«Olympus»
Apollo: РАЗРЕШИТЕ ДОЕБАТЬСЯ. Hercule: Доебывайся Hercule: Ох что то ты стал многовато материться Apollo: ТИХО. Apollo: ПОЧЕМУ КОГДА Я УХОДИЛ, ЗДЕСЬ БЫЛО ДЕСЯТЬ ЧЕЛОВЕК, А КОГДА ВЕРНУЛСЯ, ОТКУДА-ТО ВЗЯЛОСЬ ЕЩЕ ПЯТЬ??? Apollo: Я ЗДЕСЬ ЧТО, ПРОСТО ТАК, ДЛЯ КРАСОТЫ? Orphée: Отчасти да: ты очень красивый. Apollo: НАСРАТЬ ВООБЩЕ. Apollo: КТО ВСЕ ЭТИ ЛЮДИ, М??? Hercule: Революционеры как ты Apollo: А ТЫ В ЭТОМ УВЕРЕН??? Orphée: Да что за психи, Апол? Ты же сам говорил, что нужно больше людей, так что тебя не устраивает? Apollo: ТО, ЧТО ВЫ СО МНОЙ НЕ СОВЕТУЕТЕСЬ. Apollo: ЕСЛИ Я ВАМ НЕ НУЖЕН, МОЖЕТЕ ПРЯМО ТАК СКАЗАТЬ. Hercule: О госоподи Méduse: Да ХвАтИт ОрАтЬ. Apollo: ВОТ ЧТО ЗА МЕДУЗА НАПРИМЕР? ОТКУДА ОНА ВЗЯЛАСЬ? Méduse: Меня добавил Гермес. Он сказал, что вы здесь все мятежники и хотите вернуть Франции ее былое величие, то есть демократическую форму правления. Я эти идеи разделяю, и поэтому он кинул меня сюда. Я кинула еще двоих, таких же, как я. Афродита кого-то там кинула. Здесь все свои, не ссы Apollo: Ладно, вполне убедительно. Méduse: А ты думал, телка тебе ничего не объяснит? Apollo: Ничего такого я не думал. Я же не сексист. Apollo: Но можно было хотя бы меня спросить перед тем, как все это делать? Просто так взяли и добавили целую толпу народу. Méduse: Блять, ты поворот шпионы Вашингтона смотрел? Apollo: Вообще-то смотрел. Apollo: Гамильтон просто <333. Méduse: Дааа, и Бен Apollo: И Лафайет. Méduse: И Вашингтон Méduse: ТАК ВОТ Méduse: Там разве не так было? Apollo: Ну может быть. Apollo: НО НЕ ПО СЕМЬ ЧЕЛОВЕК ЗА ДЕНЬ. Hercule: Да ты заебал блять Hercule: Ты же сам говорил искать революционеров блять Hercule: Ты че долбоеб Hercule: Еще и бомбит с утра Hercule: Они все четкие ребята Hercule: Вот посмотри на Медузку Apollo: Ладно, в Медузе я убедился. Méduse: ))) Apollo: А остальные? Hercule: СЕЙЧАС ГРЕБАНЫХ ШЕСТЬ УТРА АПОЛЛОН Apollo: Господи, ладно. Но больше я такого чтобы не видел, вы поняли? Hercule: Да поняли блятб Apollo: Медуза, а ты молодец. Méduse: Оййй, спасибо) Méduse: Ты тоже Méduse: Организовал всю эту движуху, респект тебе Apollo: <3....
Обрадованная столь положительным финалом беседы с неизвестным Аполлоном, Медуза, она же Азельма Тенардье, отложила телефон и наконец-то поднялась со своей постели, скрипнув при этом ржавыми пружинами. Тонкий матрас не сделал звук тише, и Азельма, опасаясь про себя, что разбудила брата и сестру, осторожно встала на ноги и на цыпочках пошла в ванную. Через приоткрытую дверь соседней комнаты доносилось сопение Эпонины, которая должна была идти сегодня к третьему уроку и поэтому до сих пор спала. После умывания Азельме пришлось самой расталкивать Гавроша, чтобы тот проснулся. Пока она возилась с братом, тот не упустил шанса пнуть её ногой, чтобы отстала, но Азельма стянула с него одеяло и, замотавшись в него, отправилась на кухню, дабы приготовить хоть что-то съедобное для них двоих. Постоянным местом жительства Азельмы уже второй год была квартира её старшей сестры, Эпонины, каким-то чудом умудрившейся поступить в высшее учебное заведение, закончить его и даже найти работу по специальности. Узнав, что она теперь студентка, и не медля ни секунды, Эпонина выпорхнула из семейного гнезда и больше никогда там не появлялась. Деньги у неё были: она пахала изо всех сил, лишь бы самой себя обеспечить. С братом и сестрой Эпонина предпочитала видеться без свидетелей в лице мамаши и папаши, а потом и вовсе забрала их жить к себе. Родители были только рады: ещё бы, они ведь избавились от целых трёх лишних ртов, прокормить которые было непостижимой задачей. Оказавшись в квартире сестры, Азельма смогла наконец-то вздохнуть с облегчением. В родительском доме ей доставалось больше всех: младший брат при любом удобном случае сбегал на улицу, а Эпонина жила отдельно. Из-за своего слабого здоровья и неспособности сходиться с людьми Азельма постоянно находилась дома, где время от времени попадалось под горячую руку отца. Бесконечные побои сделали её пугливой, замкнутой и раздражительной. В колледже она ни с кем не общалась, кроме Мюзикетты. Та была её полной противоположностью, поэтому они очень странно смотрелись вместе. Азельму это смущало постоянно, Мюзикетту — никогда. Младшей Тенардье оставалось только благодарить судьбу за такой подарок в виде дружбы с доброй, открытой, чуткой Мюзикеттой. Во время "завтрака" Гаврош не мог обойтись без того, чтобы пару раз ткнуть Азельму под бок и в третий раз за неделю заявить, что если постоянно есть яйца, то станешь курицей. Азельма вяло ответила, что курицы не едят яйца, но брат уже её не слушал. Быстро впихнув в себя как можно больше того, что было на столе, он убежал собираться в их с Азельмой общую комнату. Проткнув вилкой не успевший как следует свернуться желток, девушка размазала его по яичнице. На этой неделе у неё первый экзамен, завалить который было бы катастрофой. Классный руководитель, Этьен Анжольрас, всячески ободрял её и уверял, что она умная девочка и всё сдаст. Ей это было очень приятно, но верилось всё же с трудом. Анжольрас всегда относился к ней с очень большой жалостью и состраданием, по возможности пытался даже проявлять заботу, как будто Азельма была ему по меньшей мере сестрой. Вообще, когда дело доходило до людского общения, Анжольрас становился не таким знатоком, как, например, в итогах битвы при Ватерлоо. Но с Азельмой ему было легко. Однажды она пришла в колледж с плохо замазанным тональным кремом синяком на скуле, и историк оставил её после уроков, чтобы устроить допрос. Он начал расспрашивать её о том, что произошло, а она вдруг взяла и прямо перед ним разревелась. Было очень стыдно и хотелось убежать куда-нибудь подальше, но Этьен вдруг усадил её рядом с собой, успокоил и попросил высказаться. С тех пор он постоянно разговаривал с ней о том, что происходит в её жизни и даже вызвал у неё доверие к своей персоне, а это было более чем трудно. Из размышлений Азельму вывели звуки беготни и копошения уже полностью собранного на учёбу Гавроша, который физически не мог вести себя тихо. Азельма спохватилась, доела размазанную по тарелке яичницу и через пятнадцать минут уже бежала в свой колледж. Оставалось только пережить экзамены, а потом можно будет жить спокойно. По крайней мере, хотелось, чтоб это было так.***
