J. C. My Diary

Лос-Анжелес. 10.10.2017

      Всё чаще и чаще я убеждаюсь, что смерть Кастильи в прошлом месяце — отнюдь не простое стечение обстоятельств. И мои догадки про его "вроде как повёрнутый" образ жизни и поведение — отнюдь не догадки, а скорее удручающие реалии нынешней повседневности, всё дальше и дальше удаляющейся в пофигизм, злобу, слепоту и скепсис. И в этом я всё больше убеждаюсь, читая дневники мистера Си. Судя по всему, ничего не поменялось с прошлого века.       Хотя кое-что поменялось в моей жизни. Если раньше на меня в общаге смотрели как на дерьмо, то сейчас — как на демона. Я начал курить, отпустил волосы, сменил джинсы и фланель в клетку на кожу и рубашки обычные, одноцветные. Даже стал изучать латынь, посещая лекции на юридическом. Элис поначалу таким переменам удивлялась и относилась с недоверием. Но латынь реально оказалась интересной, мне нравились эти занятия. И моя лапа успокоилась. Даже радовалась, чисто и искренне, полагая, что я взялся за учёбу всерьёз. Пока кое-что не случилось. Боюсь, теперь моя милая ко мне и на пушечный выстрел не подойдёт.       На днях в колледже опять были копы. И скорая. Я опять видел Леснера, тот был злой как чёрт. Опять меня расспрашивал. Хотя на этот раз обошлось без трупов — двоих наших студентов очень сильно избил третий. И буяна этого, судя по всему, теперь посадят. Причём тут Элис? При том, что один из пострадавших — её младший брат Кит. Даже не студент, абитуриент нашего колледжа, пришедший на подготовительные курсы перед поступлением. Вторая же пострадавшая, что уехала в скорой с поломанными конечностями и разбитой головой — Джули. И виноватым в этих зверствах и побоях оказался пьяный Кобольт. Коего в скрученном состоянии под белы руки из общежития выводили четверо служителей порядка.       Всё до смешного просто. Джули достало терпеть похабное и наглое обращение своего парня — и она его послала на три буквы. Ну, от себя лично что скажу: давно было пора. Кобольт же маршрута не понял, "развода" не принял и пустил в ход руки. Скандал из комнаты вырвался в коридор на радость окружающим. А там, по незнанию своему, за девушку решил вступиться Кит, направляясь в гости к сестре. Ну, и получил "рыцарь" по голове от "чудовища". В результате Кобольта скрутила охрана кампуса, студенты оттащили из коридора побитых Кита и Джули, а Элис со мной даже разговаривать не хочет. Почему? Потому, что вместо Кита на помощь Джули должен был броситься я. Потому, что я не усмирил Кобольта, хоть и мог. Я вместо этого стоял у стены, скрестив руки на груди, и смотрел на драку.       Да, это так, я стоял и смотрел. Да, я мог всё это остановить. Но не стал. Я смотрел на всё происходящее, будто на дешёвую театральную пьесу с незнакомыми актёрами. И мне было скучно, пьеса не казалась интересной. Где-то в середине представления я ушёл к себе и продолжил читать дневники.

Лондон. 7.06.1983

      Смешно, оказывается, может получиться. После мытарств по ливерпульским подворотням и детдомам в течение двух лет у меня неожиданно возникли родственники в Лондоне. Дядя Рой, брат Томаса разыскал меня, замызганного белобрысого засранца, как мелкого щенка сцапал за шкирку, вышвырнул у меня изо рта сигарету, выдал подзатыльник и заявил, что забирает домой. Я уж было приготовился к тому же, что было дома, но нет, ошибся. Тот подзатыльник оказался единственным, что мистер Константин отечески выписал мне в качестве воспитательных пилюлей. И вообще, человек он был достаточно покладистый, насколько я его знал. По крайней мере, в этом доме мне в кои то веки чисто по-человечески не хотелось курить при взрослых, разбрасывать вещи на виду и ругаться с дядей и его семьёй. Лишь один единственный раз я задал ему вопрос об отце, почему тот так ко мне относился. На что получил:       — Воевать надо меньше. Войны — это горе, горе — это открытые ворота в ад. И неизвестно, что из него вылезет. Болен твой отец, вот и всё. Ты тут ни при чём.       Это я теперь-то понимаю, о чём дядя Рой говорил... А тогда я малой был, про доктора подумал. Мол, если так, почему дядя своему брату его не вызовет?       — Нет в мире такого доктора, чтоб помочь Тому. Тем паче вылечить, — отшутился ты тогда и позвал к столу обедать.       Было это ровно двадцать лет назад. И вот теперь я стою тут, у твоей могилы, смотрю на эти чёртовы цифры и спрашиваю себя, где же тебя, негодяя Джонни, носило последние пять лет? Ну, где меня носило я, конечно, в курсе. Просто... Почему опять я узнаю о случившемся постфактум? Почему меня не дёрнуло хоть раз вот просто сорваться и без всякого дела приехать в гости? Зайти на чай, посидеть в гостиной на диване, послушать местные сплетни. Почему я всегда навещаю кого-то из своей родни обязательно на кладбище, по "месту постоянной прописки"?       И вот теперь стою я тут, дядя Рой, курю и вспоминаю то лето шестьдесят третьего. Знаешь почему? Тогда я у тебя на чердаке среди книжек нашёл альбом "Смеющихся чародеев". Я тогда думал, просто книжка такая, название сказочное. Почитать хотел, интересно же. А это оказался семейный фотоальбом и родовое древо всех Константинов. Я тогда спросил себя, почему именно "смеющиеся"? На фото ж все серьёзные были. Ответ я получил, дядя. В аду. Но много позже.        Помнишь, я почти сразу по приезду из Ливерпуля вёл себя как последний мудак? Вплоть до того, что вам приходилось запирать меня в комнате. А потом я просто на месяц замолчал. Да так, что результат моего молчания чуть не свёл в могилу тётушку. Думаешь, я не в курсе, что вам тогда сообщил врач скорой? "Мальчик уже две минуты мёртв, можем и не запустить". А в это время бухой санитар, памятуя армейскую практику, с матами всадил укол адреналина мне в сердце. Наверное, надо бы поблагодарить его. Не сделай он тогда тот укол, меня б тут не было, и "смеющихся" в том полупустом альбоме с именами без фото стало бы на одного меньше. С другой стороны... лучше б он на работу трезвым пришёл. Не сработал бы инстинкт, не поднялась бы рука ребёнку влупить лошадиную дозу адреналина... Но что ж теперь, после драки, как говорится.       А знаешь, почему тогда всё так произошло?       Случилось сразу несколько вещей. Стоило мне вновь обрести семью, пусть даже такую, моя родная кровь пришла за мной с того света. Дядя, за мной стал ходить Алан. Вы пытались образумить меня, "привести в чувства" — а я сходил с ума от его вопроса в моей голове. Один и тот же, "за что?" Я чувствовал, отвечу — и этот мальчик уйдёт. Но ответа я не знал. Поэтому Алан всё не уходил. И никто этого не видел. А я слетал с катушек.       Знаешь, почему я потом замолчал? Я не выдержал. И отослал за ответом Алана к отцу. Сказал тогда: "Вот пойди к нашему отцу и спроси его. Ты ж мёртвый. Убей — и узнай". До сих пор это помню. Понимаешь, я тогда просто психанул! Что тут такого, психанул десятилетний малой дёрганный дурень, подумаешь невидаль! А этот дохлый паршивец воспринял всё всерьёз. Его не было ровно три дня. А после он вернулся. Он выполнил приказ, пошёл к Тому и отравил его жизнь и душу. "Скоро он умрёт, и я у него спрошу. Недолго осталось. Если он не ответит — я приду к тебе, брат. Опять", — сказал этот паршивец и улыбнулся. Ты когда-нибудь видел улыбающегося призрака, дядя? Да хрен с ним, наверное, видел. Хоть и чёрта с два об этом бы сказал, что тогда, что теперь... А тогда я понял две вещи. Первая — не Алан, я лично, своими руками проклял родного отца. Как бы я его ни ненавидел, но всё же. Я натравил мёртвого брата на своего отца, чтобы свести его в гроб. И второе — я не знаю, чего от меня хочет мой брат. "За что?" что? Что я ему сделал? Он умер при родах, всё. По крайней мере, я так думал. Нюансов не знал никто, кто мог бы мне хоть что-то сказать. Мал ещё, не моё дело. Но если я неправ — Алан будет преследовать меня всю жизнь.       И именно тогда за ответом я отправился через ворота ада, познав горе и отчаяние. Я тогда умер, дядя Рой, и узнал ответ. Я в утробе матери задушил Алана пуповиной. Брат года, блять! Даже библейского Каина переплюнул! "За что? За что ты меня убил?" — вопрошал меня мёртвый Алан. Лишь в аду я понял. Я хотел жить.       И сейчас хочу, дядя. Спокойной своей, рёхнутой оккультной жизнью "смеющегося чародея" из рода Константинов. Поэтому прости за всё. И покойся с миром.       Я вновь закурил и взялся за лопату, принялся привычно выкапывать гроб. Посыпал останки солью, облил бензином и наблюдал за тем, как сгорает возможность моего родственника, заменившего родного отца, "прийти ко мне в гости".       Константины не должны возвращаться с того света. Хватит и меня одного. Лучше всего у "смеющихся" всегда выходило охранять себя от богов и демонов. Вот пусть и стоят на страже дыр в тонкой материи нашего пространства, отделяющего нас от мира светлой и тёмной нечисти. А я посторожу с этой стороны. Даже ценой шкур своей родни. Чего бы мне это ни стоило.

Лос-Анжелес. 11.10.2017

      Я проснулся весь мокрый у себя в комнате. На смартфоне будильник показывал 2:20 ночи. Высунувшись из-под одеяла, я мгновенно замёрз, такой в комнате стоял дубарь.       Странно, с чего бы, окно и дверь закрыты, а на улице ещё тепло. Что за чёрт? И почему у меня такое ощущение, будто в комнате ещё кто-то есть?       — Почему? Почему она плачет?       "Какого?!.. Да ну на!.... Что за?!?!....." — на большее моего словарного запаса не хватило. Язык же и горло меня не слушались.       У меня в ногах, у кровати, стоял Кит, побитый, со следами подтёков и свезённой в драке кожи. И пристально смотрел мне в глаза. А я смотрел на него и не смел пошевелиться.       Сквозь тело паренька я видел входную дверь. В свою комнату.       — Почему она плачет? И почему ты не говоришь? Отвечай.        Голоса я не слышал, он глухим звоном гудел у меня в голове.

Лос-Анжелес. 11.10.2017

      Только что звонила моя лапа. Кит в больнице, в коме. Странно, с чего бы? Когда его оттаскивали вчера из коридора, он даже в сознании был, стонал, жаловался, что ему плохо и его мутит. Со стороны похоже на обычный сотряс, но от этого в коматоз не падают. Что за на хрен происходит, хотел бы я знать?       — Слышь, герой, ты ещё тут? Хорош реветь. Вот какого ты не уходишь?       Прозрачный Кит сидел в дальнем углу комнаты, свернувшись в комок и поджав колени под подбородок. Время от времени он тихо выл, хватался за уши и тряс головой. Я же тем временем потягивал пиво и штудировал третью тетрадь.       Похоже было, что их вели, не особо полагаясь на хронологию. Повествование явно вёл человек взрослый. А вот зачем он в подробностях решил запечатлеть события столь далёкого детства?.. Кто знает, возможно для него они играют какое-то важное значение. И времени на эти мемуары он потратил немало. Что при его везении находить приключения на свой филей наводило на простой вывод — одно из таких приключений кончилось не совсем хорошо. Я лишь не мог определиться: тюрьма или психушка.        А в целом мистер Си был любопытнейшим персонажем. Вот сейчас я смотрю на стол и ломаю голову: как же так вышло, что тетради мистера Си заставили меня завести больше конспектов, чем учёба? Одна — оценка личности, вторая — хронология событий (поскольку в тетрадях она изредка хромала, особенно там, где взрослый мистер Си описывал обрывки своего детства). Третья — "ДЗ" (да, так и зовётся. Не что иное, как тезисный список вещей и терминов, нуждающихся в изучении, и дел, которые необходимо было сделать). И, наконец, четвёртая — с кодовым названием "Слизерин". Туда я записывал все случаи паранормального, описания которых я встречал по ходу чтения. И способы борьбы с ними, что предпринимал мистер Си на практике.       В частности, один из них был довольно похож.

Бирмингем. 23.10.2009

      В кои-то веки всё шло хорошо, пока Чес не разложил перед моей тарелкой скрай-карту. Ну ёлки зелёные, что ж за день такой! Сначала у Норы (милашки с весьма аппетитными выпуклостями в нужных местах) вдруг нарисовался парень. А всё так хорошо начиналось.... В результате же мне пришлось драпать из мотеля (!) в одних трусах через полгорода. Ну да фиг с ним. Так этот... упёртый работяга даже покайфовать от простого ничегонеделанья не дал! У меня ещё помидорки в омлете не остыли, а он уже:       — У нас на скрай-карте свежее пятно. В Бирмингеме. Нужно проверить, что там случилось.       Ну вашу ж мать! Спасибо, хоть доесть дал!       А в Алабаме меня поджидал ещё один друг — пернатый засранец Мэни. А ещё крайне интересный случай с "подселениями". Про ангела: сцука, надо было ещё тогда ему рыльник подрехтовать. На будущее, надо будет исправить эту оплошность непременно. А по делу — милые тихие малыши вдруг на ровном месте становились похожими на Омена — и это заканчивалось кровавой кашей из тел родителей этих крошек. При этом наклёвывалась закономерность: чадо в семье обязательно было одно, оно обязательно боялось всяких страшилок, поэтому наверняка спало со светом. И оно оставалось невредимым посреди кровавого месива на радость службам опеки. Копы естественно ни черта не поняли, обеспокоились малышами и всё пропустили — но я не такой простодушный и наивный. На местах убийств разило телекинезом. А поскольку Вифлиемские звёзды над Алабамой диско-шоу не устраивали, никаких божественных знамений тут отродясь не наблюдалось, то об отпрыске сильного демона или рехнувшемся мессии можно забыть. И вуаля — у нас "птенчик-подселенчик", вероятнее всего ребёнок, впечатлительная жертва домашнего насилия со стороны родителей. Почему? Оказалось, триггером для проявления "талантов" подселенчика в тушке очередного карапуза были скандалы и ссоры родных. Мама и папа могли орать друг на дружку или на своё чадо ровно до тех пор, пока оно не пускало взрослых на фарш. Мило? А хрен там! Самую милоту я выяснил, когда в купе с мамашей потенциального дитяти Розмари интересовался подобными случаями в истории городка. Оказывается, дух "антибабайки" не нуждается в упокоении. Все эти зверства творила душа живого человека, Марчелло Панетти. И мне очень повезло, что всё это время его овощеподобная тушка благополучно взрослела в ближайшем жёлтом доме. Иначе после жарко́го из родителей копы получили бы на улицах десерт из покрошенных детишек в канун Хэллоуина. Зато знали бы наверняка кого ловить. Тут да, жирный плюс.       Но на данный момент мы имеем то, что имеем. А я ломаю голову, как уберечь от "внезапно осмелевшего" Гэри его маму с папой. И как сделать так, чтобы "антибабайка" Марчелло оставил мальца в покое. И при этом моими стараниями не улетел на тот свет. Живые души я на место ещё не возвращал.

Бирмингем. 30.10.2009

       В очередной раз непризнанный герой человечества без фанфар и медалей тихо отмечает очередное удачное дело. Гэри вернулся в нормальное состояние, его отец отделался сломанной рукой, мать — взрывом мозга на тему паранормального вмешательства в нашу скучную жизнь и общим испугом. А вот психиатрам работы прибавилось. После обряда изгнания, что я провёл над Гэри, душа Марчелло вернулась в его тело. И из тихого овоща он внезапно стал буйным невменяемым тупым громилой к удивлению санитаров. Теперь спать его отправляют ударной дозой снотворного дротиком из ружья сквозь решётку мягкой камеры. Никого не напоминает? Ну и ладно, что потопаешь, как говорится. Сам виноват, не ему одному в юном и цветущем от предков доставалось.       Что ещё... На будущее, крайне маловероятное, но всё таки. Механизм изгнания мятежного духа, будь он живой или просто неупокоенный, работает одинаково. Достаточно узнать имя буйного Каспера. Финал лишь разный. Неупокоенному духу, при условии уничтоженного "якоря" (тела ли, любимой цацки ли — без разницы), дорога одна — на фиг. С живой душой проще: тут "якорь" необходим, ибо потом с ним работать легче. Хочешь — морду бей, хочешь — пей чай с печеньками и задушевные беседы веди. Смотря по состоянию.       Жаль, что с вызовом духа так не выходит. Пробовал, не сработало. Может, это я такой лапоть, а может всё дело в духе... В общем, нужно разбираться дальше.

