее, пустующую двухкомнатную квартиру, без мебели, зато с компактным балкончиком и хорошим большим матрасом на полу. Этому гиганту он был в самый раз, ноги не свисали. И никто о них не спотыкался по ночам, заходя к нему на балкон за бухлом. В апартаментах напротив весело гремел вещами Гэри. Этот избалованный сукин сын нашёл нас сам, сбежав из-под злачного крылышка "доставшего своим семейным делом" папаши. Лестер-младший ничего об этом и слышать не хотел. Ему нужны были панк-рок, фанаты и слава старины Игги. И если в этот список ещё попадали более-менее чистый драг на халяву — Гэри-ублюдок-Лестер готов был денно и ночно орать "аллилуйя" и считал, что он в раю.       Я же был на земле, осознавал это чётко и ясно и никак не мог дождаться встречи с продюсером и его "реквизитом". С последним так особенно.       — Константин... Джонни, зачем ты Сиду напророчил? — лапа улеглась рядом на старый диван и уложила голову мне на грудь.       — Да хрен его... Он меня достал.       — Вот зачем, Джон? Серьёзно, он просто тупой придурок, даже не обратит внимания на твои слова. Или ты так его проклял?       Я сцепил замком ладони сзади, на шее, дав лапе переползти повыше. Она не шутила, её действительно волновали слова, сказанные в баре.       — Ань, я не знаю, честно. Может, и проклял, потому что озвучил этому дятлу его будущее. А может, права ты, и он просто обдолбанный утырок, кому посрать, что будет дальше. Такие живут одним днём. А может, он просто был слишком упорот, чтоб вообще меня услышать. Я не в курсе. Я просто знаю, что то, что я ему озвучил, сбудется через два года. И что через два года двумя ублюдками в мире станет меньше. С другой стороны, какая разница, этими двумя или другими? Про нас с тобой тоже так можно сказать. Только вот Сид — простой нарик, а я могу пророчествовать. И на басу играю лучше.       — Ты — страшный человек, Джон Константин, — прошептала лапа и чмокнула в заросшую щёку. Я обнял её за талию и повернулся к ней лицом.       — Знаешь, что меня тревожит?       Вопрос я прочёл в её чёрных глазах.       — Видеть будущее, общаться с духами умерших, с самими умершими через руку славы, даже несложный экзорцизм — это всё я могу, ты знаешь. Но вот призвать маму и поговорить с ней — у меня до сих пор не выходит.       — И для этого тебе нужен тот гримуар?       — Посмотрим. — Я вернулся в прежнее положение. — Может, что и придумаю.       Аня притянула меня к себе насколько было ещё возможно и жарко поцеловала.       — Мы обязательно его получим. И поговорим с Мэри-Энн. Возможно, ты познакомишь её со мной.       Я хохотнул.       — Ты б ей понравилась. Про внешний вид не уверен, но в целом...       — Ой, да ты тоже тот ещё модник!       — Я у Лестера костюм возьму погонять.       — Ага, так и представила: Джон Константин, со своей басухой на цепи с вечно выпадающей втулкой — и в рубашке, брюках деловых, туфлях типа офисная классика и в галстуке...       — ... да-а, и в плаще вроде гангстерского, двубортный такой, с воротником большим, поднятым. Как в сериалах, знаешь? Чёрный такой...        Аня глянула на меня, игриво прищуря один глаз.       — Чёрный? Не-е, Джонни, тебе не пойдёт. Ты тогда точно будешь похож на какого-то фраера и регулярно будешь отгребать от упырей вроде Вишеза. И вообще, хорош смешить, а то я не засну! Джонни, ты не изменишься.       — А какой тогда цвет мне пойдёт? — я попытался обиженно надуть губы.       — Да я почём... Блин... Коричневый. Доволен?       И я чмокнул Аню в макушку.        — Спокойной ночи, лап. Ньюкасл ждёт.       Но заснуть так и не вышло, кто-то тихо шебуршал в коридоре, еле волоча ноги по полу и сбивая клапти отваливающейся штукатурки, легонько касаясь стены.       Я отстегнул от пояса цепь, намотал её на кулак и молча приготовился встречать гостей.       Открытая дверь преподнесла очередной сюрприз. На пороге еле стояла худенькая замызганная девчушка лет семи, в длинном белом платье, напоминающем сорочку, детских туфлях с бантиками на круглых носках, распущенными и спутанными чёрными волосами до талии и с огромными голубыми глазами на заплаканном личике с ввалившимися щеками. И с прямоугольным свёртком, накрепко прижатым к груди.       — Помогите... Пожалуйста...       И упала мне на руки в голодном обмороке.       Аня уже стояла у дивана, с матами готовая разбираться со случившемся.       — Так... Ложи её сюда... Хорошо... Блин... Что ж делать? Где её родители??? Вашу мать, что ей тут надо?... Ладно, а тут у нас что? — и потянулась за свёртком. Тем же следом обёрточные тряпки полетели на пол.        — Джон...        Я поднял глаза. Аня, до этого стойким оловянным солдатиком готовая бороться с демонами возникшей неожиданности, теперь стояла в растерянности, плавно переходящей в истерику и испуг. В руках у неё была книга, способная быть лишь одним.       — Джонни, это та самая... Тот гримуар, что был у продюсера в Ньюкасле...       Мы переглянулись, после дружно опустили взгляд на диван. Мысль была одна на двоих: что это за ребёнок?

Ньюкасл. 10.11.1977

      Мы задержались в Лондоне на день, Астре было плохо. Обычное истощение, лечится горячим шоколадом, кексами и бургерами. В результате, Гэри жаловался, что дети и их питание дороже всего экса и гера, что он может найти, не попавшись копам. Что мы выживаем его из банды и что добродетель до добра таких мазуриков не доведёт. Я пытался вразумить слюнтяя или, по крайней мере, заставить его заткнуться. К несчастью, Лестер понимал лишь ор и маты, за что мой затылок был регулярно бит Аней, Гэри получал пенделя под зад, а Астра сидела, зажав плотно ушки маленькими ладошками.       — Тыковка, да не переживай ты так! На тебя никто не кричит, ты — славный ребёнок. Дело в упрямых и непослушных дят... дядях. Вот не хотят они понять, что мы, девочки, знаем лучше как и что делать. Верно?       И Аня совала девочке очередной кекс или бутер. Я плюхнулся на диван и стал листать гримуар. Как и предполагалось, тамошние заклинания действительно были намного сильнее тех, что я знал ранее. Книга была буквально напичкана всевозможными ключами, пентограммами, тайными именами и символами призывов, причём заковыристыми, один сложнее другого. Аня тем временем помогала Астре постичь содержание книги сказок Перро, любезно принесённой Чесом из похода за провиантом в дорогу. Странно, но семилетней девочке чтение давалось с трудом.       — Она, наверное, в школу не ходит, — предположила Аня, отвлёкшись от ребёнка и подсев ко мне. — Интересно, как же так? И как она связана с тем продюсером? Вот откуда у неё его книга?       — Вдруг дочка какой-то из его блядей. Пока мама развлекалась, девчушка сцапала "дорогую вещь" и убежала? Что, разве не может такого быть? — я отхлебнул пива и обнял свою лапу.       — Как же у тебя всё просто, Джонни-Кон-Джоб... Что-то тут всё же не так...       — Лап, да не парься. Жизнь вообще, сцука, сложная и непредсказуемая вещь. Так что не ищи проблем на ровном месте. Они сами нас найдут. А малая уже дожирает кексик, так что пора учить новые буквы.       А мне — новые заклинания. И я углубился в чтение.       — O, demoni supra dicti, estote... Гос-споди, это ж кого надо призывать, раз с этого надо заклятия начинать, — буркнул я, листая дальше записи.       — Ничего такого, тут просто схема, — пискнула со стула у окна Астра. — В целом, порядок призыва такой сложности естественно нужно начинать с поддержки. Сначала заручись помощью — потом уже зови. Quod hobie teneatie dimplere puod aupio, — звонко оттараторив наизусть, резюмировала мелочь. Аня сидела, открыв рот. Я сверялся с произнесённым текстом. Ни одной ошибки.       — Там только имена подставить надо. Знать этих демонов. Или ангелов. Иметь с ними договора и их звать в поддержку. Простая схема... — сидела девочка, телипала ножками и разглядывала в детской книжке картинку со смешным котом в шляпе, сапогах и со шпагой на поясе.       — Астра... Милая девочка... Ты что, знаешь, что в этой книге написано?       — Ну... да. Папа её часто при мне читает. Громко и вслух. Несложно понять, что в книге.       — Зайка... это же латынь, — вклинилась Аня, — этот язык очень старый, на нём веками не говорят.       — Я знаю, — искренне ответила девочка, поправляя за ушко выбившуюся прядь волос. — Но этот язык понимают те, кого зовёт папа. Только так он может быть моим папой. Иначе я — просто голос папиной книги. Пока есть я и она — папа будет приходить и заниматься со мной. Будет рассказывать, что там за символы. Их я ещё не знаю.       — А тексты? — глухо прорычал я с дивана.       — Тексты — все. Папа заставил выучить.       Ане от услышанного явно стало плохо. Но я полез глубже.       — А что будет, если у твоего папы эту книгу забрать?       — Он будет искать голос. Чтобы голос звал их. Чтобы папа мог ими управлять. Так мы едины, мы — семья.       Тут уже мурашки по спине поползли у меня. Я понимал, о какой семье на самом деле говорила Астра. Но хотел удостовериться.       — И если твоему папе вернуть книгу без тебя, он...       — Он попытается научить ещё один голос. Я знаю, нас таких много. Мы всего лишь инструменты для его желания. Кто-то лучше, кто-то хуже. Есть голоса сильные, есть — нет. Будет отбор до тех пор, пока папа не найдёт голос для этой книги. И научит его. И призовёт их, и даст им свою волю сделать так, чтобы тот голос, что останется при нем, был единственным. Так что я исчезну. Моё место займут. А папа будет стараться сделать новый голос чище и громче. И другие, новые инструменты будут лучше нас.       — Астра... девочка... — Аня готова была разреветься, — ты — ребёнок, золотце. Ты никакой не инструмент. Тебе надо в школу ходить, дружить с ровестниками, играть в игры, смотреть мультики, есть мороженное! А не заклятия на латыни щёлкать. Если с тобой отец так обращается — где твоя мама? Отведём тебя к ней, как будем в Ньюкасле.       — Я не знаю, где мама. Она обычно лицо под капюшоном прячет. Они все прячут, кроме папы, когда приходят их звать. Поначалу она была голосом, как и другие из круга. Они были вместе с папой — и появились мы, инструменты. Теперь зову я, старшая из тех, кого признал папа. А мама вместе с нами и кругом подпевают мне. Мы поём вместе — и приходит он. Один из тех, кого папа знает. Я пока маленькая, поэтому и он обычно маленький, я пока много не могу. И папа из-за этого многого не может сделать. Но он над этим работает. Делает всё, чтобы я быстрей выросла, призвала сильного помощника для папы и дала миру самый сильный голос. Тогда я смогу занять место мамы в кругу. Папа будет счастлив. А можно мне яблоко?       Аня молча протянула девочке плод и забрала у неё сказки. Пришла ко мне на диван и молча уткнулась лицом в плечо. Моя девочка была вся бледная, её трясло от услышанного. Я крепко обнял девушку, смотря зверем в пол напротив. Там плясали такие редкие в это время года солнечные зайчики.       — Аня, ты понимаешь, что там происходит?       — Угу, — послышалось из моей футболки.       — Мы поедем в Ньюкасл. В жопу концерты, лап. Я убью этого подонка!