К счастью, в колледж Азельма не опоздала. Наверное, потому что очень быстро бежала: на литературу опаздывать нельзя было в любом случае. Это был предмет, в котором Азельма преуспевала лучше всего. Она и в остальных разбиралась, потому что дурочкой не была, однако сама она считала обратное. Но литература была её любимым предметом, и она даже собиралась, если повезёт, найти профессию, связанную именно с филологией, о чём уже говорила учителю и сестре. Людей в коридорах было мало, звонок должен был прозвенеть примерно через две минуты, когда Азельма бежала по лестнице на второй этаж к кабинету литературы. Поднимаясь, она вдруг заметила на лестничной площадке, в самом углу, двоих людей. Они стояли как-то очень странно, слишком близко друг к другу. Подходя всё ближе и ближе, она приглядывалась и наконец поняла, что это её учитель химии мсье Антуан Комбефер вместе с её одноклассником Жильбером Курфейраком. Мужчина склонил голову над мальчиком и вжал его массой своего тела прямо в угол, всячески при этом трогая и гладя своими руками, чтобы тот не смог выскользнуть из его страстных объятий. Курфейрак в свою очередь проявлял большой энтузиазм в ответ на действия партнёра. Он, крепко схватившись за широкие плечи учителя, стоял на носочках, в то время как Комбефер своим коленом упирался ему между ног. Жильбер целовал его, закрыв глаза, и только иногда распахивая их, чтобы видеть голубые глаза своего любовника; его сердце с каждой секундой меняло ритм, он сильно пыхтел, периодически сжимая плечи Антуана. Оба тяжело дышали, а их лица сильно покраснели: то ли от смущающей ситуации, то ли от того, что им было жарко, потому что они стояли слишком близко друг к другу. Комбефер тревожился, что кто-то может их заметить. Но желание ласок, нежностей, и много чего ещё со своим любимым, на что он пока не имел никаких прав, было куда сильнее, чем какая-то там тревога. Он уже понимал, что кто-то на них смотрит, а именно Азельма, но останавливаться никак не хотелось. Однако Курфейрак боковым зрением увидел её и, ещё больше покраснев от стыда, попытался отстраниться от Комбефера. Однако у Жильбера не хватило сил сдвинуть его даже на сантиметр, так что тот сам повернулся к ней и сказал: — Сегодня Жана Прувера не будет, — он всё так же продолжал зажимать своим телом Курфейрака, беспорядочно гладя его то по щекам, то по торсу, то по спине и во всяких других местах. — Его буду заменять я. Азельма решила не обращать внимания на эту пару, продолжавшую ласкать друг друга в углу, и пробежала дальше, лишь бы не мешать ни им, ни себе мыслями об увиденном. Факт того, что будет замена, Азельму нисколько не обрадовал. Мсье Комбефер вообще внушал ей какой-то непонятный страх: он не стеснялся открыто приставать к её однокласснику, он вообще мало чего стеснялся. У него частенько бывали резкие перепады настроения, и в такие дни все без исключения ученики, у которых он преподавал, включая Азельму тоже, негодовали на свою горькую участь и на то, что ведёт у них именно Комбефер, а не кто-то другой. Ну вот что полезного он мог рассказать ученикам, заменяя на уроке литературы? Что Оскар Уайльд был геем? Да он только и делал, что рассказывал что-то в этом роде. В общем, об увиденном на лестнице Азельма старалась не думать. Лучше было поразмышлять о том, чем заняться на предстоящем уроке, который, как она была уверена, продлится вечность. У входа в рекреацию её встретила Мюзикетта и, лучезарно улыбаясь, обняла, чмокнув при этом в щёку. Она уже открыла рот, чтобы рассказать что-нибудь интересное, ведь ничего неинтересного в её жизни не происходило, как вдруг в рекреацию вбежал Курфейрак и радостно завопил: — Прувера не буде-е-ет! Все тут же побросали свои портфели, начали верещать и носиться из стороны в сторону, а Мюзикетта наоборот насупилась. Её отношение к литературе было таким же, как и у подруги, поэтому отсутствие Жана Прувера расстроило и её тоже. Внезапно она аккуратно толкает Азельму в бок и показывает на площадку у кабинета. Там происходит что-то вроде паломничества: огромная толпа учеников, вздымающая руки вверх, из которой внезапно вылетает и летит через всю рекреацию "парашют", как Прувер обычно называет рюкзак Монпарнаса, а затем из толпы выбегает сам Пьер и направляется ко входу в закрытый кабинет Прувера. Достигая своей цели, он становится на колени перед дверью и несколько раз кланяется, ударяясь головой об пол. При этом с его стороны доносятся слова: — О, милосердный Иисус! Прости нам наши прегрешения, избавь нас от огня адского, и приведи на небо все души, особенно те, кто больше всего нуждаются в Твоём милосердии... Все начинают хохотать, а Грантер с Курфейраком, держась друг за друга, чтобы не упасть со смеху, достают из карманов свои телефоны и начинает снимать происходящее на камеру, дабы запечатлеть момент. Азельма оборачивается и видит в коридоре между рекреациями фигуры Антуана Комбефера и Жана Прувера. Оба наблюдают за молящимся Пьером и исподтишка хихикают, особенно Комбефер, которого даже скрючило от приступа безудержного смеха. Прувер тоже посмеивается, но в то же время качает головой. Азельма и Мюзикетта с иронией в глазах переглядываются, а голос со стороны кабинета становится всё громче: — Верую в Святого Духа, святую Вселенскую Церковь. Общение святых, прощение грехов, воскресение тела, жизнь вечную. Аминь. После этого Монпарнас ещё три раза падает ниц перед входом в кабинет литературы, встаёт и, заметив, что велась подпольная съёмка, бежит к своему парашюту на другой конец рекреации, хватает его и направляется к Грантеру. Добежав, он начинает размахивать рюкзаком в его сторону, чтобы хорошенько наподдать однокласснику. В этот момент Жан Прувер наконец-то появляется из своего укрытия. Со всех сторон раздаются вздохи разочарования, на что литератор хмурится и заявляет, что обиделся. Встречаясь взглядом с каменными лицами учеников, он передразнивает их и открывает дверь в кабинет. Проходя мимо мсье Прувера, Монпарнас вдруг остановился, сложил руки в молитвенном жесте и монотонно произнёс: — Верую в Бога, Отца Всемогущего, Творца неба и земли. И в Иисуса Христа, единственного Его Сына, Господа нашего: Который был зачат Святым Духом, рождён Девой Марией, страдал при Понтии Пилате, был распят, умер и был погребён; сошел в ад; в третий день воскрес из мёртвых... — Боже, заходи уже, — Прувер, уже уставший это слушать, пытается протолкнуть Монпарнаса в кабинет, но тот ни в какую не даётся и продолжает так же монотонно читать: — ...восшел на небеса и восседает одесную Бога Отца Всемогущего: и оттуда придёт судить живых и мёртвых. Верую в Святого Духа, святую Вселенскую Церковь. Общение святых, прощение грехов, воскресение тела, жизнь вечную. Аминь. Грантер начинает гоготать прямо в ухо Монпарнасу, и тот раздражённо переводит взгляд то на него, то на учителя и всё не может решить, на кого бы из них брызнуть ядом. Лучше на Грантера: Прувер был ему намного более симпатичен. — Премерзкий богохульник! — Вдруг закричал он, отталкивая от себя опешившего Реми. — Не смей больше появляться в моём храме! И направился к своей парте. Грантер только пожал плечами и поплёлся вслед за ним. После продолжительных смешков, звуков возни и яростных ударов учебниками по парте, производимых, чтобы вывести учителя из себя, класс наконец-то приготовился к уроку. Прувер кивнул и повернулся к Монпарнасу: — Ваше Высокопреосвященство, я могу начинать? Все тут же снова засмеялись, а Пьер только властно кивнул и махнул рукой, как бы давая литератору своё разрешение. После того, как Прувер отметил отсутствующих, он