Лос-Анжелес. 11.10.2017

      Вытьё и всхлипывания призрака меня достало так, что я без проволóчек согласился посидеть в больнице с "Китом-в-коме", сменив на посту Элис. В палате же меня встретил Леснер.       — Бауман? Проходи, присаживайся.       — Не ожидал вас тут увидеть.       — А вот я тебя — напротив. Этот малый, Кит О'Донохью — младший брат твоей девушки, Элис?       — И что?       — Да так, уточняю. Выходит, Элис знала Гилберта Шо?       — Кого?       Леснер глянул на меня, как на нечто презренное и не особо заслуживающее доверия.       — Это же тот скин, с которым вы по кладбищу лазали. Ты его Кобольтом звал. Что, о его реальном имени в курсе не был?       Вот честное слово, не был. Я вообще удивлялся, что этот оторвыш делает в колледже? Слишком наглый, слишком буйный, слишком взрослый, слишком тупой... Всё в этом списке, который можно ещё продолжать, было "слишком" — а полетел из заведения он только сейчас. Странно как-то вообще-то...       —... а ты знал, что Гилберт — внук некоего профессора Джейкоба Шо? Тот в этом же колледже преподавал психологию и метафизику.       — Неа... Но догадывался... — рассеянно ответил я.       Это многое объясняло. Какие-то упоминания об этом Шо я читал в дневниках. Этот профессор изучал возможность создания параллельных миров, исследовал перемещения между ними и опытным путём искал способ уйти туда полностью, с потрохами. Последнее он так и не придумал — его методы признали неприемлемыми. Из дневников мистера Си следовало, что Шо был садистом, и его методика изучения изменения пространства граничила с крайней жестокостью. А вместо лабораторных мышей он использовал своих студентов. Несколько из них в результате отправились на тот свет. Самого же Шо за это ждал электрический стул. Но, судя по записям мистера Си, поджарили лишь тушку профессора. Своё сознание он успел спрятать в созданном им же "мире-доме", напичканным орудиями для экзекуций в лучших традициях "Пилы". Этот его схрон мистер Си нашёл со своим другом Ричи Симпсоном, тоже преподававшим метафизику тут же, но после Шо. Результат — Шо уничтожен, его "хорорхаус" переписан и разрушен тихоньким ботаном с офигенно прокачанными мозгами в стиле Будды. Вроде бы всё, наследие профессора-садиста должно быть уничтожено — а шиш там...       —... Шо после ареста под стражей просидел спокойно лишь два часа. Ровно до тех пор, пока с ним в камере на предварительное не замкнули карманника, мелкого уличного хулигана-детдомовца. Я всё видел. Шо без причины избил его, о стену размозжил мальчишке голову, выдрал и съел его язык. После чего живьём, пальцами, выколол себе глаза, выдрал зубами себе вены на руках — и истёк кровью. Я, конечно, многое видел, Бауман, поверь. Но ТАКОЕ переживание от разрыва с девушкой...       — Это тут ни при чём. Думаю, он плевать хотел на Джули. А садизм — это у них семейное.       Леснер задумался и механически потёр подбородок.       — Хм... Возможно, ты и прав. С другой стороны, его поступок, каким бы он ни был, по факту имеет один конец — суицид. Итого: сначала — Рауль Кастилья, теперь — Гилберт Шо. Оба своими же руками умножили себя на ноль менее чем за месяц. Бауман, мне есть чего опасаться?       Он смотрел на меня спокойными карими глазами. Тяжёлый взгляд, — отметил я, — изучающий. Будто я какое-то одноклеточное в пробирке под микроскопом.       — Я сильно похож на потенциального суицидника?       — Оба твоих приятеля тоже выглядели крайне живенько. Теперь у меня в отчётах два жмура. Итак, мне с тобой проблем ждать?       — Нет, сэр.       — Вот и славно, Бауман. Рад был видеть. Элис привет, — скрипнул он ботинками, вставая из кресла, и через секунду вышел из комнаты.       Я тяжело опустился в ещё тёплое кресло и выругался. Всё это как-то слишком сильно начинало походить на глупый неудачный фарс и давить на нервы и мозги. И абсурднее всего казались мне две вещи: я абсолютно был уверен в том, что происходящее со мной стройной и нормальной логике неподвластно. Корни проблемы лежат в плоскости порч, проклятий и бабушкиных суеверий как минимум. И гайд "как выжить в мире кошмаров Гарри Поттера" мне попал в руки весьма кстати и не с проста заменил настольные книги с учебниками. Создаётся в результате впечатление, будто любые, даже самые безумные поступки так или иначе имеют простые логические объяснения. Мистер Си на это имел мнение куда более прагматичное: без лоха и жизнь плоха. Но я — не он, мои дневники учебниками не назовёшь. А раз уж вокруг пошла такая канитель — разбираться надо, хочу я этого или нет. Кобольт мёртв, Кит в коме, Элис злая, я под подозрением, Леснер в тупике. И у меня в общаге воет белугой живая душа. Верну её "в тушку" — хотя бы одной проблемой будет меньше. А пока нужно придумать, где взять для воющего Каспера тело на погонять.       Видимо, пока я думал — заснул. Разбудила меня лапа, тихо и скупо объявив, что мой дозор окончен. Но пошёл я не к себе в общагу, а в лаборатории естественных наук. Там внимательно осмотрел полувыцветший макет скелета, что мирно болтался на тонкой раме у окна к ужасу первокурсников и на радость "старшим" учащимся. Оказалось, развалиться ему не давали железные петли, сцепленные друг с другом наглухо по типу цепи якоря и вмонтированные в пластиковые косточки. Тут же поймал себя на мысли, что авантюра моя сродни методам мистера Си. "Метод тыка" в купе с прогнозами "на авось", ещё и в подобных делах — к такому меня жизнь точно не готовила.       Ошарашенный декан факультета естественных наук так и остался сидеть с открытым ртом после того, как я ушёл от него с разрешением "позаимствовать из кабинета Йорика". А я через полчаса вернулся к себе с тяжёлой спортивной сумкой и двумя пачками соли.       Насыпав полукруг у кровати от стенки до стенки, я ровно напротив себя разложил пластиковый макет. Сам вынул из рюкзака старый железный вручную склёпанный кастет (у отца выпросил, когда ещё дома был). Для храбрости залпом опустошил банку пива и принялся за дело. Уселся на кровать в центре полукруга и позвал Кита. Тот, до этого безразличный к моим занятиям, встал из угла и тихо пошёл в сторону кровати.        Сработало?       — Давай-давай, иди сюда, слюнтяй!       Лицо призрака, до этого полное грусти и отчаяния, теперь стало злым. И назойливое всхлипывание переросло в угрожающий вой.       — Уходи-и-и! Хватит! У-у-хо-ди-и-и-и! — ревел Кит, выставив руки вперёд. Мне стало не по себе. Ситуация ухудшилась, когда призрак попал в мою ловушку, споткнувшись о скелет на пути. Пластик встал, шарнирно развернулся, будто переломанная кукла, защёлкак челюстью и с шарканьем пошёл дальше, ко мне.       — Ох ты ж бляха...       Я инстинктивно соскочил с кровати, напрочь забыв про соль и готовясь к драке. Это было моей ошибкой. Я ногой нарушил целостность круга — и скелет, минуя ненужную уже белую дорожку, вцепился мне в горло, цокая челюстью.       — Блять...       Я постарался сбить его руки с горла так же, как в обычной драке, ударив с силой по локтям. Зря, тут не тот случай. Саданул кулаком по рёбрам — тот же результат. Плохо, хватка не слабела, а лёгкие у меня не безразмерные. А про рукопашный бой с нечистью мистер Си ничего не писал. Я исхитрился ударить кастетом Йорика в глаз. Его рот в беззвучном рёве раскрылся, а я почти физически услышал крик боли у себя в голове.       — Сука... — хрепел я, — Кит О'Донохью, как знающий... твоё имя... я повелеваю тебе... вернуться... на место!       И последнее слово в этом нехитром заклинании я опять подкрепил ударом кастета в череп. Тем же следом скелет осел безвольной грудой пластиковых костей, я с рёвом жадно глотнул воздуха и захлебнулся. В глазах потемнело и я потерял сознание.

* * *

      Очухался я ближе к вечеру у себя в комнате. Театр боевых действий был ликвидирован, соль подметена, скелет отсутствовал, даже обычного мусора не было. Перед кроватью на стуле восседала Элис, скрестив на груди руки. А я чувствовал себя как побитая собака.       — Очнулся наконец?       — И тебя с добрым утром, радость моя.       — Ты мне не объяснишь, что тут произошло? Почему вся комната была в соли, посреди валялся скелет из лекторской по анатомии, декан естественных рвёт и мечет из-за раскрошенного черепа на этом макете — а ты валяешься в отключке с кастетом на руке?       — Это для дела надо было. Как Кит?       — Твоими молитвами... Мэт... Ты про Кобольта в курсе?       — Ага. Херово получилось.       — И это всё, что бы можешь сказать? Это же твой друг! — Элис явно раздирало от внутренних противоречий. Она до последнего боролась за сохранение ярлыков "свой-чужой" по отношению к тем, с кем общалась. Поначалу мне в ней это нравилось: такой себе лучик детской непосредственности в мире агрессии, пафоса и культивированного одиночества. Эл могла бы просто, без боязни подойти к Пеннивайзу, протянуть ему руку и на полном серьёзе сказать "привет, давай дружить". Сейчас же эта борьба за стадность меня слегка раздражала. И я отреагировал просто — снизал плечами.       — Мэт, ты... Ты невыносим! Бездушный и бесчувственный кретин! — моя лапа демонстративно встала и направилась к двери.       — Элис! Ты так и не ответила, как твой брат?       — Да какая разница? Хотя к чёрту. Он очнулся. Сегодня днём, после обеда, резко и неожиданно. Кричал, махал руками, будто дрался и требовал от всех уйти и оставить его в покое. Его не выписали из больницы, сейчас за ним наблюдает психиатр.       — Хорошо, — вздохнул я. Значит, авантюра удалась на ура. И даже обряд сработал. Методы мистера Си действуют. Какое облегчение.       — Хорошо? Это хорошо, по-твоему? Кит был нормальным ребёнком, отличником, способным и целеустремлённым. У него никогда ни с кем не было проблем и всегда окружали друзья. А теперь — один-единственный эпизод с твоей компашкой — и у него будет справка. Всё, на нормальной жизни можно ставить крест. Ты считаешь это хорошо, для такого ребёнка как Кит, он такое заслужил??? Бауман... ты!..       И Элис с грохотом захлопнула дверь с другой стороны.       Ну и шут с ним, с криком. "Твоими молитвами, Бауман"... Не стоит благодарности, милая. Люди на неё всегда скупы, оказывается, и ты не исключение. Главное — всё получилось. А мистер Константин об этом говорил всегда и одно и то же.       Всегда есть подвох.

Лос-Анжелес. 14.10.2017

      Джули до сих пор в больнице, напоминает прогипсованную мумию. Элис забирает документы из колледжа и переезжает вместе с братом в соседний штат. А я по общаге теперь хожу как проклятый. В смысле, меня студенты шугаются, как укушенного, даже заговаривать боятся. А если и обращаются — то на "вы" и почти шёпотом. И это не потому, что я такой весь злой из-за переезда моей лапы. И не потому, что мы с ней разбежались после той ссоры. Студенты, как бы они себя пяткой в грудь не били — народ суеверный. В великую богиню Шару верят все, особенно перед экзаменами. Но вера в эфемерную Шару, оказывается, открывает ворота и к "верю" совсем другого плана. Особенно когда достаточно много народу, шаркающего по коридору мимо твоих дверей, родом из страны, больше доверяющей медицине трав и шёпоту духов. И когда у кого-то выскакивает перед свиданкой прыщ на морде, теряется голос из-за холодного пива или случается ещё какая напасть — меня чуть не в полный голос Эль Брухо зовут. Вот бы Рауль поржал. Да и комната моя стала напоминать какую-то травничью каморку с то ли кухней, то ли лабораторией народного разлива в баночках, скляночках, ложечках и пипетках. Это я не сам, не подумайте, "клиентура" с естественного натаскала. Местный цербер с одышкой раз в неделю пытается провести у меня рейд, ищет "запретные вещества и препараты". А по факту тырит мною состряпанное слабительное. Хотя "тырит" — это сильно сказано. Я просто специально, на виду, оставляю ему немалую банку порошка из тёртых трав с наклейкой "биологическая угроза". Знаете, жёлтенькая такая, с символом, похожим на гибрид косы и вентилятора. Такой бы алхимикам или лекарям в качестве знамени или герба в какую РПГшку... А наш цербер даже похудел вроде, форму на пару размеров уменьшил. Но куриные крылышки и нагетсы с табаско берут своё....       Но у меня тут пополам с лекарскими псевдопрактиками своя РПГ. Я таки взялся разбирать ДЗ и сокращать указанный там список тезисов. Это неотвратимо повлекло последствия — у меня появилось ещё два конспекта. "Матчасть" — громкое название по всему, что связано с демонологией, оккультизмом, символизмом (не путать с термином искусства!) и другой теоретической базой, подробно не имеющей расшифровки в дневниках мистера Константина. Второе — "Кулинарка" — действительно суть список рецептов, дозировок, свойств и происхождений/произрастаний тех или иных трав, веществ, материалов и их соединений. Результат — вид моей комнаты, рейды худеющего цербера и почти благоговейный шепоток "Эль Брухо" в спину. Хоть мантию с колпаком напяливай.       Я же на поводу этого внезапного сопутствующего успеха идти не спешил. Ибо дневники ещё не кончились, а я в них нашёл крайне интересную деталь. Хоть и неприятную.

Нортгептон. Местная психлечебница. 4 сентября 1964

      После встречи с Аланом стало только хуже. Том начал названивать дяде Рою, видимо, спрашивал меня. Дядюшка тактично отбрехался, но я ж не идиот, я же всё слышал и понял, что Том в эту брехню не поверил. И был прав: на следующий день за завтраком дядя скомандовал общий сбор и объявил о переезде в Нортгемптон. Ясное дело, радости на лицах я не заметил, но спорить никто не стал. К этому времени лондонские Константины знали, что Том в Ливерпуле загремел за позорную кражу соседского лифчика, и даже "резко пошатнувшееся здоровье" как и "боевые заслуги перед отечеством" от тюрьмы его не спасли. Но лифчик из-за забора — не слишком веский предмет кражи, чтоб Тома держать долго. Так что наш переезд был "абсолютно случайно" приурочен ко "дню свободы" Томаса Константина. А доехать из Ливерпуля сюда — дело техники.       Но я не я буду, если совру, будто добрались до Нортгемптона мы без приключений. Жизнь с дядей Роем меня расслабила, я почти что привык свободно разговаривать в семье, не ожидая кулака в голову. Вот и тут посреди поездки я чисто случайно полюбопытствовал у тёти, почему это кондуктор не обилетила "вон ту милую пару на заднем сиденье". Там действительно дремал парень в широких клешах, полурасстёгнутой цвета сирени рубашке и с чехлом от гитары. У него на плече спала рыжая длинноволосая девушка в милых веснушках, лёгкой кофте в мелкий цветочек, широких цветастых штанах, сандалиях, будто сплошь из тесёмочек выплетенных и в ярком зелёном хаератнике. Тётя обернулась, осмотрела задние сиденья, поцокала горестно языком и шиком велела мне заткнуться и сесть спокойно на место. А парочка открыла глаза и улыбнулась мне. Улыбкой Алана. У меня мороз мурашками побежал по спине, а я начал внимательно оглядывать ехавших в салоне. Но в этом не было нужды. Все они (а это получалась почти треть сидящих в автобусе) пустыми глазницами молча пялились на меня. Я не выдержал, заорал и что было мочи ломанулся к выходу.       В результате до города мы добирались попутками, что явно замедляло наш и так непростой путь с кучей тяжёлых сумок и чемоданов.       А по приезду в город тётя, ничего не объясняя, просто взяла меня за руку и отвела в местную богодельню. Сейчас-то мне чётко ясно за что, но в тот момент, заходя в свою палату под присмотром врачей, мне было всё равно. Я не мог отойти от случившегося в том чёртовом автобусе. Перед глазами всё ещё стояла та парочка с гитарой. И, чтобы забыться во сне, я попросил снотворного.

Нортгептон. Лечебница. 7 сентября 1964

      Врач назначил мне терапию рисованием и лёгкие седативы. Что это я не знал, но чувствовал себя крайне вяло. Дяде с тётей, что приходили в гости, но меня лично не навещали, доктор старался доказать, что мои "галлюцинации" — плод восприимчивости детской психики. Особенно такой нестабильной, как моя. Мол, мои "глюки" из-за того, что меня бил Том. И то, о чём я рассказывал, о всяких призраках, мертвяках, звуках на кладбищах и прочей глупости — это всё выдумка. Но я-то знаю, что я видел. Я в этом уверен. Потому, что призраков вижу не я один.       Его зовут Алекс. Мы познакомились с ним на терапии, в классе. Он рисовал карандашом эскиз какого-то лица. Когда я спросил его, кто это, он тряхнул длинными чёрными волосами и сообщил:       — Понятия не имею. Видел его в детстве, когда ещё по городу бродил.       А дальше поинтересовался, хочу ли я взглянуть на его "портреты". Рисовал Алекс хорошо, я честно ответил, что с радостью посмотрю, но к нему в гости меня врачи не пустят. Он рассмеялся и сообщил, что на следующие занятия он "возьмёт альбомы".       Я ему верил. Он был взрослый, высокий, на вид где-то лет семнадцати, в левом ухе носил булавку, пряча её волосами. Он был таким же одиночкой, не ждущим гостей. И в своих альбомах он рисовал призраков. С той самой улыбкой и пустыми чёрными глазницами.

Нортгептон. Лечебница. 17 октября 1964

      Наверное, мой доктор был всё же непроходимым религиозным оленем. Ибо наконец-то осознал, что родичи меня не навещают и всячески обделяют своим вниманием. И что он стал делать? Верно, старательно заполнять пробелы этого моего "одиночества" и параллельно рыть информацию обо мне как та псина. И все эти свежесобранные сплетни сообщать мне, приправляя долей библейских наущений в уютном большом кабинете с вывеской "главврач А. В. N-n". Так я узнал, что Том, отбыв наказание за кражу, теперь только и делал, что околачивался по барам и наливайкам. Часто его оттуда с "белкой" патруль развозил по ближайшим вытрезвителям. А там его уже даже узнавали без документов.       — Видишь, как он платит за содеянное с тобой? Он перестаёт быть человеком, Джонни! Как говорится, кесарю — кесарево... — любил говаривать доктор, сообщая мне об очередном задержании бухого дебошира и поднимая в автоматическом тосте красивый резной бокал виски. А я не видел. Том никак не менялся, это был лишь идиотизм занафталиненного докторишки, упивающегося властью белого халата.       Я видел другое, возможность и скорую свободу. Алекс сказал, что в ближайшие дни всё будет готово — и он сбежит. Мою просьбу взять меня с собой он отклонил. Но пообещал оставить инструкции.