* * *

      Во время выгрузки на автовокзале Астра куда-то запропастилась. Дело шло туго, шмотья и сумок было на удивление много — посему и пропажу обнаружили уже поздно. Пока я уламывал Чеса заняться так несвойственным для него поиском жилья, Аня сжимала в руках мой вещмешок, как самое родное в жизни.       — Мне пойти с тобой?       — Нет, милая. Иди с Чесом. С девушками, как правило, разговаривают охотнее. А с такими, что не похожи на блонду Нэнси — так и подавно. А как найдёте нам нору — спрячь рюкзак, да поукромнее. А сейчас дай мне адрес халупы нашего добродетеля, будь душкой. Наведаюсь-ка я с визитом. Вежливо.       А через полчаса я готов был послать свои манеры и вежливость в зад той шклявой тупой доске с химзавивкой, что голосом блудливой блонды мне сообщила:       — Вас сейчас принять не могут. У босса совещание...       — Я что-то энтузиазма твоего и гор чашек с кофе не вижу. Цыпа, давай, в сторону, пиляй маникюры дальше.       — Я же сказа...       — Сейчас я вот этой вот гитарой по кудряхам твоим тупым пару раз пропечатаю. Ушла с дороги, быстро!       Как и предполагалось, офис был почти пуст. Сама же громадная комната была разделена на два пространства: внутреннее, окружённое стенами и идущее от входа буквой Г, напоминало зону трофеев. Стены и несколько стеклянных панелей, выставленных на манер декоративных прозрачных стен, от пола до потолка, изобиловали рамками с огромными кричащими плакатами исполнителей и групп, чьим патроном был "занятый" босс и держатель офиса в два этажа. Он сам располагался в другой части помещения, у огромных окон, что офисным эркером обманно выпадали из конструкции бетонного здания. Стекло и сталь в оформлении в этом случае дополняли строгие диваны и кресла белой кожи. А само пространство давало понять, что построение офиса помимо трофейной части и зоны переговоров имело ещё небольшой "личный уголок" влиятельного добродетеля. Именно там располагались лестница на верхний этаж, коридор-балкон которого, ограждённый перилами, давал небольшую тень для удачно размещённых и выделенных афиш на стенах первого. Там же находился стол из того же стекла и металла. За ним же, на конструкции, больше похожей на строительные леса, нежели на полку, хранились награды и статуэтки за места в чартах, рейтингах и топах продаж альбомов тех или иных протеже.       Сам же "великий и ужасно занятой" босс меланхолично сидел у окна на стуле, держал на коленях планшет с альбомом для художественных экзерсисов и что-то в нём рисовал карандашом. На вид художнику можно было дать лет тридцать, у него были выбритые виски, а длинные чёрные волосы уходили за спину, сплетённые от затылка в тугую косу. В левом ухе блестел белый камень гвоздика. Это стало видно, когда он, сидя спиной к двери, повернул голову в профиль:       — Гретта, милая, я же просил меня не тревожить. Будь добра, вызови охрану и выстави этого хама вон.       — Я, конечно, прощения прошу. Но вас беспокоит "Слизистая", — нагло подал голос я вместо возмущённой доски, оставленной за дверью. Босс встал. Вид его не впечатлял: человек носил обычные чёрные брюки, белый пиджак и обычную плотную однотонную футболку под ним. Никаких драных джинсов, тяжёлых клёпанных металлом поясов, пирсинга во всё лицо, даже видимых тату — простое моральное превосходство над беспардонным духом бунтарского детства.       — Простите, но с моей слизистой всё в порядке. Хотя... — он оглядел меня с головы до пят, — Ах да, точно... "Слизистая"... Это же молодая группа из Лондона. Ко мне приезжала ваша групи на переговоры...       — Она — не групи. Аня моя девушка.       Продюсер осмотрел меня внимательнее. Я поймал себя на мысли, что способ выгородить лапу смахивает на речи мудака-Сида. По фиг, едем дальше.       — Не знаю, порадоваться за неё или посочувствовать... Впрочем, сейчас здесь... не имел чести...       — Джонни-Кон-Джоб. Басист, — гордо выпятил грудь я.       — Чудно. Джонни... Можно тебя так звать для кратости?       "По ходу, ему до свечки. У него мозги сейчас заняты не тем". Я кивнул, мол, не против.       — Так вот, Джонни, сегодня от имени своей группы будешь со мной общаться ты. И тебе как представителю я дам несколько поручений... Первое — контракты... Минуту...       Сбивчивую речь патрона перебил звонок по телефону, и он ушёл к столу. Я же направился к его подобию мольберта.       За прошедшие годы техника и мастерство несомненно выросли. До этого просто талантливые рисунки превратились в искусно и крайне точно изображённые карандашные наброски. Любовно выписанные мельчайшие детали, впрочем, ничуть не сглаживали содержания самого предмета экзерсисов художника. А оно не изменилось. Лишь лики добавились, жуткие, покорёженные, иногда звероподобные или застигнутые в момент перехода: уже не человек, но ещё не зверь. И при этом жуткие изображения беззвучно кричали в агонии боли и гнева.       Я мельком окинул взглядом афиши. Да, казавшаяся вначале незаметной, теперь закономерность просматривалась. То там, то сям на афишах прорисовывались обрывками черты бесов из альбома на стуле. А также части символов из книги Астры. Совпадение или книга просто была источником броских щекотливых срисовок? Может, я себя накручиваю? Но этот альбом с эскизами... И стиль рисунков... И что-то в этом продюсере казалось знакомым. Даже слишком, к моему опасению.       — Просто моё хобби. Ходил в детстве в художественную студию, там сносно научился держать карандаш. А потом учитель застал меня с самокруткой канабиса, — продюсер засмеялся, — так до красок я и не добрался. Зато карандаш не забросил, с тех пор балуюсь.       — Весьма недурно, должен сказать, — выразил я своё искреннее мнение. — Не думали о выставке?       — Не тот формат, к сожалению. Дальше альбомного листа мои рамки художника не расширяются — а рамки эти слишком малы для галерей, с которыми хотелось бы сотрудничать.       — Поэтому полноценные картины заменяете афишами?       Мой собеседник отвернул полы пиджака и сунул руки в карманы.       — Джонни... Можно нескромный вопрос: мы с вами раньше не пересекались? Мне почему-то кажется, что ваше лицо мне знакомо...       — Вряд ли. Просто нестыковка вышла: вы ждёте какую-то важную информацию, а я на собеседование явился трезвее остальных, — попытался съехать я. — Такой вот конфуз.       — Наверное, — сразу сдался продюсер и устало затёр виски, — ты прав, мои мысли сейчас действительно не совсем тут. Небольшое недоразумение дома: не могу связаться с няней. Наверное, пошла с дочкой гулять... Ладно, попробую ещё раз позже. Про афиши... Да, отчасти. Подкидываю иногда идейки и чертежи своим дизайнерам. Те не против такой кости, макеты в результате выходят хорошие, все лавры — им, я не в обиде, а очередная группа пропитых недомузыкантов отправляется в очередной тур с новым альбомом. Все в выигрыше.       — Странно как-то получается. Какой толк вам проталкивать таких бездарей на сцену?       Продюсер заулыбался, скользя гордым взором по афишам.       — Тот же, по которому ты взял в руки бас и сколотил банду. Бунт и неформат — это не косуха и драные штаны. Это суть твоей жизни. Попытайся одеть её в более приличные пиджак и брюки — он полезет наружу "через дыры". В моём случае — рисунки и желание среди легиона рокеров и панков найти настоящий бриллиант мятежной души. Дырявые штаны я уже перерос — пора бунтовать по-взрослому. Так что, Джонни, готов со своей группой показать, на что способен? Вдруг вы — те самые.       — Рискну, — я глянул на плакат в прозрачной панели, у которого стоял. На грязно-буром фоне чуть в стороне от витиевато написанного (и совершенно нечитаемого) названия группы еле заметно виднелся эскиз лица девушки, кричащей от жуткой боли. Её приятное личико с большими тёмными глазами оленёнка было измазано потёкшей от рыданий косметикой, рот в уголке был надорван, а искусанные губы поверх размазанной помады кровоточили от трещин и ран.       — Чудно, — радостно и с облегчением выдохнул свежеиспечённый патрон. Мы хлопнули по рукам. — Оставишь секретарше ваши контакты. Я подготовлю бумаги на подпись, графики выступлений, прослушиваний, записей и все адреса. Начнём завтра.       — Точно. Пойду банду обрадую.       — Так я точно тебя раньше нигде не видел? Может, на концерте в зале пересекались? Ливерпуль? Бирмингем? Глазго? Нет?       — Точно нет. Я б такого бунтаря запомнил, — кинул я в ответ, вальяжно сделал под воображаемый козырёк и шагнул за дверь.       Вышел на улицу, там моросил дождь. Я шустро забежал под ближайший козырёк и закурил.       — Блять... Мать твою...       Перед глазами всё ещё стояла та афиша. С портретом. А память вытащила наружу образ тела истерзанной медсестры в подсобке Нортгемптонского дурдома. И все другие подробности, с этим связанные. Сомнений не осталось.       — Сука... Вот же западло... Да-а, попал, ты, Джонни. По самые колокола попал, блин.       И я направился к ближайшей остановке. Нужно вернуться на автовокзал за адресом нашей новой норы.