решил сразу перейти к проверке домашнего задания, а именно — доклада о каком-либо французском писателе-романисте. Готовыми оказались, конечно же, Азельма и Мюзикетта, но в целом желающих высказаться было довольно мало. Жан Прувер разочарованно обвёл класс взглядом, и, когда в поле его зрения попался Монпарнас, спросил у него: — А архидьякон Жозасский ничего нам не подготовил? Класс, не сдерживая себя, снова прыснул смехом, а Монпарнас только закатил глаза и, сняв свой парашют, порылся в нём, — делал это он это издевательски медленно, — выудил оттуда несколько смятых листков, разгладил их ладонями на парте, поднял над головой, потряс ими и сказал: — У меня Золя. — Ну давай, выходи с Золя. Монпарнас сделал такое выражение лица, как будто его вот-вот стошнит, потому что выходить и вещать перед классом ему не хотелось. Но заметив, что Прувер упорно продолжает на него смотреть, он сладко улыбнулся, подошёл к его столу и встал рядом. Тут руку поднял Бастиан и спросил у учителя: — Мсье, а когда в помещение заходит священнослужитель, нужно вставать? Прувер тихонько посмеялся, но ответил за него Монпарнас: — Руку у него надо целовать. На, поцелуешь мою? — Он протягивает вперёд свою руку. — Я её в унитазе мыл после того, как в интересных местах ковырялся. Целуй! — И он уже сорвался с места, чтобы подбежать к парте, за которой сидел Бастиан, но Жан Прувер успел дотронуться до него останавливающим и очень нежным жестом. По неизвестным никому причинам Пьер моментально успокоился и начал зачитывать свой доклад: — Эмиль Золя — французский писатель, публицист и политический деятель. Один из самых значительных представителей... Но его опять перебили. Дверь в кабинет с грохотом распахнулась, и в проёме из-за угла появилась сначала нога, закинутая на стену, а после неё рука, так же прилипшая к этой стене. После появления ноги из этого же угла показалось лицо Комбефера, всем своим телом опёршегося об этот несчастный дверной проём. Химик приоткрыл рот и стал рассматривать класс в поисках Жильбера. При виде своего ненаглядного он улыбнулся. — Мне Жильбера Курфейрака, пожалуйста... — Сказал Комбефер, не отлипая от угла. — Прямо как в магазине, — глянул на него Прувер. — Нет. Я хочу забрать его к себе... Химия и все дела... — Хорошо, забирай. Курфейрак на радостях от того, что ему не придётся слушать доклады и выступать самому, начал сгребать все свои вещи с парты в рюкзак. Но Прувер окликнул его и сказал, чтобы он оставил у него на столе домашнее задание по литературе, то есть доклад, чтобы убедиться, что он его сделал. Так было всегда и со всеми... В это время Комбефер подошёл к парте Жильбера, взял тетрадь, отдал её коллеге по цеху, взял на руки уже собравшегося Курфейрака и понёс вон из кабинета. Класс проводил удаляющегося химика с Жильбером на руках аплодисментами и восторженными криками, как на самой настоящей свадьбе, кто-то даже вставал и свистел. Жеан попытался без повышения голоса их успокоить, но получалось это у него довольно плохо. Монпарнас заметил это и вдруг заорал на весь класс: — Сейчас же замолкните, нечестивцы! Иначе узрите гнев Божий! Этот вопль произвёл неожиданное впечатление: все вдруг замолчали. Жеан ласково дотронулся до локтя Пьера и попросил продолжать. Тот снова устремил взгляд в доклад, но его прервали и в третий раз. — Мсье Жан, — приторным голоском начала Ирма, — а Вы бы смогли так кого-нибудь унести? Пьер выпучил на неё глаза, сжал губы и посмотрел испепеляющим взглядом, но Прувер, преобладавший сегодня явно в хорошем расположении духа, решил ответить. — Да, унёс бы одного. — Он поднял глаза на Парнаса, всё так же мило улыбаясь. — В монастырь. В классе раздалась пара смешков — вероятно, шутки про Монпарнаса-священника всем поднадоели. Сам он своим взглядом давно сжёг всех, кого видел, особенно Грантера, который над каждой шуткой смеялся громче и коварнее всех, а на каждый жест Прувера по отношению к Парнасу двусмысленно ухмылялся и двигал бровями. — ...представителей реализма, мать его, второй половины девятнадцатого века! — Закричал вдруг Пьер и в таком тоне читал доклад до конца. Каждый раз, когда он повышал голос, учитель осторожно гладил его по руке и что-то тихо ему говорил, и это, как не странно, действовало. Ответив доклад, Монпарнас не успокоился, и в продолжение всего урока шептал себе под нос молитвы, пока отвечали остальные. При этом он сжал ладони в кулаки и их поднёс ко лбу, не переставая что-то бубнить себе под нос. Шептал он громко, чтобы все слышали. Прувер даже делал ему неоднократные замечания за срыв урока, так как его поведение приводило весь класс в бешенство, но всё же решил не докладывать об этом их классному руководителю.***
Следующий урок тоже был на втором этаже, как раз около кабинета химии. Два класса собрались вместе, чтобы дождаться совмещенного урока так всем надоевшей за четыре года обучения физики. Это были классы мсье Анжольраса и мсье Комбефера. Все, как обычно, кучковались по дружеским группкам, обсуждая общие интересы или что-либо ещё, может, сплетни. У Монпарнаса было, на удивление, хорошее настроение, и он даже не брезговал стоять рядом со своим злейшим врагом и разговаривать с ним, дожидаясь возвращения третьего, общего друга. К ним вдруг подошли красотка Жильбера, Жоли и наконец выздоровевший Фейи, под конец года правда, но тем не менее. Фейи занимался профессиональным спортом, а именно лёгкой атлетикой, что являлось одной из многочисленных причин, почему он был любимым учеником у физкультурника мсье Никодема Баореля. На тренировке он тяжело потянул мышцы на спине, из-за чего был вынужден лежать в больнице до полного выздоровления. К слову, пролежал он там недолго, всего пару недель, но за это время по нему успели соскучиться друзья и даже некоторые учителя. — О Боги, неужели это он? — Завопил Грантер, увидев в узком коридоре направляющегося прямиком к ним Фейи. Он начал трясти Монпарнаса за плечи и тыкать пальцем в сторону коридора. — Ты тоже его видишь? Блудный сын вернулся! — Да, смиренный грешник, я тоже его вижу, — Пьер настолько вжился в роль кюре, что расставаться с ней не собирался. Когда Фейи наконец-то до них дошел, Монпарнас положил руку ему на голову и снова начал что-то там себе шептать. Фейи непонимающе покосился на остальных, а Грантер тут же вырвал его у одноклассника, сжал в своих пламенных объятиях и даже поднял над полом, взъерошив ему при этом волосы. — Бартеламью, ты там не загнулся? — Продолжает он уже нормальным голосом, тряся тощего Фейи из стороны в сторону. — Если ты продолжишь, меня укачает, — сдавленно произносит тот и вскоре получает долгожданную свободу для своих лёгких. — Да всё нормально, — говорит после этого он. — Правда, если бы у меня телефон не накрылся, было бы ещё круче, а так я сидел и ждал несколько дней, пока мне новый купят. Физрук ко мне каждый день стал приходить, как только узнал, что я в больнице: всё не мог почему-то успокоиться. Но было