Нортгептон. Лечебница. 5 ноября 1964

      Сегодня в богодельне ЧП. А я — тупица. Почему я такой наивный и доверчивый? Неужели жизнь меня ничему не учит? Я уж подумал, что нашёл друзей, единомышленников, таких же, как я сам. Подумал, что я не одинок, забыв об одной детали. Сущей мелочи. Я В ПСИХУШКЕ! И нормальных тут отродясь быть не может.       Сегодня нашли два трупа. И это были не пациенты. Молоденькую санитарку нашли в подсобке задушенную, порванную и в синяках. Видимо, кто-то слишком далеко зашёл в тех утехах, коим Том обычно придавался у нас в доме с той или иной придорожной потаскухой. А рядом с подсобкой, в коридоре валялся труп молодого врача, возможно даже невезучего практиканта. Хрен его разберёт, бейджика не было, он лежал мордой вниз, в луже собственной крови. С горлом, вспоротым от уха до уха. И кто бы мог быть настолько удачливым в своих находках? Олли "Божий одуванчик" Макелрой, малоумное дитя пятидесяти с гаком лет, оставленное в лечебнице ещё с пелёнок, в корзинке, на пороге, в ночь накануне Валентинова дня.       Естесственно, Олли поднял вой, к нему примчались врачи — и далее началось ЧП. Так я и понял, что Алекс сбежал.       Про инструкции он не соврал. Санитарка, не смотря на следы насилия и побоев, была симпатичной. И, судя по всему, те приготовления, о которых твердил Алекс — это ухаживания за ней. А как только юная особа по достоинству оценила знаки внимания молодого психа — всё было готово. И ведь не придерёшься: связи подобного рода между работниками богодельни, а тем более с пациентами строго запрещались. Но молоденькие медички и санитары ради "таблеток радости" изредка приторговывали телом, и особым секретом среди обитателей лечебницы это не было. Алекс воспользовался случаем, когда девушка стала сомневаться, надавил шантажом и затащил в подсобку. А когда барышня постаралась отбиться от молодого психа, тот со всей сопутствующей силой и жестокостью задушил глупую птичку.        А цель была проста — попасть в подсобку. Ведь там лежали одежда, халаты и запасные мединструменты. Сотворив грязное дельце, Алекс переоделся, взял халат, замаскировавшись тем самым под юного практиканта, на всякий случай кинул в карман скальпель и хотел было по-тихому выйти вон. Но всё обломал реальный практикант в коридоре. За что и поплатился — Алекс пустил в ход скальпель. Его и испачканный халат санитары нашли в мусорнике далее по коридору. Сам же Алекс (как я думаю) вернулся, одел чистый халат, нацепил бейдж убитого практиканта и тихо ушёл через кухню, ночью, пока там никого не было.       Вот и вся инструкция. Всё до плача просто. Но плакать мне хотелось из-за другого.       Алекс пошёл на такое ради свободы. Даже не смотря на "портреты" в своих "альбомах". Его та реальность никак не страшила, не сбивала с толку. Его тяготило пребывание в обществе живых, их мораль и ярлыки что правильно, а что нет. И свободу именно от этого он так сильно старался обрести.       А я был не такой. С живыми у меня проблем не возникало (по большей мере). Я хотел свободы от тех самых "портретов". И тут меня бы никто не спас. Это я понимал слишком чётко уже тогда.

Нортгептон. Лечебница. 21 декабря 1964

       Алекса до сих пор ищут. Но не чтобы вернуть, а чтобы судить. И даже, возможно, казнить. Олень в халате главврача на днях куда-то ездил, отсутствовал долго — а после хвастался, что давал показания как эксперт о том, что юный мистер Лог совершил свои поступки однозначно осознанно и с полным пониманием содеянного. Его преступные действия стройны, продуманы, логичны, а по сему он считается психически здоров. "А вопросы этики и нездорового воспитания — это уже прерогатива суда", — гордо декламировал окончание собственной речи главврач на радость и восхищение секретарши (смотри любовницы) и юных специалистов, перенимающих опыт на практике. Хотя что там можно было перенимать, кроме любви к самому себе да к виски?.. Впрочем, не моё дело.       Сегодня я получил от доктора известие. Мой отец, Томас Константин, скончался в медицинском изоляторе судебного отдела в северной части Ливерпуля, не приходя в себя после трёх дней горячечного бреда в следствие очередной попойки.       Вот и всё. Том для всех спился и сдох как собака. И только я знал, что в этом ему помогли его дети. И теперь этим старым козлом займётся Алан. Вот теперь, братишка, и спроси у него, за что он так поступал с нами и с мамой. Хорошенько спроси, за неё, себя и меня.       В тот вечер, пусть и загодя, для меня наступило Рождество. И я без зазрения совести спёр с кухни здоровый кусок пудинга.

Лос-Анжелес. 14.10.2017

      Далее в дневнике вместо записи была вклеена вырезка из старой газеты Northampton Times от 5 января 1965 года со статьёй о пожаре в местной лечебнице для душевнобольных. В статье сообщалось, что причиной возгорания стал неисправный баллон с газом и неаккуратное обращение с электроприборами. Вроде как кто-то из сердобольного персонала притащил в общий холодный зал баллон и переносную электропечку с кухни. Чтоб пациентам в ожидании праздников было потеплее. Но тут "что-то пошло не так" — и в пожаре погибло восемь сотрудников и около двадцати с небольшим пациентов стационарного пребывания. Подробности уточнялись.       Статья имела любопытный комментарий. Рядом, на свободном месте, у самого сгиба страниц, мистер Константин вручную написал: "Виновата свеча под ёлкой".       Я погуглил информацию о лечебнице. Ничего, кроме жутких фото, смахивающих на декорации к страшилке типа Сайлент Хилл. Видимо, заведение так и не восстановили. Я задумался.       Интересная штука выходила. В далёкие свои одиннадцать лет автор этих дневников впадал в блевательные приступы отвращения от методов побега своего знакомого с булавкой в ухе. А тот всего лишь почти незаметно для всех замочил парочку санитаров. Зато сам менее месяца спустя отмочил фортель, отправивший на тот свет примерно три десятка человек. И его комментарий к газетной вырезке никаких признаков отвращения или раскаяния не несёт. Скорее, сарказм и насмешка. Ну, и как к этому относиться?       Я взял тетрадь "Оценка личности", открыл ближайшую свободную страницу, взял в руки ручку — и остановился. Я не знал, как описать прочитанное.

Лос-Анжелес. 19.11.2017

      Моему вольному пребыванию в качестве единоличного хозяина целой комнаты пришёл конец. Ко мне подселили Чича, одного из членов студсовета. Вообще-то его звали Хулио Рамирес, но он упорно отказывался реагировать на своё имя. По фамилии его звали исключительно преподаватели, им буквально восхищались на факультете психологии. "Чича" же сей персонаж заработал за плохой английский и любовь пофилософствовать, частенько цитируя Цицерона.       За что мне такое наказание? За то, что на своём поприще общажного знахаря я почти закинул посещение лекций. И мой средний балл на факультете постепенно стремился вниз. Ещё чуть-чуть — и меня ждёт "долгая дорога домой". Но при этом моими услугами уже пользовались не только студенты, но и преподаватели. Последние, кстати, мои "ортодоксальные методики" оценивали вполне современно — деньгами. Видимо, последнее обстоятельство и вызвало недоумение у студсовета — в результате у меня поселился Чич.       Догадайтесь, что сделал этот умник в первый же день? Притащил ко мне аспиранта со своей кафедры. Лектор уехал на конференцию, оставив своё "комнатное дарование" на растерзание студентам. И кто бы мог хотя бы предположить, что у юного Фрейда с громкой фамилией Новак боязнь публики, и ему эта лекция сродни пытки?       — Ну и какого ты... вы... не пошли после обучения в уютный кабинет с большим диваном? Наф... зачем остались на кафедре?       — Я хотел... Просто дяде скоро на пенсию...       Ясно. Все знали, что дядя нашего юного Фрейда как раз главенствовал на кафедре психологии. И отдавать кабинет "правителя" намеревался исключительно родственнику, считая факультет своеобразным подобием собственного королевства. Средневековье и абсолютная монархия во всей своей красе посреди современного колледжа XXI века. Дайте стенку — я убьюсь. Или убью об неё икающего "кронпринца", устроив психам революцию. Второе более предпочтительно.       — И что ты хочешь от меня? Вот что я должен сделать с... ним? — ткнул я ножом в сторону аспиранта, обращаясь к Чичу. При этом я сам с ногами сидел на кровати и с этого же ножа ел ломтями резанные яблоки. Аспирант поспешил отодвинуть свой стул подальше.       — Амиго мио, ты себе проблем хочешь? Тебя ещё тут терпят из-за того, что ты полезный. Но если твои оценки станут ещё ниже, тебя просто выгонять. Помочь ему, — Чич указал на паренька, — и он замолвить слова перед дядей. А тот — крупный шишка в педсовете...       — "Большая шишка"... Чич, помедленнее... Не тараторь...       — Ай, Бауман! Entiendes por fin! Если этот mumbo завтра проведёт эту чёртову лекцию — хоть селись на совсем, тебе и слова не скажут. Тем более про оценки.        Предложение было занятным. Тем более оттого, что ещё и звучало "вкусно", от члена студсовета. Сделка с дьяволом? С чьей стороны? У кого рога? А домой я не хотел. Поэтому полез за своими берцами.       — Тебе ботинок на кой? — не понял Чич. Я тем временем стал вытягивать из дырок шнурок.       — Ну, если у тебя совершенно случайно нет с собой карманных часов — то будь так добр и подай со стола мои, наручные.       Кое-как состряпав из них маятник и заставив Чича выклянчить у соседей идиотский мешок-кресло, я приступил к ещё одному пункту из списка "ДЗ" — практике гипноза.       — Будет вонять, — предупредил я аспиранта и Чича, выискивая на своей "кухне" арома лампу и нужные вытяжки с травами. Зелени оказалось хоть в мешки ссыпай, зато с вытяжками нужных мне масел вышел пшик. Обидно.       — Так, ребятки, у меня тут чутка приготовления затянулись. Так что расслабьтесь. Пока сидим и курим, — как ни в чём не бывало выдал я, подавая пример поведения и параллельно смешивая в ступке глицерин, листья мяты, щепотку сушёного сандала, мелису и липу. Глянул на аспиранта. Тот сидел в принесённом кресле, вытянув длинные худые ноги в своих брючках (со студента в джинсах уже вырос, до препода в полноценном костюме ещё не дорос), белый как снег. И расширяющимися глазами молча следил за движениями пестика в моих руках. "Не, фигня. Надо его кавалерией жахнуть", — подумал я и досыпал в ступку щепотку сушёного пейотля из своего тайного нз (пошерстил старые связи Гила. Так что этот нз у меня теперь внушительный и колоритный). Потелепал кашицу ещё немного и вылил в чашу лампы. Понюхал — месиво пахло резко и своеобразно. Сойдёт.       — Чич, закрывай окно. И сильно не дыши.       — А что?       — А то я знаю. Я тут типа гипнотизёр, а не фитотерапевт, — и зажёг свечу.       Я поставил курительницу перед аспирантом и проследил, чтоб тот вдыхал дым как следует. Чич почти случайно перенёс свою деятельность в угол комнаты и к креслу Новака не подходил. Я просто сунул в рот несколько кофейных зёрен и рискнул задать нашему Фрейду вопрос:       — Что ты любишь больше всего?       Чич хмыкнул. Ну да, не самый оригинальный вопрос при попытке влезть кому-то в голову. Понимаю его скепсис, но он не оправдался. Парняга задушевно и взахлёб стал рассказывать, что на деле он хотел бы открыть небольшой зоомагазинчик, что он обожает свою слепую собаку Нэн, играть на гитаре и гулять вечерами в парке со своей невестой Люси. Ситуации благоприятней я и ждать не смел.       — А свою завтрашнюю лекцию ты не отрабатывал на Нэн и Люси? В качестве тренировки, так сказать.       — Да, было. Вообще-то тема там простая, достаточно было старые конспекты поднять. Я как раз после прогулки ворошил свои тетради, Нэн лежала у кресла, Люси напекла кексов и доделывала чай. А потом я просто сидел, потягивал отвар из своей большой чашки и рассказывал лекцию своим девочкам.       — И как, получилось?       — Не сразу. Заминка случилась на приветствии. Удачно, без смешков и заиканий вышло только с третьего раза. А в целом получилось неплохо. Люси даже похвалила, сказала, что было интересно. Нэн, правда, часто зевала, но она же старая собака...       Я поднял маятник и стал его тихонько раскачивать перед глазами Новака.       — Я сейчас начну считать от десяти до ноля. После чего назову тебе слово. В следующий раз, когда ты его услышишь, где бы ты не находился, ты будешь вспоминать те ощущения и эмоции, что и в вечер этой пробной лекции у себя дома. Ты забудешь, что перед тобой публика. Только твоя собака и девушка. Итак, десять, девять, восемь...       С кодовым словом я не заморачивался. По ходу, этот долговязый бедолага теперь до конца своего пребывания на глазах своих бывших и будущих учеников будет ходить с кличкой "Фрейд". Ну и чёрт с ним, это их профессиональное, этики и морали я не нарушал. Вывел аспиранта из транса, разбудил и перед выходом попросил любезно закинуть соседям кресло. Чич тем временем поспешно открыл настежь окно, высунувшись тут же в него чуть ли не до половины, глубоко вздохнул и тут же получил от меня инструкции — к началу лекции организовать нашему аспиранту ведёрную чашку чая.       — Как думаешь, Бауман, у тебя получилось?       — Завтра вскрытие покажет.