Торонто. 19.12.2017

      Вылезая из автобуса, я не смог сдержать улыбки. Только что дочитанное вызывало приступ дежавю. В некотором роде, правда, исключительно эмоциональном. Но всё таки для себя лично невербальное сходство я видел. Особенно сейчас, когда все вокруг бегали с очевидным и небольшим списком забот: как бы на Рождество удачно закупиться подарками для всей родни и попасть на менее всего загруженный рейс, что привезёт их прямиком за праздничный стол. Я же никакого духа христианского повода для пьянки не ощущал, а ехал разбираться со своими шкурными вопросами. И стоя на платформе вокзала, вынул из-за пазухи адрес, данный мне Чесом и подошёл к ближайшему таксисту.       — Вам срочно, сер? — был вопрос.       — Да нет. А что, у вас вызов?       — Нет, — улыбнулся таксист, — я только что приехал. Хоть сигаретку раздавить можно? Если вам надо быстро...       Простое человеческое желание. Иногда его исполнение стоит дороже самого шикарного, но неуместного и несвоевременно подсунутого подарка.       — Могу составить компанию. Не возражаете?       В знак согласия таксист протянул мне открытую пачку. Я в ответ поделился огнём.       Пока мы колесили по Торонто, я про себя отметил, что за исключением точечных достопримечательностей, большие города один от другого мало чем отличаются. Да, черты различия, дающие понять, что вот этот конкретный город — Нью-Йорк, Торонто, Лос-Анжелес или Лондон, всегда плотно обсижены и облюбованы туристами. Они пачками ходят от одной точки к другой со смартфоном наголо. Без аватарки или модных селфи на фоне узнаваемых зданий или вывесок (на крайний случай фасадов самых знаменитых зданий с указанием адреса для тех, кто не в курсе, разумеется) сейчас ты никто. Если у тебя не будет псевдомонтажной фотки, будто ты пытаешься изо всех силёнок выровнять пизанскую башню, никто не узнает, что ты был в Италии. Идиотизм и показуха как дань моде — девиз этого грёбанного века. А ведь вся реальная жизнь с её страстями, риском, надрывом эмоций, тайнами и мистикой течёт совсем рядом, тут, за углом, в стороне от турмаршрутов. На таких одинаковых, безликих улицах и подворотнях спальных районов. Тут кипит жизнь, копошась в дерьме, грязи, соплях, крови, грубая и неумытая, без манер, лоска, дорогих смартфонов, накрахмаленных белых воротничков и гидов. Здесь надо уметь выживать хоть в Нью-Йорке, хоть в Торонто, хоть в Лос-Анжелесе, хоть в Лондоне, хоть где ещё. Всё остальное — мишура, манеры и белые воротнички. Джон это понимал, это диктовало логику его поступкам. Я это понимаю, но свободы действий у меня маловато. Куда мне, троечнику, до возможностей этого гения. А всё же...       Может, дело не в этом... Просто я никогда не смогу собрать этот пазл воедино — попросту не все части у меня на руках. А может, я просто баран и не вижу очевидного?       Из задумчивого состояния меня вырвало звучание арабских голосовых напевов. По радио в машине крутили старый трек из золотой коллекции. Когда после непродолжительных песнопений на непонятном мне языке я услышал отдалённо знакомое "I dream of rain...", стало ясно, что это просто "Пустынная роза" Стинга. С другой стороны, чего я ожидал? В свете нынешних проблем с миграцией сесть в машину к завербованному европейцу-шахиду? Да, с моей-то удачей станется, — саркастично усмехнулся я. Но это просто мелодия. А вот лицо её исполнителя заставило меня улыбнуться ещё раз. До меня только сейчас дошло, кого мне напоминал Джон. Более потрёпанный, побитый, помятый, но с такими же чертями в глазах, таким же стержнем внутри и шилом в одном месте. Просто у певца в творчестве позитива больше. От Джона в его действиях разило сарказмом, выгодой и маленьким элементом жертвенности. Последнего, к слову, совсем чуть-чуть, на кончике ножа, чтоб не переборщить. Каждый был по-своему талантлив, и каждый выражал себя в своём творчестве как мог. И как я затесался в эти ряды? Я, жалкий подражатель... И всё с этого как раз начиналось в Hellblazer'е, с каверов. Так и длится. Хочется продолжить "недочеловек", но тут есть другое значение — мудак.       Адрес, по которому меня привёз таксист, носила одна из больниц. Странно.       Когда я в приёмной, заикаясь, упомянул имя Элис О'Донохью, меня направили в хирургию. Предполагая худшее, я ломанулся туда со всех ног. Но свою бывшую нашёл в добром здравии ожидающей конца операции в коридоре под дверью.       — Метью? А что ты?.. Как?..       — Я тоже тебя рад видеть, лап. А что случилось? С Китом что?       Вполне искренне, хоть и с некоей опаской, она меня обняла.       — Нет, с ним всё нормально. Учится, работает. Всё прекрасно. Я тоже... Ну, не сейчас конкретно... Тут мама. В начале месяца в аварию попала, пострадали ноги. Теперь вот...       Из-за угла появился Кит с двумя бумажными стаканами кофе.       — А этот что тут делает?       — И тебе здорово, Кит, — ответил я на тёплое приветствие.       — Эл, чего это твой бывший тут? Ты что, ему писала?       — Не угадал, младший. Неподалёку был, ошивался я тут. Узнал адресок — дай, думаю, заскочу. Вдруг рады будут видеть.       — Пф! — фыркнул Кит, вручил стакан сестре и направился обратно по коридору, к выходу. — Езжай домой. И этого забери отсюда. Натерпелись мы от подобных, нечего им тут виться.       Раньше моя бывшая всыпала бы этому малолетнему хаму по самое не балуй. Но нет, сейчас она просто вздохнула, поднялась со стула и направилась вслед за братом.       — Он курить пошёл, не переживай. Будут какие новости — позвонит.       "Фига... Изменения какие..." — подумалось. Но вслух я этого не произнёс. Да и вообще молчал, пока мы ехали в такси.       О'Донохью проживали в относительно небольшой съёмной квартире на верхнем этаже серой коробки многоэтажного дома в мидтауне, по улице Сент-Клер. Почти сразу из коридора можно было попасть в достаточно просторную гостиную. Светлая, с большими окнами, открытой кухонькой, большим диваном и парой кресел, накрытых цветастыми покрывалами. Тут же имелся выход на балкон. Судя по всему, в другую часть квартиры можно было попасть только так, через него. Самую дальнюю и наименее освещённую стену в помещении делили между собой телевизор и электронный камин. На полке над последним рядком выстроились рамки семейных фото. Одна из них, ранних, судя по чуть выцветшим тонам на карточке, изображала счастливое семейство: маленькая радостная Элис улыбается во все свои двадцать шесть (остальных молочных зубов уже не было, но хуже мордашка в веснушках от этого не стала), рядом на руках держит новорождённого Кита их мама. Тут же, рядом с женщиной, стоит ещё одна, постарше, в вязанной шали на плечах, с аккуратной стрижкой седеющих волос и усталой улыбкой. За их спинами вместо фона возвышался просто гигант. Крупный, высокий, даже для своего возраста мускулистый мужчина в тёмно-синем свитере, фланелевой рубашке в красно-белую клетку, с густой шапкой чёрных волос с широкими седыми волнами вдоль висок, такой же, с волнами седины, бородой и усами и глазами доброго старого медведя Балу из рассказов Киплинга. В целом, этот мужчина смахивал на аляскинского лесоруба или дальнобойщика, если бы не серьга в ухе. Обычное серебряное тонкое кольцо, ничего такого. Но мне оно просто таки без ножа резало по глазам больше, чем щербатая улыбка его внучки.       — Это единственное фото дедушки Чеса, где он улыбается. Его мама силком тогда в фотостудию затащила. Мол, пусть хоть гости по фотокарточками думают, что у неё нормальная, относительно полноценная семья. Ради этого кадра мы перед камерой почти час проторчали: Кит постоянно капризничал, дед никак себя заставить естественно улыбнуться не мог. Отучился. Отвык. И всё стараниями того, чей склеп мы вскрыли чуть больше четырёх месяцев назад.       — Только не говори, что твоя фамилия на самом деле Чендлер...       — Не моя. Мамина девичья. Она даже после развода с отцом его фамилию оставила. Дед Чес из-за своего друга был крайне... востребован среди таких, как дядя Джон. Из-за этого даже фамилия О'Донохью ей претила меньше, чем родовая. А ещё она на дух не выносила дядю Джона. И поэтому всячески берегла нас с Китом он него. Видимо, не вышло. Что на роду написано...       И вздохнула, не закончив фразу. Пошла к плите ставить чайник. Я упал в кресло напротив камина. Что ж это выходит, у меня под боком последние... пусть полгода ПОСТОЯННО находился кто-то, непосредственно связанный с магией, дневниками и их автором? И это началось задолго до склепа, смертей и всего маразма, последовавшего за той треклятой пьянкой? Каким же надо всё же быть тупым и слепым, чтобы такого не заметить? Даже Леснер — и тот ломал себе голову над тем, чего я до сих пор упорно не хотел замечать: я — лишь марионетка. Выходит, что моя жизнь мне не принадлежит вообще! Ларчик-то просто открывался, блять! Вот что я делаю? Двигаюсь от точки А к точке В со скоростью сонной слепой черепашки. Координаты мне выдают извне каждый, кто ни пожелает. Как, впрочем, и инструкции к действию. И всё, я полетел. Ровно до той поры, пока либо в стену не упрусь, либо в очередного хранителя координат. Ничего не напоминает? Как по мне, так бадминтон. Так что с уверенностью скажу: херово быть воланчиком. И вот я думал, что хоть что-то у меня в жизни было простое, человеческое, МОЁ — а тут опять воланчик пнули. Опять подстава, подвох. Вот где он был, глупый ты мистер Бауман. А я винил Пресвятого Чеса в простоте и честности. Да уж, трудно быть тупым по пояс...       Элис принесла чашки. Себе — большую с фотопринтовой мордой разжиревшего пушистого персидского кота, мне — одноцветную тёмно-синюю с надписью "Keep calm & love The Beatles". Смахивало на чей-то неумелый подарок: Эл фанатела от 30 seconds to Mars. Кофе был растворимый.       — Как много ты знала?       — О дяде Джоне? Как сказать... Он был чем-то вроде неизбежного зла для нашей семьи. Дедушка с ним дружил с юных лет, они много всего пережили. Причём такого, что без каких либо доказательств или личного там присутствия хрен ты поверишь, что это не байки. К тому же дед был дяде Джону должен: тот пару раз спасал мою маму. Один раз — от чернокнижника... Фауста, кажется, фамилии не помню. Второй — от жадного демона-пожирателя. Мутная там, судя по всему, история была, я сколько не просила деда рассказать — без толку. Он всё время отнекивался. Так же было и с теми треклятыми тетрадками. Я их любила в детстве рассматривать, там на каждой странице были какие-то схемы или чертежи. Кружкѝ разные, надписи, треугольники, звёздочки... Мне тогда казалось, это такие тетради волшебные, куда чародеи свои придумки и рецепты записывают. Вроде "как превратить монстра в лягушку" или "как сделать уборку в комнате без своего участия", "как заставить метлу летать"... Такое. Я с их помощью любила играть в ведьму, когда была маленькая. Мама тогда бурчала от недовольства. Дед Чес посмеивался в усы и говаривал: "Пусть поиграет, пока маленькая. От игр вреда не будет. А дальше она всё поймёт".       — И что?       — Ничего. Не случилось того самого "дальше". Дядя Джон куда-то пропал, а деда начал донимать старик-негр с той жуткой тростью.       — Папа Миднайт. Знаю такого, пересекались уже.       — Уже? Так скоро? Тогда мне не нужно объяснять, почему дед Чес сразу заволновался. Со своей женой он тогда уже вместе не жил, мама могла позаботиться как о себе, так и о нас. Поэтому дед начал торопить её с переездом в другое место. И сам стал где-то подолгу пропадать. И книжки эти спрятал и строго-настрого запретил трогать. Мама психовала, Кит ревел, меня раздражали скандалы и незнание того, что же происходит. Это вымещалось на оценках, хоть я и только в школу пошла. Зато незадолго до нашего с мамой переезда я в дедовых вещах нашла чертежи. Они отличались от тех, что были в тетрадях. Теперь-то я понимаю, что это были архитектурные чертежи того самого склепа. Но тогда дед Чес мне тихо сообщил, что если я буду и дальше лазить где не надо, у меня борода вырастет. Прям как у него. И мальчикам я нравиться не буду. Это была самая жуткая страшилка для девочки восьми лет, не касающаяся уроков. А потом было расставание, автобусы и переезд. Дед с нами не поехал, сказал, что всё то дерьмо, что оставил после себя дядя Джон, нам в багаж не нужно. А у него ещё имелись остатки. Я ещё от мамы слышала, что дед Чес невероятно живучий, и перепробовал много видов насильственных смертей. И всё это благодаря пьяному дяде Джону. Так что я предположила, что с того времени дедушка имел ещё какой-то запас прочности, чтоб бороться с наследием непутёвого друга. Но его не хватило. Так что через некоторое время я, мама и Кит были вынуждены надеть траур — деда не стало. Что было его последним делом и довёл ли он его до конца — никто не знал. Поэтому мы просто жили. Пока в колледже я не встретила тебя.       —... И мы не попёрлись на тот погост... Почему ты не отговорила меня идти туда? Если знала, что это за место.       — Не знала. Чертежи были непонятные, я не запомнила в детстве подробно. А со временем вообще забыла. Когда увидела склеп, подумала, мало ли долбануриков хотят и в смерти выпендриться. Потом только всё поняла, когда Кобольт плиту поднял. И я тетради увидела. Их-то я помнила хорошо. И они достались тебе. Я стала наблюдать. Потому, что теперь-то я выяснила, что это были за тетради и почему мама злилась. Я хотела выяснить, как они будут влиять на тебя. Ведь с Кобольтом и Раулем всё стало ясно почти сразу. Я хотела дать тебе выбор: или я, или тетради. Но ты поступил совсем прискорбно: ты выбрал то, ЧТО было в тетрадях. Не историю, не любимую женщину — магию. И вместо того, чтобы отнестись к рукописям должным образом, ты засел за них как за учебники. И с рвением юного бульдога кинулся постигать таинства неизведанного.       — Да уж... Херово выглядит со стороны. Особенно с такого ракурса... Но даже если предположить, что мы вернулись назад на четыре месяца и я только получил тетради — каким "должным образом" я должен был поступить?       — Как биллитристику — прочесть на ночь и торжественно спалить за общежитием. Или закинуть под кровать, к чёртовой матери, так, не читая. И на этой кровати уделять мне всё своё внимание. Я же, вроде, не уродина. И бороды у меня нет.       Я откинулся на спинку кресла, скрестил ноги и уткнулся в полупустую чашку на коленях.       — Блять... Какой, однако, вышел... конфуз. Вот честно, я даже не думал, что тебя это так заденет...       Элис рассмеялась.       — Заденет? Подобная мелочь? Мэт, я тебя умоляю! Поначалу мне даже нравились такие перемены. Честно. Я действительно была рада твоему новому увлечению. Пока ты не взялся за практику. И вот тут-то моего энтузиазма поубавилось.       — С чего вдруг?       — У тебя стало получаться. Пойми, до того, как тебе удался первый опыт, ты был похож на меня в детстве. Игрался, много читал, рылся в старой литературе, открывал для себя всякие невиданные вещи, новые логические цепочки. Изображал волшебника, одним слово. А потом захотел попробовать. И к моим опасениям у тебя получилось. Ты попробовал магию на вкус, а это тот ещё наркотик. Так было и с дядей Джоном, который по самую макушку влез в это дерьмо. И втянул остальных, в том числе моего деда. Его любимая уехала в Мексику и стала невестой Господней. Гэри Лестера он скормил демону. Да, там была патовая ситуация. Но дядя Джон дал ей завершиться именно так. Дедушка Чес умер, разгребая за дядей Джоном последствия его дел. Пойми, чем талантливее маг — тем он по факту больший торчок. И тем больше вокруг него в результате образуется трупов. А у тебя способность к этому есть, видно. У тебя получилась толковая магия на основе записей из дневников дяди Джона. Заметь, это просто записи. Не пособия, не летописи, не учебники. Так, почеркушки дежурные и всё. Ты шёл прямым путём дяди Джона, а мне туда не надо.       — Получается, тот случай с Китом, его кома... Ты тогда приходила не поскандалить. А попрощаться.       — Возврат живой души в коматозное тело. Бирмингем, две тысячи девятый, накануне Хэллоуина. Думаешь, я не читала? И не поняла, как именно ты провёл обряд возврата в комнате, посреди того разгрома в соляном кругу? Правда?       Я всё больше ощущал себя злосчастным глупым воланчиком, летающим между ракетками и видящим попеременно то зелёное поле, то голубое небо. Ой вы, шоры мои, шоры...       — То, что Кит теперь живой, нервный и злой — заслуга твоего таланта, бесспорно, — продолжила Эл. — Но увы, мы — не та семья, которая это оценит. Мы знаем цену твоему таланту. Она слишком высока.       Да уж, узнанное только что от той, что до сих пор греет мне душу воспоминаниями о своём присутствии в моей никчёмной жизни, было сродни удару под дых. Ещё один гвоздь, со всей дури заколоченный в гроб смысла моего существования.       — Чёрт с ней, с ценой этой. Сама-то как? Что интересного в городе на берегу озера?       Элис расслабилась, откинулась на спинку дивана, вздохнула и на пару секунд прикрыла глаза. Поняла правила игры, что я ей предлагал, умница. Примет ли?       — Тебе когда домой?       — Последний вечерний рейс. Я всего на день.       — Пошли гулять, — она тряхнула длинными кудрями, улыбнулась и уверенно отставила чашку. Так будет правильно. Ей это нужно. Лучше сейчас, хоть шанс и упущен. Остаток этого дня мы проведём вместе, как бывшие, как друзья, как ровесники. Поиграем в нормальных людей. Чувствую, подобные моменты для меня вскоре станут экзотикой. Если вообще будут.