приятно. Но с вами всё равно лучше, чем там, чуваки. Грантер не выдерживает и снова обнимает его, не выпуская до самого звонка, когда пришлось всё же разъединиться и по отдельности войти в класс. Кабинет физики был... ничей, поскольку учителей по этому предмету было много, а кабинетов всего два. Но у этих двух классов физика проводилась именно здесь. Помещение было огромное, потому что, как и кабинет химии Комбефера, было предназначено для ведения урока в двух классах. Со звонком все, как обычно и как полагается, вошли в этот кабинет. Сели, естественно, не как полагается, но как обычно, лишь бы не на свои места к нелюбимым соседям. Хоть Монпарнас с Грантером и пребывали сегодня в приветливом по отношению друг к другу настроении, но сесть вместе не захотели, поэтому Реми забрал себе Фейи на последнюю парту у окна, а Монпарнас сел перед ними вместе с Жоли. Мариусу же пришлось устраиваться одному. Эти пятеро друзей уже отчаялись дождаться Курфейрака и всерьёз подумали, что он с химиком занимается неприличными и незаконными вещами, но, как говорится, вспомнишь солнышко вот и лучик, и в кабинет влетает Жильбер с учебником и тетрадкой в руке: видимо, свой рюкзак он оставил у Комбефера. Оказавшись в классе, он мгновенно нашёл своих товарищей и свободное место со своей красоткой, и приземлился приямком там. Никаких признаков учителя в кабинете не было, они не появились даже когда прошло десять минут от урока. В конце года такое часто происходило: учителя девались неизвестно куда или попросту занимались на уроке своими делами. За пару дней до начала экзаменов они уже не могли дать ученикам какую-то новую информацию, потому что те были уже все поголовно заняты своими делами: кто-то действительно готовился, кто-то мечтал о каникулах, кто-то ничего не делал вообще и просто ждал, пока кончатся все экзамены. Учитель физики так и не появился, как и его замена, и оба класса решили, что можно устроить в кабинете вакханалию. Самые буйные тут же стали носиться взад-вперёд между партами, кто-то на них даже запрыгивал, и всё это под крики и рычащую из колонок музыку. Были ещё те, кто сидел на местах в разных концах кабинета и кидал друг другу пеналы (это было одним из их излюбленных занятий). Кому-то из девочек даже прилетало, после чего пострадавшая представительница "слабого" пола бегала за бросавшим по всему кабинету, дабы засунуть прилетевшую в её голову вещь ему в одно интересное место. Монпарнас тоже решил не сидеть без дела, и пока он наблюдал, как его одноклассник отплясывает на учительском столе, в его голову пришла чудесная мысль. Никому не говоря о ней, он встал со своего места и направился к окну. Оно было полностью открыто, ибо в классе стояла невозможная духота. Ухватившись о подоконник, Монпарнас с шумом запрыгнул на него, так что все, кто находился в кабинете, тут же на него обернулись. — Какого дьявола ты здесь шумишь? — Недовольно крикнул Грантер. — И что ты, собственно, собрался делать? Пьер ничего не ответил, коварно улыбнулся и подошел к самому краю подоконника. Все тут же подбежали к нему. — Думаете, не прыгну? — С вызовом спрашивает Пьер, раскачиваясь на окне. — Да со второго этажа любой дурак прыгнет! — Заявляет Огюст из параллельного класса. — Ты бы с третьего спрыгнул! — С третьего сам будешь прыгать. А я еще не встретил свою любовь, — отвечает Пьер, прижимая руку к груди. Наиболее просвещённые, как Курфейрак и Грантер, догадываются, о какой конкретно любви идёт речь. — Наебнуться можно и со второго, — говорит Грантер и тоже влезает на подоконник. — Поэтому и я прыгну. — Тебе, может быть, только одна эта радость в жизни и осталась, — подаёт голос Курфейрак, влезающий следом за ним. — А я, как ваш собрат по ебанутым идеям, тоже хочу попробовать. Сказано — сделано. Собравшись с духом, все трое уже приготовились отправиться в полёт, не подозревая о том, что кто-то может им помешать. Однако в кабинет вдруг вошли учителя Комбефер и Анжольрас, которым доложили, что их классы уже целый урок сидят без присмотра вместе в кабинете физики. Проходя внутрь, они о чём-то беседовали друг с другом, но Комбефер отвернулся, желая взглянуть на свой класс, и увидел целое Вавилонское столпотворение у окна, из которого как раз только что спикировал Монпарнас. Грантер и Курфейрак незамедлительно десантировались за ним, что уже не могло укрыться от глаз преподавателей, со всех ног бросившихся к окну и растолкавших стоявших там учеников. Оба были просто в ужасе; Анжольрас, не помня себя, даже выпалил: "Грантер, ты в порядке?", что было очень несвойственно ему, но тут же осёкся, а Комбефер, напротив, продолжил кричать: — О Господи, Жильбер, детка, солнышко, счастье моё, сладенький, звёздочка, тебе очень больно? — и высунулся из окна, как будто намереваясь выброситься вслед за ними. Он настолько сильно переживал и нервничал, что можно было подумать, что этот взрослый, вполне сильный мужчина сейчас расплачется. Курфейрак помахал ему обеими руками, показывая, что он цел. Грантер стоял, не двигаясь, поражённый словами Анжольраса, а Монпарнас, решивший, что раз про него никто не спросил, то он никому не нужен, встал в отдалении с очень злым и обиженным лицом. Чтобы доказать ему его ценность, друзья набросились с обеих сторон и крепко обняли его, что на некоторое время растопило ледяное сердце Пьера. Анжольрас и Комбефер договорились между собой ничего не сообщать дирекции и как-нибудь умять это происшествие. Как только надоевшая своими выкрутасами всем учителям святая троица вновь появилась в классе, на неё тут же обрушился град причитаний со стороны учителя истории, понемногу переросший в уже привычную всем гневную тираду. Комбефер же, не говоря ни слова, просто прижал к себе Курфейрака и так стоял с ним, периодически спрашивая, ничего ли у него не болит, иногда проводя рукой по кудрявым волосам своего мальчика. — Что ещё за безответственность? Вы где свои головы оставили? Что вами движет вообще? А если бы вы разбились? Мне за вас отвечать, пока вы находитесь на территории этого учебного заведения! Мне и директору! — Продолжал распинаться Этьен, нападая почему-то больше на Монпарнаса, а на Грантера только иногда переводя глаза. Из-за шокового состояния он всё же не смог говорить долго, поэтому, оборвав свою речь прямо на самой её середине, опёрся руками о первую парту и попытался отдышаться. — Даже не думайте, что вам всё сойдёт с рук, — сказал он, пригрозил пальцем и, схватив Антуана за руку, вышел из кабинета.***