Лос-Анжелес. 20.11.2017

      Контроля и интереса ради я таки попёрся на лекцию Новака. В результате уверен я не был (есть всё-таки риск, что вчера на аспиранта подействовал не маятник, а курилка с весёлыми травками). Но вещи на выход ещё не паковал.       Странно, но на лекции этой на самых дальних рядах амфитеатра кроме меня разместился ещё один гость. Внешне где-то под пятьдесят, сухонький такой мистер африканской наружности сидел, уложив руки на парту. Его белоснежный костюм выгодно оттенялся чёрной рубашкой с воротником-стойкой, почти сливающейся по цвету с кожей на шее мужчины. Образ гостя дополнялся дорогим кашемировым бардовым шарфом, и без того делающим его слишком приметным в пёстрой толпе студентов. В добавок к этому мистер имел при себе белоснежную средних полей шляпу в тон костюма и трость с тяжёлой рукоятью в виде изукрашенного гравировкой черепа. Но подобный привлекающий взгляды вид гостя совершенно не волновал: он со своего места внимательно рассматривал заходящих студентов и абсолютно никак не реагировал на их осмотры и перешёптывания.       Наконец в кабинет вошёл Новак, поставил свой портфель на кафедру, вынул оттуда флешку и стал копаться с компьютером, настраивая проектор. Следом зашёл Чичерон, неся в руках здоровенную дымящуюся чашку с надписью "Большой босс". Нашёл меня взглядом, сообщающим извиняющееся "какую смог". Я нахохлился и стал ждать.       Прозвенел звонок, студенты расселись по местам — а Новак молчал. Стоял, с виноватым лицом мял свои заготовки и молчал. Вид его сейчас напоминал тот же обморочный, что и вчера у меня в комнате. Чич постепенно тоже начинал белеть. "Ну что, Мэт, пан или пропал?"       — Слышь, Фрейд, ты как, начинать будешь или нет? — как можно гаже заорал я со своего места. Новак встряхнулся, взгляд его обрёл осознанность, руки оставили в покое бумажки. Он продифелировал к столу и отхлебнул из ведёрной чашки.       — Итак, народ, сегодня профессора не будет, поэтому у меня для вас две новости. Первая — тему буду рассказывать я. А это значит, что я добрый и домашку проверять не буду...       По лекторию пронёсся вздох облегчения.       —... И новость вторая — у кого сегодня с собой нет учебников или хотя бы конспектов — могут стройными рядами идти...       "Вот и чудненько. Процесс пошёл. Лекция закончится — надо заставить Чича проставиться. А заодно и ЦУ ему выдать на дальнейшее..."       — Молодой человек, может выйдем? Похоже, у нас с вами есть общая тема для разговора.       Голос этот звучал у меня в голове слишком отчётливо, не так, как с Китом. Эха не было. И голос был настойчив, хоть и абсолютно спокойный и бархатистый. Даже точнее: к будущему разговору вежливо принуждали. Я поискал источник. Мистер африканской наружности смотрел аккурат в мою сторону и ждал. Я кивнул и поднялся.       Встретил я этого странного гостя во дворе, недалеко от учебного корпуса. Он сидел на лавочке, почти надвинув шляпу на глаза, и наблюдал за кучкой студентов, работающих над домашкой на свежем воздухе. Я присел рядом.       — В моё время получение образования считалось роскошью. Просто так выучиться было невозможно, особенно таким как я, кто родился коренным жителем Ямайки. Чёрных не то, что к книжкам — в церковь не пускали. Сейчас вот смотрю я — и радуюсь, что всё стало иначе.       "Фига себе мамонт..." — подумал я, вспомнив лекции по истории. Подобное отношение, по идее, было к рабам, впахивающим на благо белого американского и английского общества на плантациях. Их, в принципе, и за людей-то не считали... Но это было как минимум три века назад. Люди столько не живут. На автомате рука потянулась за пазуху. Я вынул сигарету, привычно щёлкнул зажигалкой, закурил.       — Любопытная вещица у вас, молодой человек. Можно взглянуть? — и мистер протянул руку. Внимательно осмотрел золочёную зиппо, вернул.       — Откуда она у вас, не подскажете?       — От друга. Он на память оставил, — решил уклончиво ответить я. Если этот хрен способен так играючи залезть мне в голову и передавать свои мысли — где гарантия, что он мои не прочитает? Правильно, её нет. Поэтому не врать — лучшая из тактик. А различная трактовка правды — этому перво-наперво научил меня Рауль. Уйдёт этот хрен — пойду бухну за твою светлую память, старина.       — У моего друга такая же была. Он с ней никогда не расставался. Почти. Незадолго до своей встречи с Великой Пряхой он её оставил своему ученику. А от того её получил я. Хотел в память о наших с ним делах похоронить любимую вещицу рядом с его прахом. А оно вон как обернулось... Понимаете, мой друг тоже имел такую же привычку, как и вы, курил много. Однажды эта пакость чуть было не свела его с Первым из Падших... Если бы только не Копьё Судьбы, свихнувшийся архангел и милая девушка Анджела... Да уж, неприятная ситуация была... Но мой друг всегда отличался крайним везением. Будто подкову с божьей колесницы в кармане носил. Думается мне, это он попросту позволил тогда себя убить... если вообще позволил...       — Простите, мистер, а как этого вашего друга звали?       — Оу, пардон... Простите старика, я совсем о манерах забыл. Я — Линтон Миднайт, коллекционер, филантроп и просто скучающий старик. Ищу подающую надежды молодёжь, интересующуюся историей. Понимаете, я коллекционирую крайне... необычные, действительно уникальные вещи. Вещи с историей, какую вы в учебниках не найдёте. Почти что легендарные реликвии в своём роде. И я хотел бы оставить эту коллекцию тому, кто бы оценил её по достоинству. И, возможно, приумножил. Тот мой друг, о котором я говорил ранее, Джон, в силу своей профессии тоже был вроде меня, собирал подобные артефакты. И иногда зарился на мои. Ну да ладно, кто старое помянет... С ним не так давно тоже нехорошо обошлись: разгромили усыпальницу и стащили ценные для Джона вещи. В том числе и его зажигалку. За неё я не переживаю. Меня тревожит судьба его рукописей. Понимаете, Мэт, они специфические. В силу профессии моего друга. И могут содержать крайне... небезопастную информацию. И если они случайно попадут не в те руки... Понимаете?       "Понимаю. Всё же влез. Я ж имени своего не говорил, а он ишь как... И про друга своего Джона что-то не то он мне поёт. Ясно же как божий день, что это не он захоронил Константина в том склепе. Хотя тут могут быть и варианты. Будет обидно, если я таки ошибусь. Но если я прав, этот Линтон не мог добраться до усыпальницы "своего друга Джона" до тех пор, пока её не вскрыли мы. И зачем ему так нужны эти рукописи? Ясно же, что он спит и видит их у себя на блюдечке с голубой каёмкой. Но зачем?"       — А вы уверены, что рукописи там были? Вдруг он их оставил кому-то из друзей. Или учеников. Если такие были. В силу его профессии.       Миднайт снова уставился на группу студентов. Костлявая правая рука его с узкой ладонью и длинными пальцами покоилась на черепе трости. Указательный палец с немалой печаткой белого металла с непрозрачным молочно-белым круглым плоским камнем в центре тёр на этой рукояти левую бровь.       — Последний ученик Джона, которого я помню, был твоих лет. Способный парень, надежды подавал. Звали его Чес Креймер. Много позже Джон отшучивался, что ему везёт на неудачные знакомства с Чесами. Одного он похоронил, со вторым разругался. Хотя, насколько я знаю, Джон в смерти малыша Чеса не был виноват. Малый попытался тягаться силёнками с сыном самого Первого, куда там ему было... Навести его могилу как-нибудь. Она тут, в городе ангелов. Я перевёз, поближе к усыпальнице учителя. Но, насколько мне известно, у Креймера Джон дневники свои оставить не мог. Жил малыш Чес с Джоном, своего гнезда не имел. А сам Джон небеса ещё пару лет после своего ученика коптил. Нет. Либо спрятал где-то, либо их уже нашли. Но я не об этом тебя спросить хотел...       Вот тут уже напрягся я.       —... Приехав сегодня сюда, я слегка погулял среди студентов этого заведения. И услышал любопытнейшие вещи. Поговаривают, в стенах этого колледжа промышляет некий Эль Брухо. Безвредно промышляет, по мелочам в основном. А ещё я про два трупа слышал. И некоего... эм, запамятовал... а, Кита. В коме парень после драки очутился, а не прошло и трёх суток — аки Лазарь тот, встал он и пошёл.       — Брешут всё. Про Кита и Лазаря. Приложили парня по голове с большой дури, тот в больничке отоспался, проблевался и домой уехал. Конец сказки, ничего необычного, — пробухтел я, тщетно пытаясь зажечь огонь. Обычно безотказная, золочёная зиппо упорно не хотела давать огня, сколько б я не чиркал кремнем.       — Давай помогу, — спокойно предложил Миднайт, стукнул оземь тростью, щёлкнул пальцами и сложил руки в подобие чаши. Так обычно складывают руки в попытке прикрыть хиленький язычок пламени на спичке или зажигалке от ветра. Но у Миднайта ничего не было. Рыженький язычок плясал аккурат у кончика его большого пальца, который он и прикрывал, имитируя всеми узнаваемый манёвр. Да и трость его без поддержки прочно стояла на земле строго перпендикулярно. Будто её как минимум на пятую часть длины вогнали перед лавочкой. Но нет, я даже видел "стопу" трости — длинный, словно вытянутый, колокол, в одном месте надтреснутый, который будто в когтях ястреба сверху обхватила пятернёй рука скелета.       Стараясь не ударить лицом в грязь от увиденного, я с видом внешнего спокойствия прикурил от огонька, кивнул в знак благодарности. Старик вернул руку на череп как ни в чём не бывало.       — Брешут или нет — разбираться я не буду. Но при необходимости детали разузнаю. А вот сегодняшняя выходка в начале пары — твоих рук дело?       — Что именно? Ну обозвал я аспиранта Фрейдом. Аспирант — не профессор, молодой ещё, переживёт. Не голубым же, в конце концов...       Старик засмеялся. По-доброму как-то, душевно даже. Мурашки у меня по спине забегали ещё быстрее.       — Скажи-ка мне своё имя, мальчик.       — Вы ж и так знаете...       — Порядок такой. Так как звать-то?       — Мэт. Мэт Бауман.       — Будешь в городе, Мэт Бауман, заходи ко мне в клуб. На входе покажешь это и скажешь, что Папаша Миднайт тебе всегда рад, — и старик протянул угольно-чёрную карточку. На ощупь как пластиковая, но без единого намёка на какие-либо надписи.       — А как хоть клуб зовётся?       — Карточка подскажешь. Ты, главное, при себе её носи. Не заблудишься тогда.       — А что про коллекцию и наследника? Нашли кого?       Миднайт прокашлялся и поправил шляпу.       — Для себя — нет. Надеялся я на того Эль Брухо, о котором слышал. Но не успел, судя по всему. Перехватили дарование. Ладно. Зато адрессата этому конверту нашёл.       И протянул мне конверт. Обычный почтовый, жёлтый. Как для мелких посылок.       — Ну бывай, Бауман. Ещё увидимся, — Папа Миднайт тяжело встал, поправил шляпу движением, словно откланялся, и неожиданно лёгкой походкой ушёл вглубь парка.       Убедившись, что любопытных глаз поблизости нет, я вскрыл конверт. Оттуда на ладонь выпала тяжёлая связка ключей, смахивающих на большие амбарные. Там же имелась и немалая самодельная бирка с адресом. Это было где-то за городом, но района я точно не знал. "Нужно съездить, разузнать что да как", — решил для себя я, сунул ключи в куртку, прикурил очередную сигарету в зубах и двинул домой.