Ньюкасл. 11.11.1977

      Вчера вечером, после повторного общения с тупой кудрявой доской Греттой, таки получил вожделенную кипу бумаг на подпись и листок с графиком работы.       А ни хрена себе расписаньице! Рано с утра и до обеда — запись демо-альбома, после — пару часов на пожрать и пошляться по городу исключительно под присмотром некоего мистера Диллинжера. Бдит о нашем здравии продюсер, чтоб ему, суке, вылезло. Няньку приставил, чтоб жрали мы нормальный харч, не наклепались к вечеру ближе, и на сцену вышли играть, а не коматозничать. Во Гэри взбесится. Я лично видел, как он у себя в вещах корабль порошка ныкал. Хотя с другой стороны, какого это должно меня колебать? Гэри что, малыш какой? Сам пусть выгребает, если что. У меня другой головняк: доказать, что верблюд и в правду верблюд. Казалось бы, херня вопрос, делов-то. А вот шиш! Дело в том, что официально я подписал контракт не с продюсером лично, а с лейблом, чьи интересы представляет тот самый хрен с карандашом, по умолчанию ещё и владелец. А вот тут всем ржать полчаса: представительская контора эта звалась J.N. Doe. Я лично ржал. А что, прикольная штука: лейбл пока малоизвестный, зато активный, прогрессивный и перспективный. А то, что название такое — так это у вас просто ассоциации нездоровые. Но мы их развеем, ага. Мы вообще разрушители всех возможных границ, стандартов и сходств. Мы такие, мы можем. И ничего, что в главном офисе у этих энтузиастов сидит шизонутый садист, сбежавший из психушки. Хотя тут да, чья б корова, как говорят... Но блин, такой наглости от него я не ожидал. Этот кусок кретина сменил имя на абсолютно беспалевное Джон Нельсон Доу — и склепал лейбл. Воистину, самая великая ложь — полуправда... Но как это доказать? Одних моих слов за глаза не хватит, у меня с детства справка. А все влиятельные хвосты Алекс подтёр основательно. И, прикрываясь клубами и музыкой, продолжает сходить с ума, сводить людей в могилу и творить аморальщину даже по меркам такого ублюдка как я. С оккультной стороны, кстати, тоже. И от всего этого ловить кайф и вдохновение. Блять... сейчас обед наружу полезет...       И Астра тогда так некстати пропала на автовокзале. Может, увидела что на подъезде к городу... В любом случае, скорее всего она уже у отца. Не особо он был обеспокоен её поисками во время моего визита. Да, с него тот ещё родитель года, но даже при его интересах я бы трижды охренел от волнения из-за пропажи столь ценной собственности, будь я на его месте... Ладно, у нас перед репетицией есть ещё полчаса времени, ребята заскучали, а шкафоподобный амбал Диллинжер крутит баранку с проклятыми сорок кэмэ в час, как и положено в городе. Чует моя душа, если так продолжится, Гэри точно вытащит из трусов свой белый корабль — и тогда хана всему, к вечеру у нас точно будет один коматозник. Как заказывали, блин... Надо спасать ситуацию.       — Слышь, Диллинжер, а по поводу жратвы у нас точно ол инклюзив? Босс за всё платит?       — Угу, — буркнул шкаф за рулём.       — Я куриных крылышек хочу. И большущий чизбургер. Прям такой, чтоб про него говорили "разорви-ебало". И пива. Так что давай за всем этим счастьем в Бетти'с Инн. И сам похаваю с охотки, и пацаны нормально пожрут.       — Я, пожалуй, ещё картошку фри добавлю. Там такое подают? — ожил полусонный Чес.       — Подают, чувак. И к ней вместо кетчупа — какой-то красный соус, типа их приготовления. Говорят, острый, что тот мексиканский мелкий перчик.       — Чили чтоль? — блеснул интеллектом Гэри.       — Типа. Может, даже острее.       — А говорит-то это всё кто? — ну не удержится язва внутри Гэри, как ты её там не держи. — Ты тут как будто кого знаешь.       — Слышал я, тебе говорят. Тебя оно сильно колышет, когда кормят на халяву?       Гэри шмыгнул носом и заткнулся.       — Туда ехать далеко. Я через полчаса должен доставить вас на репетицию... — затянул с переднего сидения Диллинжер.       — А я сказал, что жрать хочу. Мы все хотим. И пока не поедим чего-то серьёзнее чипсов с газировкой, мы играть не будем. Сколько бы это времени не заняло. Можешь шефу так и передать. А пока — в Бетти'с Инн, и советую топить газ резче.       Похоже, Диллинжер был из тех людей, коим не ведомо понятие "личная инициатива". А ещё смахивало на то, что у него в салоне есть личная труба для связи с мистером косичкой напрямую. И вот как раз сейчас он звонит ему в офис и передаёт наши капризы. Заодно обговаривает изменения в графике и получает ЦУ. Вскоре скорость машины изменилась с нуля до вменяемой, и я с довольной миной развалился на сидении.       В кафешке, на которой я настоял, оформление чем-то напоминало закусочные моего детства. Их в Ливерпуле было с лихвой, блюда были незатейливые, в основном с какой-то булкой, котлетой, соусной заправкой и листом салата. Ну, плюс картошка фри, соломкой или дольками, да соусы к ней. Вкус таких блюд менялся от пересоленного до пресного в зависимости от времени суток и состояния смены на кухне. А запах горелого фритюра, казалось, въелся в саму штукатурку и арматуру постройки. Вроде как приступ ностальжи должен был меня накрыть — ан нет. Подобные забегаловки были для меня в детстве источником хлеба (я часто пробирался в подсобки и тырил булки). На большее не шёл по двум причинам: мясо было сырое и хранилось в морозилке. А её без шума я вскрыть бы не смог — дверь тяжёлая. Да и утяни я его, пришлось бы тащить домой. А подобный промысел не скрылся бы от глаз Тома. В результате я бы стал вором, а этот жирный холуй дома жрал бы халявные котлеты. Да меня бы подгонял, мол, мало, давай ещё. Не этого я хотел.       Сюда же я завалился по нескольким причинам. Первая и самая банальная: я действительно хотел есть. А способа утолить голод быстрее, чем закинуться холестерином, я не видел. Два — мне надо было максимально далеко увести няньку от офиса. Телефоны, что в его машине, действуют на определённые дистанции, причём фиксированные. Радиус их действия относительно невелик, а значит, отсюда, от дешёвой кафешки на границе города, в офис он хрен дозвонится. И это хорошо, поскольку тут вылазит причина три: в кафешке я должен увидеть Аню с чертежами или планами подвальчика Алекса, где он мог держать Астру и творить свои непотребства. Ясное дело, планы приблизительные, вручную в тетрадке накарябанные — но это всё лучше, чем ничего.       Сделав внушительный заказ на четыре человека (включая нашего ударника, но он особо к нам в компанию так и не влился), я свой поднос решил перенести за столик, где скучала одинокая девушка в наушниках, с плеером, полуоборотом к окну, читала какой-то журнал и лениво тянула колу из трубочки.       — И что такая милашка забыла в таком захолустье? Не любви ли и приключений?       — Фу, как пошло, Джонни. Ты долго, давай сюда. Няньки тут точно нет?       — В машине сидит. Тормоз тот ещё. Что у тебя, хвастайся.       На стол из-за журнала легла тетрадь. На её центральном развороте красовался вручную нарисованный эскиз.       — Сцену видишь?       — Угу, — с набитым ртом сильно не поразглагольствуешь.       — Осторожно, жирным не заляпай. На гримёрку и раздевалку вам отведут одну комнату, она отмечена крестом. Это в рабочих помещениях, выход на сцену там через один коридор с боку.       — Вижу. Он что, сквозной? От сцены до чёрного входа?       — Ага. Ёлочку из комнат по бокам от коридора видишь?       — Так. Те, что в бок сцены — концертные. С другой стороны, получается, подсобки, гардеробы для сотрудников, хранилища всякой продуктовой химии и прочая рабочая квадратура.       — Верно. Кроме одной двери.       — Та, что с комнатой, помеченной вопросом?       — Да. Когда Доу в клубе нет — она всегда закрыта на ключ. Никто не знает, где этот ключ, его нигде в заведении нет. Ранее там был спуск в погреб. Прежний хозяин дома владел табачной плантацией в Индии. Тут же в конце ХIХ века открыл элитный бар. Вина, табак и прочие вкусности надо было хранить тщательно, поэтому и погребок потребовался основательный. Существовало заведение в прежнем виде ровно до Доу. Он помещение выкупил и устроил свою забегаловку. А дверь в старый подвал наглухо закрыл. Погреб же с климат-контролем организовал прямо за баром. Вон, видишь комнату с бутылкой?       — А, так это бутылка? Ну, теперь да, похоже.       Аня одарила меня испепеляющим взглядом.       — Судя по всему, никаких изменений, кроме внутренней косметики, погреб не претерпел. А потому, что здание ещё довоенное и при этом в хорошем состоянии, рискну предположить, что стены погреба толстые по самое не хочу, и он использовался как бомбоубежище. Поэтому, уйти сквозь стены по канализации тоже не выйдет...       — Это ты так мягко намекаешь на то, что у нас есть лишь один вход, он же выход. А значит, в тот подвале мы должны устроить капец и ужас, вынести всех под чистую — и только тогда уйти.       — Ну, как-то так...       — Перспективка так себе, лап... Для такой драки одного хиленького экзорцизма да пары заклинашек маловато будет.       — Следующую страницу открой.       Там-то меленьким аккуратным округлым почерком чернели латинские слова заклинания. Того, что наизусть читала Астра. Под всей этой латиницей отдельно было выписано: NERGAL.       — Чё за хрен?       — Да просто писанный красавец. Рогатый, злобный, мощный, один из четырёх Властителей Ада. Круче него только Первый Падший. В общем, мечта женщины. Призовёшь его — порвёшь всё шобло играючи.       — А я кишки свои не высру такую махину призывать? А, Ань?       — Жить хочешь — и не так раскарячишься.        Да уж, умеет лапа приводить доводы. Нехорошо выходит, без вариантов. Не нравятся мне такие расклады. И расчёты все на авось... А мега бургер съеден. И ебало целое. И соус ни хрена не острый, так, чуть язык щиплет. А картошка заканчивается.       — Давай, в общем, потихоньку выдвигайся в сторону клуба, — я забрал тетрадку и сунул под куртку сзади за пояс. — Паси Доу. А я остальным займусь. Только доем сначала.       Лапа переползла через мои колени к проходу, по дороге стащила картофельную соломину и чмокнула в ухо:       — Не подавись.       Через пару мгновений вслед за нею звякнул колокольчик над дверью. И за что я люблю эту язву?