В столовой Анжольрас, у которого впечатления от увиденного прямо за борт выплёскивались, с жаром пересказывал увиденное Жану Пруверу. Его 3b класс сидел тут же и наблюдал за реакцией литератора. — Я уже не знаю, что мне с ними делать. — Можешь начать их бить. — Жеан, это непедагогично. — Выпрыгивание из окон тоже неприемлемо. Побей их, я тебе разрешаю. — Ты не можешь мне ничего разрешать, ты не их родитель, не их классный руководитель и не директор! — Тогда побей только Парнаса. Пьер, услышав это, в приступе гнева отбрасывает от себя ложку, которой ковырял до этого кашу в тарелке, и встаёт, чтобы уйти, всем своим видом показывая, как ему надоели эти разговоры о нём в третьем лице, причём совсем нелестные, когда он прямо рядом сидит. Жеан хватает его за локоть, а потом осторожно берёт за руку, переплетая его пальцы со своими. — Не беспокойся, я пошутил. Зайди ко мне после перемены, будь добр. Так как шла уже последняя неделя учёбы, то всем было абсолютно на неё наплевать. Жильбер просиживал штаны за просмотром аниме на ноутбуке Антуана, пока тот вёл уроки химии и биологии; Реми просто ушёл домой, ну а Пьеру предстоял разговор с литератором, о теме которого он даже догадаться не мог, но, в любом случае, после него он тоже собирался уйти домой. После того, как Монпарнас ушёл из столовой, он направился к кабинету Жана Прувера и стал около него дожидаться преподавателя. Пока он ждал Жеана, то проклял всех своих одноклассников, которые проходили мимо него и с насмешкой спрашивали, что он здесь забыл: «Ха, неужели будешь сдавать долги по латыни, Пье-е-ер?» Перемена была долгой, и Монпарнас решил скрасить своё одиночество чатом. Ares: Хай кисы Hermès: Хуй проститутка Ares: Ты чо охуел Chiron: Хдд. Dionysos: Шо проститутка на работу не вышла?? Hermès: Певичка проститутка? Ares: ЭЭЭ Dionysos: Ну ты ареса проституткой назвал Ares: Сам ты проститутка Aphrodite: Бля, сижу на уроке. Скучнооо. Chiron: А я на работе пашу как лошадь, а деняк не платят. Гермес, где мои деньги? Hermès: ХИРОН ПАШЕТ КАК ЛОШАДЬ Hermès: ХА Hermès: НУ ВЫ ПОНЯЛИ БЛЯТЬ Aphrodite: ХИРОН. Chiron: Что? Hermès: Ебаться предлагает Aphrodite: Иди в жопу. Aphrodite: Короче. Ты вот почему себе взял имя Хирона на восстание? Chiron: Нууу... Aphrodite: Типа ты сам как Хирон? Chiron: Ну так да. Aphrodite: Но Хирон же кентавр, типа наполовину чел и наполовину лошадка. Chiron: Агааа. Aphrodite: Это. Aphrodite: Ну. Aphrodite: О господи. Hermès: *ГОСОПОДИ Aphrodite: Ой, ну... А хуй у тебя тоже как у коня, большой? Chiron: ... Hermès: СУКА БЛЯТЬ Hermès: ГОВОРИЛ ЧТО ЕБАТЬСЯ ПРЕДЛАГАЕТ Hermès: УХ СУКА ЩА МОЕГО МУЖИКА С БОЛЬШИМ ХУЕМ УВЕДЕТ БЛЯТТТТТТТТЬТ Héphaïstos: Ахахахахахаха чтоблятььььььь Méduse: Я думаю, узнать размер члена Хирона дано только Гермесу. Aphrodite: Так я о том же, а он наезжает на меня. Aphrodite: :с Dionysos: ШИППЕРЮ ИХ УЖЕ ГОСПОДИ Hermès: *ГОСПОДИ Hermès: Блять) Hermès: **ГОСОПОДИ Héphaïstos: Я недавно в этом чатике но мне уже интересно Héphaïstos: Так Хирон сколько у тебя см давай мериться Chiron: Да ты че, иди нахуй. Aphrodite: Я тоже хочу мериться.))))))) Héphaïstos: !!! Hermès: ИТС Э ТРАП!!! Пересланное сообщение: Aphrodite: Я тоже хочу мериться.))))))) Hermès: Хм Hermès: Я уже знаю у кого самый маленький Chiron: У тебя.) Hermès: Ц. Chiron: Ну не обижайся, зайка. Hermès: . Пересланное сообщение: Hermès: Ц. Chiron: > 3< Hermès: Сука такую шутку испортил. Hermès: Ну знаешь, для тебя может и маленький. Chiron: Это хорошо, ведь не ты меня ебать будешь, а я тебя. Hermès: А, ну да...
Hermès: ТАК СТОП Méduse: ХАХХАХАХАХАХАХАХАХАААА. Héphaïstos: АХПЖ3ЛХЕБ4КУЭДБ8ЭЖВБА Прозвенел режущий слух звонок и все классы разошлись по кабинетам. В кабинет Прувера не вошёл никто, видимо у него и не будет урока. Посчитав, что уже можно зайти, так как звонок уже был, Пьер просочился в кабинет и по-царски сел на далеко не царский деревянный стул, глядя в окно сквозь густые листья папоротника на подоконнике. Немного погодя в кабинет вошёл Прувер, сел напротив Пьера и с беспокойством посмотрел на него. Монпарнас тут же вспомнил разговор учителей в столовой и поспешил сделать грозное и обиженное лицо, но никак не хотел смотреть на литератора. В кабинете было тихо, никто из них не сказал ни слова: Монпарнас смотрел в сторону, а Прувер — на него. Но тут же: — Не обижайся на меня. — Попытался начать разговор Жеан, но не дождавшись ответа продолжил: — Я сказал это для того, чтобы отвести Анжольраса от мысли о ваших выходках. Ему ведь тяжело, он учитель, а это профессия не из лёгких. Вас надо учить, следить и даже заботиться о вас. Он переживает... — Однако отчитывал он только меня, пока Грантер стоял в стороне, а Курфейрак обнимался с химиком... — Наконец-то заговорил Пьер и развернул голову в сторону учителя, но тут же опустил взгляд. Его лицо уже не было таким гневным, но он хмурил брови и морщил нос, как будто сейчас заплачет. — И постоянно, когда мы совершаем наши "выходки" вместе, в основном отчитывают только меня... — Прувер хотел что-то сказать, но Монпарнас продолжал ему выговариваться. — И даже когда идет срыв урока, то обвиняют меня. Не всегда, но очень часто. Это уже порядком надоело. И все эти ваши разговоры по поводу меня тоже отнюдь не радостные. Я хотел получить высшее образование, оставшись здесь после экзаменов. Но после таких случаев хочется пожертвовать высшим и уйти в самые глубины в профессиональный, чтобы там меня никто не знал и не трогал. — Ты всё слишком нагнетаешь и не стоит о таком думать. — Жеан начал гладить Пьера по волосам. — Ты хороший мальчик, Пьер. И Анжольрас понимает это, но твоё поведение направлено совершенно в другую сторону, а он таким образом пытается перевоспитать тебя. — Учитель продолжал гладить его и перебирать пряди. — Но почему так? — Потому что, — Прувер встал со своего места и направился к чайнику, который находился на другом конце кабинета, — у каждого разные методы, да и вы у него первый класс. Вас ему дали, как только он пришёл работать сюда, а такая мобилизация со старта достаточно труда, пойми, Пьер. Ты ведь и сам хочешь быть учителем. Математики, кажется... — Убедившись, что чайник ещё тёплый, он начал заваривать свой знаменитый цветочный чай. — И всё равно, это на меня слишком давит, потому что даже дома я не получаю поддержки... — Проблемы с родителями? — Жеан вернулся с чашкой чая и отдал её Монпарнасу. — Типа того... Да, есть такое. — Пьер смотрел на эту чашку, но не собирался даже прикасаться к ней. — Расскажешь? — Нет. Учитель вздохнул. — Пей, не стесняйся, я же для тебя заварил всё таки. — Литератор ждал ответа или того, что Монпарнас начнёт поглощать чай. И он дождался: Пьер всё-таки взял чашку и сделал глоток. — Ну а прыгнул ты зачем? — Ну весело. — Пьер вспомнил своё падение и чуть улыбнулся, ему действительно было весело прыгать из окна вместе с друзьями. — Ничего весёлого, ты мог пострадать. — Это второй этаж, я бы не умер. — Ещё бы ты умер... — Фыркнул Жеан. — Я всё-таки волнуюсь за тебя и... ты дорог мне. — Он накрыл его вторую ладонь, не занятую чашкой, своей. Пьер от удивления тут же поднял глаза на него, он был потрясён от слов учителя. И не просто учителя, а Жана Прувера, потому что он именно тот преподаватель, которому можно верить. — Я и-имел ввиду, что т-ты хороший ученик по моим предметам и мне нравится, как ты рассказываешь стихи. Вот. — Быстро проговорил учитель. — Допивай чай и иди на урок, а то Анжольрас меня убьёт. Пьер за один большой глоток тут же опустошил маленькую чашку и, захлопнув дверь, выбежал из кабинета, крикнул "До свидания!", что было слабо слышно в кабинете, но тем не менее. Как ни странно, из полудепрессивного состояния Пьер с невероятной быстротой перешёл в счастливую стадию и уже бежал по коридору, очень широко и смущённо улыбаясь, не в силах себя сдерживать. Когда он прокрался мимо охранника и под его носом выбрался из колледжа, то у него начал вибрировать телефон от потока сообщений. Он остановился и достал гаджет.«Беседа нахуй»