Лос-Анжелес. 22.11.2017

      Вчерашний день хоть и был крайне насыщенным, но сильно смахивал на чёрте что. И вот сейчас я сижу в участке у Леснера и думаю, что же будет дальше.       Наверное, если бы вчера я не поговорил с Леснером как полагалось, случилось одно из двух: либо меня бы загребли в камеру предварительного, либо инспектора — в дурдом. Причём забирали бы нас обоих из бара с неслабым пьяным амбрэ. Но обо всём по порядку.       Утро моё началось со скорой упаковки вещей. Домой, на ферму, я упорно не спешил, всего лишь хотел наведаться по адресу на ключе. О чём и сообщил Чичерону.       — А ключ где взял?       — Помнишь того негра в шляпе, что на лекции аспиранта сидел?       — Ну?       — Вот он и дал. Сказал, мне их оставили. У него, на хранение. "На, мол, держи, владей имуществом. Твоё", — и отдал в жёлтом почтовом конверте. Вон он, на столе лежит, вскрытый. А негр как отдал, щегольнул шляпой своей и ушёл.       Чич стоял в этот момент посреди комнаты, уперев руки в бока.       — Бауман... Вот скажи мне, почему с тобой постоянно твориться какая-та ерунда? И обязательнее чуднее чудного.       — Не "твориться", а "творится", Чич... Когда ж ты уже нормально английский освоишь?       — Аи-и-и!...       — Ладно, гений, — и я взвалил на плечо непривычно тяжёлый рюкзак. — Ты, главное, комнату целой оставь. А я пошёл. Фрейду привет.       Через десять минут я уже садился в такси и диктовал водителю адрес с ключа. Тот глянул на меня, на бирку, и сообщил, что это далеко отсюда. Намёк я понял, вытащил из внутреннего кармана косухи рулон зелёных купюр и ненавящиво махнул им у лица шофёра. Тот кивнул и закрутил баранку в сторону выезда из студгородка.       Пока мы ехали по извилистой узкой дороге, идущей по просёлку, водитель лишь единожды заговорил. Спросил, что я забыл в той глуши. Я же отвлёкся от созерцания, казалось, бесконечных высоченных, мачтовых сосен по обеим сторонам дороги.       — Наследство. На днях узнал. Родственник оставил. Наверное, домик какой охотничий.       — Мельница там. Старая, водяная мельница. Хорошо, что я заказ взял. Будь кто из наших молодых — ты б до сих пор дома сидел, не отвезли. Дорога там плохая, блудливая. Захочешь — не всегда её найдёшь. Хорошо бы сейчас не потеряться. Обидно будет, место там красивое.       "Приедем — разберёмся", — решил я для себя и вновь уставился на сосны.       Нам повезло, дорога нас "пропустила" — и где-то через полчаса петляний узкими полузанесёнными тропами впереди таки замаячил небольшой каменный домик с немаленьким деревянным колесом сбоку. К постройке вела приличная, уложенная мелкой брусчаткой дорожка, медленно переходящая в невысокий добротный мостик над руслом извилистого ручья. Ранее шумного и быстрого, ныне еле текущего и выставляющего на показ каменистое дно с довольно высокими берегами.       — Всё, молодой человек. Приехали. Что ж, приятно провести время в новом доме. С виду добротный, надеюсь, с начинкой также повезёт. Нароете кресло-качалку с пледом — звоните, — пошутил водитель и уехал. Вот только мне упорно казалось, что внутри этого идиллического с виду домика за тяжёлой дубовой дверью на кованных петлях подобный предмет — последнее, что я найду. Если найду вообще. Я честно ставил на ожившую мумию Тутанхамона внутри вместо охранника. И вход помимо ключа строго по паролю. На каком-нибудь давно вымершем языке типа древнешумерского. Но тут из-за дома вышел молодой парень. Чуть старше меня, я б дал ему слегка за двадцать. Примерно моего роста, стриженные кудрявые тёмные волосы, крупные, но не массивные черты лица. Видна была на лице этом ещё еле уловимая детская... доброта и непосредственность? Нет. Плаксивость? Тоже нет. Я не мог понять. Но что-то детское было. Большие карие глаза, крупный кончик носа, густые брови — это в парне говорило о его простой и доброй натуре. Всему этому противостоял изящный костюм-тройка и лаковые чёрные туфли.       — А, Джон, ты? Дав... ой. Вы — не Джон, простите...       — Д-да ничего.       Парень в костюме стушевался. Присел на верхнюю из трёх ступенек у больших главных дверей. С обеих сторон от них спали большие, плотно закрытые тяжёлыми деревянными ставнями, окна. Расстегнул пиджак, затем жилет. Развязал яркий красный галстук, тот теперь напоминал слишком длинный телепающийся ненужный шнурок на шее. Вид парняги расстраивал, он явно был подавлен.       — Вы, наверное, агент. Получили наводку по старой мельнице. Думали, у неё хозяев нет, можно заняться продажей.       — Не-а, — парень в костюме вздохнул. — Я не агент по недвижимости. Когда-то был таксистом. Потом... Потом я стал кем стал. Я — Чес, — и парень протянул руку для приветствия.       Так просто? Я — Чес? Но какой именно? Я знаю как минимум про двоих, имеющих хоть какое-то понятие об этом месте. И один из них точно ещё во времена хозяина этой мельницы мальчиком не был. А второй не смог бы мне руку пожать физически. Мошенник? Или я что-то не понял?       — Ясно. Крыса в платье...       — Что? Какая крыса?       — Вот, наверное, Джон такой же был в твои годы. Ты, кстати, не представился.       — Я? А... Я — Мэт...       Рукопожатие таки состоялось. Ладонь у Чеса была большая, а рука тёплая и сильная.       — Вот ты сейчас, Мэт, наверное стоишь, на меня смотришь и думаешь, что это за странный такой молодой парень дежурит у этой мельницы и ждёт покойного ныне... кретина. Хоть и знает наверняка, что этот кретин сюда точно не явится. И никто не явится, по идее. Так ведь?       — Не совсем. Я просто слышал кое-что о хозяине этого здания. Он мне ключ оставил. У своего друга, Папаши Миднайта. Этот Миднайт рассказал об одном парне, Чесе Креймере. Погибшем ученике того самого хозяина мельницы. Он был примерно твоего возраста. Вот я и удивился.       — Вот оно как... — парень с ироничной усмешкой резко провёл рукой по кудряшкам, — как не владел телепатией при жизни, так её и по сей день не освоил. Чёртова крыса в платье... Да не стой ты как истукан! Да, Мэт, я и есть тот самый Креймер. Удивлён?       Я не знал что ответить. Пару месяцев назад я б наверняка уже во всю искал свою отвалившуюся напрочь челюсть. Или полицию бы вызывал. Если тут сеть ловит. Или драпал бы отсюда со всех ног, обгоняя уехавшее такси. Но после случая с Китом, работающих практик из рукописей и встречи с этим Папашей я готов был поверить даже в такую встречу. Однако, пока я думал, прошло времени дольше, чем я расчитывал.       — Не удивлён, вижу. Смущён. Рука ведь у меня тёплая, — ответил с ноткой иронии за меня Чес.       — По правде, да. А ещё я в ступоре. Что за крыса в платье?       Чес рукой пригласил меня присесть рядом. Я согласился, полез перед этим в карман за сигаретами, достал зажигалку. Чес враз стал серьёзным.       — Ага... Так вот как оно обошлось? Джон предупреждал, что эта зажигалка у него не только чтоб огонь давать. После того дела с Анджелой Додсон, когда я умер, он её мне оставил. Как будто из-за неё я мог вернуться. Может, так оно и было, может, просто так сошлось... Но он, похоже, в такие реверсы с "якорем" верил. Ты её как получил?       — Там... Мутная, короче, история была... — отмахнулся я. Ну не рассказывать же, что я с друзьями разнёс склеп его учителя? Вот думал ещё тогда, что в последствии буду жалеть о содеянном! Ай-й-й... — Так всё таки, ты так и не объяснил...       — Про тёплые руки и крысу в платье? — усмехнулся Чес. Абсолютно тепло и естественно. — Ну, крыса в платье, две утки на облаке, две жабы на скамье и тому подобный психодел — карты на входе в клуб Миднайта. У него нет органичений по возрасту на вход — только способности. В частности, ясновидение и чтение мыслей. Тебе такую вот карточку с картинкой охранник рубашкой к тебе тычет — а ты должен с первого раза сказать, что за картинку видит охранник с обратной стороны. Джон видел. Я — нет. Даже личное приглашение Папаши Миднайта не спасало.       О как... Так может, мне эту карточку в расход на медиаторы пустить? А вдруг пригодится?       — Что за карточка? — полюбопытствовал Чес и жестом попросил сигарету. Я так же молча поделился и показал чёрный прямоугольник. Странно, а говорил, не выходит у него... Мой собеседник покрутил чудную "кредитку" и хмыкнул.       — Обычная вроде. Либо Папаша у себя всю нечисть повыгонял, либо ныне медиумы и чародеи попереводились. Поэтому не тянут уже крысу в платье, измельчала порода. А может, и просто новичков вербует. Миднайт тот ещё манипулятор... А это пряники для затравки...       — Нечисть? В клубе? — стрельнул я свой бычок вон. Чес сигарету смаковал. Я даже обратил внимание, что сгорает она у него слишком медленно для своей марки. Больше походило на сигару.       — Ага. А ты не в курсе? У Миднайта в городе клуб, где тусуются колдуны, шаманы, экстрасенсы, спиритисты, ведьмы и прочий цвет нации. А ещё демоны и ангелы. Но об этом ша.       Я выкатил глаза. Демоны? Ангелы? Здесь??? И тут Чес почувствовал победный перевес в свой бок:       — Думаешь, как так вышло, что я умер, вернулся, до сих пор тут нахожусь, и руки у меня тёплые? Просто всё.       Он встал, сунул в рот сигарету и с сильным хлопком открыл два немалых опахала белых крыл. Не стану врать, после всех прощупываний и аккуратных фраз я ожидал нечто подобного. Хоть и отклонения ждал в другую сторону. Нечто рогатое там, с тёмными кожистыми крыльями.       — Это младшие демоны. Нечисть скорее, даже людского вида не имеют. Скорее... твари страшные, безмозглые, безвольные, существуют исключительно на инстинктах. Зато число им легион, и к тонкой грани нашего бытия они ближе всего. На таких силы Джона и его умений хватало с лихвой. С такими он учил сражаться и меня. Вполне успешно, скажу. Пока я самовольно не полез на беса покрупнее. Ну и вот...       — Слушай... Хорош у меня в голове лазить, а? Будь человеком!       Чес засмеялся и выстрелил скуренный бычок щелчком в сторону. А я полез к замку, гремя ключами.       — Рано тебе туда, Мэт. Не как ангел, как друг говорю. Я мог, знал и умел поболе твоего — а Джон всё равно меня за эти двери не пускал. Хочешь кончить как я? Или как бедолага Лестер? Тогда валяй. Но вселить душу в пластиковый скелет, и после претендовать на эту мельницу — он поцокал языком, — маловато будет. Расти ещё и расти тебе. Главное, учебники у тебя хорошие, береги их. И никому не отдавай. Есть на них желающие.       Оп-ля... Вот так номер... Так за теми старыми тетрадями охота ведётся? И это "полное собрание сочинений" на меня повесило мишень? Интересно, кому они так нужны...А я-то дурень, ещё и конспектики свои строчил, расшифровку по ним сделал... Так сказать, в ту же стопочку, издание второе, откорректированное, недописанное... Если эти охотники до первоисточника не доберутся — что им мешает взять мои недоработки?       Я опять полез за сигаретой. Автоматически сунул одну ангелу. Чиркнул зажигалкой, дал прикурить, потом пустил облако дыма сам. Чес свернул крылья и теперь подпирал каменную кладку боковой притолоки. Я делал то же самое с другой стороны, но сидя на корточках. Мне в ногу упирался мой же на половину полный немалый рюкзак.       — Ты переживай меньше, — после очередного выпущенного колечка вновь подал голос Чес. — Тебе скоро позвонят. На звонок ответь. И что бы дальше не произошло — не пытайся противиться, увиливать или недоговаривать. Говори всё как есть, не бойся. Главное, рюкзак не открывай. И не показывай никому. Особенно в участке.       — Стоп, каком участке?..       И тут ожил мой мобильник. Звонил Леснер.       — Бауман, ты где?        Я расширяющимися глазами смотрел на Чеса. Тот отстрелил от себя окурок, прошептал "давай, вперёд!", ободряюще похлопал меня по плечу, завернул за угол дома и исчез. Вот же блять!       — Бауман! Ты там живой? Где ты, спрашиваю?! — голос у инспектора был не на шутку встревоженный.       — Эм... А-а-а... Знаете старую водяную мельницу за городом? С небольшим каменным домиком, такую. Вот я там...       — И БУДЬ! Оставайся у этого домика и никуда не уходи. Я сейчас приеду,— было слышно, как со стола посыпались ручки, и сигнал оборвался.       Не знаю, на какой скорости Леснер гнал свою машину, но у мельницы она стояла спустя двадцать минут. А я сидел на заднем сидении и смотрел на трясущиеся руки инспектора.       — М-мистер Леснер... Всё в порядке?       Тот помолчал в ступоре пару секунд, после чего вскинулся и привычно заворчал:       — В комнате сегодня ничего не забыл?       — Нет, вроде. А что?       — Ничего. Со мной поедешь.       — Ну ок...       — Тебе пиво можно?       — Эм?..       — Да пофиг. Поехали,— и дёрнул рычаг передач.       Ехали мы молча всю дорогу до бара, судя по всему облюбованного местными служителями порядка. Бармен, чуть увидев издалека Леснера, уже задёргал официантку подать нам горячий кофе. Но инспектор девушку обломал, заказав мне бокал пенного, а себе — чистый виски.       — Инспектор... А вам разве можно? Вы ж за рулём...       — Нельзя, Бауман. Но иначе у меня крыша поедет. Я сегодня Шо расстрелял.       — Родственника Гила, что ли?       — Да нет. Его самого. И нет, не в морге от избытка нервов. У тебя в комнате. Она теперь — официальное место расследования, так что временно поживёшь на оперативной квартире. У меня.       Новость была похожа на плохо рассказанный анекдот. Если б только не состояние инспектора, хлещущего алкоголь как воду. На третьей порции он притормозил и вместо залпов стал потягивать виски тише.       — Я запутался, Мэт... — "это что, откровения?" — Понимаешь, я всё пытаюсь найти закономерность в смертях Шо и Кастильи. Чувствую нутром, она есть. Я даже готов поверить в то, что в эту закономерность вполне объяснимо вписывается двинутое поведение Шо перед кончиной. Но я не вижу её, этой закономерности. Более того, в неё не вписываются две вещи. Первая — как? Как, блять, Гилберт Шо, безглазый, выпотрошенный нашим патологом, трупешник мог встать, забраться в колледж, оказаться в твоей комнате, напугав при этом половину студгородка? И угомонился этот хрен лишь тогда, когда я ему в голову обойму разрядил, всю, до последней пули. Там от черепа ничего живого не осталось, опознавать тело можно только по татушкам. Но как мне это в отчёте описать? Как мне вообще описать произошедшее в колледже в этом сраном, мать его, отчёте?        Да уж, история из плохого анекдота плавно превращалась в абсурд.       — Л-ладно... А вторая?       — Что "вторая"? — не понял Леснер.       — Вторая вещь. Которая в вашу закономерность не вписывается.       — А-а... Это ты.       Вот так поворот, не ожидал. Даже вполне искренне пивом подавился. Леснер же стал объяснять:       — Я решил отталкиваться от вашей троицы с трофеями. У Кастильи была прямо таки уникальная зажигалка из того захоронения — он полез в петлю. Умер так же странно, как и жил. Но тихо. Гилберт Шо потянул из саркофага блок сигарет. Обычного Marlboro, такой при желании можно было в любом магазине взять. Но вот умирал он зрелищно, с помпой. И вот остался ты. Пользуешься той самой зажигалкой Кастильи, куришь, храня у себя блоки сигарет — и чувствуешь себя вполне нормально. Из происшествий у тебя за всё это время — разрыв с Элис и подселение в комнату студента. И про предка Шо ты знал весьма интересные факты ещё до меня. Я дело Джейкоба Шо еле нашёл, откуда ты о наследственной склонности узнал? Да и в общем смешно выходит — в колледже чертовщина буквально на каждом шагу творится. И всё — вокруг тебя. А ты — как под колпаком каким-то, непрошибаемый. У тебя на руках три — ТРИ! — артефакта из могилы, два из них отправили твоих друзей в гроб — а ты ещё тут. И теперь к тебе в гости заявляется восставший каким-то чудом мертвец — а тебя даже дома нет! Ты за каким-то хером за городом, у старой мельницы околачиваешься. Вот как верить в такие совпадения? И совпадения ли это вообще? Я не знаю. Но они есть, и с этим надо что-то делать. А вот что — я не понимаю, хоть убей.        И эту фразу Леснер подытожил залпом допитым виски. Да уж... В пору было мне сказать "добро пожаловать в мою жизнь последних месяцев" и добивать реальной жестью из моих практик — но это не так. Ему ещё хуже. У него нет "тех самых тетрадей", и профессия заставляет его быть скептиком.       — Инспе...       — Бен я. Хватит мне моим же значком тыкать. Бенжамин Леснер в твоём распоряжении.       — Бен, слушай...те... А можно вопрос?       Утвердительный кивок в ответ.       — А на что был похож погром в комнате?       — Э? Не понял?       — Ну-у... Я тут подумал... Если постараться откинуть сам факт, что ко мне влез труп, то... что он делал в моей комнате? Просто тупо громил всё подряд? Или это смахивало на что-то другое? Если просто предположить...       — Погнали.       — Куда? — на этот раз не понял я.       — Куда-куда... В колледж. Глянешь сам. Заодно скажешь, может пропало что.       Через десять минут жёлтое такси парковалось у моего общежития. А ещё через пять я увидел полный разгром своего обиталища.       — Ноута нет, — воскликнул я. Действительно, среди того раздрая и мебельных щепок, что валялись по комнате, моего ноутбука, пусть и потрощенного, не было.       — Он у нас, — был ответ. Леснер стоял у входа и подпирал настежь распахнутую дверь. — Хотим узнать, не держит ли на тебя кто зуб.       Я усмехнулся. "Вот так и рождаются легенды..."       — Очередь в допросник будет большая. Зовите всю общагу. У каждого найдётся повод меня укусить. Кто-то завидует, что меня не выперли. Кто-то жалеет о том же. Соседям я стопудово мешаю своей травяной вонью. Жирный цербер задолбался брать у меня слабительное. Половина общаги меня вообще за чмо и нелюдя держит. Тупо потому, что я есть и я их бешу. Но все эти придурки бегут к Бауману, чуть у них какая запара происходит. То рожа в прыщах, то перегар перед свиданкой с дочкой препода, то отходняки после вечеринки с химиками, то не стоит — и я должен это всё им лечить. И тут я из чмошника и отброса становлюсь чуть ли не богом. Особенно, когда болячка пофикшена так, что даже становилось лучше, чем было до неё. После этого повод укусить всё равно остаётся. Отношение меняется. Они боятся. Что я могу дать сдачи, сломать то, что починил. А может, и ещё чего в довесок. Так что готовьтесь слушать много язвительных историй без изюминки — могу подогнать хорошее успокоительное под это дело.       К Леснеру подошёл один из лабораторных работников со средних размеров непрозрачным пакетом в руках. Что-то шепнул инспектору.       — Дайте угадаю: мой нз. Да, вещества там — мечта наркомана, но я их держу для другого. Как правило, в небольших количествах они действуют как седативы. А студенты — особенно с проблемами — народ очень дёрганный. Сам не употребляю, можете проверить. Только сигареты, сборка заводская.       Инспектор фыркнул и знаком распорядился оставить пакет там, где его взяли. На изумлённый взгляд криминалиста кратко кинул:       — К делу не относится. А ты, — это уже мне, — спрячь пакет подальше. Целее будешь.       Намёк я понял, благо, не дурак. Леснер, хоть и коп, но всё же мужик. Хотя аукнется мне эта его доброта в дальнейшем... Но до этого дожить надо. А пакет — да что я, того дерьма, что внутри, больше нигде не найду? Тоже мне проблема.       В целом же картина погрома была ясна. И она мне не нравилась.       — Я хочу увидеть Гила, — заявил я инспектору. Тот от удивления брови чуть на затылок не сдвинул.       — Я ж тебе говорил про стрельбу? Там труп изуродованный, головы считай что нет...       — А мне и не голова нужна, — уверенно перебил я Леснера и встряхнул на плече рюкзак. Инспектор смерил меня взглядом.       — Что, что-то уже нарыл? Открыл третий глаз, взглянул сквозь свои материи — и уже ответы знаешь?       — Нет. Просто надо кое-что уточнить. Возможно, сработает моя догадка — тогда будет и ответ. А возможно, что ничего и не получится. Я точно не скажу. Но сейчас мне надо увидеть Гила.       Инспектор пожал плечами и вышел в коридор, роясь в карманах в поисках ключей. Но, подумав, всё же достал мобильный. За моей спиной послышалось уже знакомое бурчание. Так, пора было вспоминать всё, что я читал о восставших мертвяках.

Новый Орлеан. 7. 08.2010

      Вот он, город извечного праздника, атмосферы мистики и сборища тех, кто в это верит. Сюда с Чесом и Зэд мы приехали из-за очередной кровавой отметки на скрай-карте. И в результате обнаружили рассадник внезапно разбушевавшихся призраков разной свежести. Не без полиции обнаружили, кстати: доблестный детектив Джимми Корриган даже проветриться за углом бара после тяжёлого трудового дня не успел — а уже браво разрядил обойму в стрёмного вида "Айшу" с марлевой повязкой по самые милые глазки и с портняжными ножницами наперевес. Ну, естественно, толку с этого было чуть, так что через мгновение он уже трезвел со скоростью света над искромсанным телом неудачно шедшей навстречу "Айше" девчушки. Начальство бедолагу от дела в подворотне отстранило из-за стрельбы. Но Джимми повезло — Зэд мило похлопала глазками, выдала на гора подсмотренные ещё на мельнице воспоминания из детства детектива — и тот уже был у нас на крючке. Хотя думал он наоборот. И таки ещё раз с нами пересёкся, подключился на втором сигнале: мальчишка-подросток хотел добраться в Новый Орлеан из пригорода, сбежав от бабушки. И погиб в аварии на пути к своей цели. Ну, а теперь благополучно крошил добрых автостопщиков в своих же жестянках, подсаживаясь по дороге и обрекая на ту же смерть, что пережил сам. Тут Корриган хоть и попытался строить из себя большого мальчика с пушкой, а к моим советам прислушался. И пошерстил таки некрологи и отчёты по старым делам. Сделал бы он это, не держа меня в участке в наручниках — был бы полным умничкой. Но и так сойдёт. Зато благодаря ему и стараниями Чеса и Зэд я обзавёлся большим и жирным козырем против своего заклятого врага — Папаши Миднайта. Аж настолько жирным, что вломился в его загаженный вудуистский храм (см. размалёванную заброшку какого-то минизавода) аккурат посреди сеанса очередного "спиритизма со щербинкой". Лично. Даже наплевав на угрозы Папы сгноить меня в аду живьём за то, что я помешал ему обзавестись винилом с записями голоса Первого. В общем, хорошо я Папаше поднасрал что тогда, что сейчас. Поскольку меня, одурманенного, после этого полдня катали в багажнике тачки Папаши под громкие биты в стиле Боба Марли. Но! Оно того стоило! Этот черномазый вудуист лично убедился в том, что его последний спиритический сеанс дал косяк — и теперь у нас нарисовался третий оживший дохляк. Так что я, хоть и предельно аккуратно, смог качать старому козлу свои права. А тем временем Чес в подворотне охмурял призрак стрёмной "Айши". Хотя "охмурял" — это громко сказано, такие расшаркивания стоили ему пару душ и наряда перепуганных санитаров неотложки. Да и не "Айша" это вовсе оказалась. А бывшая красотка-модель Мисаки Росс, чьё личико в своё время "подправила" коллега. После чего Мисаки частенько и без особых результатов ложилась врачу под нож. Ну а на том свете она, по идее, числится уже пять лет как, съехав с этого от принятой лошадиной дозы таблеток и спиртного.       Душка Зэд не без помощи малыша Джимми жгли бензин на пригородной дорогое, из раза в раз катая у себя на заднем сидении три года как почившего Филлипа. Ну а я на пару с "королём-шаманом" Папой куртуазно обносил могилы. Начали мы, кстати, со "свеже призванного," Кларка Деверо, чья благоверная теперь слишком сильно отплёвывала кровь в платочек, сообщая всему свету о внезапно развивающейся онкологии. И как раз заметочка: её Кларк перекочевал из милого семейного домика на погост с тем же диагнозом. Совпадение? Как бы не так.       Запомнить на будущее: не напоминать Папаше его проколы. Падла он злопамятная, а гадостей я ему натворил прилично. Так что при общем подсчёте очков перевес вряд ли будет в мою сторону. Надо пользоваться моментами типа этого. Шаман вуду он всё же сильный, и это стоит уважать. Хоть сам культ бога Лекбу я не особо жалую. Конечный результат ритуалов у них крайне непредсказуем, а религия, как и расположение богов, чрезвычайно капризна. Экзорцизм надёжнее, как по мне. Но накосячил черномазый вудуист, и ему всё и исправлять, причём своими методами. Как бы он при этом не матерился и не обзывал мои методы грубыми, неотёсанными и "терзающими и так истончённую материю бытия". Про то, что меня самого он считает полным невеждой, идиотом, "мастером дешёвых трюков" и "магистром всего, в общем и по чуть-чуть". Короче, полным профаном, неизвестно как оставшийся в живых в этом суровом мире среди борьбы Добра и Зла. Ну и хер с ним, я не косячу так масштабно, чтоб за мной подтирали другие.       В общем, конечный результат всё решил, хоть проводили мы его с Папашей вместе. Духи успокоились, их трупы годились теперь разве что для захоронения в урночках для кремации, Папа уроку внял и кривой спиритизм с поборами прекратил — в Новый Орлеан пришёл очередной хеппи-энд. И что? Верно, Чес засобирался к дочке, Зэд убежала в бар отрываться с Джимми Корриганом — а я остался квасить с Миднайтом. Коньяк у него был получше пойла в коповском баре. Да и должен он мне был. А свои нерешённые вопросы у меня имелись. И решать их было лучше без сердобольных и участливых помощников.       PS: Пока мы тырили тела усопших и готовили тушки к упокоению их душ, я заметил одну особенность. При подготовке к обряду Миднайт на тела наносил метки. Вроде бы нормальное явление для вуду — но эти отметины он вырезал. Крест над полумесяцем, уложенным лодочкой, "рожками вверх". Этот рисунок он повторял на стопах, ладонях, в районе солнечного сплетения и сзади, на шее, почти у основания черепа. Думал, что я не замечу, постоянно в мою сторону зыркал. Я же тем временем строил из себя лопуха и с дурной миной дымил свои сигареты. Жутко было дышать жжёной полынью, тимьяном и перепаленной куриной кровью.       Кажется мне, так Папаша клеймил "свои" работы. Тоже мне художник.