* * *

      Как только мы пересекли порог "Казановы", нянька-Диллинжер ретировался, а мы остались на попечении администратора заведения. Впрочем, тот ограничился приветствием и краткой инструкцией, как найти нашу комнату за сценой.       — Как будете готовы — берите инструменты и идите разыгрываться, — дежурно отрапортовал почти белый воротничок с планшетом в руках, развернулся к нам спиной и быстро удалился к бару. А мы понесли наши чехлы за сцену. По пути от нас отделился ударник. Собранная установка уже блестела тарелками на сцене, он всегда носил палки в рукаве куртки — так чего тянуть? Тем лучше, в подсобке я рассказал друзьям свой план.       — Ты — ебанутый придурок, Джон, — начал выть Лестер. — Сраный ебанутый конченный придурок. И псих. Я про психа говорил? Нет? Тогда говорю.       — Лестер, завались.       — Нет, Джон, я с ним согласен. Это тупое самоубийство. Особенно если сунуться в одиночку. Я понимаю, давние счёты, принципы и шило в жопе тебе сейчас явно мешают спокойно жить — но оно того не стоит. Честно. Лучше бери гитару — и пошли разыгрываться, — пробасил Чес.       — А Астра? Тебе ребёнка не жаль? Добродетельный ты наш. Я тоже от плана действий не в восторге. Но другого у нас нет. На сцене прикроешь меня ты. Гэри, в случае чего, найдёшь в зале Аню, а она уже спустится ко мне вниз.       — Так я что, с тобой туда иду? — Лестер, икая, перешёл на фальцет.       — Нет, ты наверху на стрёме постоишь. Если мы там будет шуметь слишком сильно, беги за Аней. Но сам не спускайся, НИ ЗА ЧТО! Тебе, обдолбанному, там делать нечего. Понял?       "Угу", — кивнул торчок так, что чуть голова не оторвалась. Чес стал подкручивать колки на моём басу, а я тихонько прошмыгнул за дверь. Проверил карман штанов. Военный нож, старый, складной, единственное, что я унёс из родного дома, был на месте и сразу скользнул в руку. Коридор пустовал, так что до заветной двери я добрался быстро. И она была незаперта.       Сразу за ней в полутьме вниз тянулась лестница. Но спускаться я не стал, прикрыл дверь и пошёл в сторону чёрного входа. Как я и предполагал, он выходил в глухой тупик меж домов, куда не выходят окна приличных жилых домов, выходят окна дешёвых мотелей-клоповников, курящие сотрудники конкретно этого заведения, а также те, кто отвечает за уборку мусора (у стен стояли промышленные контейнеры). Отлично. Оставив дверь нараспашку, я вернулся к подвалу. На лестнице кто-то был, стоя у стены в попытке рассмотреть нечто в складках ткани мантии. Таких с обеих сторон лестницы висело достаточно много. Похоже, у каждого культиста униформа была именная. Я со всей дури саданул рукояткной незнакомца у основания черепушки, культист осел, а я скинул на пол его тряпку. Подхватил тушку под мышки и поволок на выход. Уже на свету обнаружил, что волоку администратора. Круто, значит, кое-кто из персонала тоже в курсе происходящего. И про ключ Ане напели сказок, уроды. Интересно, чем им платит шеф за молчание? Хотя... Главное, чтоб потом проблем не было...       Выволок администратора во двор, с силой крутнул его голову до характерного хруста. Тело обмякло, я перевалил его через край ближайшего мусорника, закрыл крышку и вернулся в здание. Итак, место в кругу было обеспечено. Я поднял мантию, одел, спрятал лицо поглубже в капюшон и спустился вниз.       Увиденное было в стиле Алекса. На полу комнаты, во всю немалую её площадь, виднелся выдолбленный круг призыва. Судя по его расположению и сопровождающим письменам на санскрите, призывать тут возможно было лишь тварей богопротивных. Ну, мне оно и на руку, в принципе, ангелов я звать и не собирался. Да и с каких шабашу взывать к ангелам? Помимо бафаметовой звезды на полу имелся круг освящения, явно переработанный Алексом лично, а так же достаточно сильно подробленная внешняя система "дойки" членов круга. Каждому своё место, оттого культисты вместе буквально создают внешний силовой барьер, пока внутри творится фантасмагория с демонами, дураками и детьми. Кстати о детях, Астра таки тоже тут была. За непослушание и побег её сильно избили, на лице начал напухать след от мужской пощёчины. Кроме того, следы взрослых ладоней виднелись на руках девочки, а также на ляжках, насколько давало разглядеть подранное платье. Её чёрные спутанные волосы разметались по полу, сама же девочка бессильной сломанной куклой лежала на холодном камне и тяжело дышала. Выбраться из этого ада ей не позволяла клетка с толстыми стальными прутьями. Слишком плотно расположенными, чтобы меж них протиснулось даже такое тощенькое тельце.       Гадство. Если бы я тогда мог... Если бы не был таким идиотом, над Астрой теперь бы не издевались. Не били бы, не насиловали из раза в раз, не вымещали бы зверства больного садиста-отца. И не выставляли её детское бессилие и покорность на публику как достояние и заслугу родителя. Кровь закипала от гнева и боевыми барабанами отдавала в виски. Надо успокоиться. Иначе провалюсь. А провалюсь — не выживу, даже из подвала не выйду.       Культисты не спешили, собирались кучками. И судя по приходящим, я понимал, как именно Алекс так беспрепядственно исчез, переродился в Джона Доу и всюду получал поддержку и зелёный свет. Он тут считался чем-то вроде Матери Терезы в мире теней и преступности. Он был королём предоплаченной благотворительности, а такой статус без покровителей в нужных кругах получить невозможно. И теперь эти покровители явились на инклюзив-шоу, где можно не только тихо подрочить из зала на происходящее извращение, но ещё и активно поучаствовать лично. Очередная интерпретация Grand Guignol'я с куда более ужасающим функционалом.       А вот и маэстро. Он же хозяин, он же импресарио, он же ведущий актёр, он же сучья звезда вечера. Курсирует в своей бардовой мантии с ярко-красной оторочкой от кучки к кучке, жмёт всем ручки, иногда дежурно целует даму в щёчку, ныряя под приподнятый капюшон. И лыбится во все свои тридцать два. Одарив собравшихся своим вниманием, он направился к клетке. Присел, что-то тихонько сказал девочке внутри. Та также тихо застонала, пытаясь встать, преодолевая боль.       — Давай, вставай, дитя. Тебе помочь?       И Алекс протянул руку сквозь решётку. Сцена привлекла внимание зрителей. Астра медленно потянулась к руке отца. Но тот мгновенно вынул её из клетки, стоило маленькой ладошке коснуться его пальцев.       — Быстрее давай, дрянь. Работать пора. И только попробуй напортачить — я тебя на собачатню сдам. Кусками. На корм.       Никто из присутствующих даже не рыпнулся в защиту девочки. А изверг развернулся к аудитории и продолжил, как ни в чём не бывало:       — Я рад сегодня видеть в нашем кругу братьев и сестёр, всех, кто примкнул к нам и жаждет обрести силу. И кто ради этого готов делиться тем, что имеет. Вместе мы сила, помните? Наша сила велика и имеет власть управлять миром, этим и иными. Так убедимся же в силе нашей власти и заглянем за края материи нашего бытия — узрим же мир новый!       Сказав это, Алекс накинул капюшон. Адепты привычно заняли свои места, мне осталось лишь заткнуть собой образовавшуюся брешь. Круг склонил головы, сложил руки в молитвенном жесте и монотонно, как мантру, загудел, перекраивая этот мир, как им казалось. Я, стараясь сильно не шевелить губами (вдруг рядом стоящие спалят) гудел в тон остальным безвредное om mani padme hum. Но большинству, похоже, было плевать. Режим транса активирован, достижение экстаза и просвещения потихоньку набирало обороты, круг постепенно начинал работать. Я посмотрел, что творилось в центре. Пока Алекс задавал тон кругу, Астра в клетке читала знакомую мне латиницу. Я вслушался. Круг читал заклинание не полностью, лишь поддерживающие фразы, чтоб маленькой девочке было легче. Умный ход: подставить жертвенного ягнёнка под прямой огонь, ещё и заставить его самого звать волка из чащи. Остальные так, для эха, и всё. Не палятся, черти, если что – все последствия выгребать ребёнку. Суки.       Постепенно детский тоненький голосок становился ниже и перешёл на рык. Когда слова перестали быть членораздельными, обряд подселения завершился, и Алекс, торжественно выставив перед собой руки ладонями вверх, спросил:       — Кто же ты, дух мятежный? Внемли словам моим и отвечай!       Но вместо ответа Астра зарычала, приняла низкий старт и со всех своих конечностей кинулась на отца. Спасла его от неминуемой смерти та самая клетка, девочка метила прямиком в горло. Не осуществив задуманное, призванное существо завыло и стало с рёвом, визгом и фонтаном слюней биться в решётки, желая освободиться. Ни на какие призывы или заклинания сущность в Астре не отзывалась. Лишь бесилась сильней.       Так вот, значит, как ты выглядишь, псина адская! Рисковая затея для девочки — пустить его внутрь. Я про них как-то читал — тупые, трудно контролируемые, смертоносные, действуют исключительно инстинктивно. Эмоции других чуют как акулы — кровь. Из их преимуществ — неимоверная сила и живучесть. Выгнать такую тварь из тела человека трудно.       Но, видимо, не я один такой умный тут оказался. Астра, скорее всего, уже призывала пса. Иначе как объяснить тот факт, что Алекс из складок мантии вытащил укороченный вариант ловчей петли и начал потихоньку протягивать её в клетку.       — Э-эй, девочка... Хорошая, хорошая девочка... Иди сюда! Давай, иди сюда, ну? Давай, к ноге! — он посвистел. Астра на секунду остановилась, хищно уставилась на человека и зарычала.       — Смотри сюда, глянь, вкусняшка. Девочка, иди сюда, на вкусняшку. На, хорошая девочка, иди за лакомством, — а им, кстати, служила свободная рука самого Алекса, — давай к папе за вкусняшкой! Ну? Хорошая девочка Астра, давай, слушайся!..       Астра хотела было кинуться на приманку, но зависла на петле. Алекс быстро затянул леску (!) потуже, буквально вжав брыкающееся тельце в прутья. Девочка рычала, выла, пищала, скулила, пыталась вырваться — а затяжка толстой гаротой садистски начинала передавливать сосуды на шее. Толпа вокруг меня неистовствовала. Всё это время они буквально надрывались, так читали свою треклятую мантру. Дурачьё и не предполагало, что делает только хуже. Я же и не заметил как заткнулся, опустил руки и наблюдал за происходящим. "Он же ради того, чтоб убрать собаку, девочку удушит, на гад. И глазом не моргнёт!" — думал я. Это плохо, ребёнок должен выжить. А тельце, тем не менее, билось уже не в припадке ярости, а, скорее, в конвульсиях. И я решил подпортить мантру соседке. Молодая мадам спортивного сложения в этом дурдоме искала не столько власти, сколько любовных утех. Всё её внимание и вожделение занимал рисковый мужчина в тёмно-красном плаще. Так что она даже не заметила, как в следующие секунды вместо пустого набора слов выкрикивала полноценный призыв. Тем же следом тело Астры, ещё живой, осело на каменный пол, а у соседа спортивной мадам с другой стороны от меня оторванная голова улетела в другой угол комнаты. Я инстинктивно присел и накрыл свою голову руками. Алекс пытался понять, что происходит, девица крошила культистов как лиса — наседок в курятнике. Повсюду валялись клапти подранных мантий, оторванные конечности, выдранные внутренности и искалеченные тела. Пол, потолок и стены погреба были обильно забрызганы кровью, в воздухе помимо запаха свежего мяса воняло мочой и экскрементами. В ушах до сих пор звенел тонкий женский писк ужаса и отчаяния. Теперь крикунья мертва, валяется во-он там, в углу, с вывернутой назад головой, вскрытой и выпотрошенной грудной клеткой и сломанным хребтом. А рядом лежит тело той самой спортивной мадам. Чтобы её угомонить, Алексу понадобилось четыре патрона. Два из них — в голову, а стрелял он метко.       — Сука... Весь шабаш — на смарку... И ладно бы мелкая крыса всё похерила — но эта дура... С неё толкового-то — сиськи, жопа и минет. Откуда она могла узнать имя адского пса и текст полного призыва? Нет... Определённо кто-то надоумил... А! У нас выживший! А ну-ка вставай... Ты!       — Здорово, Алекс. Неплохо ты, смотрю, устроился.       Плохо дело. Очень плохо. Псих раздраконен, выбешен, буквально на грани слёта с катушек. У него в барабане ещё два нестрелянных патрона. А дуло пистолета смотрит мне аккурат промеж глаз. И спрятаться негде и не за кем: в мясорубке выжили я, Алекс и Астра.       — То-то я думаю, лицо мне твоё всё-таки знакомо. Джонни, сколько лет! Ты тоже выбрался?       — Да... Несчастный случай помог.       — Я читал. Странный несчастный случай, не находишь?       — Понятия не имею, Ал. Ты о чём?       И тут душа у меня аварийным лифтом грохнулась в пятки. Наверху заскрипела дверь. Видимо, Гэри таки услышал выстрелы, нашёл Аню — и теперь они припёрлись мне на подмогу. А может, ещё и Чеса прихватили. Если так — труба дело, сушите вёсла. Накрылся мой Блицкриг, каким бы корявым он ни был.       — Джонни, дружище, ты же побудешь тут пять минут? Я быстро, проверю, кто к нам в гости заглянул. Не уходи, — Лог убрал пистолет и направился к ступеням.       — АЛЕКС! — заорал я то было мочи и во весь голос зачитал скороговоркой вызов Нергала. Алекс развернулся.       Он мог выстрелить. Одного патрона бы хватило. Но он не стал. По той же причине, по которой я доорал заклинание до конца. Любопытство. Получится ли? Явится ли? Он стоял и ждал. А я орал латинские слова. И не потому орал, что звал демона — чтоб друзья на лестнице не спускались. Так хоть я один тут сконаю (не считая этого скота). Им дохнуть за чужой идиотизм нечего.       Но есть в этом мире что-то неуловимо-парадоксальное. Почти драматическое. Продиктованное то ли вселенским любопытством, то ли глупостью, то ли потребностью помочь (см. погеройствовать). Стоило мне дочитать заклинание — все три бравых рыцаря моих выткнулись моськами из-за стены, что закрывала лестничный спуск. А Алекс, не видя их, истерически засмеялся.       — Джонни, Джонни, Джонни... Мой маленький глупый мальчик... Как же ты старался... И такой громкий пшик. Знаешь, за такое усердие я убью тебя последним. Чтоб ты ощутил дежавю. Как тогда, в Нортгемптоне. Хотел как можно тише и более безболезненно — угробил три десятка душ играючи. Тут будет так же. Я казню твоих друзей у тебя на глазах. Потом при тебе же затрахаю до смерти твою девку. Нежным быть не обещаю, ты же знаешь. А уже после — если ты сам к тому времени не разгрызёшь себе вены — прикончу тебя. Понимаешь же, свидетелей быть не должно...       Он ещё что-то там орал, самовлюблённо упиваясь моментом и машà пистолетом направо и налево. А я терял самообладание и храбрость. Посреди клетки кровавым пузырём вспучивалось нечто отвратное. Алекс заметил это, когда кровь со всей комнаты начала буквально собираться за прутьями. Затягивая при этом тела и конечности внутрь с жутким хрустом и чавканьем. Мясо пузырь всасывал внутрь, под плёнку из красной жижи, образуя жуткий гротескный остов некоего колосса. Когда же колосс обрёл более-менее определённую форму, он загудел. Сравнимо с гулом линий на электростанции, можно было даже вибрацию ощутить. Хотя она-то была мягкая, будто тебе в грудь давили перьевой подушкой. Зато клетка задрожала, выбивая металлическую дробь об пол. А демон продолжил расти и формировать тело, чем-то похожее на те, что рисовал Алекс у себя в альбомах. Крылья заменяли два уродливых горба, из которых торчали чьи-то бедренные кости. Видно, более подходящих в человеческом скелете не нашлось. В определённый момент урчание переросло в рёв — демон сформировал челюсть и рот с двойным рядом зубов. Далее на безносой красной лысой роже разлепились подобия век, в глазницах забелели мёртвые мутные глаза, яблоки их бешено закрутились и тем же следом остановились, уже живые и янтарно-жёлтые. А демон заговорил.       — Назовись.       — Алекс моё имя. Я твой хозяин и приказываю тебе: слушай меня и подчиняйся, — вклинился обезумевший оккультист, тараща глаза на явившееся чудище и не веря в происходящее. Я же пытался не отсвечивать. Демон молча ждал приказа.       — Убей. Сначала её, — Алекс ткнул пальцем в сторону своей дочки. — Потом тех, кто в этом здании хочет мне смерти. А потом его, моего врага в этой комнате!       Последние слова Алекс буквально проорал. Но Нергал по прежнему даже не двинулся, словно что-то слушал.       — Ты меня слышишь? Я тебе приказ отдал! Иди и выполняй!       — Еда, — проревел Нергал, набрал побольше воздуха в грудь, рыгнул на одну из стенок клетки. Та брызнула прутьями в стороны. А демон направился наверх.       — Блять!!! — чуть не плакал Алекс. В сердцах разрядил оставшиеся два патрона в стену, следом кинул бесполезное оружие и ломанулся следом за демоном. Я, выждав небольшую паузу, решил последовать за остальными.       Наверху творилось чёрте что. По всему залу валялись тела, часть из них демон изуродовал или искромсал до неузнаваемости. Всюду были видны следы когтей, валялись оторванные руки и ноги. Вряд ли беспорядок такого масштаба мог учинить человек, интересно будет глянуть на мозговые потуги ищеек Скотланд-Ярда в попытках склепать версию случившегося. А может, они в помощь МИшников привлекут, с них станется... Будут в этом мясе искать человеческий смысл... Хотя какой тут, к чёртовой матери, мог быть смысл? Тут была давка. Толпа нефоров практически сразу ломанулась к выходу, стоило Нергалу появиться на сцене. Почуяли что-то неладное, в оформление шоу такие живые спецэффекты явно не входили. Подозрения подтвердились, когда вдогонку этой толпе, брызжа кровью, кинули сначала голову, а потом и тело солиста только что игравшей группы. Взревели колонки, заискрили разодранные провода, завизжали посетители — и началась вакханалия паники, ужаса и смерти. Демону лишь оставалось стать за спинами перепуганных людей и перекрыть им путь к отступлению. Всё, кушать подано, пожалуйте свежего мясца, щедро приправленного адреналином. Кого в этом месиве не добьёт Нергал, похоронят сами люди. Затопчут ли, раздавят ли, изобьют ли — без разницы, конец один.       И это по моей вине. Я вызвал этого монстра. Прав был Алекс, вот оно, дежавю. Тогда в Нортгемптоне я убежал достаточно далеко за ворота, на холм. И оттуда наблюдал, как горит чёртова коробка богодельни и мечутся крохотные человечки. Я видел, как подъезжали машины пожарных и медиков, как люди со шлангами пытались потушить огонь. Но не получалось. И я смотрел на эти маленькие бессильные чёрные силуэты и слушал гулкий, низкий и протяжный стон умирающего здания. Просто слушал и смотрел. Сейчас было также. А сам Алекс исходил пеной и бился в истерике на сцене, теряя последние капли рассудка.       Из рабочего коридора за сценой выскочила Аня. И сразу спряталась у меня за спиной.       — Боже... Кошмар какой... У тебя получилось...       — Пиздец, правда? А это последствия.       — Что это с ним? — Аня глянула под ноги и брезгливо отошла в сторону. Алекс только что обмочился.       — С катушек слетел. Совсем. Всё, хана нашему контракту.       Аня удручённо поцокала языком. Означать это могло всё что угодно, пиздец творился кругом.       — Покончить бы с этим быстрее. И домой...       — Наши где? — спросил я, не поворачивая головы. Демон по-прежнему резвился у входа, но живого народу там становилось всё меньше.       — Лестер тихо ревёт под присмотром Чеса в подсобке. Впечатлило его действо в погребке, особенно сбор тел для формы Нер...       — Имя не называй. Если жить хочешь.       Аня вздохнула. Алекс копошился на полу в собственной луже, пуская слюни. Что же делать? Как обезвредить и прогнать эту махину, спасти друзей и уберечь внизу Астру?       — Ань, лапа моя дорогая, слушай внимательно и выполняй точно как скажу. Сейчас иди в подсобку, выводи оттуда парней — и драпайте что есть мочи к заднему выходу. Как будете на улице — ноги в руки — и валите отсюда. Чем дальше, тем лучше. А я попробую задержать этого красавца.       — А девочка?       "Блять! Вот же сраная женская природа!"       — Ты бы о себе да о пацанах подумала лучше. Толпа-то кончается, а трупами он играться не будет.       — Я попробую пробраться вниз и вытащить её оттуда. Ребята подождут на улице.       "Если успеют", – подумал я. Но не озвучил.       — Ладно, только аккуратно. Люблю тебя. А теперь давай шустрей! Пошла!       Аня тенью метнулась обратно в коридор, а я со всей дури наступил Алексу на кисть. Тот заорал от боли. Но странно так заорал, гортанно, будто радовался. Демон обернулся, а я, так быстро как мог, ретировался ко входу в служебный коридор. Алекс всё ещё орал, держась за больную ладонь, когда Нергал оказался прямо над ним и одним ударом семипалой лапы скосил ему голову с плеч. Струя крови размашисто хлестнула по стене. Меня чуть не вывернуло. Теперь быстрее в погреб, хватать девчонку — и всё, будь что будет.       Внезапно демон выпрямился, широко развёл то, что должно быть крыльями, и заревел. У меня внутри всё похолодело. Не дожидаясь действий демона, я ломанулся к Астре.       Там уже были Аня, Чес и Гэри. Последний, не переставая материться, сидел, обхватив голову руками, и покачивался из стороны в сторону тупым игрушечным болванчиком. Чес не знал, куда себя деть то ли от страха, то ли от раздражения. Аня ухаживала за девочкой, пытаясь либо поднять её на ноги и вывести вон, либо вынести на руках. Последнее не получалось у Ани: девочка была слишком тяжёлой, у моей хрупкой лапы не получалось физически. А сделать первое не давала сама Астра: она просто лежала на полу и, словно в припадке, что-то шептала.       — ДЖОН!!! — заорала благим матом зая, стоило мне влететь в треклятый подвал, — она демона зовёт! Я не могу её отсюда забрать! Не могу, Джон! Она не даёт!       Аня плакала, всё лицо было зарёванное. Я не мог воспринять то, что видел: моя любимая невозмутимая язва орёт до срыва связок, пытаясь поднять девочку с пола и плачет от того, что у неё не выходит. Внутри что-то как оборвалось. Это... безысходность? Так не может быть, не должно.       — Кого она зовёт?       Гэри визжит, Аня плачет, Чес рычит и матерится. А время идёт на секунды...       — АНЯ! Кого зовёт?       — Норфултинга какого-то! — проорали мне в ответ.       Оп-па, а это ещё кто? Ясно, что демон, но ЧТО за демон? Блять, что-то сегодня день какой-то... конченный. Звёзды что ли побесились?.. А ну как ещё этот хрен заявится? И будет в "Казанове" переизбыток демонов на метр квадратный... Да ну на хер!       Призывала Астра этого Норфул... как его там... шустро, похоже, не в первый раз. Значит, это самое сильное, что она может притащить сюда с того света. Значит, этот Норфулхрен потенциально в разы слабей моей махины. А она УЖЕ тут. Так что махача не будет. Мой монстр просто схомячит вновь призванного и примется крошить клуб дальше. Пока люди тут не закончатся. Но вот ждать этого момента я точно не хотел. Да и присутствовать при возможной встрече на Эльбе в качестве мимо проходящего фикуса тоже желания не было. Если она вообще будет.       — Заткни её! Пока не...       Поздно. Прежним способом, но быстрей, Нергал начал вспухать в центре знаков на полу. Гэри взвыл резанной свиньёй, после шумно захлебнулся. Аня, бледная как смерть, отпрянула от Астры, вдавившись в прутья того, что осталось от тяжёлой клетки для содержания ребёнка. А первая же конечность, непомерно длинная для прежней комплекции монстра, высунулась из красного пузыря, чтобы схватить девочку за лицо. И чем отчётливее становилось тело демона, тем выше Астра поднималась от пола. И визжала, словно ей лицо кислотой выжигали.       — Не трожь её! — заорал я Нергалу, стоило тому закончить трансформацию и высунуть длинный острый язык.       Демон взглянул на меня, как впервые увидел.       — Ты. Я узнал голос. Это ты меня звал.       — Да, я. Как знающий твоё имя, я приказываю: подчинись моей воле, оставь ребёнка и уходи — чужим, незнакомым голосом прохрипел я. Это всё, на что я мог рассчитывать. Последний козырь из рукава лёг на стол. Спасительный авось, будь он неладен.       — Имя, — прогудел демон. Девочку, однако, не бросил.       — Сначала ребёнка оставь.       — Эту грязь я заберу с собой, хочешь ты этого или нет, человек. Но если она для тебя дорога, ты скажешь своё имя.       — Джон Константин, — выпалил я, не раздумывая. Демон вновь высунул язык.       — Если хочешь эту грязь обратно — найди меня, Джон Константин. Ты назвал свою цену. Ты знаешь моё имя. Теперь я знаю твоё. И называю свою цену. Найди меня и докажи, что эта грязь хоть что-то для тебя стоит. Иначе у тебя нет воли, и я пришёл зря.       После этого Нергал опять заурчал. Низкий, утробный звук будто давил на комнату, заполняя её пространство. Как в шарик закачивают воздух. А потом шарик начал лопаться — по полу комнаты пошли трещины. Повеяло обжигающим холодом.       — Ты глуп, Нергал! — заорал я вновь. Отчаянный ход, я сейчас больше на торгаша похож. Но если это даст нам хотя бы немного времени — я хоть наизнанку вывернусь, он того будет стоить. Вдруг получится? — Ты уже пришёл на мой зов. Ты УЖЕ здесь. А это значит, мою волю ты признал. Оставь девчонку сейчас же!       Нергал засмеялся. Трещины под его ногами разошлись, образовался провал. Оттуда пахнуло пылью, разложением плоти и серой. Дышать в комнате стало невыносимо.       — Мне было скучно, идиот. Я услышал зов, подумал, что меня вызывают ради развлечения. Как и моих слуг ранее. Слышал от них про здешний шабаш и эту мелкую демонскую шлюху. Она пускала слишком многих, на ней наш след. Поэтому теперь я её заберу. Шабаш уничтожен, они более не побеспокоят ни меня, ни мою челядь. Но твоего голоса я среди шабаша никогда не слышал. И никто не слышал. Потому я и явился. Звал ты чисто и громко — для этого нужна сила. Ты новый маг, теперь я тебя знаю. Теперь тебя будут знать в Аду, будут слушать голос. А я буду ждать. Так что не затягивай, Джон Константин.       После чего Нергал закинул Астру в расщелину под ногами и ухнул туда сам. Всё закончилось. Даже трещины и щели на полу затянулись. А мы никак не могли прийти в себя. Чес таращил широко распахнутые глаза туда, где только что зиял разлом в другой мир. При этом никак не хотел оторваться от стены, в которую, казалось, врос. Лестер, зарёванный как ребёнок, сидел в углу в той же позе, что и раньше. И беззвучно орал, хватая по-рыбьи воздух, когда лёгкие пустели. Не удивлюсь, если в ближайшие дни он поседеет. Хотя с него, обдолбанного, станется. По ходу, в этом сегодня его счастье. Мы-то были при своём уме, мы-то ПОНИМАЛИ, что всё происходящее — не глюк. Лучше бы был. Тогда бы Аня так не убивалась.       С другой стороны мы выжили. Вчетвером пережили пришествие сильного демона. И теперь можем идти домой.       — Всё, народ. Концерт окончен. Пора по домам.       Меня никто не слушал. Я подошёл к Гэри и ударил его по лицу.       — Харе орать. Пойдём. Закончилось всё.       Лестер поднял на меня красные заплаканные глаза. Как не видел никогда до этого.       — Уйди от меня. Ты, больной кусок дерьма. Ты такой же, как все они. ВОН ПОШЁЛ ОТСЮДА!!!       И заревел опять.       Чес наконец-то отлип от стены, кинул на меня взгляд, полный злобы, презрения и укора. Подошёл к Лестеру, поднял его за шиворот куртки и направился с ним к лестнице. Я подошёл к Ане и протянул руку.       — Лап, помочь?       — Ты обещал её спасти. Мы договаривались забрать её в Лондон, помнишь? Что спасём её от её конченного отца и увезём с собой.       Тут что-то доказывать или оправдываться смысла не имеет. Поэтому я просто молчал и смотрел на чёрную с сиреневыми прядями макушку. Девушка же разговаривала со своими коленями – даже головы поднять не хотела.       — Ты же рассказывал про старый фотоальбом, Константин, — о как, уже даже по имени не зовёт. — Про те немногие старые фото твоих предков. Про род Смеющихся. Всё должно было получиться. ДОЛЖНО! А вместо этого — бойня в клубе. И Астру забрали. А ты только и сделал, что вызвал монстра. И дал всему этому случиться. Ты сам монстр, Константин! И Астра, и все эти смерти — на твоей совести. Понял?       И, не дав хоть как-то отреагировать, моя любимая выбежала прочь.       Я остался один. Вышел из погреба, прошёлся по коридору, вышел на сцену. Осмотрел трупы. Без каких–либо эмоций, будто новую нору в очередной заброшке глянул. Недалеко от бара увидел дверь. Судя по планам в тетради, там должен быть офис Алекса. Открыто.       Комната в красных тяжёлых тонах, совершенно без окон. Массивный тёмного дерева стол, пара кресел, вся левая стена в телевизорах. Правильно, видеозаписи со всего клуба. Как бухают малолетки, как их подсаживают на кайф и химию дилеры в сортирах. Как эти малолетки потом ради денег за ту самую химию продают себя в кабинках этих самых сортиров бухим охотникам куда-нибудь сунуть. Как там же за эту же химию и отсутствие денег дилеры без зазрения совести силой снашают этих же малолеток во все доступные дыры. Как бармены бадяжат коктейли, заменяя нормальный алкоголь дешёвым пойлом. А потом остатки сливают себе по-тихому во фляжечки. Как на разнице слитых остатков тасуют деньги в кассе, как крупье — колоду карт. Или тупо синячат посреди смены, таская за стойку девок, готовых отсосать. Как тот самый администратор, ходя по залу, умело обносит денежных клиентов, облегчая их шеи, руки, уши и кошельки от "лишних" украшений или наличности.       Грязь везде. Нельзя выйти без единого пятнышка, побывав в подобном гадюшнике. Нельзя совершить то, что сегодня случилось — и остаться прежним, не сделав выводов. Нельзя просто похлопать дружески по плечу тех, кто сегодня видел весь этот Ад и выжил. И оставил меня одного.       А чего ты хотел, Джон? Ты сюда шёл убить, а не концерты играть. Что ж, цель достигнута, ты получил что хотел. Плюсом обновил свой родовой талант... Итого? Как ты не пыжился, не вышел из тебя басист, Джонни-Кон-Джоб. Не подошли драные штанишки. Что ж, пора менять костюм и амплуа.       Справа от стола, у стены напротив телевизоров, стоял большой шкаф с раздвижными дверьми. Видимо, Алексов экстренный гардероб. Сплошь костюмы, двойки, тройки, даже с рубашками в комплекте. Удобно. В глубине на перекладине висел тремпель с галстуками.       Хозяину "Казановы" они уже ни к чему... А Аня говорила... как там? Чёрный мне не пойдёт? Я вынул светло-коричневую двойку со шкафа, с тремпеля сдёрнул ярко-красный тонкий галстук. Завязывать я это горе не умел, поэтому повесил на шею так, шарфом, накрыв сверху пиджаком. Открыл другую створку шкафа. Там были плащи и пальто к костюмам, что я оценил ранее. Похоже, Алекс был тем ещё модником, при этом в этом кабинете и клубе практически жил. Выбрал плащ под только что напяленную обновку. Двубортный, длинный, песочного цвета, почти как хотел. Пошарив взглядом по комнате, нашёл зеркало в рост, осмотрелся. Да уж, действительно как фраер. Хоть в чёрном, хоть в этом. Ну и пофиг, другим плевать, а сам быстро привыкну.       — Ну что ж, музыкант Джонни-Кон-Джоб, покойся с миром. Да здравствует крещённый в Аду маг Джон Константин.       Костюмчик действительно как раз под стать. Пафосный, неуместный, презентабельный, скрывающий внутри свихнутого монстра, убийцу и ублюдка. Так по-взрослому, сказал бы Алекс. И прав бы был: добунтовался ты, Джонни, пора взрослеть. И зажигать по-серьёзному. Закончились хиханьки.       На столе среди дорогих цацок, статуэток и пары паркеров на подставках сиротливо лежала зиппо в дорогом золочённом корпусе. Украшал его бока помимо мелких ветвистых переплетений тиснённый крест в круге и с латинской аббревиатурой неизвестного мне значения. Вот по-любому же хрень какая-то бестолковая, но выглядело стильно. Я сунул зажигалку в карман плаща и полез смотреть бумаги. Странно, среди счетов мистера Доу лежало письмо-буклет. Администрация престижного лечебно-профилактического санатория закрытого типа Рейвенскар предлагала свои услуги в комплексном обследовании как организма в целом, так и отдельных его областей. Включая психиатрическую.       Ах вот, значит, что это за санаторий... Крайне кстати было бы... Включая обстоятельства... И курить как-то охота...       Я свернул письмо, сунул за пазуху, прихватил ещё пару каких-то конвертов. По дороге стащил из бара самую полную бутыль виски. Отхлебнул. Алкоголь обжог горло и тяжёлым камнем упал в желудок. Остальное пойло полилось на пол. Хватило как раз до кучи тел у входа. Я обогнул её, поджёг трофеем ближайшую штору, сорвал её, кинул на кучу. Потом подпалил мячик из тех самых конвертов и кинул в спирт на полу. Сразу же побежал синий огонёк. Вот и ладно.