Dionysos: Арес Dionysos: Чмо ебливое Dionysos: Долго отвечаешь уродец блять Dionysos: Эй мудак Dionysos: Мудак Dionysos: Мудак Dionysos: Мудак Dionysos: Пошли гулять проститутка Dionysos: И мешок с деньгами позови Ares: А ты не прихуел? Hermès: Действительно кстати Dionysos: Ещё ты будешь обижаться на мешок с деньгами Dionysos: Ты Гермес-бог деняк а значит мешок с деньгами Dionysos: Наш папик крч Hermès: Цццц Hermès: Раз я папик отсосёшь мне потом Ares: Ну и где ты Dionysos: У магаза возле колледжа где алкоголь продают Hermès: Бухать зовешь, алкаш ебаный? Dionysos: ))) Hermès: ОКЕЙ СКОРО БУДУ Ares: Я тогда у ворот подожлу Hermès: Кого? Ares: Теьялбчьь Hermès: Пхпжрпп яяясно Курфейрак выключил ноутбук и написал Комбеферу записку, чтобы не мешать ему вести урок.«Антуан, слаааденький, я ухожу гулять с друзьями. Поэтому жди меня вечером вечером, зай. И НЕ СКУЧАААЙ, МИЛЫЙ Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ СИЛЬНО СИЛЬНО»
Оставив записку на ноутбуке, а свой рюкзак на полу, Жильбер достал все свои деньги (он же Бог денег) и пошёл гулять. Проскользнув через охранника, он побежал к воротам, у которых стоял Пьер. Когда он подошёл к Монпарнасу, который был чересчур радостный, то ощутил какое-то исходящее от него тепло, хотя, возможно, это была просто полуденная жара. — Ты чего такой радостный-то? — Жильбер хлопнул его по плечу и они отправились к тому самому магазину. Курфейрак был порядком удивлён такому редкому настроению Пьера, но его очень сильно радовало то, что лицо друга наконец-то выражает что-то кроме раздражения и ненависти ко всем вокруг. — Ох, — на счастливом лице Монпарнаса вновь появилась та смущённая и сладкая улыбка, — ну я даже не знаю. Давай когда с Реми встретимся, расскажу.***
Вечер. Анжольрас сидит в своей комнате и в съехавших на нос очках проверяет контрольные, домашние задания и конспекты, а Комбефер в розовом фартучке с рисунком милого барашка на груди стоит у плиты, готовит ужин и думает, что его любимый уже немного загулялся. Идиллию прерывает дикий стук в дверь, после чего Комбефер идёт открывать, а заинтересованный Анжольрас тоже выползает из своей комнаты посмотреть, кто же пришёл. В открытую дверь тут же заваливаются неприлично пьяные Жильбер, Реми и Пьер, что-то бурчащие друг другу под нос. Монпарнас почему-то пускал слёзы, Курфейрак держал его и успокаивал, а Реми просто хотел спать. Анжольрас и Комбефер были, мягко говоря, шокированы данным представлением. Они даже не знали, что делать — объяснять пьяным людям, а точнее детям о вреде алкоголя нет смысла, а укладывать их спать будет трудным делом. Анжольрас и Комбефер просто отвели их на кухню, посадили на диван и стали размышлять о том, как бы привести их в более трезвое состояние. — Предлагаю их убить, — заявляет стоящий напротив дивана Анжольрас, созерцая пьяных детей вместе с Комбефером и находясь при этом в очень недружелюбной позе. — Ой, за это же есть статья вообще-то. — Развернувшись к нему передразнил Комбефер. — Кто тебя вообще взял учителем права? Простояв так несколько минут, учителя пришли к выводу, что лучше уложить Реми и Пьера спать на кухне после того, как Комбефер закончит готовить. В своей комнате Анжольрас их держать не захотел, а в комнате Комбефера все стены обставлены террариумами. Какое-то время преподаватели просто стояли и смотрели на свалившихся на их головы учеников. В конечном итоге ужинать пришлось в комнате Этьена, так как на кухне они организовали "лежанку" для Грантера и Монпарнаса, а Курфейрака Комбефер конечно же взял к себе. После так называемого ужина Анжольрас продолжил заниматься своей работой, а Комбефер решил посмотреть на своём ноутбуке какой-то фильм. Антуан лежал, поместив ноутбук прямо на своём животе, а сбоку к нему прижимался сопящий Жильбер. В комнате было темно и тихо, были только слышны голоса героев фильма из наушников Комбефера и передвижение крупных пауков и змей по своим террариумам. Какое-то время Курфейрак лежал спокойно, но потом начал ёрзать, а затем и вовсе проснулся. От него всё ещё пахло алкоголем и он явно был до сих пор пьян, так что причина, по которой он проснулся, осталась неизвестной. Курфейрак не стал вставать, а только ещё сильнее прижался к Комбеферу, закинул на него ногу, рукой начал гладить его плечи, грудь и шею. Комбефер подумал, что Жильбер просто так подмазывается, ведь он виноват в том, что пришёл в непотребном для подростка виде, и таким образом пытается извиниться, поэтому приобнял его. Но Курфейрак не собирался останавливаться на этом: он встал, отложил ноутбук и приблизился к лицу своего учителя. Они соприкоснулись губами и вместе ощутили дыхание друг друга, густая щетина Комбефера приятно кололась об гладкую кожу Курфейрака, и это чувство заставило его поцеловать Антуана снова. Во время поцелуя Жильбер залез на него и попытался стянуть с него майку. Комбефер, совершенно забывший о разнице в возрасте и не перестававший целовать Курфейрака, гладил его по бёдрам, сильно прижимая их к тому месту, на котором сидел Жильбер. Осознание пришло только вместе с эрекцией и звонком телефона. Антуан тут же отстранил от себя Жильбера, который недовольно заскулил, будто обидевшись на подобное действие. Химик достал из своего кармана телефон и увидел на экране ярко горевшую в темноте надпись "Биби" — это была мать Жильбера, в данный момент изо всех сил хотевшего продолжить начатое и всячески пристававшего к нему. У Антуана тут же произошел панический приступ, и сначала он просто хотел подождать, пока телефон перестанет звонить, потому что не знал, как отвечать, но потом выдохнул и всё же взял трубку. — Приве-е-етик! — Наигранно-весело проговорил Комбефер и в это же время одним движением руки откинул мальчика в сторону, прижав к кровати всё той же рукой. Жильбер попытался вылезти, но это у него получилось с трудом, а точнее не получилось вообще. — Привет, Антуа-а-ан! Ну как там мой пирожочек? — Спрашивала Беранжера Курфейрак, мать Жильбера и давняя подруга Комбефера. — И мой! — Раздался мужской голос, видимо отца. — И кстати, кисонька, он у нас вообще-то кексик. — Обратился Антуан Курфейрак, тёзка Комбефера и отец Жильбера, к своей жене. — Кексиком свою любовницу называть будешь, а наш сын пирожочек, ясно? — Да какая любовница? И вообще, мы же договаривались! — А та итальянка, с которой ты вчера мило