Лос-Анжелес. 22.11.2017

      — Слышь, студент. Ты какой-то... угрюмый.       — Ничего я не угрюмый. Просто сосредоточенный.       — Чё, трупов боишься? Это нормально. Даже если блевать потянет — тоже не беда. Я в трупарню полгода с пакетами ходил. Пока привык... Ничё-ё, не сцы, я никому не скажу...       По ходу, Леснера начинало потихоньку развозить. А он когда бухой — болтливый, оказывается. Херово это. Если в участке есть те, кто подрабатывает на личностей типа того негра — светить дневниками нельзя. Этот крендель если тетради у меня увидит и по синьке кому сболтнёт — в следующий раз за мной явится не Гил, а кто-то более живой и проворный. И вот тогда, Мэт Бауман, будут тебе тапочки, пушистые и белые. Ладно, на исторический тебя в коллежд взяли из-за хорошей памяти — вот и пора по-взрослому пустить свой талант в ход.       Но не довелось, дорога к городскому моргу кончилась — и начался экшн. То есть долгие плутания по пустым кафельным коридорам со старыми мигающими лампами в решётчатых плафонах и с не менее старыми тяжёлыми каталками у стен. На некоторых из них что-то лежало, накрытое белыми простынями.       — Сука... С хера ли им такой лабиринт нужен? Ещё и коридоры все, блять, как один, в кафеле и стрёмные. Хоть бы стрелочки где нарисовали, куда идти... — начал бухтеть инспектор. Я даже не знал как реагировать. Вроде вот такое бухтение — его форменная манера общения. Но речи о стрелочках в купе с перегаром на хотя бы признаки трезвости намёка не давали. Вопрос: и на хера надо было тогда так пить?       — Реймонд, сцука, Дженкинс, выходи! Я знаю, что ты сегодня в ночную дежуришь! Давай-давай, Моррис, двигай сардельками сюда, у меня "Белоснежка" есть! — заорал во всё горло Леснер и достал из-за пазухи пузатую армейскую зелёную фляжку. Вдалеке послышались нестройные звуки шагов. Этот Реймонд Дженкинс, почему-то именуемый Моррисом, хромал и использовал трость. Через минуту он показался сам, сухой, высокий, с бледной, почти алебастровой кожей. Казалось, этот патологоанатом никогда из своего лабиринта не выходил, подобно Минотавру. Хотя внешне он больше смахивал на коршуна. Тонкий, но при этом внушительный нос с горбинкой напоминал клюв, а горящие светло-голубые глаза за большими линзами безоправных очков никак взгляд доктора добротой не наполняли. Дополните портрет острым подбородком, высокими скулами, о которые, казалось, можно было порезаться, и заглаженные назад крупные волны аккуратно стриженных огненно-рыжих волос — и вы получите того самого "властелина мёртвых", над которым решил потешаться коп.       — Бенжамин... Если в следующий раз тебя подстрелят — не обращайся ко мне с просьбой тебя подлатать. Но умирать не советую. Я лично уговорю главу судебно-экспертной комиссии отдать твой труп мне на осмотр. И поверь, делать вскрытие буду специально не спеша и особо тщательно.       Да, я таки не ошибся. В довесок к белой коже и рыжим кудрям шотландские корни во "властелине мёртвых" выдавал акцент. А судя по выправке, ранее этот горец был военным врачом. И изучать безмолвных пациентов его заставило боевое ранение, возможно даже серьёзное. Тростью он пользовался привычно. Это было видно по тому, как он пошёл следом за Леснером, возвращаясь по сути туда, откуда пришёл на крик.       Когда мы втроём оказались в "тронном зале" (то бишь личном кабинете Дженкинса, с картотекой, кучей снимков на подсвеченной стене, таким же макетом Йорика, что я угробил в коллежде и с большим письменным столом в бумагах и папках), Леснер молча ткнул доктору фляжку. Горец отвинтил крышку — и в воздухе резко запахло виски White Horse. "Так вот почему "Белоснежка"! А есть ли дикая вероятность того, что они служили вместе? Или... у меня уже паранойя..."       — Так, Бен, откупную я принял. Допустим. То, что от тебя несёт как от винного погребка после бомбёжки, я логически спишу на твои упражнения в стрельбе. Кстати, меня совсем не обрадовало то, что Шо оказался на моём столе. Опять. Но это лично меня не столько волнует, сколько раздражает. А вот волнует меня другое: что в окружном морге Лос-Анжелеса во время крайне сложного расследования делает пацан в твоей компании? Ты что, за собой подозреваемых стал таскать?       — Не-а, Рей. Это не подозреваемый. Это Бауман.       Дженкинс с укоризной глянул сначала на меня, потом на инспектора. Не самый приятный взгляд, как я для себя отметил. Особенно поверх очков. Лучше б он их на кончик носа не спускал.       — Как будто мне это что-то объясняет, — фыркнул патологоанатом.       — Блин... Моррис, ты по ходу как всегда меня не слушаешь... Ну, это тот самый Бауман, в чью комнату вломился этот самый Шо, который уже второй раз как мёртвый и которого я расстрелял.       Да уж, Леснер подшофе — просто гений в вопросах разъяснений, согласен. Дженкинс с его очками, что по прежнему украшали хищный кончик его клювоподобного носа, был того же мнения.       — Бен, ты... пил много? Только давай честно. Я никому не скажу.       Молчание было патологоанатому ответом. Слишком говорящим, судя по всему.       — И этого малого ты притащил в морг потому, что?..       — ... у меня идеи кончились, — на инспектора было жалко смотреть. Он напоминал побитого пса. — А этот Бауман может что-то знать. Покажи ему Шо, может, мы что упустили. Ему на такие вещи фартит.       — Ты это считаешь фартом? — оказывается, этот вопрос рыжий горец адресовал мне. Я в ответ только плечами пожал. Рыжий "доктор Смерть" стукнул об пол тростью, встал с кресла и через пару минут уже шустро ковылял по одному из кафельных коридоров. Леснер, сунув руки в карманы своей, кажется, не сменной кожанки, нахохлившись, топал следом. Я замыкал шествие.       — Эм... Мистер Дженкинс?..       Молчание и стук трости мне в ответ.       — ... А почему инспектор Леснер зовёт вас "Моррис"?       Леснер фыркнул. Из-за плеча в белом халате в мою сторону полетел бейдж. На нём помимо должности главного патологоанатома в морге при полицейском округе славного города Эл-Эй более крупным шрифтом было указано имя:

Реймонд М. Дженкинс

      — Мой полевой госпиталь в Секторе Газа попал под обстрел. Группа Бена должна была прикрывать нас во время эвакуации. Шла она криво, было много раненых и не хватало людей — и морпехи стали таскать пострадавших в обход приказа командования. Бен тогда нашёл меня, ошалевшего, с ногой, телепающейся на честном слове. Он тогда всю свою флягу вискаря угробил, чтоб я заткнулся и стал похож на труп. Ногу мне пришили, правда, как новая она не стала. Я пережил контузию, шок, сильное алкогольное отравление и опохмельные отходняки. Последнее было ужаснее всего. Отделение Бена наказали за своевол, каждый из них получил занесение в личное дело, некоторых лишили наград. Бена в том числе. А этот олух пронёс в травму, где я лежал, в обход врачей флягу виски. Как результат — скандал на всю больницу и мои повторные отходняки. Вот тогда-то, во время этой пьянки, он и увидел мою медкарту с полным именем. Я думал, Бен после попойки забудет, протрезвев. А он, зараза, его себе на листочек записал. И теперь при случае меня этим долбёт. Прошу.       Не похоже было, что повторное вскрытие Гила Дженкинс собирался делать в "общей палате", куда поступают все пациенты с диагнозом "смерть с нюансами". Это было больше похоже на личную "камеру пыток". Один стальной стол, один экран, дающий этой "операционной" источник света больше основного, дежурного. Кругом старый, местами потрескавшийся кафель и толстая, обшитая изнутри железом, дверь. Почти как в бункере. Комнатушка при этом небольшая, потолок низкий; я даже мог спокойно взяться за плафон лампы у меня над головой. Если б он там был. И освещается всё это великолепие по большей своей части мощным круглым прожектором над столом, нежели той самой открытой лампой без плафона.       — Милая берлога, Рей. А где же покер, бухло и девочки? — буркнул Леснер, оглядывая зал.       — Тебе бы всё шутеечки шутить. Ты что, всерьёз думал, что я этого красавца в общей оставлю? После того, что это тело у нас УЖЕ было и что с ним сотворил ты? После того, что ОН сделал?       — А что он сделал? — влез я.       — Что? Он исчез. А охрана обнаружила двоих дежурных врачей со следами от инъекций. И симптомами отравления трупным ядом. Узнаю, как такое произошло — я этому..       — Воу-воу, боец, остынь. Давай кулаки в ход будут пускать те, у кого работают нормально обе ноги и кому подставка без надобности. Идёт?       Горец что было силы стиснул рукоять своей трости от внутренней ярости, но другу уступил. Верно говорят, кесарю — кесарево. Тьфу ты!...       — Ладно. Итак, джентльмены, по коням. Мистер...как там тебя, юноша?       — Мэт. Бауман. Мэт Бауман я.       — Хорошо. Мистер Бауман, прошу к барьеру.       Передо мной оказался стол с трупом моего друга. То место, где должна была находиться голова, было тактично прикрыто тряпицей. Я тихонько ущипнул себя за руку. Болит. А жаль, ситуация реально смахивала на кошмар. Вот только пробуждения ждать нечего и спасение оно не принесёт. Окончательно подтвердил моё утверждение "доктор Смерть", включив прожектор над трупом. Я еле успел зажмуриться, но всё равно ухватил пару звёзд в глаза. Поморгал, потёр немного, пока зрение опять вернулось и, памятуя записки, решил осмотреть ноги.       — Эм...Инспе... то есть Леснер?       — М?       — Есть салфетка? И что-то красящее... Типа реактива, чтоб кровь определять.       — Ты лучше так, пальцем ткни. А я сфотографирую...       — Ок. Я покажу ЧТО фотографировать. Заодно и к делу приобщите.       — Давайте лучше я, — прекратил наши метания Дженкинс. — В случае чего улики никто из вас не испортит. И вопросов будет меньше.       — Ладно. Тогда на пятках надо искать порезы в виде во-от такого рисунка.       И я шустренько у себя в телефонной рисовалке изобразил описанный в дневниках символ. В течение следующего получаса Леснер стал похож на грозовую тучу. Все шесть отметин нашлись именно там, где я и указал. И тут же оказались учтёнными в отчёте Дженкинса при "повторном и более тщательным осмотре, в дополнение к предыдущему", а также сфотографированы крупно с разных ракурсов.       — О-окей, Бауман, теперь я готов поверить Бену. Тебе реально фартит на всякую чудную невидаль. Одно объясни: откуда ты знал где и что искать? — скептически кривил брови шотландец, сидя уже у себя в кабинете за столом и дописывая что-то в папке Гила. Леснер сидел тут же и курил. Впервые вижу подобное, но, похоже, для "доктора Смерти" эта картина не в новинку. Судя по всему, придётся и мне привыкать.       — Может, это дарование заодно нам поведает, как же так воскрес наш ни разу не библейский Лазарь по имени Гилберт, а?       И этот туда же... И этот начинает мне песни про Лазаря петь... Хотя Миднайт тогда говорил про Кита, но... Блин, вот как мне всё объяснить при этом бухом инспекторе, не упоминая о дневниках? На обычную интуицию не сошлёшься, не та у меня рожа. Ну, может, для Леснера в самый раз и будет, но этот шотландский сквайр точно такой аргумент не примет. Надо что-то делать...       — А-а-а который час? Может перекусим? Я с утра ничего особо...       — Хорошая идея. Тем более час поздний уже, пора бы. Бен, мотнёшься быстренько, закажешь у Джоу три его фирменных лапши, с курицей? И малому каких вкусняшек захвати. Организм подрастающий, ему сейчас сладкое будет в самый раз, — резко засуетился горец. С чего бы?       — Да понял я. Что ещё тебе привезти, мамочка?       — Кофе. Крепкий. Себе. Я твоим перегаром дышать задолбался.       — С каких это пор ты таким неженкой заделался? — подозрительно скосил брови инспектор.       — Топай давай! — рявкнул Дженкинс и ткнул рукой на дверь.       Когда тяжёлые шаги по кафельному полу стали еле слышны, горец резко стал серьёзным.       — А теперь, мистер Бауман, не сочтите за труд рассказать мне, что за херня творится в ведении моего друга? При нём пьяном ты говорить не хочешь, это я понял. Так может, со мной поделишься? Откуда ты про эти метки знал? Догадался?       — Нет. Вычитал. В записях одного весьма интересного мистера. Который был лично знаком с тем человеком, что заказал кражу тела Шо. У меня даже есть догадка о том, как это сделали. И я точно знаю, кто всё это затеял. Я только не знаю зачем.       — Ну, поделись.       — Главная злодейская личность в этой всей истории — некий Линтон Миднайт по прозвищу Папаша.       Рыжий сквайр удивлённо вскинул брови.       — Погоди-ка, ты хочешь сказать, что крупный коллекционер и филантроп Миднайт промышляет своим бизнесом настолько незаконно? Пойми, он часто для города делает широкие жесты вроде уникальных эксклюзивных выставок древних и крайне необычных экспонатов той или иной культуры, то устраивает благотворительные вечера или перфомансы. Он неслабо вложился в финансирование окружных моргов города, в конце концов, — просверлил он меня ледяным взглядом.       — И на что ушло это финансирование?       — Большей частью на систему охраны... А что?       — И как часто у вас по моргам пропадают трупы? Не по документам, по факту. Вы ж между собой такими сплетнями наверняка обмениваетесь. А если не вы, врачи, то ваши практиканты точно. У вас в морге шок и трепет от того, что ваш пропавший труп вернулся. Другим повезло больше.       Та-а-ак, кажется до рыжего начало доходить. Глядя на "доктора Смерть", я полагал, что больше побелеть человек не сможет. О, святая наивность!       — Бл... Кхм! Ладно, продолжай.       — Так вот, по моим данным Папаша Миднайт — не просто собиратель редкостей и уникальностей. В его распоряжении по любому должны быть артефакты, часть из которых обладает магией. Реальной. Иначе как бы он заставил двигаться тело Гила? Да, мистер Дженкинс, я в это верю. Леснер не спятил. Судя по записям в этих дневниках, Миднайт был достаточно сильным шаманом-вудуистом и практиковал ритуалы призыва некоего бога Лекбу. Я не знаю что это означает, но записи рассказывают о практиках Папаши крайне интересные вещи. И финты вроде прогулок зомбо-Шо по моей общаге вполне в этом стиле. Что Гил в таком состоянии делал в моей комнате? Искал те самые дневники по приказу Папаши. Почему он? Гил — мой друг, учился в том же колледже и часто гостил у меня после пьянок или драк. Он знает мою комнату и ориентируется в ней лучше незнакомой ищейки. Далее, почему я уверен, что его украли из морга, а уже потом оживили? Ваших людей нашли с уколами и отравлением. А не порванными в клочья и растасканными по всему зданию. Гил — потомственный садист, не в его пристрастиях яды и тишь. Он даже окончил свою жизнь как зверь.       — Бен рассказывал. То ещё зрелище, видимо. Я последствия оценил.       — Добавьте мою убитую комнату и полобщаги перепуганных истеричек. Да и угомонил Гила Леснер не колыбельной. Всё это — натура Шо, садизм вылазит даже после смерти, как видите. Тишина и укольчики — явно не из этой оперы.       — Ладно, хорошо. Убедил. Тогда кто его украл?       — Точно не знаю. Уверен, в этом кроме Папаши участвовал посторонний, кто-то связанный и с этим моргом, и с моим колледжем... Кажется, доктор из моей альма матер здесь дежурит на полставки... И кажется, по ночам...       Глаза Дженкинса налились кровью.       — Вот сука. Труба ему, если я журналы проверю...       — Есть вероятность, что это будет без толку...       — Я всю систему охраны на уши поставлю. И если вычислю этого козла — зарою тут же, среди трупов. Сделаю так, будто его и не было, уж я-то смогу.       Судя по настрою горца, с подобными заявлениями он не шутил. Особенно про познания и возможности. Не хотел бы я оказаться на месте нашего докторишки из колледжа. Хоть его-то как раз я не жалел. Последнее время я делал за него всю работу. И похоже было, что качественнее самого эскулапа. О жадности нашего хапуги в белом халате легенды ходили ещё до моего поступления — так что... Как там говорил тот главврач из сгоревшей английской психушки? "Кесарю — кесарево"? Вот и получи, дохапался, оглоед.       С другой стороны что-то мне подсказывало, что похожее "жалование" за свои труды великие этот хапуга мог получить и от своего патрона Миднайта. Кажется, ещё Цезарь так с предателями поступал, и не важно чьи они были, чужие или свои. Моралист был, однако, этот Юлий. Который Цезарь... кесарь... кайсар... кайзер... Блин, я такими шарадами и до Третьего рейха дойти могу. Хотя... Один хрен, мне от этого легче не станет. Рот я уже открыл, дальше — дело за горцем.       — Кому жрачки? Я похавать припёр, налетайте. Чур, пиццу не трогать, моё, — пробасил в дверях Леснер, открыв себе вход в комнату ногой. Выглядел он потрёпанным, уставшим, но довольным. И трезвым. Куда-то делся перегарный шлейф, теперь от инспектора веяло табаком и ударной дозой крепкого кофе.       — Бен, нам надо поговорить. Ты вовремя. Грузи всё на стол и закрывай дверь.

