Мертвец

      После войны с квинси они потеряли слишком многое, — думала Хинамори, сидя у себя в кабинете и баюкая в ладонях чашку с горячим, обжигающим губы чаем, который заварила так, как варила для Айзена — впервые с тех пор, как очнулась в Четвертом отряде с капельницей в тонкой вене, пронзенная лезвием Хьёринмару, убитая во второй раз и во второй раз же выжившая.       Иногда Хинамори думала, что лучше бы она не выживала. Лучше бы погибла в этой войне, сгорела в пламени той взрывной квинси (как ее звали? Бамбиетта?) только не осталась бы жить в этом новом мире, где Сейретей все еще отстраивается после разрушений, где нет больше Генрюсая-сотайчо, Уноханы-тайчо и Укитаке-тайчо, где Комамура-тайчо, защищая ее же, глупую Момо, потерял свой человеческий облик, где Кира…       Да, Кира… О Кире думать было почему-то больнее всего — все же остальные близкие люди Хинамори не так пострадали. Абараи исцелился в бассейне Тенджиро Киринджи и вдобавок получил силу, которая ранее была ему недоступна, Широ-чан тоже выжил и стал намного сильнее, и Рангику-сан снова улыбается так же солнечно, как и раньше. А Кира…       Хинамори стало противно пить чай — и зачем она приготовила напиток именно так, как любил ее капитан-предатель?       …предатель, без которого они бы не победили. Предатель, который отказался становиться на сторону квинси. Предатель, который помог Куросаки Ичиго нанести смертельный для Яхве удар.       Так кто же друг, а кто — враг? Все перевернулось с ног на голову, как будто реальность попала под действие шикая капитана Хирако, меняя местами верх и низ, право и лево, черное и белое…       И Хинамори выжила в этом неправильном мире. Более того — на этот раз даже не получила серьезных ранений. И не только потому, что тайчо прикрывал ее и не давал девчонке лезть за собой в самое пекло — Момо, как и ее друзья, стала сильнее. Ее тренировки в кидо принесли свои плоды, и не раз Хинамори убивала рядовых квинси без помощи меча или шикая, простым ударом Сокацуя или Шаккахо. Однажды ей пришлось применить к более сильному противнику Курохицуги, и Момо до сих пор с улыбкой вспоминала то, как пораженно округлились глаза Хирако-тайчо, напоминая собой пятикопеечные монеты — когда ты успела научиться?! Успела. После того, как оправилась от раны Хьёринмару, Хинамори поклялась сама себе, что больше никому и никогда не позволит себя ранить — и ведь не ранили же.       Зато ранили других. Неоднократно ранили Хирако; Момо помогала капитану идти, пока тот виновато пыхтел и пытался шутить, даже истекая кровью. Ранили Широ — Момо помнила страх, сковавший все ее существо, когда она перестала чувствовать реяцу брата. И Кира. Кира, который жив лишь потому, что Куроцучи-тайчо искусственно поддерживает в нем жизнь. Кира, вынужденный теперь постоянно принимать специальные таблетки, производящиеся для него Двенадцатым отрядом. Кира, у которого в груди теперь сквозная дыра.       Момо было больно думать об этом, наверное, потому, что Изуру был ее лучшим другом. Если Широ был не товарищем, а кем-то вроде брата, такой же семьей, как и бабушка, человеком, которого она знала с раннего детства, то Кира и Ренджи — они — друзья. Вот только Изуру всегда был ближе. Пока Абараи бегал за Кучики Рукией, изо всех сил стараясь понравиться ей и стать достойным ее, Кира очень мило краснел при виде Хинамори и всячески ее защищал, даже тогда, в Зимней битве — когда Момо падала, раненая Айоном, подоспел и создал Цурибоши, не дав ей разбиться о землю…       А она не успела. Она не смогла его спасти, защитить, тоже прикрыть каким-то бакудо, да хотя бы Энкосен…       Момо тоскливо посмотрела в чашку на то, как плещется в ней темная зеленоватая жидкость, а потом решительно размахнулась, бросая посудину о стенку. Чашка раскололась с противным хлюпаньем, чай растекся по стене и полу, впитываясь в деревянные половицы. В комнате запахло сладким жасмином.       Это была любимая чашка Айзена, — отстраненно вспомнила Хинамори, и ей стало немного легче.       — Эй, Момо-чан, ты чего буянишь? — скрипнули сёдзи, и в кабинет лейтенанта просунулась белобрысая макушка Хирако-тайчо. Он посмотрел на чайную лужу и осколки фарфора, а потом перевел взгляд на сурово сверкающую глазами Хинамори, и невольно поежился, радуясь тому, что чашка полетела всего лишь в стенку, а не в его голову. В последнее время его добрая и милая лейтенант была очень… нервной.       — Простите, Хирако-тайчо, я сейчас уберу, — ровным и спокойным голосом произнесла Момо. Такой ее голос тоже напрягал капитана — лучше бы девчонка кричала на него или плакала, было бы проще, чем когда она вот так держит все в себе, а сама изнутри ломается — он же видит.       — Я Киёши сейчас пришлю, — сказал Хирако. — Он сегодня дежурный — ему и убирать. Господи, Момо-чан, ты все же лейтенант. Научись отдавать приказы наконец-то.       Хинамори поморщилась — ей не хотелось видеть посторонних людей в своем кабинете, даже если это будет всего лишь отвечающий за уборку рядовой. Она уже открыла рот, чтобы спорить, но капитан ее перебил.       — Кстати, я вот зачем пришел! — хлопнул себя по лбу Хирако. — Я только что с собрания капитанов. В общем, Кьёраку решил объединить силы отрядов, чтобы побыстрее отстроить Сейретей и бла-бла-бла… Короче, теперь все отряды, кроме Тринадцатого, который пока, сама понимаешь, вне игры, разделены по парам. Я не помню уже, кто там с кем, но с нами — Третий.       Третий!       Момо задохнулась. Они с Кирой будут работать вместе. С Кирой, который теперь… такой. И как она сможет смотреть ему в глаза?       Взгляд Хинамори остекленел, и она невидяще посмотрела в пустоту, куда-то туда, где все еще шел бой, лилась кровь и гремели взрывы.       — Момо-чан! — окликнул ее Хирако, и Хинамори встрепенулась, вырываясь из липкой паутины памяти, вернулась в мягкий полумрак своего кабинета, где все еще ярко благоухало приторным жасмином, а капитан взволнованно смотрел на нее, но подойти не решался.       — Ты в порядке, Момо? — спросил Хирако, и неуклюже попытался ее подбодрить:       — Вы с Кирой сработаетесь, вы же друзья! И он…       Капитан замолк, понимая, что сказал глупость, потому что Момо вскинула на него сердитый взгляд. Хирако порадовался, что на столе его лейтенанта больше нет тяжелых предметов за исключением чернильницы, которая Момо нужна и, соответственно, она ею не пожертвует. Правда, существовала вероятность, что Хинамори использует перо в качестве дротика, но Момо, видимо, не пришла в голову такая безумная идея.       — Я имел в виду, что Кира очень уж часто на тебя смотрит! — поспешно сказал Хирако. — И краснеет почти всегда, как тебя видит. Ты что, серьезно не замечала никогда?       В последнюю очередь Момо хотела бы обсуждать с капитаном Киру, и уже тянулась к чернильнице, но, услышав слова Хирако, замерла. Изуру на нее… смотрит? Краснеет? Да нет, это только в Академии было, сейчас между ними уже все совершенно иначе…       Хирако тем временем обрадовался замешательству лейтенанта и продолжил вдохновенно вещать:       — А кто его знает, как судьба сложится? Вдруг вам суждено быть вместе? Вот поженитесь, детишек нарожаете… Совсем взрослая ты у меня, Момо-чан!       Хинамори взбешенно посмотрела на Хирако. Да как он может?! Сейчас! Такое! И все это — неправда, они с Кирой всего лишь друзья, боевые товарищи, и совсем он при виде ее не краснеет!       — Хирако-тайчо, — процедила Момо сквозь зубы. — Я ценю вашу заботу, но сейчас вам лучше уйти.       Капитан, проживший больше сотни лет рядом с Саругаки Хиёри, умел разбираться в интонациях, как никто другой знал, насколько могут быть опасны хрупкие девушки, и к тому же увидел, как лейтенант тянется к чернильнице, поэтому поспешил скрыться, больше не решаясь подбадривать Хинамори.       Оставшись в одиночестве, она встала из-за стола и резким движением распахнула оконные ставни, позволяя прохладному осеннему воздуху ворваться в помещение и взъерошить ее волосы — отросли немного с тех пор, как срезала, скоро придется снова в хвостик собирать. Только не в оданго, это уж точно. Момо отметила, что нужно спросить Рангику по поводу прически, она в таком разбирается.       Ветер зашелестел документами на столе; благо, Момо по привычке придавила их чернильницей. Запах чая — сладкий, пряный и тошнотворный — заменился ароматами осеннего вечера, мокрых после прошедшего днем дождя листьев и совсем немного — гарью, а может, запах гари просто успел въесться в тело Хинамори, пропитав ее одежду и кожу — запах гари и горелой плоти. Она застыла в окне, глядя на улицу, позволяя ветру обдувать свое лицо, пока в сёдзи не раздался робкий стук, почти шуршание.       — Хинамори-фукутайчо, позволите войти?       Хинамори вздохнула — Хирако все же прислал дежурного.       — Киёши-кун? — обреченно уточнила лейтенант.       — Д-да, — удивленно ответил голос.       — Не стоит беспокоиться, Киёши-кун, я уберусь в своем кабинете сама, — проговорила Момо.       — Но, Хинамори-фукутайчо…       — Я сказала — сама! — рявкнула Момо. — Марш отсюда!       Рядовой извинился. Момо услышала быстрые удаляющиеся шаги, и печально посмотрела на разбитую чашку — ей уже стало жаль, что она нагрубила подчиненному, ведь тот не был виноват в том, что Кира… и она… вместе будут работать, и вообще…       …когда-то давно Хинамори нравился Изуру. Когда-то очень-очень давно, даже не в прошлой жизни, а в какой-то позапрошлой, когда она еще ни разу не умирала и не убивала, когда сталь Тобиуме не звенела о сталь Вабиске, когда Айзен был ее добрым капитаном, а армия квинси пряталась в тени. Тогда Момо часто украдкой любовалась утонченным и благородным лицом Киры, пока не видел никто, даже шумный и бестактный Ренджи.       Но это было тысячу веков назад, наверное, и они были детьми. Теперь — все иначе, и они оба — мертвы. Хотя Хинамори дышит и двигается без помощи со стороны Двенадцатого отряда, но что-то внутри нее умерло — возможно, вера, которая раньше всегда помогала выживать, дважды выкарабкиваться с того света, отчаянно цепляться за жизнь и надеяться на лучшее.       Момо собрала веником в совок осколки чашки, вытерла лужу сладкого напитка и пошла к мусорным бакам, чтобы отправить туда последнее напоминание об Айзене, о том, что такой шинигами служил в Пятом отряде. Эта мысль — о том, что она теперь полностью избавилась от бывшего капитана — согревала Хинамори изнутри приятным теплом, и она радовалась такой маленькой, но все же победе над собственными демонами, пока не увидела у входа в отряд…       …это был Кира Изуру. Наверное, он тоже узнал, что им с Момо придется работать вместе — вот и пришел, иначе что бы тут забыл лейтенант Третьего отряда? Они ведь уже так давно не общались — наверное, еще со времен Зимней битвы, да и во время оной просто перекинулись парой слов, и то исключительно по делу.       Хинамори выбросила мусор, на подходе к Кире поспешно нацепила добродушную улыбку, стараясь не смотреть на друга сочувственно, и не вспоминать о дыре в его теле, о том, что фактически юноша мертв.       Как же это было сложно.       — Добрый вечер, — вежливо поздоровался Изуру, тоже подходя к ней. — Как ты себя чувствуешь, Момо-чан?       Когда Момо оправилась от раны, нанесенной Кьёка Суйгецу, она первым делом попросила друзей никогда больше не называть ее «Хинамори-кун». Все поняли и запомнили, и она стала для всех близких «Момо-чан». Кира и вправду поначалу краснел, произнося ее имя, а не фамилию, но потом втянулся. Момо списывала смущение друга на обычную неловкость — воспитание аристократа-Изуру вряд ли позволяло ему вот так запросто называть девушку по имени.       — Добрый вечер, — так же вежливо ответила Хинамори, — Все хорошо, спасибо. А ты как?       Заданный по привычке вопрос прозвучал бестактно. Момо виновато потупилась. Ее взгляд снова остановился на груди Киры, где под тканью шихакушо скрывалась огромная сквозная дыра. Изуру заметил это, и так же виновато улыбнулся, словно извиняясь перед Хинамори за свою смерть.       — Ты уже знаешь, что наши отряды объединили? — вместо ответа Кира ловко перевел разговор на другое, соскальзывая с опасной темы.       — Знаю, Хирако-тайчо сказал, — отозвалась Момо.       — Оторибаши-тайчо рад, — помолчав, сказал Кира. — Они ведь с Хирако-тайчо — старые друзья. Они поладят.       — Мы с тобой тоже друзья, — не думая, сказала Хинамори. — Мы тоже поладим, я уверена, Кира-кун.       Ей могло показаться, но в улыбке Изуру промелькнула горечь. Впрочем, он и до этого всегда улыбался печально, если вообще растягивал губы в улыбке.       — Я не сомневаюсь, что мы поладим, Момо-чан, — тихо сказал Кира.       Момо не видела, как кулаки юноши сжались так, что побелели костяшки — Момо смотрела на небо, где снова собирались тучи.       — Скоро пойдет дождь, — сказала Хинамори. — Тебе надо поспешить в свой отряд, Кира-кун, чтобы не промокнуть.       — Какая разница, — проронил Изуру. — Мертвец не может простудиться. Момо вздрогнула так, как будто он ее ударил, но Кира продолжал:       — А вот ты можешь простудиться, Момо-чан, так что иди в отряд, пожалуйста.       Он как будто умолял ее: уходи! Я — мертвый, ты — живая, что ты делаешь рядом со мной?       А Хинамори не хотела быть живой. Ей казалось, что такая же дыра, как в теле Киры — в ее душе.       Но она все так же вежливо попрощалась с Изуру и вернулась в свой отряд, где уже вовсю звучал джаз из граммофона капитана Хирако.