общался? Я сказала, что наш сын пирожочек, не беси меня! Пока родители выясняли отношения и спорили насчет "кексика" или "пирожочка", Комбефер быстро снял с себя майку и соорудил из неё кляп, чтобы затолкать в рот Жильбера, который уже начинал непозволительно громко орать. Антуан уже находился между ног у Жильбера, рукой вдавил его прямо в кровать, а галстуком, который лежал аккуратно на тумбе рядом с кроватью и был сейчас весьма кстати, связал ему заломленные за спину руки и вставил кляп. Сейчас это было хорошее положение... для биолога и его физиологического процесса. Потом его ещё раз переспросили о том, как поживает "пирожочек", он выдохнул и ответил: — Прекра-а-асно, лучше некуда, идеальный ребёнок просто. — Слушается? — Пфф, коне-е-ечно. Ещё бы он меня не слушался. За этим последовал целый шквал вопросов, начиная от того, что Курфейрак-младший ест, и заканчивая тем, соблюдает ли он курс лечения путём поглощения многочисленных препаратов. О существовании таблеток с подобными названиями Антуан вообще узнал в первый раз и сделал очень измученное лицо. В такой позе его и застал Анжольрас. Оказавшись на пороге комнаты соседа, историк впал в ступор от увиденного и уже хотел возмутиться, но вовремя обратил внимание на то, как Комбефер, ужасно нервничая, разговаривает с кем-то по телефону, а его лоб блестит из-за выступившего на нём холодного пота. Этьен развёл руками, как бы спрашивая:«Ты что творишь вообще?», на что Антуан ему что-то беззвучно пытается ответить, и приходится читать по губам:«Я сейчас всё объясню!» Пока Беранжера рассказывала о своих похождениях в Италии, Жильбер успел выпутаться из галстука, выплюнул кляп и тут же уложил Комбефера на спину, так что тот даже не успел чего-либо предпринять. Курфейрак потянулся к штанам химика и принялся развязывать на них шнурок, чтобы стянуть совсем, так что Антуан уже почти не слушал, о чём там лепечет его мать, а только изредка вставлял «Да, Биби, просто уморительно!», или «Это вина персонала», если речь заходила об обслуживании в гостинице. При всём этом он старался сохранять ровное дыхание и одной своей рукой контролировать обе руки Жильбера. Потом Биби вдруг решила, что давно не слышала голос своего сына и потребовала, чтобы трубку передали Жильберу. Комбефер некоторое время смотрел на то, как пьяный в стельку пятнадцатилетка, он же Жильбер, пытается стянуть с него, взрослого самодостаточного мужчины, преподавателя химии, штаны, не переставая при этом стонать. Вскоре до пьяного Курфейрака дошло, что штаны снять почему-то не получается и он полез целоваться, издавая громкие чмокающие звуки. Комбефер осознал, что это уже нельзя не услышать, и попытался придумать отмазку, но: — О-о-о! Это мой мальчик передает мне поцелуи! — Умилилась Биби. — Да-а-а, именно так. Он только это и может сейчас, он устал, скоро экзамены, сама понимаешь. В итоге разговор продолжался примерно минут сорок, так что по его окончании щека у Антуана была как кипяток. Самое забавное то, что всё это время Анжольрас просто стоял и внимательно за всем наблюдал, а когда разговор по телефону закончился, то констатировал: — Это-просто-охуенно.***
Проснувшись ночью в чужой, тёмной, незнакомой квартире на кухонном полу рядом с Монпарнасом, Грантер сначала решил, что его украли какие-то злоумышленники, но затем напряг свой мозг и вспомнил, что вчера напросился переночевать у Курфейрака, который временно живет с Комбефером и Анжольрасом. Он тут же посчитал себя идиотом, потому что осознал, что сейчас ему придётся в полной темноте, где он ничего не знает, искать туалет, ибо проснулся он из-за желания сходить туда, но делать всё-таки было нечего — не лежать же и не ждать, пока само пройдёт, надо как-то справляться с проблемой. Для того, чтобы встать, Реми сначала пришлось перевернуть закинувшего на него все свои руки и ноги Монпарнаса, причём сделать это так, чтобы тот не проснулся и коснуться как можно меньшего количества частей его тела. Наконец-то Грантеру удалось встать и покинуть кухню, ударившись при этом обо все углы и врезавшись во все стены, встречавшиеся на его пути. Когда после длительных поисков уборная Анжольраса и Комбефера была успешно найдена, и все тёмные дела, которые должны были в ней произойти, произошли, предстояло самое трудное — найти дорогу назад. Осторожно, чтобы не нашуметь, Грантер стал идти вдоль стены на ощупь, уже совершенно не различая, куда он направляется. В итоге он ухватился за ручку двери, зашёл внутрь и плавно закрыл дверь, чтобы она не хлопнула и не перебудила весь дом, лёг рядом с чем-то теплым, от чего доносилось сонное сопение, — по всем данным, Монпарнаса, — и мгновенно провалился в сон.***
В следующий раз Грантер проснулся уже утром, когда во всю светило и било в глаза яркое солнце, и понял, что больше уже не заснёт. Он вдруг осознал, что не чувствует правую руку, потому что на ней кто-то лежит, да ещё и прижимает Грантера к себе. Хорошо хоть, что ноги не закидывает. Реми злобно выдохнул и громко, чтобы его было слышно даже сквозь сон, сказал: — Монпарнас, иди нахуй. Рядом тут же раздалось какое-то копошение и стоны только что проснувшегося человека, а откуда-то из другой комнаты — громкий и разборчивый ответ Пьера: — Заебал, сам иди. Реми тут же распахнул глаза и огляделся: он был не на кухне. Это была явно комната, причём всё в ней было разбросано и не наблюдалось ни одного паука или одного кудрявого пятнадцатилетки — значит, живёт здесь явно не Комбефер. Приготовившись к худшему, Грантер развернул голову в сторону лежащего рядом с ним и тут же встретился взглядом с Этьеном. Тот смотрел на него с недоумением и интересом, но никак не со смущением. После нескольких секунд молчания он всё же подал голос и спросил: — Ты что, материшься? Грантер мог ожидать уже чего угодно (он понял, что все обитатели этой квартиры имеют свои странности), но только не такого простого вопроса. Его дыхание спёрло, и от потрясения он даже не мог говорить, так что предпочёл молча ретироваться на кухню. Однако от того, что из-за шокового состояния он не мог сосредоточиться на исполняемых им движениях, Реми чуть не свалился с кровати — хорошо, что Анжольрас его вовремя схватил. Всё это время они не разрывали зрительного контакта, так что края кровати Реми всё-таки не увидел и упал. Этьен тут же свесился вниз и стал наблюдать за тем, что его непутёвый ученик будет делать дальше, но Грантер уже успел прийти в себя, встать с пола, стукнувшись при этом лбами с историком, завернуться в чужое одеяло и направиться к двери, как вдруг сзади его догнал разочарованный голос: — Ну ты куда? Это было последней каплей. Грантер уже совершенно не понимал, что ему нужно делать, поэтому стоял и тупо пялился на развалившегося в кровати полуголого Этьена, Бог знает чего от него хотевшего. Реакция Грантера поразила его самого — он вернулся и лёг обратно рядом с Анжольрасом. Тот бережно накрыл их обоих одеялом, которым обмотался