Лос-Анжелес. 21.12.2017

      Порядком похудевший цербер на входе в общежитие явно не был мне рад. Стоило мне с рюкзаком наперевес явиться пред его ясны очи, тут же зазвучала старая песня:       — О, явился. Стоило колледжу начать нормальный учебный процесс — тебя принесло. Опять будешь народ баламутить? Или сделаешь всем одолжение и повесишься, как тот крашенный мексикашка?       "Ах, ты ж поганый расист..."       — Не дождёшься, жирдяй. Тебе порцию как обычно или ты сильно соскучился?       — Иди сконай, Бауман. Я не знаю, как ты так отмазался, но я точно знаю, что в комнате ты отраву хранишь. Я про тебя в полицию докладывал.       "Ещё и стукач херов. Вот же говна кусок, а не человек!"       — И как успехи?       Жирдяя перекосило:       — Никак. Сказали, что информация полезная, они этим займутся позже, сейчас ты привлечён к делу особой важности.       — Так чего ж ты бесишься? — я протянул руку, требуя ключ от комнаты. Цербер нехотя мне его вручил.       — Ты — сукин сын, Бауман. Хренов сукин сын, и толку с тебя не будет. И сам не живёшь нормально, и другим не даёшь. От тебя одни проблемы.       — Пошёл ты. Я пришлю пробирку.       — Только попробуй! Я тебя властям сдам! Наркоша хренов!       Я сунул ключ в карман косухи и направился к лестнице на верхние этажи спиной вперёд, тыча расстроенному охраннику фак. У него явно запор, такие речи он заводил в особо запущенных случаях. Ничего не меняется, не смотря на ремонт, смерти, смену нас, малолетних выродков, и прочие мировые катаклизмы.       В коридорах было грязно и пусто. Нет, студенты, конечно, существа ленивые, но уж точно на свиней не тянут. В коридор попросту выставлялось то, что в комнате мешало и для личного пользования особой ценности не имело. Поэтому коридоры выглядели захламлёнными и скорее напоминали те самые комуны хиппи, о которых писал Джон. Такие параллели опять начали вгонять меня в депрессию и раздражение. А вот и моя дверь, девственно чистая по сравнению с соседними, более старыми, так сказать. Я сунул ключ в новенький замок, сделал пару оборотов и зашёл в комнату.       Да уж, я и забыл уже, как она выглядела в сентябре месяце. Такая же свеже вылизанная, чистенькая, со светлыми покрашенными стенами, спартанской простенькой фанерной мебелью, неудобной жёсткой односпалкой у стены и общим безликим видом. В прошлый раз я первый день угробил на "придание комнате индивидуальности": развешивал плакаты, футболки и прочую атрибутику любимых рок-груп, вырисовывал на стёклах окон и шкафов их эмблемы маркерами и всячески пытался создать "мою" атмосферу. Чтобы любой дебил, зайдя за порог и глянув на интерьер, сразу сказал: "Сие есть обитель славного ушлёпка Мэта Черти-б-его-побрали Баумана". Без единой тени сомнения.       На этот раз так же не будет. Не получится. Здесь уже побывали до меня, и рабочих я в виду не имею. Посетитель успел так мастерски всё изгадить, что мне не то, что жить — заходить сюда не хотелось.       На прикроватной тумбочке лежал чёрный прямоугольник пластиковой карты. Такую же я получил не так давно от Миднайта. И после выкинул в Торонто, в озеро, во время прогулки с Эл. И теперь такая же угольная карточка ждала меня в новой комнате общежития. В моей комнате. Просто угрожая своим присутствием.       Как там говаривал один из славянских князей в одной далёкой восточной стране много веков назад? "Иду на вы", кажется. Вот и Миднайт мне то же сообщает. Я у него на крючке, соскочить не получится. А большой сноровки не надо, чтоб из меня труп сделать, я добыча лёгкая.       Этого я и боялся. Мне чётко дали понять, что до Рождества я спокойно не дотяну. Если каким-то чудом сам выкручусь — начнут прижимать тех, кто рядом. Или как с Константином, тех, кто просто в курсе дела. Начнут жать на Эл и Кита. Если ещё не начали. Кто знает, что то была за авария... Начнут охоту на рыжего Минотавра в морге... Может, даже Чесу как-то достанется в его Небесной канцелярии. Миднайту силы и сноровки хватит и туда лапы сунуть. А я что, я — всего лишь пацан. Я не Константин. Вечно прятаться не смогу.       Смахивало на моральное поражение. Да, я сдался. Наверное, просто устал, не знаю. Походило на то, что вся эта... магия, таинственность, поиски истины (или чёрной кошки. Нужное подчеркнуть) слишком сильно на меня давили.       Это не мой крест. Хватит. С меня довольно.