* * *

      И вот теперь я встречаю новый, сегодняшний, день в участке, пока Леснер в допросной рычит на полусонного перепуганного хапугу-докторишку. А я думаю, во что мне всё это выльется и что будет дальше. Дженкинс вкратце пересказал начало моего допроса и выводы, из него исходящие. Я подкрепил озвученное теми самыми статьями из старых тетрадей, явив их наконец раздёрганному Леснеру. Матерился он после этого долго и крайне забористо. Но я не удержался и, пока был момент, тут же забил ему "очередной гвоздь в гроб" — дал прочесть о Джейкобе Шо. Леснер готов был меня убить прямо на месте, у стола патологоанатома. Но я выкрутился. Если эти тетради окажутся в участке как вещдоки — будет то же, что и с телом Гила здесь. У Миднайта прикормленные люди есть везде — с этим была согласна вся наша троица. В результате выработали план: Леснер помогает Дженкинсу разобраться с "мирскими" преступлениями и тёмными делами Папы. А я выясняю, зачем ему старые тетради с кладбища.

Лос-Анжелес. 23.11.2017

      — Сонное царство, подъём! Харе дрыхнуть, на плантациях работать некому! — спросонья послышался гулкий рык у меня над головой, и на стол упало что-то по запаху похожее на вчерашний гамбургер.       — И вам доброе утро, мистер Леснер, — ни разу не бодро протянул я, зевая. — Как успехи?       — Сочувствую вашему ректору. Теперь он озабочен поиском нового медика. Педсовет рассматривает твою кандидатуру на эту вакансию. А что, и так всех лечишь, говорят, хоть и без лицензии, зато никого не убил.       Я молчаливо показал инспектору "лайк". Да, хоть Бенни Хилл из него хреновый, шутку я всё же оценил. С другой стороны, раз мелочь вроде этого докторишки сцапали — дело за Папашей. Рыба крайне крупная, Леснер может за ней гоняться долго. Но меня волновало не это. Зачем Миднайту дневники, мои и Константина?       — Мистер Леснер?       — У? — ответил тот, жуя пончики. Странно, как при ближайшем и детальном наблюдении грозный и суровый кремень вроде этого вот парня превращается в типичное клише из тематических анекдотов?       — А можно у вас кое-что попросить?       — Смотря что. Поучаствовать в допросе не дам, не проси.       — А вы у себя в базе можете найти одного мертвеца?       Кремень с пончиком в зубах насторожился.       — Это кого же? И зачем тебе?       — Ну.... Этот человек был знаком с Папашей. Несколько раз они пересекались по общим делам...       — Оккультным, полагаю, — вклинился Леснер. Надкушенный пончик был тут же заброшен в коробку.       — Ага. Я хочу кое-что понять. Чьими же, наконец, дневниками я владею и на кой чёрт они дались старому хрычу?       — Проще говоря, хочешь глянуть на его моську. Это можно, — довольно прорычал инспектор и застучал пальцами по клавиатуре. А через минуту я взирал на самого таинственного мага современности и грозу всея нечисти в англоязычной поднебесной части мира сего.       — Ох ты ж блять... Да он же псих просто, — подняв брови, удивлённо таращился в экран Леснер. — Неблагополучная семья, детдом, приёмная родня сдала малого в психушку... Побег при пожаре... Весёлая малолетка... Далее мелкие приводы, сложный ребёнок... Опять психушка... А вот потом каша какая-то. Был замечен, лично не участвовал... Помогал следствию... Содействовал.... Вёл себя навязчиво... Опять был замешан... А, нет, замечен... Видели с... Причём дел с его именем хватает и в базе Штатов, и у Скотланд-Ярда. Блин, странный лапоть какой-то! Прям как ты. Где ни жопа какая, да позапутанней, повонючей, чтоб смерти странные, кровища, разгромы — там и он. Только вот его заморочки повонючей твоих будут. Сам глянь. Я б такое расследовать даже под расстрелом не взялся.       Ну, допустим, половину тех досье я и так знаю. Даже более подробно. Но говорить об этом нельзя вообще, иначе будет мне горе. Иначе б дел стало ещё больше. А что делает инициатива с инициатором? Вот то-то и оно. Но точка зрения инспектора на проблему меня заинтересовала.        Предположим, всё действительно было так, как описывалось в тетрадях и отчётах. Но у меня в голове не укладывалось, что общего может быть у такого показушника, как старый черномазый хрыч, и этого... Константина с фото в деле. В болтающемся не затянутом галстуке, рубашке состояния "офисный клерк утром с бодуна" и рыжем, видавшем виды плаще времён шестидесятых. При этом на фото его светлый торчащий ёжик соломенных волос с одной стороны явно кто-то проредил чем-то горящим. С виду было похоже на зажигалку или спички. Такая же светлая недельная щетина на квадратном костлявом подбородке просто таки молила о станке, даже самом поганом. В голубых глазах, почти таких же горящих как у Дженкинса, плясали шухарные черти. Под левым из них красовалась припухлость, грозящая стать лиловым фонарём в пол-лица. И сигарета, дымящая в тесном помещении, будто приросла к губам человека на фото. В целом вид мага больше походил на эдакого парня, выросшего исключительно на улицах шахтёрского городка и умеющего читать только благодаря воле случая и вышвырнутой прессе. И этот вот постаревший хорохорящийся панк вгонял в ужас древних демонов и играл с их королём как с ребёнком? Если б не отчёты, тетради да мои знакомства — никогда б не поверил. Да уж, внешность разочаровывает.       — А второй кто?       — Погоди... те. Дайте дочитать... "Предположительно умер 13 апреля 2013 года в Лондоне в следствие перестрелки вооружённых гражданских. Специалисты по поведенческому анализу из ФБР настаивают на версии казни. Дело закрыто..." Как так? Дело почти не рассматривали. Даже ФБР привлекалось — и так просто? Взяли и в два дня замяли?       — Дурень, читай дальше. Судя по отчёту, в Скотланд-Ярд на следующий день заявился убийца. Сдался лично, сообщил, что после расправы его "семья" забрала тело, чтоб зарыть там, где гниют все их предатели. Мол, "Джонни-Кон-Джоб насолил им так, что в той земле обетованной его и хоронить-то будет без особой надобности. Так, чисто условно, чтоб вдове было где поплакать в случае чего". Как выяснилось в последствии, земля обетованная имела конкретный адрес — роскошное кладбище Хайгейт. Могила, кстати, таки была. Но пустая. Вдовы же у Джонни-Кон-Джоба Константина не оказалось. Вот и закрыли всё это гнильё. Говорю ж, слишком дело вонючее, колупаться не стали. Так что, будешь второго смотреть или как?       — Ага... Давайте Линтона Миднайта. Вдруг чего найдём...       Короткий стук по клавиатуре, шумный глоток остывшего кофе из давно немытой чашки — и очередное "да вашу ж мать...", не сулящее ничего хорошего.       — Малой, ты издеваешься или как? Так, я к шефу, выбивать ордер на... не знаю даже что. А ты садись давай всю эту дрянь читать. Потом перескажешь, если будет что-то интересное.       Дрянь, предоставленная мне компом инспектора, гласила, что по всем соединённым Штатам числятся как минимум четыре человека с искомым именем и попавших в базу полиции по тем или иным причинам. Причём очень интересно выходило, словно эти Линтоны был как будто родственниками. Сведения о первом из них скорее относились к архивам, нежели к полноценным делам. Скан страницы из Нью-Йоркского архива мэрии о происшествии на плантации одного из местных поселенцев. Серьёзная перестрелка как способ подавить восстание рабов в 1795 году привела к большим "убыткам" хозяина из-за утраты "дорогостоящего имущества" (о как, рабы, оказывается, всё же ценились. Хотя тут, скорее, речь шла о реальной их стоимости на рынке. Тот же хлóпок, возможно, стоил дороже). А так же расправой над некой Луной Миднайт, чей чернокожий брат Линтон в отличии от остальных купленных рабов с Ямайки, служил в доме и в перестрелке был на стороне защитников. Хозяином плантации сдавалась опись уцелевшего и утраченного имущества по списку, с указанием "качества" товара. В частности, раб Л. Миднайт имел в скобках приписку: 1774. Видимо, год рождения. Тут же вспомнилось странное ностальжи Папаши в парке колледжа. Ох, чует мой говномер, не зря я тогда про мамонта подумал. Но делать какие-либо выводы было рано. Тем более, что спустя пятнадцать лет тот же архив рассказывал о странных вещах: якобы этот самый Линтон как доверенное лицо своего хозяина скупал для "патрона" юных чернокожих девушек. Слишком похоже на то, что я читал у Константина о его одной стычке с Папашей. За какие-то их счёты вудуист спихнул душу мага в Ад. Да, самый что ни на есть, с чертями, демонами и серным амбрэ до рези в глазах. Так вот там маг встретил душу некоей девушки из Тренчтауна, Седеллы. Её брат по приказу "того чёрного дьявола" обезглавил её, продал трофей вудуисту. А тот в свою очередь преподнёс её душу в сонм бога Лекбу как душу своей "дорогой и любимой сестры", тем самым сделав её своим шпионом в Аду. Никого не напоминает? Мне — так в полный рост. Но на этом упоминания о Миднайте I заканчиваются. Никаких более сведений о его смерти нет. Хотя неудивительно: рабам такое не полагалось.       Миднайт II всплыл в Новом Орлеане в 1873 году во время громкого ограбления в доме городского мецената Алана Калвертона. Глава дома был серьёзно ранен, прислуга, поспешившая на шум, избита до полусмерти. Драгоценности и ценные вещи похищены, в том числе и гордость Калвертона — уникальная винтовка Туз Винчестеров, не знающая промаха. Стоп... А не та ли это винтовка, которую в 1983 году хотел выкрасть Константин со своим другом Финном? Мистер Си в то время промышлял заказами не всегда честными. Такой как раз пришёлся от некоего коллекционера Джерри О`Флинна. Заказ был срочный, винтовка вдруг стала Папе слишком дорога, его "карманный бандит" Зерк поднял цену, денег у друзей не хватало, а кража удалась на славу. Брендан Финн в результате получил на память шрам, а Миднайт впервые узнал о дерзком маге Джоне Константине. Ещё одна галочка. Но! Кража в 1873 году, а продажа — в 1983-м... Более века прошло, больше уж смахивает на Миднайта III. А о втором — опять таки молчок. Почти. В начале ХХ века Нью-Йорк Таймс сообщала о волне нераскрытых похищений, которые омрачали неслыханную новость: открытие нового, долгожданного, неожиданного и прямо таки революционного (для того времени) Клуба в знаменитой Миднайт Тауэр, где и проживает сам филантроп и коллекционер редкостей. Насколько я наслышан от нынешнего хозяина лично и Креймера, Клуб этот процветает по сей день, плодит дочерние подвальчики, и некоторые из его завсегдатаев и поныне не прочь отведать человечинки. Но, не пойман — не вор. А вот зачем Миднайту III продавать семейную реликвию? Если только это не попытка прощупать потенциальных хищников на территории магии. Вполне возможно. В Клуб такие явятся лишь по особому случаю или приглашению. Такое мероприятие надо ещё создать... Мелочь как я... Её ещё вырастить надо, натаскать... Чес Креймер тому подтверждение... С другой стороны, зачем лезть в такие дебри именно Миднайту III? А вот если самому его предку из XVIII века — в этом больше смысла... Итак, вывод: когда Константин был ещё опрометчив и молод, ямаец (если это лично он) потенциально мог ворочать неслабыми делами сам или передавать их по родству. И вполне мог достигнуть... как там это... а, звания короля-хунгана, сильнейшего шамана вуду. А это уже не шутки, тут можно и проклятие какое подхватить. Типа бессмертия или ещё чего.       Итак, винтовка всплыла в 1983 году... Джон родился в 1953-м... Выходит, на момент кражи ему было тридцать лет. УЖЕ тридцать! И он только столкнулся с королём-шаманом и остался жив... Так вот почему дела с призраками или неупокоенными его не особо интересовали! И в своих тетрадях он описывал их довольно рутинно и без особых деталей. А я-то, воплощая написанное на практике от случая к случаю, парился как жирдяй в бане! Прав был Креймер, мал я ещё теми ключами в замке вертеть.       Ага, а вот и тот самый случай, что описывал Константин о встрече с Седеллой. 1994 год. Смерть Линтона Миднайта, III-го, надо полагать. Самоубийственный полёт с крыши собственного небоскрёба. 86-й этаж — это вам не ступенька, крови было много. Фото в деле выглядят крайне жутко. К отчёту полиции прилагается скан записки суицидника. Будто этот Миднайт ушёл в окно из-за проблем в семье. Ну предположим, Джон Константин в своих записях указывает, какие именно проблемы. И если уж на чистоту, то он-то и виноват в этом суициде. Ведь там, в Аду, он освободил Седеллу. А та отомстила своему обидчику. Но (опять таки) к делу это не подошьёшь. А выводы у нас есть — Линтон Миднайт III дал дуба в 1994 году. А раз так, тогда вопрос — что за Линтон Миднайт встретился Константину в 2004 году, почему он помнил все "каверзы", учинённые магом ранее? Не он ли потом готов был сгноить Константина в Аду за угробленную пластинку с "Дьявольским" блюзом? И потом, его внесённые пять копеек в дело Константина с их общим знакомым Гэри Лестером против демона Мнемота. Да, Лестер тогда плохо кончил, но, по крайней мере, поступил достойно. А что касательно смерти самого Константина? Как имущество мага оказалось у вудуиста? И почему мне кажется до сих пор, что склеп, нами вскрытый, так внутри выглядеть не должен? Что что-то там всё-таки не так. Но что? И не этот ли это Миднайт приходил на лекцию Новака и отдал мне те самые чёртовы ключи от мельницы? Выходит, это уже Миднайт IV. Но! Где все свидетельства о рождениях и смертях? И почему ранее он действовал так тихо, а сейчас так громогластно "сел в лужу"? Ничего не пойму...       Мне надо увидеть все документы разом. Там, с экрана, я их не рассмотрю...       Пока я просил полицейского распечатать мне все открытые у Леснера дела, зазвонил телефон. Я механически поднял трубку, ожидая задним числом подзатыльника за длинные руки.       — Стол инспектора Леснера?       — А, юный Бауман? Вы?       — А-а... Да, мистер Дженкинс, здрасьте.       — Вообще-то мне нужен был Бен. Но раз так... Не мог бы ты приехать ко мне на работу? Я остался без помощника, банально кабинет и документы оставить не на кого. Остальных я отправил в приёмную, сам работаю внизу. А твой друг Шо сам себе вскрытие не сделает. Да и время чая скоро. Не пить же его в одиночестве?..       А это очень хорошая идея.       — Хорошо, мистер Дженкинс. Я скоро буду. Только за крекерами заскочу в магазин, ладно?       — Я тогда позвоню Бену, чтоб не переживал.       Приехав к патологоанатому с рюкзаком, полным печенья, зефира, круассанов и пирожных, я с удовольствием выпил колбу вкусного травяного чая (нормальных чашек для гостей у "доктора Смерти" не нашлось) и попросил полазать по его картотеке.       — Всё ещё роешь на Папашу?       — Ага. Есть кое-какие мысли. Но надо проверить.       Горец молча подошёл к картотеке, вынул из кармана небольшой ключик, щёлкнул им в замке на полке с обозначением M-N, и дальше спустился вниз, к полке с маркировкой S-T. Взял какую-то папку, закрыл нижний ящик и повернулся:       — Если что, чайник на плите, включается от сети. И крошками на бумаги не сори. Я ушёл.       Трость сбитым ритмом застучала по кафелю, я чуть подождал и кинулся к "случайно незапертому" ящику. И оказался прав: папки с делом о самоубийстве в 1994 году не было. Хоть в том же ящике лежали папки с делами более ранними. Может, тогда весь тот фарш попросту доставили в другой морг? Дело-то было в Нью-Йорке... Хотя могли же они попросить подмоги у другого штата?Ладно, пока попробую разобраться с распечатками с участка. Начну с хронологии — а там посмотрим. Заодно и дневники подключу. Вдруг что-то нарисуется.       Я настолько увлёкся изысканиями, что не заметил, как дверь в кабинет Дженкинса отворилась, и два человека загородили проход.       — Знаешь, Бен, а он упорный. Глянь, как пашет. Тебе же лучше, если чего найдёт. А этот может. Возьмёшь его в стажёры? Ну, может, на крайний случай, в скауты. Будет тебе кофе с пончиками приносить...       — Моррис, иди ты... В скауты. Смотри, как бы тебе всё это убирать не довелось, — послышался знакомый низкий рык за спиной. — Бауман, вытаскивай задницу из бумаг и пожри нормально! Я хавчик...       — Мне нужны фото Пап Миднайтов! Все, что есть. Сейчас же! — выпалил я скороговоркой.       — ... принёс. Видишь, Дженкинс, а ты тут грезил скаутами и помощниками. Ему самому гарсон нужен. Ещё и стрессоустойчивый. Видал? БАУМАН! ОТОРВИСЬ И ПОЖРИ!       После небольшого перерыва на китайскую стряпню вперемешку с травяным букетом чая (как сказал с гордостью Дженкинс, ирландского) и вкусняшками из ближайшего магазина Леснер почти умиротворённо курил. "Доктор Смерть" же убирал со стола бумаги.       — Итак, мистер Бауман, ваша последняя фраза обескураживает, — поднял на меня слегка близорукий взгляд без очков горец. — Почему Миднайтов больше одного? Вы в этом уверены?       — Или же нашему местному добряку с резной тросточкой 243 года от роду. Согласитесь, люди столько не живут.       Патологоанатом и Леснер переглянулись. Очки вернулись на место, инспектор потушил только что закуренную сигарету.       — Умеешь ты приводить доводы... Давай, малой, жги. Я весь внимание.       — Это лишь теория, предупреждаю. И в ней есть пробелы. Главный из которых — мы толком не знаем как выглядит Папа Миднайт.       Тут хохотнул Леснер.       — Бауман, это смешно. Хочешь, я фото покажу? Лично с ним фоткался на последнем благотворительном вечере в честь правоохранительных органов, — и человек со значком ткнул в меня своим смартфоном с фото. Обычный снимок для семейного архива в стиле "я с обезьянкой". В качестве диковинки в кадре был знакомый мне негр в белом костюме. Я отобрал гаджет и положил на стол в "кучу улик".       — Четвёртый есть. Остались ещё три. Есть ли в наших архивах, музее или библиотеке сведения о нью-йоркском самоубийстве в 1994 году? Дело громкое было, мужик с высотки сиганул. Фото с места много, а вот лица суицидника нигде нет. Ещё. У нас тут работает аналог или сеть старого нью-йоркского Клуба Папы. Такой в Нью-Йорке открылся в начале прошлого века. Может, есть какие-то архивные фото из газет? Например, та же Нью-Йорк Таймс вряд ли бы такую тусовку пропустила... Ну и напоследок, хоть какие-то фото или сведения о плантации, где была перестрелка в 1795 году. Да, знаю, не факт, что что-то будет, но попытаться стоит. Сравним лица на фотографиях — и узнаем результат.       — Про суицидника. Тебе посмертное фото сгодится? — подал голос Дженкинс. — Дело тогда забрал центральный морг Нью-Йорка, а меня вызвали на помощь, разбираться с этим фаршем. Я лично череп собирал. Потом сделал лицевую реконструкцию по копиям слепков. Сложный случай, много осколков, долго возился.       — Сгодится. Давайте.       Оказалось, за двумя остальными надо было ехать в центральный городской архив и делать запрос. Леснер вызвался решить это дело сам. "Человек со значком как-никак. Не зря ж эта хрень мне штаны оттягивает?" А мы остались ждать. Я помогал Дженкинсу убирать тот разгром, что учинил. Тот пытался меня о чём-то расспрашивать, но я не слушал. Голова была пустая, как старый походный котёл. Видимо, мозговой штурм такого масштаба опустошил весь запас моих сил настолько, что об ответственности за результат расследования не то, что что думать, предполагать было сродни дикости. Это для меня слишком. Почему нельзя просто спихнуть всё на взрослых? Почему я так упорно не хочу отдавать эти треклятые старые тетрадки? Да, признаю, магия оказалась на деле тем ещё дерьмом. Но почему я не хочу от него отказываться? Мне льстит возможность быть на коне там, где другие опускают руки? Или просто у меня ещё детство в заднице играет? Почему я уверен, что почти додумался до главного ответа на вопрос инспектора: на фиг мои тетрадки сдались тому хрычу? Там всё просто, стоит банально щёлкнуть пальцами — и вот он, ответ, выпрыгнет из-за шкафа. Или поднимется с пола, гремя полым пластиком. Или возьмёт большую чашку и сделает глоток. И всё изменится, станет ясно куда идти дальше. И стоит ли идти. Говорят, ожидание убивает. А вот ни хрена, убивает ожидание в неизвестности.       — Мистер Бауман? Мэт?       — А? — наконец проснулся я, услышав таки голос Дженкинса.       — А дальше что?       — В смысле? — не понял я.       — Допустим, мы сделаем так, что тебя оставят в покое вместе с тетрадями. Вернёшься ли к занятиям в колледже, отучишься? Возможно, поступишь в университет, возможно, даже не в этом городе или даже штате. А магию и всё, с ней связанное, вычеркнешь из жизни. Или же решишь продолжить дело своего учителя и начнёшь свою серию дневников? Не задумывался, чем займёшься дальше?       Вот оно его сильно колышет? Честное слово, мне б дождаться новостей от Леснера. А этот рыжий сквайр хочет, чтоб я уже полжизни наперёд распланировал да ему отчитался.       — Не знаю ещё, я так далеко не заглядывал. Хочу дождаться результатов из архивов.       — В твоём случае эта фраза звучит крайне пугающе.       — Какая фраза? — решил я прикинуться бараном. Плохую услугу делает удачно исполненный образ умника. Надо и потупить для приличия.       — Про "так далеко не заглядывал". Ты ведь можешь заглянуть, верно?       Хоть как-то ответить или повозмущаться про себя за подобное малодушное суеверие не дал мне прибывший Леснер. Рычал он как зверь, злился как чёрт, матерился как сапожник, чуть душу из меня не вытряс, но фото всё же притащил. И давнишнее, что касалось плантации, и то, что относилось к Клубу в Нью-Йорке. За этой копией пришлось ехать в здешнее заведение и "дарить за простую стопку обычной водки баснословную сумму!" А после заезжать по дороге в Старбакс и пить их дрянь, чтоб протрезветь. "Я с вами такими темпами разорюсь!" — в конце концов рыкнул инспектор и отдал добытые трофеи. Мы с Дженкинсом синхронно сунули в фотоподборку моськи. Через мгновение горец начал креститься и шептать "Иесус Мария".       — Что там, Рей? — полюбопытствовал инспектор.       — Бенжамин Леснер, я как патологоанатом и бывший военный хирург заявляю, что человек по имени Линтон Миднайт на всех этих четырёх фотографиях — один и тот же. Не просто родственник или двойник, это один и тот же человек. Готов подтвердить это клятвенно хоть в суде, хоть в церкви, хоть в психушке. Хоть тебе под запись. Лицевые маркеры на всех четырёх фото находятся в одних и тех же точках, с поправкой на возраст. Наш Линтон в свои двести сорок три года выглядит на семьдесят с хвостиком. Но это правда, живёт он уже третью сотню лет. Юный Бауман вновь оказался прав.       — Охренеть... — недовольно вздохнул инспектор и налил колбу остывшего чая пополам с виски из фляги в кармане. — Как же я заебался разгребать весь этот... Хогвартс! И что я шефу скажу? Как и чем объясню запрос на ордер? Блять... Пойду проветрюсь, короче, — и громко затопал к выходу.       Дженкинс устало снял очки и потёр глаза. А я только сейчас понял, что меня угнетало в святом неведении пять минут назад. Я боялся оказаться правым. Мне б ликовать, со счастливым видом крича в спину Леснеру "а я же говорил!" И упиваться ошарашенным видом патологоанатома. "Я, Бауман, мелкий прохвост — король расследования, сцуки! Выкусите!" А хрен там, я чувствовал себя куском дерьма, виноватым во всех грехах библейских. А к ответу на волновавший меня вопрос так и не приблизился.       — Будешь чай? — акцент и не совсем уместные предложения Дженкинса начали слегка раздражать в данной ситуации. Он это, видимо, понял. — Я бы предложил виски из той фляги, что в столе, но тебе ж ещё нельзя в силу молодых лет...       — Значит, из-за чертовщины в расследовании меня таскать и в хвост, и в гриву можно, расстрелянные трупы осматривать — да пожалуйста, а несколько грамм виски, чтоб мозг не вскипел — нос не дорос? Правда, что ли?       Мой сарказм сквайр встретил холодным взглядом, буркнул что-то вроде "чёрт с ним" и полез в стол.       — И всё таки, как же так? Я лично этот череп вот в этих руках держал... А человек жив. И БЫЛ ЖИВ, и остаётся поныне с XVIII века... Объясни мне, мистер Бауман, как человек может жить три сотни лет?       — Он шаман вуду. Мог делать как хорошие дела, так и плохие. И судя по летописям его друзей, плохих было больше. Насолил кому-нибудь, пока учился ремеслу — и его прокляли. Око за око — закон старый...       — Он же родом с Ямайки, верно?       — Да, — каркнул я, отхлебнув слишком крепкий чай.       — Край рабов и тростниковых плантаций, судя из истории Америки... И обладая способностями, этот человек мог спокойно, будучи рабом, подчинить своей воле хозяина, а остальных дворовых держать в страхе, — словно прочёл мои мысли патологоанатом, сложив пальцы пирамидкой у подбородка и глядя перед собой на стол.       — ... и кто-то из рабов на той плантации в далёком тысяча восемьсот каком-то там году не выдержал издевательства и проклял чёрного узурпатора. Например, бессмертием, — пробасил из дверей Леснер, параллельно шумно вдыхая носом воздух, — вы что тут, бухаете? И без меня???       — У нас мозговой штурм, Бен, так что да. Присоединяйся, если хочешь объяснений для шефа, —не меняя позы, взгляда и выражения лица, ответил "доктор Смерть". Инспектор совету внял, виски в опустевшую пробирку плеснул из своей карманной фляги и придвинул стул поближе к столу.       — Не думаю, что бессмертием, Рей. Больше похоже на долголетие. До определённого возраста... Хотя нет, тогда для рабов пятьдесят лет считались слишком долгим сроком жизни. Тут что-то другое...       Дженкинс наконец ожил. Но лишь для того, чтобы обновить в своей пробирке травяной отвар.       — А что, если проклятие не на возраст, а на годы жизни? Что-то вроде "чтоб тебе сотню лет прожить, но с больной печенью"? Или чего-то в этом роде. Для раба, с трудом доживающего до сорока лет, сто — целая вечность. Пожелай от души кому-то подобного долголетия с изьяном — и всё, чем тебе не проклятие?       — Разве что пожелать долголетия на какой-то определённый долгий период. Чтоб процесс старения растянулся не на строго отведённые семьдесят лет жизни, плюс-минус, а на срок, превышающий эту норму втрое, — отозвался инспектор. — И будь ты хоть супершаманом в десятом поколении, терпеть ревматизм более века — то ещё удовольствие.       — Тогда, Бен, с чего наш супершаман сейчас так занервничал, что начал совершать слишком непростительные для него ошибки? Подобное впору было творить два века назад, как раз молодому и неопытному. Что тогда сейчас?       — Старческий кризис? Достала больная спина? Изощрённые идеи для зверств закончились?       — Бен, я серьёзно. Не ёрничай, будь добр.       — Знаете, вы тут мозги себе кипятите, а я в участке уже зае...       — Господа, а можно вопрос? — вклинился я, постепенно повышая голос. Когда выяснения на полуслове затихли, я продолжил тише. — Сколько на Ямайке длилось рабство?       Взрослые переглянулись. Пришлось вспоминать лекции.       — В США рабский труд чернокожих использовался с 1619 по 1865 года. Это сколько?       — Двести сорок шесть лет, — был дружный ответ. Причём сквайр математикой владел лучше, считал в уме.       — Так. А сколько сейчас нашему Миднайту?       Тут хор был скор и одноголосен: двести сорок три. Я продолжил, хоть до обоих моих собеседников, похоже, стало доходить:       — Выходит, Миднайта из Тренчтауна в далёком 1795 году прокляли на неопределённое время — жить ему ровно столько, сколько в штатах свободной Америки будут существовать невольные рабы. Проклятие обрело конечность, когда в 1865 году рабство отменили. Тогда Папаша понял, что на поиски бессмертия ему отведено двести сорок шесть лет. И вот за это время он обрёл силу колдуна-хунгана вуду, обложился магическими бирюльками — а бессмертие так и не обрёл. При том, что его заклятый враг Джон Константин (я ткнул пальцем на портфель в ногах) умудрился каким-то чудом вернуть из мира мёртвых своего ученика, некоего Чеса Креймера. Искать его нет смысла, он вернулся в слегка другой ипостаси. И даже он не до конца уверен, причастен ли к его возвращению Константин. Но поверьте, я его видел. Он вполне себе жив, разумен, спокоен, уравновешен — всё, что нужно Папаше для его состояния после возврата из лап своего Лекбу сюда. Но вот незадача: Джон почил раньше, чем рассказал свой секрет. А Креймер не колется. А время поджимает. Вот дедушка и слетает с катушек.       — И теряет бдительность, разыскивая хоть что-то из рукописных идей или мыслей своего врага, — добавил Дженкинс. — Логично, даже за мотив сойдёт.       — Но всё же с такими домыслами, пусть и подкреплёнными признаниями арестованного медика, мне ордер не дадут. На каких основаниях мне дёргать Миднайта за усы? — пустил сизый дым Леснер. — Оккультную ахинею я ему не припишу никак.       — Скажи правду. Мол, мы расследуем весьма странное дело, связанное с похищением тела из морга. Похититель или лицо, причастное к преступлению, поймано, его допрос вывел на вас, как на фигуранта. Хотим проверить, не наклёп ли. Тем более, что у нас в системе есть некоторые неточности, связанные с вашими данными. Хотелось бы их ликвидировать, чтобы в дальнейшем вас не тревожить, — предложил горец, откровенно наливая в свою пробирку виски вместо чая. — В общем, налей воды ему в уши, затяни в сеть бюрократии и бумажек. И понаблюдай, что будет дальше.       — Оставшиеся три его года превратить в бумажный ад? И заставить нервничать ещё больше? Малого пожалей, Рей.       — Уже пожалел, — рыжий "доктор Смерть" был неумолим. — Разве не очевидно? Не пацан же будет ему капать на мозги бумажками. Он переключится на тебя, как на источник проблемы. Ну а ты, Бен, — мальчик большой, да при пушке. Постоять за себя в состоянии. Тем паче, будет повод надавить на чародея в случае визита его посыльных.       — Хм... Может, и сработает... Ладно, господа, харе бухать, пора делами заниматься. Мэт, давай в машину, закину тебя домой. И рюкзак не забудь.       Когда инспектор сел за руль, к моему удивлению, он не завёл мотор. А просто сидел и смотрел на улицу через лобовое стекло.       — Слушай, Бауман, внимательно. Домой ко мне ты сегодня не едешь. Если сработает план Рея, там будет небезопасно в ближайшее время.       — Я понял.       — Есть где переконтоваться в городе?       Не было, как бы странно это ни прозвучало. Бунтарь, сукин сын и недооккультист Мэт на деле за душой не имел ничего, кроме тетрадей в рюкзаке, косухи на плечах и тяжёлого ключа от старой мельницы в кармане. Вся моя гонористая жизнь заканчивалась за воротами студгородка колледжа, дальше, в городе, я был никем.       — Ладно. Давай так, я даю тебе это, — он сунул мне пистолет и толстый рулон зелёных купюр, что лежали в бардачке. — Ствол нигде не числится, так что лучше его и не свети. Деньги тоже побыстрее сбудь, они тоже не из чистых. Набери хавки, сигарет, чего ещё надо — и заляг где-нибудь. Идеи есть где?       — Есть. Подкинете до магазина?       — А дальше куда?       — В гости к магу-детективу. Проведаю старого психа. По примеру Ла Муэрте.       — На погосте околачиваться будешь?       — А кому в голову придёт искать живого на кладбище?       Вместо ответа инспектор сунул ключи в замок зажигания и завёл мотор.       — Тогда поехали.