Грантер, и вновь устремил свой взгляд прямо на мальчика. Реми сразу съёжился и отвернулся, но Анжольрас взял его за подбородок и развернул обратно к себе, после чего стал гладить его торчащие во все стороны кудри; другой рукой он обнимал Грантера за плечи. Непричесанный, полусонный, задумчиво улыбающийся, он совсем не был похож на того Этьена Анжольраса, которого Грантер привык видеть в колледже, сидя за первой партой. Он и представить себе не мог, что его учитель, этот строгий и, как все о нём говорили, злой преподаватель истории, только и думавший, как бы побольше понаставить неудов, может быть таким милым и ластиться к нему, Грантеру, как кот. В какой-то момент Эру даже показалось, что они поцелуются, но ему всё же мало в это верилось. Когда Этьен подвинулся немного ближе, Реми опять стремительно отстранился от него к самому краю кровати и оттуда дрожащим голосом произнёс: — Предупреждаю, что я очень неловкий. Я Вас либо укушу, либо Ваши волосы мне в рот попадут, или я Вам что-нибудь сломаю, так что будьте осторожны. Анжольрас в ответ на это только тепло улыбнулся и опять прижал Эра к себе, но в этот самый момент в комнату без стука вошёл Комбефер. Он уже собирался что-то сказать, но увидев в постели своего друга Грантера, который вроде как должен был спать на кухне, вскрикнул и даже что-то выронил. Анжольрас и Грантер резко на него обернулись, и его вид, несмотря на ситуацию, рассмешил их: Комбефер стоял вперед ними с открытым от удивления ртом и распахнутыми глазами, да ещё и в спальных трусах и футболке. Такими своих учителей не каждый день можно увидеть. Оправившись от изумления, Антуан часто заморгал, закрыл наконец-то рот и попытался вспомнить, зачем он вообще сюда зашёл, но надумать ничего не смог. В итоге он поднял с пола, как оказалось, футляр для очков, направил его на Этьена и сказал: — Ты что, с ума сошёл, Жожо? Это статья, Жожо! 227-25-ая, между прочим! В тюрьму захотел? — И он кинул футляр в сторону соседа, но тот на удивление ловко его поймал. — А ещё ты постоянно берёшь мои очки! У тебя своих что ли нет? Клади их в этот дибильный футляр, прости Господи! Сказав всё это, Антуан ещё раз уничижительно посмотрел на Анжольраса и затем ушёл, специально хлопнув дверью. Их с Грантером это только рассмешило. — А почему Жожо? — Спросил Эр, вставая. — Подслушал, как меня мать по телефону называет. Ненавижу это прозвище. — Анжольрас нехотя тоже вылез из постели, накинул на себя халат и подошёл вплотную к Реми. — А ты что, испугался меня? Реми тут же вспомнил события, произошедшие до вторжения Комбефера в комнату, густо покраснел и почесал затылок, что служило у него признаком величайшего смущения. Анжольрасу это, наоборот, понравилось; он погладил Грантера по той самой "раненой" щеке и посмотрел на его лицо, а точнее на губы, пока тот отводил взгляд в сторону. Этьен уже начал приближаться к нему, как в каких-нибудь фильмах или сериалах на моменте перед первым поцелуем и почти коснулся его губ, но из коридора раздались громкие и частые шаги по направлению в кухню и из неё, колебания от которых расходились по всей квартире — так обычно делает только Комбефер, когда нужно идти куда-то в определённое время и разбудить при этом весь подъезд. Анжольрас вспомнил, что ему и самому пора на работу и решил для себя, что освободит этих трёх учеников от школы на сегодня. Во время завтрака хозяева квартиры приняли решение, что оставлять Реми и Пьера здесь будет не очень умно и в какой-то степени неправильно. Объяснив это молодым алкоголикам, их стали собирать домой, причём Анжольрас тут же отвёл Реми за руку к себе в комнату и спросил, не чувствует ли он себя неловко из-за того, что произошло утром. — Это целиком моя вина, — сказал он. — Я проснулся ночью и увидел тебя рядом с собой. Я знал, что надо было тебя разбудить и сказать, что ты перепутал комнаты, но я почему-то этого не сделал... Он виновато посмотрел Грантеру в глаза, так что тот поёжился. — Всё в порядке, — успокоил он историка. — И мне уже есть шестнадцать, если что... — Разве у тебя день рождения не в июне? — Спросил Этьен. — В июне, — кивнул Грантер. — Но мне будет уже семнадцать. Анжольрас задумался. Ну, он хотя бы не нарушает закон, это хорошо. И всё равно — на отношения между учеником и учителем всегда косо смотрят, за это могут уволить, так что лучше не рисковать. Но это, судя по всему, заразительно, потому что Анжольрас уже начинал чувствовать что-то неладное, находясь наедине с Реми. Историк просто не мог допустить, что ему нравится кто-то из его учеников — он ведь сам всегда осуждал Комбефера, что тот крутит романы с Курфейраком, а сам он, что в итоге получается, такой же? Быть не может! Запутавшись в собственных мыслях, Этьен не заметил, что Грантер уже успел собраться и хотел было уходить. Он бросился к двери, ведущей из его комнаты и схватил Грантера за локоть. — Что бы я не делал, ты не должен меня бояться. Я никогда не причиню тебе какого-либо вреда, я уважаю закон. Грантер кивнул и попытался улыбнуться. Анжольрас осторожно обнял его, как будто боялся разбить, и открыл перед ним дверь. — Береги себя, — сказал он напоследок, когда Реми уже вышел на лестничную площадку.***
Когда Реми вместе с историком уже вышли из квартиры, совершенно забыв об остальных, Пьер стоял в стороне у стены в отдалении от Жильбера с Антуаном,пытаясь принять как можно больше непричастную позу, будто его эти сборы никоим боком не касаются. — А ты чего стоишь? Давай, собирайся. — Сказал Пьеру Комбефер, пока Курфейрак завязывал на его шее тот самый галстук. — Я... не могу. — Почему? — Снова спросил Комбефер. — Тебя снова родители избили? — Как-то обыкновенно спросил Курфейрак, после чего сразу вспомнил, что эту информацию никто не должен знать, благо, что услышал только Комбефер. Пьер резко повернулся и встретился взглядом с ошеломлённым биологом, даже не подозревавшем о чём-то подобном, ведь родители Монпарнаса не просто какие-то граждане, а священнослужители. О своих проблемах Монпарнас рассказывает только Курфейраку и подруге по переписке, а именно — той загадочной Афродите, которая каким-то чудом завоевала его доверие. — Да что ты несёшь? — Совладал с собой Пьер и выдал из себя лёгкий смешок. — Не было такого. — Ах да, перепутал тебя с другим, — Жильбер также попытался рассмеяться. — Дурак блин. Наученный жизненным опытом и чужими проблемами Антуан тут же понял, что эти двое пытаются выкрутиться и что-то скрыть от него. Однако вмешиваться в чужую семью, не зная ни проблем, ни причин, ни историй довольно некорректно. — Давай собирайся домой короче, — Комбефер был непреклонен.***
Поступив наперекор всем, кому только можно было, Монпарнас отправился на учёбу, лишь бы только не возвращаться как можно дольше домой. А Антуан, наоборот, решил самым безответственным образом не идти на работу, предпочтя этому целый день в компании своего возлюбленного, с которым они, не взирая на запреты, пошли гулять.