* * *

      Я не знаю, когда в следующий раз возьмусь за эту тетрадку. И возьмусь ли вообще. Передо мной бутылка дяди Джека, четверть её уже внутри. Мне хорошо. И спокойно. Как никогда за последние четыре бешеных месяца.       После принятия поражения полегчало. Честно. Наверное, это было правильно, бултыхаться сильнее я не могу. Не знаю как, фантазии не хватает. Поэтому я просто сижу, курю, пью виски и жду своего зомби. Буду очень благодарен, если это будет Леснер. Он в больнице, слаб, вряд ли Папаша пройдёт мимо такого драматизма. Хотя возможно, это говорю не я, а дядя Джек внутри. А если даже и так, полагаю, он не далёк от истины.       По фиг, всё достало. Последние месяцы ничего хорошего всё равно не дали. Херовое место Хогвардтс. Потому, что в магии на деле всё не так. Магии задаром не бывает.       Хотя на фига я это говорю? Сам же сказал — хватит! А всё потому, что вот они, тетрадочки Константиновы, лежат стопочкой у бутылки и выставляют мне свои кожаные языки в насмешку. Мол, права была Эл, ты подсел, ты зависимый торчок. Ты попал, нарик. Ведь интересно мне до чёртиков, что же это за рисунки такие в тех тетрадках, о которых говорила Эл. Лично я чего-то подобного в упор не видел, сколько их перечитал. Хотя с другой стороны, я просмотрел не все.       Одну из них я действительно ещё в начале всегда откладывал. Она была пустая, совсем, похоже, что держали её про запас. Вот теперь её-то я и открыл. Со словами "сим-сим, откройся!" Так себе шутеечка. Но мой нетрезвый ум допёр только до этого.       Страница как страница, ничего такого. Что, опять развод? Или надо играть в какие-то непонятные шпионские игры в очередной раз? Это что, прикол такой?       Я глянул на виски, после на тетрадь. Взял обе вещи и пошёл к окну. Уложил тетрадь на внешний подоконник и полил страницу алкоголем. Послал на хер соседа снизу, нечего было башку высовывать. Джек был тёмный, так что рисунок (по идее) должен был проявиться от красителя в бухле. Если такой вообще тут был.       Хрен там, чуда не случилось.       — Сука, — буркнул я, закрыл тетрадь. Потом вновь открыл и попробовал разлепить мокрые листы. Порезался о край одного из них. Было больно.        Фига себе... Если я уже о бумажки начал резаться... Не, пора завязывать. Уже поздно, зомби явно не придёт. Значит, подожду его завтра.       Подложил раскрытую мокрую тетрадку под руку. Глянул на незаправленные матрац с подушкой. Стелиться было поздно. По фиг, лягу так, на столе.       — А-а-ай, блять... — прорычал я пять минут спустя. Ну не спалось никак! Давила жаба, что ж там за рисунки-то Эл видела в детстве. Глупая, наверное, мысль — в чужих детских приколах колупаться. Но лучше, пожалуй, так, чем страдать в мыслях от смерти неминучей, мерзких зомби и прочей потенциально идиотской бредовой депрессии.       Тем временем окрашенная страница начала высыхать. И на ней таки действительно проявилась сложная печать. Судя по отдельным элементам, ею сначала таки просили помощи и поддержки в поиске и призыве кого-то. Видимо, просто человеческой души, без ухищрений и фанатизма. По ходу, Джон (если всё же он) доработал те заклятия из Гримуара Лога. А потом дописал ещё механизм. После своеобразного спиритизма тут же автоматом должен был подействовать "вписанный замок" — душу призванного закрывали тут, в этом мире. Действия далее я представлял смутно. Да и особо в печать не вглядывался — уж слишком она навороченная была. Да и дядя Джек потихоньку глазки уже сводил. Но какая-то подляна в этой печати имелась — я был уверен наверняка. Без подвоха Константин не мог.       Ну и по фиг. В любом случае, в таком виде вся эта муть не сработает — звезда в центре недорисована. Да и зачем прятать эту недоделку подобным хитросделанным способом?       — Ауч! Ну что за?.. Бля-ать!... — кровь с пальца капнула прямо на незаконченный рисунок. Ой, да пошло оно всё! Будь что будет. Куда уж хуже?       Я одним движением закончил звезду, отодвинул тетради от себя вон и таки примостился спать.       Пусть хоть весь Ад явится из этой печати — мне уже плевать.

Лос-Анжелес. 21.12.2017

      Поначалу я подумал, что меня сбили, и я валяюсь в травме. Тело болело невыносимо, ни одной целой кости я не чувствовал. Попробовал пошевелить рукой — слушается, хоть и плохо. Ну, уже хорошо, хоть что-то. После столького времени почувствовать (не то, что контролировать вообще) тело — это уже удача. Неужто Чес не выполнил свою угрозу и не похоронил мои писульки так же, как и меня, "чтобы ни люди, ни маги, ни другие черти не нашли"? Или кто-то из моих недругов так по мне соскучился?       Надеюсь, нет. Просто я — везучий сукин сын, как всегда и было. А чтобы понять насколько, надо попробовать открыть глаза.       Как только я это сделал, появилась острая потребность проблеваться. Нет, вид того места, где я находился, был приличный. И даже чистый. Я бы даже сказал — слишком чистый по сравнению с местами, где я был и жил. Просто... Не мог же я... Так же бесславно... Как в своё время Хендрикс... Или это попросту набухался не я? В любом случае, вертолёты, вкус кислятины во рту и пожелание матерного доброго утра от печени я сейчас переживал вполне натурально. И, судя по всему, тело моё ломило, потому что заснул я сидя. А за ночь всё затекло. А-а-а! Радость-то какая, таки получилось! Таки я жив, относительно цел и даже почти не отошёл от прежних привычек! Хотя, в зависимости от ситуации, последнее надо будет подкорректировать. Мало ли, выдавать себя в ближайшее время мне крайне не рекомендуется...       Хрустнул с удовольствием костями, прогоняя лень, анемию от неудобной позы и прочие последствия сна сидя за столом. Зарычал, продирая глотку. Голос был непривычный, какой-то неуверенный, бурчащий, будто юношеский. Таким не демонов и богов звать, а мамке в подол на синяки жаловаться. Да уж, сюрприз неприятный. Может, я чего в ключе не учёл?.. Или где с этой стороны накосячили?       Встал на ноги — сразу повело в бок. Пришлось выставить перед собой руки, упереть их в стол и облокотиться на них. Иначе более постыдного падения я бы не избежал. Та-ак, разоблачение откладывается, над координацией надо ещё поработать... Или просто подождать, пока спазм в икрах пройдёт... Хер ты его пойми... В любом случае, сейчас передо мной на столе лежали тетради, мои и не совсем. Моя как раз была открыта на первой странице. От бумаги несло алкоголем, она была рыжеватого цвета. Ключ, специально, "на лоха" оставленный незавершённым, теперь красовался во всём своём великолепии. И с кровавой кляксой в центре. Вот оно, значит, как... Не просто протянули, но ещё и на халяву живую тушку с потрохами пожертвовали? Вот так счастье подвалило... Интересно, тушку мне теперь полноценно юзать можно, или пока хозяин не нарисуется? Этого я как-то при создании не продумал... Хотя, судя по предварительной оценке, с ним-то проблемы я решу. Все, что возникнут, даже в будущем. Вопрос в другом: надо ли оно мне на данный момент?       Шарнирно переступая затёкшими ногами, я потопал в направлении ванной. Организм ненавязчиво просился на природу, благо, пока было терпимо. Зато я сделал открытие: тут есть (и похоже, после реставрации) кухня-самопалка. Электоплита в две конфорки работала от сети, сейчас, неподкючённая, спокойно показывала хвост шнура с вилкой на полу у небольшой тумбочки. Зато санузла не было. Он, оказывается, внешний, где-то на этаже, будто в общаге.       Бля, я что, в общаге, что ли? Серьёзно? Ещё и студенческой... Ох ты ж... Так, как только более-менее приспособлюсь — свалю на мельницу на хрен! Тут же палево на палеве, любое несоответствие заметят с лёту. Даже девочек не приведёшь... Хотя, если это студобщяга — зачем?..       Забаррикадировавшись в ванной и сделав дела первой необходимости, я всё же решил расставить все точки над i.       — Ё ж ты моё... Да-а, Джонни... Так херово ты ещё не выглядел...       Из зеркала над рукомойником на меня смотрел худой пацан лет семнадцати-восемнадцати. Его чёрные волосы заросшим ёжиком торчали в стороны, требуя стрижки. Ну, или просто мойки на крайний случай. Красные глаза с синяками в полщеки говорили о недосыпе вселенских масштабов, кофеине вместо крови и ближайшем алкогольном воздержании. Похоже, ту бутыль Джека он вчера влупил в одиночку. Отсюда и вертолёты. Не надо так. Иначе необходимые мне практики я просто в будущем не проведу — организм откажет. А в остальном на меня смотрел обычный мальчишка — тонкий нос горбинкой, тёмно-карие глаза, большой лоб, треугольный острый подбородок. На его "вершине" только начала расти щетина. Впалые щёки выразительно проявляли скулы. Как раз из-за них, высоко задранных, взгляд пацана казался подозрительным, с толикой насмешки и издёвки. А может, у него в роду где-то мелькали индейцы. Или другие выходцы с южных островов. С этого... Нового Света станется... В любом случае, на фоне такого вида тонкие бледные губы лишь дополняли вид подростка, явно протестующего против жизни в её нынешнем виде, её правил и принципов всеми возможными способами. Причём в одиночку и с минимумом ресурсов.       Я вернулся в комнату. Состояние неоднозначное. По дороге, идя неуверено и медленно, я не встретил ни единого живого существа. Странно, сегодня же пятница, студенты если не на лекциях корпят, так в общагах, "внезапно захворав", экстренно уничтожают косяки, пакуют чемоданы и радуются жизни наперёд, обещая бдеть целомудрие на глазах у маменьки на ближайших выходных. А тут даже охранник не прошёлся. Или я чего-то не понял, или давно не был в общежитиях. Параллельно отметил, что к тушке стал привыкать. Слушалась отлично, отклик на команды изумительный. Итак, не смотря на некоторый износ в пробеге, мне достался ламборджини. Повторюсь: везучий сукин сын. Ответ "почему так вышло" нашёл в тетрадях пацана.       Полистав его записи и попытки как-то систематизировать мои личные почеркухи, я обнаружил три вещи. Первая — я даже после смерти умудрился получить ученика. И вполне способного. При практически нулевых познаниях в тайной науке он допёр, как тому мелкому вернуть блуждающую душу. Про свою рецептурную книгу я молчу — парень никого не отравил, значит, умничек. Плюшка ему с полки. А то, как он на ровном месте раскрыл суть Миднайта — снимаю шляпу, тут парняга сработал на славу. Хоть и нажил себе непосильного врага. Вот так вот, с малых ногтей — и сразу копов консультировать — либо они там в участках такие лохи, либо дело бздит палёным даже через противогаз. И в результате мальчонка, пусть и почти моя копия в начале пути мага, добрыкался, зажат в угол и намертво схвачен за жабры. Выходит, хорошо я вернулся. Удачно. И тушка подходит как нельзя лучше... А фигуры-то на доске всё те же, смотрю... Расклад так и не сменился...       Что ж, мельница пока подождёт. Поживу пока здесь. Вспомню старое, попритворяюсь, осмотрюсь. Восстановлю на себе старые печати и знаки. Может, новыми обзаведусь, присмотрел парочку у Нергала с его дочкой... Возможно, смотаюсь в Торонто, гляну на внучку Чеса. А возможно, подыграю Мэту... Вдруг получится... А потом съезжу в Мексику, к Ане. Интересно, как она там, в монастыре, до сих пор на меня за Пазузу дуется? Посмотрим.       Я пошарил по карманам куртки. Косуха была почти такая же, как моя давным-давно, во времена Ньюкасла. Только целая, без пятен от краски со строек и следов бесчисленных драк, костров и прочих отметин жизни опасной, но весёлой. С одного боку лежала переполовиненная пачка красного Marlboro, с другого — моя старая зиппо.       — Во блин... Так вот и не верь после этого в приметы... Спёртую когда-то безделушку умудрился артефактом сделать нехотя... Ладно, вполне себе достойная вещица вышла. Оставлю. Всё-таки ни разу не подводила... Ни меня, ни этого мальца. А её он успел засветить достаточно. Тем для меня лучше.       Я открыл в комнате окно. С улицы сразу пахнуло лёгким морозцем и свежестью. Не то, что последнее время в Лондоне... Всё таки четыре года — это долго... Взгляд упал на прикроватную тумбочку. Там по-прежнему лежала чёрная карточка. Что там Мэт писал про пропуск к Миднайту? Я сунул его в карман джинсов.       Навестить что ли, поглумиться со старикашки? Ему уже скоро на ту сторону, а там его ой как ждут. И уж точно видеть его там не рады, не только боги, но и люди. А обратной дороги он не знает. Он же не я. Хотя нет, не буду. Этот старый пёс меня на входе раскусит, шкурку только спалю, жалко будет парня... Надо просто пока пожить. И найти подходящий костюм.       Накидав в уме нехитрый план действий, я высунулся в окно, сунул в рот сигарету и закурил. Вот чего мне всё это время не хватало! Какой же всё таки кайф — жить. С нуля, неизвестным никому молодым пацаном... Просто ЖИТЬ.       Жаль, что я так долго не смогу.       — Ну что ж, Лос-Анжелес, да? Хорошо. Пусть так, работа мне и тут найдётся. Я же Джон Константин. И я вернулся, ублюдки.