* * *

      Когда я направлялся к старому склепу по заросшим дорожкам меж покосившихся надгробий, то смахивал на туриста-одиночку. Забитый под завязку рюкзак снизу дополнял рулон каремата, обе руки обрывали пакеты с сухпайками, водой, сигаретами и принадлежностями гигиены. Но жизнь в склепе я представлял себе мало.       Первый раз я тут очутился в шумной компании. Рядом была девушка и друзья. На дворе была ночь, в голове — туман, хмель и ветер, всё казалось таким беззаботным и чудным. Сейчас же на часах было три часа пополудни, на улице погода сулила морось и скорый дождь, погост угнетал серостью и заброшенностью, а рядом не было ни души. Уныние, одиночество, контраст воспоминаний и реальности, осознание, что друзья мертвы, на спине мишень. Я — цель в игре "кошки-мышки", правил толком не знаю и о возможностях в курсе лишь в общих чертах. И дальше будет только хуже, если всё это не оборвать. Но вот как это сделать своими силами — я не знал. И точно не был уверен, что смогу.       А вот и склеп. Дверь, похоже, кто-то починил, но не запер. Действительно, зачем? Кто захочет залезть и забрать, что вздумается, справились и так, я — тому живой пример. Пока живой. Да и что тут уже брать, разве что старые свечи...       По дорожке прошёл к калитке, скрипнул дверцей. Тут вот рядом, слева, в прошлый раз перелазил забор пьяный Рауль. Эх, Ла Муэрте, что ты там тогда брякнул с больной головы? Вот теперь на трезвую голову в пору так же выразиться и мне. Что я и сделал. Прошёл дальше, тихонько толкнул тяжёлую дверь и вошёл внутрь. Взял с полки у стены свечу, зажёг её, затворил за собой дверь.       — Ну здравствуйте, мистер Константин. Я Мэт Бауман. Хотя наверное, вам это уже известно. В общем, я хотел извиниться за прошлый раз. И да, ваши дневники всё ещё у меня. Даже сейчас. Так что можно я у вас поживу немного, а?       Глупо, наверное, было говорить всё это в пол, глядя на тот самый пятиугольник в центре комнаты. Но мне полегчало. Я ещё раз осмотрелся, улыбнулся про себя. Теперь-то я знал, что звезда на полу, как и вся конструкция странного склепа всего лишь имитировала ключ Адама, один из древних символом, рассчитанных на добро и защиту. Так что я лишь расположил свои пожитки в центре звезды, оконечности её лучей увенчал пятью белыми свечами с полки справа, в центре пентаграммы разложил каремат, сунул под голову рюкзак, укрылся косухой — и лёг спать. Ничего другого для защиты от Миднайта я придумать не сумел.